Бывшая рыночная площадь Длинный (Длугий) Тарг — сердце старинного Гданьска — в четыре часа утра, как все­гда, была пустынна, безлюдна, очищена от голубей и даже, можно смело утверждать, декотизирована, поскольку все бродячие кошаки Старого города, успешно завершив ноч­ные прогулки, хоровое пение под окнами горожан и посе­щение мусорных куч, вернулись уже в свои дома, подвалы или на старую кошачью базу на Оловянке. Небо румяни­лось на востоке, точно девица на первом свидании. Черда­ки и мансарды старинных каменных домов уже приветст­вовали раннее начало дня, подмигивая глазами-окнами, а в узких ущельях улиц и на просторной площади всё ещё мед­ленно и сонно бултыхалась ночная мгла и сивые испаре­ния, точно в котле неряшливой ведьмы, забывшей снять посудину с огня, перед тем как пойти спать. Почерневший Нептун, расположившийся под (а скорее над) адресом Длинный Тарг, 81, уныло косился с крыши вниз, на вход в ближайшую пивную, а более крупный двойник морского повелителя в фонтане на площади с презрением игнориро­вал это заведение, выплёскивая струйку воды со скучаю­щим и горестно-озабоченным выражением каменного лица.

Какой-то страдающий от бессонницы голубок застонал, прикорнув на лепнине, украшавшей дом, но тут же умолк, возможно почувствовав, как глупо и не к месту разевать клюв в столь раннюю пору. И снова воцарился глубокий покой — сюда не доносился даже извечный шум двигателей с ближайшего шоссе, точно весь старый центр города кто-то укрыл под гигантским чехлом.

Как уже было замечено, ни одна живая душа не могла оценить этот магический раннеутренний час, поскольку даже гражданин, расположившийся в живописной позе на ступенях, ведущих к входу в старинный Дом купеческого собрания, иначе Артуров Двор, не слишком активно взаи­модействовал с окружением. Другими словами, он просто тихо и неподвижно возлежал на холодных ступеньках, опе­рев голову на задницу каменного льва. Столь странное мес­то и положение, похоже, ни в коей мере не мешали оному обывателю, а уж тем более льву.

И только появление двух городских блюстителей поряд­ка, которые возникли из глубины пикассовской перспек­тивы улицы Длинной (точнее, Длугей), выходившей на Длинный Тарг, слегка нарушило застывшее спокойствие псевдостаринной архитектуры. Их башмаки на толстых ре­зиновых подошвах не издавали ни малейшего звука. Стра­жи городского порядка с не слишком уверенным видом пя­лились на изученное до мельчайших подробностей зрели­ще многочисленных витрин кафешек, пиццерий и мага­зинчиков с сувенирами.

— Господи, да тут, блин, прям жуть какая-то,— буркнул один, а другой скривился.

— Ну так сразу и «жуть»... Тихо тут, вот и всё. Никто пус­тые бутылки в стены не швыряет, пьянчуги не вопят во всё горло, вот и тихо... — ответил он и тут же понизил голос, потому что на пустынной улице слова прозвучали как-то странно — глухо, безжизненно, точно тонули в невидимом киселе.

— Глянь! Наш клиент на одиннадцати часах.— Поли­цейский толкнул товарища в бок.

И вот они уже стоят над мужчиной, прижавшимся к ка­менному заду символа Гданьска, точно к пуховой подушке.

— Да он, похоже, не дышит! — с тревогой заметил один полицейский и неуверенно вытащил радиотелефон.

— Зеркальцем проверь! — удержал его товарищ.

— А что я тебе, педик, что ли? Откуда у меня с собой зер­кальце? — буркнул первый, напряжённо вглядываясь в лицо предполагаемого трупа.

Словно почувствовав этот взгляд, гражданин вздрогнул и начал громко и равномерно сопеть, точно матрас надувал.

Полицейские с облегчением вздохнули. Один из них по- I тормошил лежащего за плечо.

— Ради бога...

Спящий медленно приоткрыл один глаз.

— И Сына, и Духа Святого, сын мой... — пробормотал он.

Стражи порядка слегка прибалдели.

— Во, хрен, да это, видать, ксёндз... — предположил по­лицейский, который-не-носит-зеркальца.

— А матушка моя так хотела, чтоб я в монахи пошёл,— с глубоким отвращением сказал его напарник.— Классно бы я сейчас выглядел.

— Так этот вроде светский ксёндз, не монастырский.

— Эй, да ты послушай, что ты мелешь: «светский ксёндз» какой-то!

— Ну что, берём его или, может, положим перед Моряц­ким костёлом? Утром откроют на мессу, так причетник его и подберёт.

