Отдаю бутылку старушке, она убирает ее в черную кожаную сумку-таксу с потертым замочком. Улыбается:
– Прямо под размер бутылки эта сумочка! – А подарил мне ее сам Микоян. Привез из Англии. Очень галантный мужчина. Был. Спасибо вам!
– Не за что. А можно спросить?
– Конечно. Только проводите меня до университета, я и так опаздываю.
– А при чем тут профессор Бурново?
– Это, юноша, совсем просто. Если вы думаете, что мы с ним заговорщики, то это не так. Профессор Бурново пьет только хорошую водку.
– Да, я знаю.
– Откуда? Вы с ним пили? Это знак особого доверия. Он никогда не пьет со студентами.
– Только с Бенкендорфом?
– А вы остроумный юноша… Ой, поскользнусь! Что же, суки, лед не убирают, а?
– Держитесь за меня.
– Вы вряд ли удержите. Простите, я не хотела обидеть. Ну простите, я вижу, что вы обижены.
– Нет, что вы.
– Со мной вам не надо казаться более мужественным, чем вы есть. Меня зовут Амалия Альбертовна. Я из старинного немецкого рода Крюднер, слышали?
– Крюгер?
– Крюднер, мой дорогой историк. Крюднер. Но меня можно называть просто Ами, мне так нравится больше. Наверно, я кажусь комической старухой?
– Нет, нет.
– Не старухой или не комической? Господи! Как вы ходите в таких ботинках зимой? Какой у вас размер?
– Тридцать восьмой.
– Как славно. А что у вас в пакетике?
– Сыр.
– Любите сыр?
– Да, очень. Я его даже в кино кушаю.
– Что? Кушаете? Знаете что, юноша? – она останавливается и берется рукой в серой варежке за толстый прут смоляной ограды. – Приходите ко мне заниматься.
– Чем?
– Вашей речью. Это все невозможно слушать. Если вы намерены жить в Москве, вам надо работать над своей речью. Убрать этот ужасный южный выговор. Нет-нет, вот сейчас нет никакого повода для обиды. Придете? Я живу в высотке на Котельнической. Вы наверняка не были в московских высотках.
– Уже был.
– Как славно. Так вот я не дорассказала про Бурново. Он очень порядочный человек, красивый мужчина. Говорят, только дочка у него некрасивая, не видела. Никогда не берет взятки. А вы знаете, как студенты с Кавказа умеют эффектно давать взятки. Хотя откуда вам знать? Но никогда не отказывается от водки именно этой немецкой марки. Она очень хорошая, я с ним согласна. У магазина нет разрешения на торговлю водкой, ее продают тайком. Мне очень нравится такой ритуал, есть в нем что-то масонское. А студенты дарят Бурново эту водку. Но на качество оценок это никак не влияет. Я тоже люблю ее. Но продавщица, блядь такая, мне ее не продает: говорит, что не хочет, чтобы у меня случился инфаркт. В гробу я видала такую заботу! Пойдемте дальше. Нет, подождите. Запишите мой телефон. Что вы стоите?
Я вынимаю из сумки карандаш и тетрадь для конспектов, в которой от истории есть только четыре слова на первой странице: «Реформы Сперанского и их…». Остальное – мои сюжеты. (Прости, реформатор-лузер Сперанский, ты и так много страдал.)
– Пишите, юноша. Кстати, вы не спросили – на каком основании ты, старая жопа, собираешься мне ставить речь?
– Да… Не спросил…
– Что-то у вас плохо с диалогами. Это надо тоже развивать. Так вот я в прошлом актриса. Лауреат Сталинской премии, между прочим. Вам такой премии уже не видать, даже если вы… – она отрывает варежку, которая вступила в морозный симбиоз с оградой. – Даже если вы сделаете великое открытие в области археологии. Или напишете «Историю государства Российского». Погодите! Вы сказали, что едите сыр в кино?
– В кино, да.
– Сыр и кино. Отличный бутерброд. И что за кино вы смотрите?
– Любое. Все подряд.
– Как славно. Так пишите мой номер!