Мир Мирыч надевает очки, снова становится милым учителем физики и возвращает нам цвет.

– Мне все равно, откуда вы, дорогие мои южане. Мне нужны сюжеты. Хоть с юга, хоть с севера.

Требьенов страдальчески смеется:

– Будут, будут, Велимир Велимирович!

– Набросаешь что-нибудь до завтра? – Он поворачивает ко мне голову, трет шею. – Чертов остеохондроз. А?

– Набросаю.

– Нужна драма. Причем с хорошим культурным бэкграундом.

– С чем?

– Мы стремимся работать на продвинутую аудиторию, не для ларьков на Курском вокзале. Может, что-нибудь историческое, раз уж ты историк? Все, до завтра. У меня через час кастинг.

– Что?

– Отбор актеров.

Мир Мирыч кладет под солонку несколько купюр, задумывается и добавляет еще одну. Встает, протягивает мне руку:

– До завтра. Бог даст, что-нибудь у нас и получится.

Требьенов уже отодвигает стул Мир Мирыча и спрашивает тонким голоском:

– А как бы мне получить членство в «Ефимыче»?

– Очень просто: нужны две рекомендации. Одну я тебе дам, а вторую… – озирается вокруг, морщится. – Да вон, хоть Иван Неронович. Когда протрезвеет. А зачем тебе?

– Очень приятное место и интеллигентная публика… Вы ведь не будете ходить, куда попало.

– Ну да. Не буду. Кстати, очень прошу: забудь слово «кушать». Такого слова в Москве как бы нет.

– Уже забыл!

– И еще имей в виду: Ричард Овсянкин умер полгода назад.

– Царствие небесное!

Аминь.