Тем временем предмет обсуждения со страдальческим выражением лица приоткрыл другой глаз и, слегка кося, глянул на двух служащих городской полиции. Потом, вид­но решив, что они ему просто привиделись и сие видение лучше вообще проигнорировать, снова задремал и даже на­чал похрапывать.

С ратушной башни планировали вниз голуби. Один за другим рассаживались они на бортике фонтана и железной ограде вокруг него, круглые птичьи глазки не отрывались от полицейских, которые всё ещё препирались, что же де­лать с найденным на ступенях даром судьбы.

Скоро число голубей возросло почти до сотни, им стало несколько тесновато.

— Гражданин, вы нарушаете... э-э-э... общественный порядок! — заявил полицейский, который-чуть-не-стал-монахом, потянув лежащего за рукав пиджака.— Придётся встать и пройти с нами.

— «Гражданином» называли при коммунистах,— бурк­нул его напарник.— Вставайте же, чёрт подери! — Поли­цейский крикнул, но голос его утонул во мгле, как в вате.

Реакция «гражданина» была весьма странной. Не открывая глаз, он сунул руку во внутренний карман — оба полицей­ских машинально стали нащупывать парализаторы в кобу­рах — и вытащил... мобильник. А потом направил его в сто­рону надоедливых полицейских, точно пробовал отклю­чить им звук пультом дистанционного управления, как в телевизоре. Блюстители порядка в Старом городе и его окрестностях одновременно раскрыли рты, соколиный взор их помутился, а секундой позже они оба уже нереши­тельно переминались с ноги на ногу.

— Ну эта... Пойдём, что ли? — И они удалились невер­ными шагами по направлению к Зелёным Вратам.

Голуби заворковали с одобрением. Мучимый похмель­ем гражданин тупо вглядывался в клавиатуру своего «эрик­сона», потом его внимание обратилось к старинному фон­тану и резво струящейся воде. После героического подъёма в вертикальное положение бедолага попробовал преодо­леть ограду, ёжившуюся ужасными остриями из кованого железа, которые, видимо, должны были оберегать памят­ник от вандалов, а на самом деле являлись недоступным объектом страсти местных охотников за ломом. Граждани­ну в пиджаке каким-то чудом удалось преодолеть ограду, не наколовшись на железные пики. Голуби в презрительном молчании соизволили освободить ему место. Вода как ни в чём не бывало продолжала соблазнительно журчать. Обла­датель мобильника (и приличного похмелья) наклонился над каменным бассейном...

— Приветик, Фанни,—лениво изрекла дева, плававшая в бассейне. На ней был чёрный топик из эластика на брете­льках-шнурочках, а изготовитель её кожаных шортов бес­стыдно экономил на материале. На физиономии мужчины появилось выражение умственного усилия.

— Э-э-э-эы-ы... Эйшет? — неуверенно спросил он хриплым голосом.

— Эйшет отпала ещё в «Летучем голландце»,— ответст­вовала дева.

— Кама? — снова рискнул мужчина.

Девица повела глазами, а её собеседник, не выдержав дольше, подставил голову под хлорированную струю, кото­рую извергал лев Нептуна, и, судя по выражению на морде, вода уже одарила зверя препаскудной язвой желудка. Дово­льно долго слышно было только бульканье: Фанни усердно пытался погасить похмельный пожар.

— Это ж я, Эрос! — фыркнула девица, когда он наконец вынырнул.— Совсем крыша съехала, что ли?

У мужчины даже челюсть отвисла.

— Парень, да ты просто псих... — простонал он.

— Только не псих! Ты лучше Психею сюда не примеши­вай. Впрочем, я всегда чувствовал себя немного женствен­но, дорогой Фанес,— прибавил (прибавила?) Эрос, со­блазнительно поводя бедрами.

— Нет, ты точно ненормальный.

— Ох, и кто это говорит! Тот самый, что в Сода-кафе всех пораспихивал, когда отплясывал пого.

— Пого? — Фанес скривился, прижав палец к виску.

— Именно пого,— повторил Эрос, радостно ощерив­шись.— В бассейне с макаронами. Честно говоря, эффект был бы лучше, будь у тебя волосы подлиннее.

— Не знал, что тут есть бассейн с макаронами.

— С сегодняшнего дня есть.

— Ага... Где Загреус? — Фанес с подозрением огляделся.

— Последний раз я видел его в «Абсенте». Возможно, он до сих пор там пьёт.— Эрос оперся локтями о край фонта­на. Вода с него лилась ручьями, но ему это, по всей видимо­сти, никаких неудобств не доставляло.

Голуби вдруг разом вспорхнули, заслоняя небо тучей шелестящих крыльев. Некоторое время птичье торнадо вращалось на месте, а потом из него возникла некая фигура в ослепительно-белом одеянии, точно с рекламы отбелива­ющего стирального порошка.

