Плоская крыша дома Йоргена на Поварской, откуда хорошо виден Новый Арбат и другие московские удовольствия. На ней положен деревянный помост из серых лиственничных досок и сделан надежный навес из парусины, под которым водружены круглый стол и стулья с ножками из чугуна – такие не унесет даже торнадо от кортежей генпрокурора.

За столом сидят два ШШ, которых сейчас, на исходе прошлого тысячелетия, я вижу впервые, сам Йорген (он проявил к моим первым иероглифам снисходительный интерес, спасибо липкому Требьенову) и я, уже Марк, а не Саша постылый.

ШШ читают мою заявку для фильма о Бенкендорфе, Йорген задумчиво курит, коптит и пыхтит, я стараюсь принять позу усталого, но довольного мэтра, но чугунные руки-ноги застыли, как стул подо мной.

Сейчас, на грани веков, одной заявки на страницу формата А4 пока достаточно, чтобы запустить кинопроцесс, получить аванс и ходить по городу гоголем: я – драматург, я – почти Петербург!

Потом уже, в эру немилосердия, будут после заявки требовать тритмент – краткое содержание, придираться к ходам и героям, затем синопсис – по сути готовый сценарий, но без диалогов, который мнут и коробят еще яростнее продюсеры, режиссеры, жены и дочери директоров кинокомпаний. И последний, четвертый круг ада – сам сценарий, если драматург доживет до него без инфаркта и цирроза печени. А сценарий можно всем рвать, рыча ящерами юрского периода, еще очень долго, до потери рассудка. В самом финале выходят крикливые актеры и несут отсебятину, требуют занести ее на скрижали сценария, уверяя, что так их образ раскрывается глубже. Всех утопить, подлецов, в той глубине, в марианском желобе между двух полушарий раскисающего мозга сценариста.

Но пока я всего лишь начинающий Марк, автор семи порнографических сценариев, о чем знают в большом городе только Требьенов, Мир Мирыч и Румина, недопетая песня моя.

– Как вам? – спрашивает Йорген, когда ШШ поднимают синхронно глаза от листка. – А? Мне понравилось.

– Нам тоже. Оптимистично и с большой симпатией к герою. Не зря вы… эээ… Марк, консультировались у самого Бурново.

Стул подо мной разогревается, бьет копытцем и готов скакать по помосту, кукарекая и хохоча. Небо Москвы кажется самым ванильным в мире, слаще коктейля, которым угощал нас папа Карамзина в праздники трезвости.

– А можно спросить? – Я приподнимаюсь и чуть кланяюсь благодетелям.

– Конечно, спрашивайте.

– Почему именно Бенкендорф? Зачем сейчас фильм о нем?

ШШ улыбаются, щурятся, поправляют узлы жестких галстуков:

– Почти полтора века его считали гонителем и душителем, пора восстановить справедливость. Русскую спецслужбу создал человек умный, порядочный и настоящий патриот, хоть и немец. Такой герой нужен и современной России. Вы не согласны?

– Он согласен, – Йорген кивает трубкой в правой руке.

– А раз согласны – пишите сценарий. И поскорее, пожалуйста, мы очень ждем. Кстати, а он не увлекался восточными единоборствами? Дзю-до, например?

– Нет, – я снова приподнимаюсь. – Он хорошо владел саблей и…

– Но ведь можно образ расширить. У вас богатая фантазия.

– Может, Бенкендорфу еще горными лыжами заняться? – Йорген невинно рассматривает свою трубку.

ШШ посмеиваются, вызывая на крыше ветерок. Хе-хе-хе.

– Как у вас весело, творческих интеллигентов. Лыжами – необязательно, но вы подумайте. Это ведь намного интересней, чем писать сценарии к порнофильмам, а, Марк?