– Марк, почему вы остановились?

Молчу. Я идол минутный. Величественный, как перед грозою.

– Марк, продолжайте скорее! Это же самый финал.

Пора. Продолжаю.

«Сперва как в дреме: будто грядет грандиозный трамвай. Так дрожит тротуар. У прохожих драматически трясутся головы и стучат зубы. Но нет никакого трамвая. Дрожь превращается в гулкие колебания.– Вон там! – вскрикивает мальчик, падая со скейтборда.Все поворачиваются по вектору его вопля.На закат.Теперь это видит каждая тварь.Песочная пирамида Московского государственного университета дряхлеет. Четыре его бастиона скрываются в бурой пыли. С самой вершины главного здания, со шпиля, с визгом срывается звезда в обрамлении гордых листьев лавра.Один из прохожих крестится, шепчет: «Мать твою!» и поспешно достает телефон, чтобы снимать бесценный крах.Вкусный кусок Воробьевых гор вместе с трамплином, японскими туристами и осколками мраморной балюстрады двигается вниз, к Москва-реке.– Черт возьми! – восклицает профессор уже стертой истории. – Моя кафедра!

В этот самый момент под облысевшими яблонями в искривленном от ужаса университетском саду лежат семь студентов, среди которых любимица профессора, Румина. На мгновенье наступает загадочное затишье. Студенты медленно поднимаются, словно ожившие помпейские статуи. – Что это было? – кашляя, спрашивает Румина.Ответ приходит сверху, с фасада. Всех семерых тут же придавливает каменным исполином с циркулем в божественных руках.

Профессор Бурново стоит на трамвайной остановке, полчаса назад он закончил семинар по прогнозированию исторических процессов. Румина должна была прийти к нему сегодня вечером. – Землетрясение! Землетрясение! – люди хотят скрыться, исчезнуть из внезапного ада, но не в силах двигаться.Большинство из них при этом уже держат в руках телефоны скорби, направленные глазками туда, где здание университета оседает, как ветхозаветный торт.– Это не землетрясение, – профессор шатается на твидовых ногах. – Это мой просчет. Я не успел… – Он легко, как призрак, улыбается. – Ведь это и есть та самая Пирамида, о которой мне писали эти сволочи из «Союза Б.». Так просто!Больше он ничего не произнес, хотя рот его открыт и забивается пылью. Видимо, теперь безумный профессор хохочет, но за тектоническим гулом его уже не слышно.Вертолеты МЧС не смеют приблизиться к контуру катастрофы, и пилоты лишь по-детски матерятся, что слышно сквозь густые помехи.Над городом поднимается магический гриб пыли, его освещает закатное солнце и, будьте уверены, – такого зрелища не досталось даже пошляку Наполеону».