— Жалкое зрелище,— сообщил новоприбывший, отки­нув со лба золотистые волосы. Его прекрасно очерченные губы презрительно кривились.— Маклер и гулящая дев­ка... — Он окинул взглядом Эроса и Фанеса.— Воистину жалкое зрелище.

За его плечами радужное мерцание обрисовывало раз­мытый контур огромных крыльев.

— Позёр,— снисходительно фыркнул Эрос, поведя точёными плечиками.— А что такого дурного в проститут­ках? Они играют важную общественную роль.

— У вас, господа, серьёзные проблемы,— издевательски продолжал ангел.— Руководство весьма недовольно, я бы даже уточнил, «весьма» — это слишком слабое слово. Что можете сказать в свое оправдание, ангелочки?

— Тоже мне, было бы о чём говорить, ну развлеклись мы немного под конец сезона,— буркнул Фанес, с деланой не­брежностью махнув рукой.

— Только не «ангелочки»! — тут же огрызнулся в ответ Эрос, скрестив руки на мокром бюсте.— Ангелок — это ты, а мы творческие Божьи создания. Как это говорится: кру­тые мужики. Дошло до тебя, ангелок на побегушках?

— Или крутые тёлки,— тихо пробормотал Фанес.

С губ крылатого посланца не сходила слащавая усмеш­ка.

— Ну-ну... посмотрим, куда денется эта ваша «творче­ская одарённость», когда вы запоёте где-нибудь в послед­нем ряду среди трёх сотен других хористов. Сопрано,— мстительно уточнил ангел с плохо скрываемым удовлетво­рением.— Одиннадцать нелегальных зачарований. Три из них закончились неразрешённым внебрачным сексом! Об остальных эксцессах даже вспоминать грех. У вас сутки на то, чтобы прибрать за собой весь этот бардак. А если нет... Его Святейшество Абалидот предпримет надлежащие меры.

Произнося эти слова, ангел сбросил на землю что-то блестящее, а потом исчез в облаке сивых перьев. Одурелые голуби врассыпную опустились на ступени Двора Артура и на стоящую на крыше этого здания фигуру голого Гермеса, который с каменным спокойствием демонстрировал небе­сам фигу.

— Паршивец. «Надлежащие меры», видите ли! И где то­лько он такой древний словарь нарыл? — прокомментиро­вал Эрос, вылезая из фонтана. Фанес начал преодолевать ограду в обратном направлении. Эрос наблюдал за его ста­раниями, а когда напарник зацепился полой пиджака об остриё и разорвал подкладку, сухо подвёл итог: — Все му­жики безнадёжны.

Потом уселся на каменном бордюре и поднял ноги над головой, чтобы вылилась вода из высоких, до половины икры, сапожек.

— Эрос, неужели женские гормоны тебя совсем разума лишили? — пропыхтел Фанес, поднимая с земли блестя­щую металлическую пластинку.

— Да что ты, я прекрасно себя чувствую,— возразил Эрос, снимая с уха каменного морского конька крохотную серебряную сумочку. Потом подошёл к калитке из ковано­го железа и без всяких усилий открыл ее. Фанес решил про­пустить его замечание мимо ушей. Эрос, как и всегда, впрочем, был оптимистично настроен, полон непри­нуждённого очарования и охренительно действовал на нервы.

— А собственно, чего ради он нам чип оставил? — заду­мался Фанес, глядя на серебряную пластинку, густо по­крытую сетью тонких, как волос, золотых ниток.— Нам ведь только развоплотиться и... — Он небрежно прищёлкнул пальцами.

Секундой позднее по просторной площади разнёсся вопль взбешённого бога:

— Заблокировал меня! Он меня заблокировал! О, чтоб его чёртов птичий грипп прихватил!

Эрос с философским видом слушал изощрённые про­клятия, которые так и сыпались из уст его приятеля. Поло­жение, разумеется, было не слишком удобным, но и не тра­гическим. Фанес реагировал, как всегда, преувеличенно и истерично. Ну и что за трагедия, если они на некоторое время застряли в людских телах? Эрос даже был вполне до­волен своим теперешним обликом. Красивый перед, не дурной зад, возможно, всё вместе слегка недотягивает по размеру до античных стандартов, но вполне-вполне.

— Похоже на то, что моё приключение с изменением пола продлится несколько дольше,— подвёл итог Эрос.

— Да ведь это дерьмо даже к считывающему устройству не подходит,— исходил желчью Фанес, разглядывая свой мобильник.— Орнитологическое недоразумение хреново, и он ещё хочет нам нос утереть! Это ж чип к стационарке! Вот блин...

— Веди себя прилично. Корректнее было бы сказать «дама широкого потребления»,— сообщил Эрос, поправ­ляя маечку. Его волосы быстро сохли, из влажных макаро­нин превращаясь в массу тёмных пружинок.

