Распахнув испуганные дверцы секретера, я выдвигаю Брунгильду. Она упрямится. Давай, подруга, пора. Пробил час твоего бенефиса. Все будет, как при бабушке. Ты не предашь, ты ждала до последнего. Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда.

Ноутбук похоронен в углу, засыпанный песком из таджикского пакета.

Водружаю Брунгильду на бюро, трогаю ее черную ленту, на пальцах остаются два пятна: она еще сочится былым вдохновеньем. Сейчас я буду писать свой сценарий, оглашать ночную Москву древним лязгом тевтонской каретки – так, что вздрогнет Требьенов, зарыдает Вазген, протрезвеет в «Ефимыче» Йорген.