Вечером после кладбища я, потный, сижу на разогретой скамейке у подъезда малосольным грибком. Я жду Катуар. Она вернется, она прилетит, найдет меня по запаху, по неверным следам, по разбросанным обломкам сюжетов. Как уже прилетала, принеся волшебные кремы и щетку цвета майской травы.
– Э, хозяин, что так долго сидишь? – из-за спины нападает дворник-таджик. – А велосипед где?
– Слушай! Ты тут всюду ходишь, не видел девушку с белом платье, на плече буква «А»?
– А?
– Буква «А».
– Я, хозяин, голову от земли не поднимаю. Продашь велосипед?
– Уйди, ты нам мешаешь.
– Кому?
– Скройся в траве!
Я сижу очень долго, пересчитывая свои позвонки и сжимая могильный телефон. Темнеет. Звенят далекие бутылки с отравленным пивом, матерится пузатенький тролль, разглядывая царапину на траурной дверце машины, мальчик на прыщавых роликах слушает рэп – вдохновенно, как реквием. Каждому находится дело по душе в спаленной закатным солнцем Москве, в бензиновом мега-рае, в целлофановом трэш-угаре.
Рука вздрагивает, звонит телефон. Не смотреть. Просто ответить. Но – после третьей петушиной вибрации. Марк, держись.
– Да! Я слушаю.
– Папа? Это я. Привет.
– Здравствуй.
– Куда ты, а куда ты опять пропал?
– Никуда. Я здесь. Около своего подъезда.
– Почему около подъезда? Ты не хочешь домой?
– Я жду Катуар.
– Принцессу? Из песочного, из моего песочного замка?
– Что? Да. Слушай, я очень занят. Потом позвоню.
– А когда?
– Потом. Все, пока.
Поднимаюсь и встаю перед бронированной дверью подъезда. А вдруг Катуар прокралась и уже ждет меня дома? Да! Она так и сделала, плутовка. Так и поступила, хитрая птица! Взломать замок! Искорежить толстую сталь! Наверх! На двадцать третий этаж!
…Лягарп на тахте сложил лапки покойником, смотрит тусклыми пуговицами на лампочку, ждет несбывшийся абажур. Рядом с ним остывший журнал, раскрытый на дельфийском заголовке: «Ушла безвозвратно». За окном красными огоньками подает сигналы бедствия Университет.
Я боюсь входить в ванну и встретить их, своих новых жильцов, которым мне нечего больше сказать.
Ами! Как мне сейчас не хватает ее. Моей спасительной Ами. Ударение строго на «А».