— В конце концов, нас поставят наблюдать за брачными циклами пингвинов! — продолжал жаловаться Фанес.

— Кажется, они неплохо степуют...

* * *

Классик утверждал, что «человек — это звучит гордо». Для двух невезучих божков любви это слово — «человек» — прозвучало как раз болезненно. Если б кому-то захотелось докопаться до истоков оного дела, то они обнаружились бы в глубоком прошлом, добрых пару веков назад, когда Аба­лидот — крупная рыба в христианских небесах — протолк­нул свой закон об Angelidae. Angelidae, или Ангелоподоб­ные, то есть все неземные создания, божки и божества; ког­да-то их баловали поклонением верные приверженцы, но потом, с появлением Истинного и Единого Господа, им оставалось только блуждать в одиночестве по разным изме­рениям, нищим и покинутым. Разумеется, о них следовало позаботиться и с точки зрения моральной, и — что ещё важнее — материальной, как это принято с бедными родст­венниками. А прежде всего — вернуть их на путь правед­ный, к общему благу небесной общественности, поручив, например, полезную работу во славу Господа, аминь.

Правда, значительная часть слуг Господних назвала вы­воды Абалидота псевдогенетикой и попыткой «взять на сиротку», тем не менее под это постановление попала добрая пара тысяч языческих оппортунистов, которым уже давно никто не то что свечки, но и огарка не поставил. Таким об­разом, Эрос и Фанес получили тёпленький уголок в раю у печки и места инспекторов по делам Любви и Родственных Чувств, а также право на пару служебных крыльев и испо­льзование безлимитного метафизического Интернета. Из­вестное дело, что приверженцы должны множиться, иначе в течение одного поколения любой культ провалится — причём даже не к чёрту в тартарары, поскольку в чёрта тоже кто-то должен верить, а в некое нелепое и тревожное НИ­ЧТО. Итак, Абалидот, божеский министр, заведовавший людской сексуальностью, раздваивался, троился и даже де­сятерился, лишь бы только люди плодили новых верую­щих — разумеется, вполне пристойно и согласно с регла­ментом. А поскольку большинство древних греческих, римских, вавилонских и даже египетских божков плодоро­дия очень даже могли поспособствовать в этом деле, Его Святейшество облёкся облаком толерантности и с воисти­ну небесной снисходительностью поглядывал на их мале­нькие развлечения — например, на традиционное праздно­вание открытия европейского сезона в последнюю май­скую ночь. Известно ведь, что май — это месяц влюблён­ных, а 1 июня — Международный День ребёнка. Каждый год веселились в другом городе, и к празднующим присое­динялись даже «любители» из неевропейского культурного ареала, например индуистская Камадева, прекрасно себя чувствовавшая в Индии и Тибете.

Таким вот образом однажды вечером Фанес и Эрос ока­зались в Центральной Европе в изумительном администра­тивном образовании, именуемом Троеградие и на самом деле состоящем из трёх городов — Гданьска, Сопота и Гды­ни, а также в телах некоего шатена, украшенного красными подтяжками, и юной девицы в чёрной коже и лайкре.

И ничего дурного бы не случилось, если б они не поте­ряли контакт с действительностью где-то между развесёлой гулянкой в сопотской «Мандаринке» и Длинной Набереж­ной в Гданьске.

— Последнее, что я помню,— это как ты пробовал хо­дить по водам Мотлавы,— сказал Фанес, усаживаясь на ступени.

— И как у меня получалось? — заинтересовался Эрос, занимая место рядом с ним.

— Средненько. Вода тебе доходила почти до колен.

— Странно. Ведь тут она наверняка погуще, чем в Гени­сарете.— Эрос на секунду задумался над свойствами воды из гданьского канала. Тем временем Фанес всё глубже по­гружался в депрессию.

— Ну и что теперь? Оборудование у меня дома, а я ведь туда не попаду в теперешнем состоянии.— Он натянул и щёлкнул своей красной подтяжкой.— А у тебя как?

Эрос для проверки подвигал плечами.

— Без изменений, — доложил он. — Крылья не дейст­вуют.

Фанес застонал и принялся биться головой о статую льва.

— Эй ты, тело-то не твоё. Имей к нему хоть каплю ува­жения, дья... дьякон тебя побери,— упрекнул его Эрос— Хм-м-м... что это за регион... Хм-м-м... А! — обрадовался вдруг он.— Ведь сюда Сурок перевёлся!

— Какой такой сурок? — неуверенно переспросил Фа­нес.

— Да есть один такой. Сурок... поморский.— Эрос встал и потянул товарища за воротник.— Идём, сиротка. Дядя... Тьфу, тётя тебя спасёт. Есть у тебя деньга на такси?

