Высыпаю на больничную тумбочку песок, что принес Карамзин. Горку превращаю в милую пустыню, куда норовят приземлиться кочевники – южнорусские пышные мухи. Прочь, сволочи, прочь!

ТИТР: В ТАГАНРОГСКОЙ БОЛЬНИЦЕ. ЗА ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ДО КАТУАР. Указательным пальцем провожу канал, разделяя пустыню. Потом канал поперечный, любуюсь на крест. Благословите. Сокрушаю крест ладонью, снова табула раса готова. Теперь круг, в круге дуга и две точки – вышел лик. Стираю его. Нужно сделать особый узор, неповторимый, чудесный. Чтобы снова разрушить. И так целую вечность. Слушать тяжкие ветры Азова, на песке писать руны, ногу к небу воздев, ждать прибытия судна, чтоб на нем умереть.– Слушайте! Вам тоже надо ехать в Москву! – Требьенов пробуждает меня от песочного морока. – Здесь нельзя жить. Вот вы кем хотите быть?– Не знаю. Наверно, историком.Требьенов садится на кровати, поскрипывает:– Прекрасно! А я хочу быть кинорежиссером. Родителям это не нравится, они мечтают, чтобы я стал физиком. Я не хочу портить им настроение и говорю, что буду физиком. Но я поеду в Москву и буду поступать во ВГИК. У вас есть родственники в Москве?– Нет.– Но у вашей бабушки точно есть.– Нет у нее там никого. Она всю жизнь в Таганроге прожила.– Мне кажется, вы чего-то не знаете. Ваша бабушка какая-то особенная.За раскрытым окном хрустят сухие июльские кусты, на пол падает знойная тень. Требьенов подбирает ноги и быстро ложится, как вампир в свой милый гроб, услышав крик петуха.– Ну что, где блины? – Карамзин пытается взобраться на пыльный подоконник.– Привет! Сильвер съел.Карамзин срывается, на мгновение с треском проваливается, хихикает, снова всплывает в окне. Это похоже на глупенький театр, где кукловод растерял все куклы и сам поневоле стал развлекать почтенную публику.– Так что с блинами?– Сильвер их все съел.Требьенов укрылся одеялом, обернул голову, притворяется мумией, даже не дышит.– Вот этот? – Карамзин указательным пальцем с длинным ногтем указывает на блинного мертвеца.– Да, он.– Вот скотинка какая! Ладно, позже получит. Когда кочегар зловещий протрубит ему в ухо отбой. Всем возмездие будет.Карамзин со стоном влезает на подоконник и садится на нем, кладет рядом с собой свою черную сумку.– Что ты написал?– Зачем ты все время в окно влезаешь? Почему в дверь не можешь войти?– Не отвлекайся. Что ты написал?– Не могу ничего пока. Как это так – взять и что-то придумать?– Напиши, как ты выпрыгнул в окно и полетел. Ичто на небесах увидел.– Я только песочницу и видел.– Это тоже история. В песочнице мог быть замок построен, в нем своя жизнь, а тут ты свалился, все порушил несчастным жителям, неужели так сложно придумать?– Очень сложно. Невозможно. Почему я должен что-то придумывать?– Значит, не выйдет из тебя ничего, бездарный бычок. Так и будешь пустую песочницу видеть.– Я хочу написать об этом старце – Федоре Кузьмиче.– Это у тебя не получится, даже не думай!– Почему?– Потому что…Голос доктора Антон Лавровича за дверью останавливает Карамзина. Пухлый кукловод пропадает за кулисами, в палисаднике.Антон Лаврович входит, обмахивает лицо рентгеновским снимком. На лице – спиртовая насмешка. Медсестра Лина налила полстаканчика, не пожалела. Таганрогские сестры самые добрые в мире. Требьенов сдергивает с себя саван:– Здравствуйте, Антон Лаврович! Вам родители коньяк передали?– Коньяк? А, да. Я его родственникам деда отдал. Которого кочегар в бойлерной убил. Были просто счастливы. Как русскому человеку немного надо для счастья – избавиться от дедушки и выпить за его светлую память.Требьенов скорбно скрипит кроватью:– Ой, как жалко. Такой хороший коньяк – вам бы очень понравился.– У меня есть еще. Вон его бабка приносила. – Антон Лаврович взмахивает в мою сторону рентгеновским снимком. – Кстати, что там нога? Опять ныла?– Да, немного.– Может, тебе бабушкиного коньячку принести? Рюмочку – и сразу перелом заживет.Кукловод декламирует из палисадника:– Если трезвый врач с утра, то ни врач он ни хера!Антон Лаврович хмурится, пытается понять, откуда сиплый голос, озирается:– Это кто говорит – нога? – И смеется. – Это нога – у кого надо нога! А знаете, за что кочегар наш сумасшедший убил дедушку лопатой? За Федора Кузьмича.Карамзин поднимается за окном:– За старца? Вот молодец!– За него. Так и сказал на дознании. Убил за то, что тот не поверил в старца.– Я бы тоже убил! Слышишь, бычок?Антон Лаврович опускает блудливую руку в карман:– Кстати, ты английский знаешь?– Превосходно.Антон Лаврович подходит к подоконнику, протягивает Карамзину драгоценную зажигалку:– Что тут написано?Карамзин быстро отвечает:– На здоровье!– Ну?– Тут так написано – «На здоровье!»– А! Хорошая надпись. Только кому нужно мое здоровье в Таганроге?– Хотите, скажу, когда вы умрете, – Карамзин снова перелезает через подоконник, зловеще кряхтит и падает на пол, весь в цветочной пыльце.– Я? – Антон Лаврович резвится солнечным зайчиком от зажигалки, озаряя уцелевшие груди и бедра нимф на потолке. – И когда?– Через три дня! – Карамзин поднимается, застегивает большие пуговицы ширинки.– Очень хорошо! – Антон Петрович смеется, убирает зажигалку в пухлый карман халата и выходит из палаты с песней. – Три счастливых дня было у меня…