Библиотека МГУ. Четырнадцать лет назад.

На широком столе ветхим манхэттеном возвышаются стопки книг. За ними прячется тощая старушка в сером платье с кружевным белым воротником, сколотым брошью – серебряной буквой «А» с кокетливым наклоном и тремя рубинами на средней изогнутой черте. Старушка покрыта сепией. Голограмма из сталинских лет. Цветок сушеной акации в забытом конверте.

Старушка крепко держит пальцами на безопасном расстоянии перед глазами журнал «Герои и героини».

– Здравствуйте! – Тревожу старушку.

– Добрый день, юноша! Вы с заказом?

– Да. Мне надо…

Она бросает на пол журнал, триумфально глядит на меня, потирая сухими пальцами брошь:

– Актриса рассказывает, как от нее ушел муж! Прямо в этом журнале! Вы, кстати, не женаты еще?

– Нет.

– Тогда вам не понять моего гнева. Женитесь – приходите!

– Извините, я за книгой.

– Хорошо, я поняла, что не за пивом. Но как такое можно рассказывать на всю страну?

– Не знаю. А что за актриса?

– Какая разница? Вы их различаете, что ли? Актрис в стране должно быть не больше шести. В крайнем случае – семь. Тогда и мужья никуда не пойдут и кино будет совсем другое.

Бух, который вытянул свои бледные ноги неподалеку, посреди зала, с томом Ключевского в руках, провозглашает строгим шепотом:

– Простите, вы не могли бы потише говорить?

После этого он удивленно кивает мне, рассматривает меня несколько секунд, как вяленую кильку в Третьяковской галерее, и опять читает. Заметно, что не сразу может постичь ключевские фразы: поражен моей сутулой фигуркой в читальном зале.

Старушка поднимается – по-кукольному легко – ишепчет, сложив ладошки ромбом у губ в сиреневой помаде:

– А где ваш формуляр?

– Что это?

– Вы первый раз в библиотеке?

– Честно говоря – да.

– Вот я и вижу, что вас не помню. А помню я всех. Это меня уже никто не помнит. Разве что ваша бабушка. Вон там картотека, найдите вашу книгу, заполните формуляр… Муж от нее ушел! Нашла о чем рассказать! Ой, сейчас этот баскетболист опять будет браниться. Идите к картотеке, вон там она.

Скорблю у деревянного колумбария. Так, буква «Ш». Выдвигаю длинный гробик с карточками.

Если на таких карточках написать историю, а потом их все перемешать и читать в том порядке, какой выпал счастливому игроку? Можно ли будет ощутить сюжет?

Оборачиваюсь к старушке с брошью. Таясь за книжными стопками, она достает из ящика стола маленькую бутылку водки и наливает в голубую чашку. Бутылку проворно прячет обратно, вздыхает и делает глоток – почти не касаясь фарфора губами. С чувством окрепшего достоинства оглядывается, замечает мой телескоп. Подвигает одну из стопок так, чтобы скрыться за ней, уйти от погони.

Пропала старушка.

Не бывает, добрый Бенки, лишнего человека в сценарии. Никто не может пролезть на участок садовника-драматурга из простого честолюбия: «Позвольте я пару реплик тут оброню? И сразу уйду!» Пускать даже самую мелкую тварь на территорию можно только по спецпропускам, где обозначена цель визита. «Заставить героя вспомнить друга детства», «Произнести фразу, которая станет названием фильма», «Добавить комизма в драматической сцене, а то к этой минуте все немного заскучают». И старушка не зря подливала водки в огонь. Ты, Бенки, ее еще увидишь.

– Ты что ищешь? Рядом уже стоит Хташа, улыбается, держит в руке веером четыре формуляра, Настигла, мымра, застукала.– Я? Ничего особенного.– Помочь?Да, пусть поможет эта зубастая, пусть сыграет для меня хоть мелкую роль, одну за четыре года бездарных репетиций.– Мне нужен Шильдер.– Неужели? А что именно – «История Павла Первого», «История Александра Первого», «История Николая Первого»?– Ты все их читала, что ли?– Все. Я же учусь на истфаке.– Мне нужна история Александра.– Похвально. Хотя он был у нас на втором курсе, если ты помнишь.