И вскоре оба персонажа растаяли в перспективе улицы Длинной, а на площади со старинным фонтаном вдруг ста­ли слышны звуки пробуждающегося города — рокот двига­телей, треск поднимающихся решёток на магазинных вит­ринах и стук каблучков по асфальту — точно каким-то та­инственным образом со старого центра города кто-то снял стеклянный колпак.

* * *

Фанес решил, что польская многоэтажка ничем не отли­чается от аналогичных сооружений в Англии или Португалии и выглядит столь же гнусно, как её подобия в других странах Евросоюза или даже за океаном. В ободранном, дёргающемся лифте они поднялись на последний этаж, а потом направились ещё выше по узкой лестнице между гнетущих стен, выкрашенных в цвет заплесневелого кофе с молоком и покрытых граффити. На дверях в конце коридо­ра висела позолоченная табличка с демонстративной над­писью «Ян Ковальский». А пониже какой-то отчаявшийся неудачник со спреем криво намалевал первые буквы руга­тельства: «ХТВЖ».

А уже явно другая рука эту непристойную надпись пере­черкнула и дописала толстым маркером тетраграмму Яхве: «JHWH».

У Фанеса возникли неясные предчувствия относитель­но того, кем может оказаться знакомый Эроса, и относи­лось сие предчувствие к числу самых мрачных. Звонок вы­давил из себя электронную пародию на «Голубой Дунай», и на пороге возник длинноволосый, плохо побритый брю­нет, на котором красовались только рваные джинсы.

— Сузи ещё на работе,— сообщил он при виде девицы в соблазнительных сапожках, с хрустом почёсывая заросли на груди. Лицо его неизменно сохраняло выражение сон­ного безразличия.

— Сурочек, старик, не узнаёшь? — разулыбался Эрос, слегка пхнув хозяина.

Сурок очухался и внимательно оглядел гостя, а потом вдруг расхохотался:

— Эрос, ну ты даёшь! Неплохое тельце. А это кто?

— Приятель по работе,— коротко пояснил Бог Любви.— Нам срочно нужна твоя коробочка.

— А деньги есть? — спросил Сурок, отступая в глубь квартиры и делая приглашающий жест.

— Достаточно будет, если я тебе дам? — парировал Эрос. Квартира Сурка была нетипичной, так как её соорудили из нескольких чердачных помещений, предназначенных для сушки белья, и она оказалась намного больше, чем можно было представить, учитывая наружные размеры дома. Хозяин квартиры явно использовал какие-то фокусы с пространством, что было вполне обычным делом среди Ангелоподобных, обитавших на краю тесного человече­ского измерения. Следуя за хозяином, гости лавировали среди эклектичной коллекции разнокалиберной мебели, вьющихся растений в горшочках и пачек книг. На полу ва­лялись кубики, машинки и разнообразные «супермены», а посреди помещения — ни к селу ни к городу — торчала алюминиевая труба, закреплённая между полом и потол­ком. Фанес молчал, как зачарованный, только с подозре­нием оглядывал углы, однако не обнаружил ничего более подозрительного, чем плюшевая летучая мышь, повисшая вниз головой на гвозде.

— Это спец,— шепнул ему Эрос конфиденциально.— Один из создателей Windows 2000.

«И это многое объясняет»,— не без сарказма подумал Фанес.

«Коробочка» спеца по виндам выглядела как самая обыкновенная персоналка в сером корпусе. У неё не было даже таких примочек, как мигающая диодами мышка или силиконовая клавиатура. На мониторе дремал маленький чёрный кот. Звук приближающихся шагов вызвал у него лишь лёгкое движение одного остроконечного ушка — кот даже не соизволил выйти из режима ожидания. Фанес гля­нул кошачью ауру и быстро пришёл к выводу, что не хотел бы оказаться на месте вора, который позарился бы на «же­лезо» Сурка. Или мастера из компьютерного сервиса, по­желавшего заглянуть в бездну этих жёстких дисков.

Мрачный ангел взял у Эроса серебряно-золотую бляш­ку. Осторожно дунул на её поверхность, так что тоненькие волоски поднялись и заколыхались, точно электронные нематериальные водоросли.

— Да ведь это примитивный лепесток,— сказал он с лёгким неудовольствием.— Вы это могли бы прочитать даже на тостере. И какого хрена ты морочишь мне голову, Эрос?

— Видишь ли, в настоящее время у нас нет под рукой то стера. Не углубляй моего отчаяния, а то начну тебе изли­вать душу и рассказывать про свои любовные неудачи,— проворчал бог любви.

— Неужели у тебя бывают неудачи? — вежливо спросил ангел.

— Сплошные неудачи. Я не могу прожить ни с одной женщиной дольше пятидесяти лет, у меня проблемы с определением половой принадлежности... и ещё у меня вы­работалась зависимость от телесериалов.

