Ночь. Я глажу Катуар по волосам. Они тонкие, шелковые, из таких плетутся сети для маленьких земноводных сценаристов. За окном щебечет грустная птичка, или это затейник-мобильный? Кто поймет звуки этого города, кто разгадает шифры, коды, пароли?

– Катуар, птица моя, спасибо тебе.

– Пустяки, любимый. Я же видела, что ты в оцепенении от этого Пезделя.

– Да, бывает. В детстве меня всегда бабушка спасала, а тут столько лет некому было. Пока ты в дверь не постучала. А что это за уморительные галстуки на них были?

– Из конопли. То, что называют в народе пенькой.

– Экологично… Голова вдруг заболела.

– Опять?

– Да. Неприятные ощущения.

– Давай поедем отдохнем?

– Конечно! В Италию. Мою душеньку.

– На море?

– На море. В городок под Неаполем, где ни одной русской скотины.

– Скотини – кстати, вполне итальянское слово. Бон джорно, синьор Скотини! У вас не найдется пары лир – для меня и моей подружки?

– В Италии уже давно не лиры, а евро.

– Да? Какая неприятность.

– Ты не была в Италии?

– Я даже на море никогда не была.

– Едем!

– У меня нет загранпаспорта.

– Бесишь, бесишь! – я смеюсь. – Но его делают за месяц. Поедем сразу после «Кадропонта».

– Любимый, не спеши. Может быть, я в розыске?

– Каком розыске, Птица? Я тебя уже нашел.

– А может тебе поехать лучше в свой Таганрог?

– И что там делать? Что?

– Ты сколько там не был?

– Очень давно. Я даже на похороны бабушки не приезжал.

– Почему? – Волосы Катуар ускользают из-под моей ладони, она поднимает голову.

– Я тогда писал срочный сценарий, надо было спасать проект…

– Интересно, а на мои похороны ты приедешь?

– Перестань, Катуар!

– И что, спас проект?

– Да.

– Молодец. – Катуар садится, и дыхание ее учащается, а нос становится острее.

– Катуар, ложись, будем молчать и смотреть на звезды, которые ты расклеила на потолке. Интересно, что сказал бы дизайнер Брюлович?

– Когда ты собираешься писать вторую серию?

– Не знаю… Уже надо… Йорген сегодня звонил. Мы с тобой занимаемся чем угодно, только не второй серией.

– Но я же сказала – я не буду тебе помогать.

– Я думал – ты это так… минутная птичья вздорность.

– Нет. Не так.

– И как мне быть?

– К тебе сегодня целых пять прекрасных диалогистов приходило.

– Кстати, все же интересно, кто дал им мой сценарий?

– А мне интересно сейчас совсем другое.

– Что?

– Марк, ты сегодня сказал одну фразу, она меня очень обрадовала.

– Какую?

– Что ты не Марк.

– А почему она тебя обрадовала?

– Нет, не обрадовала – обнадежила.

– Почему?

– Ты словно выздоравливаешь.

– Да. У меня есть пара заветных лекарств в ванной. В баночке и тюбике. Я посмотрю на них, и мне сразу…

– Но скажи: зачем ты разрушил здание Университета?

– Катуар, давай все-таки придерживаться какой-то линии в нашем диа… в нашем разговоре.

Катуар левой ладонью касается правого глаза, тревожит ресницы. Я теперь ясно вижу ее лицо: оно отражает жар холерного города.

– Зачем ты его разрушил?

– Слушай, перестань! Вон – посмотри за окно! Стоит оно во всей красе. Никуда не делось. Катуар, ты плачешь, что ли?

– Зачем? Ведь в нем живет твоя дочка.