– Энде. Конец первой серии, – Я улыбаюсь и подбрасываю стопку листов вверх, к противопожарным датчикам. Жест я продумал заранее, отрепетировал под присмотром сверкающих глаз моего Лягарпа. Листы с мучительными вздохами разлетаются по кабинету. Этюд удается. Один лист любезно ложится точно на голову Эвглене Галимовне. Она снимает его, поправляет черную шаль и протягивает листок мне: – Марк, дорогой, вы бы не разбрасывались!Кроме нее, главного редактора компании МРТВ-кино, на тугих креслах расположены в римских позах мой вечный продюсер Йорген и еще двое молчаливых граждан, имен которых, пожалуй, даже не буду приводить: вряд ли они еще мне понадобятся. Один серый, другой серый. Два унылых гуся. Да и не помню я их имен. Я умею обходиться вообще без имен. Имя – прах, который я попираю своими кедами. Я получил монаршее право называть людей так, как мне выгодно. Как требует того мой тайный пакостник-драматург. Пусть будут пока обозначены, как два ШШ, – на каждого чёрта по четыре черты. Чем не щедрость?Йорген убирает во внутренний карман вельветового пиджака курительную трубку: он держал ее, остывшую, в зубах все то время, что я артистично декламировал синопсис.– Ну, как вам? – строго спрашивает Йорген ШШ.– А не много трупов?– Много? Разве это много, ну? А что может быть сильнее смерти? Рассуждая чисто эстетически, – Йорген достает из другого кармана новую трубку. – Только не произносите слово «любовь».– Мы и не произносим.– А этот жуткий финал – просто отлично.– Хотя лично мне Румину жалко. – Эвглена Галимовна потягивается, шаль снова падает. – Кстати, кто ее будет играть, как вам кажется?– Подождите, – Йорген трубкой ставит акцент. – Это дело шестнадцатое. Что вы вообще думаете про это?– А что говорить? После долгого перерыва Марк написал шедевр. Не то, что бы это был синопсис в прямом смысле слова…– А вы что хотели? – Йорген сладко хрустит пакетом с табаком. – Он писал это всю Депрессию. Оттачивал стиль. Можно было бы за это время и «Анну Каренину-2» сочинить.– Я не возражаю! – смеется Эвглена Галимовна. – Мы привыкли к такой методе Марка… – Она поворачивается ко мне, шевелит пальцами в серебряных оковах. – Марк, а кто вы по образованию?– Физик.– Да? – серебряные пальцы блестят изумленно. – Неожиданно. Обычно сценаристы – это всякие филологи, историки… Ну и выпускники ВГИКа иногда…– Очень курить хочется! – Йорген протягивает руку с трубкой, словно просит, чтобы в ее жерло положили несколько мелких-мелких монеток.– Надо бросать курить! – требуют ШШ.Йорген произносит «Ннннда?», двум ШШ нечего ответить.Эвглена Галимовна встряхивает шалью:– Знаете, у меня есть только один технический вопрос, но он тут очень важен. Я все-таки не поняла, как это здание может рухнуть, если что-то там отключить?Йорген указывает трубкой в преисподнюю:– Там включены установки с жидким азотом. Они подмораживают весь фундамент. Здание Университета слишком тяжелое, а почвы там слишком слабые. Ну?– И если не морозить, то все рухнет?Йорген вставляет холостую трубку в рот и смиренно продолжает:– Конечно. На этом и строился расчет этих ребят из «Союза Б». Помните, что они писали профессору в последнем своем письме? Как там, Марк?– Настанет оттепель, и Пирамида рухнет.– А, да! Просто мне в этот момент как раз Акоп звонил. У него опять проблема со сценаристами. Уже пятого пробуют – ничего не получается. Так что с озоном?– Азотом, – сипит трубка Йоргена.Я легковесно добавляю:– Поэтому там и не стали в свое время строить Храм.– Какой Храм?– Храм Христа Спасителя, – Йорген все той же трубкой очерчивает в воздухе круг. – Марк мне рассказывал, что изначально его должны были строить на Воробьевых горах. Марк?– Да! – утверждаю я. – Можете мне верить.– А-а-а! – Эвглена Галимовна пытается поймать своенравную шаль. – И не стали потому, что у них тогда не было жидкого азота? Ясно! Марку, как физику, я доверяю полностью. А еще такой вопрос…Йорген поднимается:– Очень хочется курить!Эвглена Галимовна улыбается:– Я все поняла. Насчет бюджета можете не волноваться.Пауза. Пролетает медовый ангел. ШШ переглядываются.Эвглена Галимовна сбрасывает мизинцем невидимую ресничку:– А что у вас со второй частью? У меня ведь Вазген сразу и ее потребует. Знаете, как он ждет этот проект!– Вах! – восклицает трубка Йоргена.– Кстати, – Эвглена Галимовна почесывает шаль. – Может, Румину все же живой оставим? Как же без любовной линии дальше?Я будто не слышу. Я смотрю в окно, где за решеткой качаются розовые цветочки. Как в прошлом детстве. Как будто со мною задумали бегство. Поворачиваюсь к Эвглене.– Это вишня?– Где? А, это… Нет, это яблоня. Здесь ведь была усадьба графини Рубинчик. И сад при ней. До сих пор что-то осталось.– Что-то не помню я такой графини, – смеется Йорген, и табачные крошки сыплются на паркет.– Неважно, – Эвглена Галимовна подмигивает мне облегченным глазом. – Так что со второй?– Все хорошо! – Йорген кивает. – Марк уже пишет синопсис.– Мы же платим вам сразу за обе серии, – Эвглена Галимовна кусает кисточку шали.– У вас есть сомнения, что будет вторая?– Нет, никаких. Но Вазген очень ждет.– Даже кюшать не может, – Йорген достает трубку изо рта, смотрит Эвглене в лицо, улыбается и со стуком зубовным вставляет трубку обратно.Эвглена Галимовна протягивает руку к настенному календарю. На нем, в черных кружевах, высоких лакированных сапогах и с плетью в руках, насупилась Динара Алиева, ведущая новостей канала МРТВ.– Через два месяца ждем готовый сценарий, – вздыхает Эвглена Галимовна. – Вазгену я прямо сегодня отнесу. Он ведь в компьютере у нас не читает, только на бумаге. Говорит, только так может по-настоящему текст воспринимать. Я уверена – ему понравится. Он давно такого кино хочет. Устал от ситкомов за время Депрессии. А кино выходных дней – прекрасная идея. Чтоб был дополнительный стимул, открою секрет…– Открывайте! – Йорген требовательно скрипит кресельной кожей.– Вазген думает снимать не для телевизора. Он хочет выходить в кинотеатры с этим проектом. В субботу первая серия, в воскресенье – вторая. Такого еще никто не делал.– Это хороший секрет, – улыбается Йорген, подмигивает мне и Динаре Алиевой с календаря.– Но нужна вторая серия! Срочно. А, Марк? Очень хочется уже увидеть на последней странице этот ваш красивый вензель Ende.– Увидите! – Йорген мужественно встает с кресла. – Договор же на обе. И что там по цифрам?– Все, как обычно. Сперва тридцать процентов, после одобрения проекта – двадцать, после запуска…– Пятьдесят, – улыбается Йорген. – Сперва пятьдесят процентов.– Да! – Эвглена роняет шаль. – Простите. Я привыкла к типовым договорам. Конечно, у вас пятьдесят. Пять-де-сят!– И пятьдесят после одобрения, разве нет?– Конечно.– Тогда, может, будем считать, что он уже одобрен?Ты слышал, мой верный Бенки? Пятьдесят! С этого транша сразу куплю тебе щедрый подарок. Новую цепь, например? Хочешь, белого золота? С таким гонораром могу позволить себе шалость для милого друга. Я совсем тебя не балую.