— Хватит! Что я с этого поимею?

— Ответную услугу в любое время.

— Три услуги,— быстро отозвался ангел.

— Я правильно понял? ДВЕ услуги? — воскликнул Эрос, театрально вздымая руки вверх, а в голосе его появи­лись нотки, характерные для хора греческих трагедий.

— Ты ослышался. ТРИ,— возразил его собеседник и, видимо желая сохранить остатки приличия, прибавил: — Две могут быть маленькие.

— Торгуешься, как финикиец,— заявил Эрос.

— А ты не изображай мне тут грека. Одна значительная услуга и две малых, точка, конец песни.

— Идёт,— быстро вмешался Фанес, пока Эрос снова не начал торговаться.

Программер уселся перед монитором, ввёл чип в считы­вающее устройство, держатель беззвучно втянулся во внут­ренности компа. Контуры серых пластмассовых корпусов размылись и как бы растаяли, открыв свое истинное обли­чье — пульсирующие голубоватым светом конструкции, напоминающие не то паутину, не то пылающую купину. По ним сновали во всех направлениях ослепительно сияю­щие звёзды информационных сгустков-битов. Вот в луча­щейся сети приподнял шипастую голову огненный силуэт, демонстрируя красные сталактиты зубов и извивающееся пламя язычка — душа кота пробудилась в глубинах компь­ютерной души. Лицо ангела, с которого неземной свет стёр обыденный камуфляж, облагородилось тревожной нечело­веческой красотой. Кромешно чёрные волосы развевались, будто из приоткрытых в нездешние миры врат ворвался беззвучный вихрь. За плечами распростёрся туманный веер крыльев — согласно с христианской иконографией они должны быть из перьев, но на самом деле они скорее напо­минали полупрозрачные дымные струи, плавно изгибав­шиеся и без препятствия входившие в стены, пол и пото­лок. На наивного средневекового художника это зрелище могло бы произвести впечатление, а вот первый попав­шийся современный дизайнер тут же потребовал бы «че­го-нибудь поприкольнее». Фанес чуть пошевелил лопатка­ми и тихонько вздохнул. Телесность бывала даже забавна — все эти заморочки с дыханием и перевариванием пищи,— но теперь ему так не хватало того единственного в своём роде ощущения единения с абсолютом, которое давали крылья. Ладони программера, погруженные в энергетиче­скую сетку, изгибались под таким углом, что у наблюдате­лей даже суставы заныли. Фанес готов был присягнуть, что мгновеньями эти ладони превращались в руки ледового скелета, а иногда на них вырастали острые когти. В задум­чивости ангел посвистывал сквозь зубы — то повыше то­ном, то пониже — без конкретной мелодии или ритма.

«Ну теперь ясно, почему его Сурком называют»,— поду­мал Фанес. В компьютерной паутине мигали призрачные лица. На сияющих ветках отрастали новые побеги и шипы. Огненное кошачье Ка чутко отозвалось на угрозу, открыв пылающие очи — два миниатюрных солнца. Одно движе­ние челюстей, и желтоватая бусинка, двигавшаяся к сердцу паутины, исчезла, а кошачья шёрстка засияла ещё ярче, точно огонь в камине, куда подкинули дров.

— Недурной у тебя блокиратор вирусов,— похвалил Эрос. Он заглядывал Сурку через плечо, как бы ненароком опираясь на него грудью.

— Я перекину тебе данные на шпильку. Сойдёт?

— Угу...

Руки чёрного ангела затанцевали по призрачной клави­атуре, а потом оторвали один шип, который, оказавшись вне области небесного света, налился металлом, побледнел и принял вполне обыденный вид, мало отличающийся от заурядного гвоздя.

— Спасибо! — Эрос жадно схватил его, одновременно вытягивая из сумочки маленький мобильник. И воткнул гвоздик в отверстие для блока питания.

— Подходит. — Мгновение он смотрел на экранчик.— У нас есть координаты почти полутора десятков клиентов. У-у-у... ночка была ударная, дражайший коллега.

Тем временем пульсирующая, как огромное сердце, пы­лающая купина снова стала простой, серой, как обыден­ность, персоналкой, антивирусная программа обернулась ленивым котом, а предполагаемый Падший — бледным и слегка недомытым программером. Фанес заметил на плече ангела татуировку в виде веночка из роз и черепов, обрам­лявшего выполненную готическим шрифтом надпись: «GA-TES TO HELL», то есть «ВРАТА В АД». Двузначность этой надписи заставила Фанееа на мгновение призадуматься.

— Чип,— решительно потребовал Фанес, протягивая руку. Сурок слегка скривился, но отдал носитель.

— Можешь не сомневаться, моя благодарность гаранти­рована, как в банке,— заверил Эрос, когда хозяин прово­жал их к выходу.