Быстрый кадр: Карамзин на диване фон Люгнера умиротворенно раскрашивает густой красной гуашью книгу в темно-зеленой обложке. Входит папа, Карамзин-старший, задев лампочку непокорной головой. В руках у него дрожит полиэтиленовый пакет с надписью «Компьютеры, Ксероксы, Факсы. Фирма ”Бонапарт“. Улица Кутузова, 18/12». – Так и знал, что ты тут. Ты что делаешь, сыночка?– Книжка про алые паруса, а сама цвета зеленого. Явсе исправляю.– Какой ты молодец! А я тебе принес исторические книжки…

Хташа перебивает доброго папу: – Но тебе их не выдадут. Они только в профессорском зале. Это дореволюционное издание. А тебе срочно?– Да, очень. Но у Карамзина они были…– У кого?

Папа Карамзина разворачивает пакет, преодолевая вагонный тремер в руках, достает четыре благословенных тома. – Вот, смотри! Это история царя…– Спасибо, папка! – смеется жадный Карамзин. – Давай все четыре. Прочитаю, узнаю, чем дело кончилось. А не понравится, сам все исправлю.– Ага, а я пока прилягу. – папа сладострастно разминается на диване фон Люгнера. – Как же тут хорошо, тихо, как в склепе. А у меня в ушах все поезд гремит. Вроде привык, а гремит.Карамзин берет первый том Шильдера и оставляет пальцем отпечаток алой гуаши прямо на первой букве имени императора Александра.

– У меня дома есть Шильдер. Пойдем, я тебе дам. Ты как будто решил взяться за ум. – Хташа снова показывает в улыбке зубы, пособие по занимательной стоматологии. Я не стану объяснять Хташе, что умнику нужна эта книга для порнографического сценария: Мир Мирычу очень понравилась моя идея.У императора Александра был долгий роман с княгиней Марией Нарышкиной. О нем знал весь двор, все гвардейские полки, все львы и сфинксы на набережных Петербурга. И Елизавета Алексеевна, Lise, печальная императрица. И муж, балбес обер-егермейстер Нарышкин.Пусть встретятся Мария и Александр в покоях Зимнего, при свете софитов, пусть кувыркаются на ампирном ложе, бросая в поту реплики о судьбах России. «Теперь на колени, да вот так… теперь поднимись с колен! теперь о крестьянском вопросе, ноги выше… а теперь о конституции для Польши… ты сама ведь полячка… глубже, глубже надо постичь вашу натуру…»А зритель посмотрит, упираясь своим скипетром в экран. Значится, так и запишем.Да, гнусность, Бенки. Но тысяча долларов на паркете Зимнего не валяется. Куплю малиновый пиджак, и рыжая Румина порозовеет от восторга.Может, даже хромать перестану. Подрасту наконец.Чем я не историк?

– Я живу совсем близко, – Хташа показывает формулярами за окно. – Пойдем? Я заказ оставлю на завтра, все равно уже устала. – Пойдем.– Ты же голодный наверняка?– Бух меня кормит.– Да, я знаю, он тебе и книги приносит из библиотеки. Вон он сидит, к экзамену готовится. Сейчас ему точно не до еды.Бух поднимает голову:– Могли бы потише, а?Хташа отдает формуляры старушке с брошью. Та принимает их осторожно, медленно, как осенние листья, и подмигивает мне:– Вы так и не будете ничего заказывать?– Нет, спасибо.– Как славно! Совет да любовь.Выходим из читального зала, я пропускаю Хташу вперед, смотрю на ее задок в тощих джинсах. И горький настой подорожника заполняет мои артерии. Зачем я иду за ней? Какой тут сюжет? Взять холодный формуляр и тут же сдать его первому попавшемуся на улице маньяку-библиотекарю. Забирай вместе с этой мымрой и всеми ее тридцатью тремя зубами!Ах да, старик Шильдер. Нарышкина. Тысяча долларов. Пиджак. Румина. И покушать в придачу. Бычок-песочник – прожорливый рыбец.