— Это в каком банке? Может, в Сбербанке? — буркнул Сурок, демонстративно почёсывая голый живот.

Прежде чем Эрос успел ответить, в замке заскрежетал ключ, и в квартиру вошла стройная брюнетка. На её воло­сах мерцали блёстки, лицо под толстым слоем макияжа было усталым и удручённым. Под мышкой она держала пластиковый пакет, сквозь который просвечивали паетки и цветные перья.

— Привет... — машинально бросила она, потом вопро­сительно глянула на Сурка.

— Клиенты,— объяснил тот.— Они уже уходят. Девушка равнодушно кивнула.

— Что за гнусная ночь. Какой-то урод кидался в меня оливками. Придётся теперь чистить костюм.

Сурок поцеловал брюнетку в подкрашенные губы.

— Иди в душ, Су. Я заварю тебе чай. Мачик у бабушки.

— Ты просто ангел, Рышек,— успели ещё услышать два божка, прежде чем двери за ними закрылись.

— Так как его, в конце концов, зовут: Яшек, Рышек или Сурочек? — спросил Фанес уже в лифте, который с грохо­том и скрипом тащился вниз, невольно заставляя опасать­ся ускоренного приземления в подвале.

— А я знаю? — Эрос выбрал наименее грязный участок стенки, чтобы опереться о неё. Лифт тут же остерегающе завыл.— Малины и имена он меняет чаще, чем рубашки. То встречаешь его в Бруклине как господина Д. Й. Смита, а не прошло и несчастных десяти лет, как глядь — а он уже про­дает креветки где-нибудь в Южной Африке под фамилией, допустим, Мубуту. Только вот кличка «Сурок» прикле­илась к нему попрочнее.

— Демон и креветки?

— Ой там! Он ведь даже не Падший, во всяком случае, не до конца. Всего только во время второго путча заявил о своей нейтральности, и его выгнали за отсутствие энтузи­азма по поводу Единого Истинного Пути. Сам видишь: жена, ребёнок... скорее всего, не его, но всё-таки. Из него такой же демон, как из меня — самолёт.

* * *

Первый «объект неразрешённого вмешательства» они настигли на парковке, где он усаживался в канареечного цвета «Матисс», что-то напевая себе под нос. Таким радо­стным по дороге на работу мог быть только очарованный человек, смотревший на свет через розовые очки, то есть попросту влюблённый.

— Неужели так необходимо? — простонал Эрос.

Оба невезучих божка укрылись за серебристой «тойо­той», точно парочка бездарных автомобильных воров.

— Посмотри, какой он счастливый!

Фанес только засопел в ответ. Совесть его восставала. В конце концов, оба они были спецами по приворотам, а не отворотам! А тут они должны были буквально предать своё призвание. Какой смысл быть Богом Любви, если ты эту самую любовь не творишь, не организовываешь, а даже на оборот, действуешь ей во вред? Занимайтесь любовью, а не политикой, или что-то вроде того.

— Твой счастливец втюрился в официанточку из ночно­го заведения. Посмотри-ка его досье: женат, двое сыновей, скоро родится дочь. Продлись это его счастье ещё пару дней, и супружница начнёт что-то подозревать. Хочешь, чтоб мужик поломал свою порядочную семейную жизнь ради романчика? Хочешь отобрать у двух мальчишек отца, а у достойной женщины — почтенного мужа? — Произнося эту тираду, Фанес повышал и повышал голос, так что под конец уже по-настоящему кричал, пробуя заглушить внут­ренний голос, который упрямо твердил, что всё обстоит не совсем так...

Владелец канареечного автомобиля помедлил перед тем, как сесть за руль. Он заметил у соседней машины ка­кую-то явно ссорившуюся парочку. Помахал им рукой и добродушно сказал:

— Прошу вас, не стоит ссориться, день такой хороший! Жаль тратить жизнь на ссоры!

Прежде чем он успел захлопнуть дверцу, Фанес в при­ступе отчаяния направил на него свой телефон и нажал на кнопку с красной трубкой. Жёлтенькая машинка выехала с парковки как ни в чём не бывало, улыбающийся водитель по-прежнему кивал в такт доносившейся из радио попу­лярной мелодии. И только где-то на полдороге в контору его великолепное настроение начало портиться. Остатки его сохранились даже до вечера. Только в душе мужчины нарастало неясное ощущение потери, как будто он что-то потерял или у него отобрали. И в конце концов, поцеловав на ночь детей, случайно влюбившийся бедолага стал над раковиной, чтобы почистить зубы, посмотрел в глаза свое­му отражению в зеркале и заплакал.

* * *

— Едва успели,— вздохнул Фанес, глядя вслед автомо­билю.— Вот она, жизнь... что есть жизнь человеческая пе­ред лицом вечности.

— А что есть вечность по отношению к солёному огур­цу? — уныло бросил Эрос.

— И?..— заинтересовался его напарник.

— Понятия не имею. Не люблю огурцов. Кто следую­щий? Это была любовь с взаимностью?

— Да, к сожалению.

* * *

Анна Дубна, официантка из ночного заведения, как раз отсыпалась после работы, причём процесс этот происходил исключительно приятно. А именно: ей снился ОН. Велико­лепный, нежный, романтичный... Обсыпал её цветами и говорил именно то, что должен говорить женщине каждый мужчина: «Ты похудела», «Тебе просто необходимы эти туфли», «Ты посиди, а я помою посуду», «Пойдём по мага­зинам» или «Тебе удивительно к лицу этот фиолетовый цвет»... Боже, он отличал даже фиолетовый от серо-лило­вого — в общем, был ИДЕАЛОМ. Распахнул перед ней дверцу сумасшедшего (жёлтого, как канарейка) лимузина, но едва она села и пискнул центральный замок, как прон­зительно завыла сирена охраны! Потрясённая Анна рвану­ла ручку, пытаясь выскочить из машины, разрывавшейся от электронного воя, но дверцы заклинило. Прошло доб­рых полминуты, пока она сообразила, что невыносимый звон принадлежит миру яви, а она елозит рукой по краю матраса. В дверь снова позвонили.

Не вполне ещё очнувшись, одна рука в рукаве, пола ха­лата волочится по полу, женщина потащилась к дверям. Сквозь глазок увидела смутное розовое пятно лица, увен­чанное форменной фуражкой.

— Почта!

— Оставьте в ящике! — простонала Анна, стараясь по­шире открыть глаза. Который час? Неужели эти люди даже представления не имеют, что такое милосердие?

— Но тут подписать нужно! Уж простите, но у меня есть свои обязанности, и я стараюсь их выполнять как следует, согласно регламенту и правилам.— Мелкий труженик поч­тового ведомства не сдавался.

Побеждённая регламентом, Анна приоткрыла двери, накалякала какой-то зигзаг в первой попавшейся клеточке на подсунутой почтальоном квитанции и взяла посылку.

— Всего хорошего,— пожелал почтальон. Игриво поблёскивая глазами и галантно салютуя ей приложенной к козырьку ладонью. Анна кивнула, пробормотала «спаси­бо». До её затуманенного сном разума до конца так и не до­шли два странных факта: почтальон был незнакомый и вёл себя весьма странно для измученного тасканием тяжёлой сумки, плохо оплачиваемого служащего.

В посылке оказался маленький флакончик духов. Душа Анны тут же взлетела на седьмое небо, на розовое облачко умиления и восхищения. От НЕГО!! Подарок!!

Погрузившись в фантазии на тему будущего чудесного совместного проживания с любимым, окутанная ароматом «Arden Blue Grass», Анна снова упала в постель. И спустя мгновение уже храпела, как гренадёр, зато с нежной улыб­кой на устах. И вот странность: вместо того Единственно­го- Великолепного- Сейчас-И-Навеки- Данного- Дарите­ля- Духов в её сне появился какой-то совершенно чужой субъект. «Ох, знаешь, из этого всё равно бы ничего не вы­шло»,— сказал он с извиняющейся улыбкой. Глаза у него были невероятно голубые и золотистые локоны до плеч. Сложён, как модель с календаря «Космополитэн», а на шее носил золотое сердечко, пробитое стрелой. Это было, впрочем, его единственное одеяние. Правда, он не разда­вал духов, зато великолепно разбирался в женской анато­мии. Сон набирал темп, а Анна Дубна в процессе его узна­ла, что духи, даже от Элизабет Арден, явно чрезмерно раз­рекламированы.

* * *

— С тем ты так не возился,— заявил Фанес, разглядывая содержимое кошелька. Эрос пожал плечами:

— С женщинами следует обращаться особенно деликат­но.

— Я же не спорю, только почему за мои деньги?

— Положим, деньги не твои. Причём это относится так­же и к одежде, и даже к телу.

— Ну тогда как мне прикажешь это назвать? Кража? — нудил Фанес— В конце концов, парень недосчитается доб­рых пары сотен.

— Засчитай их как пожертвование на религию и пере­стань ныть,— обрезал Эрос. У него самого в кармане было только двадцать злотых и ни на грош больше.— Какое сча­стье, что у нас осталось ещё что-то от наших способно­стей,— добавил он, многозначительно указывая на свои глаза.— Видишь? Обычный гипноз, немного везения — и такие хорошие результаты. Для выполнения задания боль­ше ничего и не надо.

— Могли бы нам ещё оставить телепортацию, потому как, насколько мне известно, мой носитель скоро разорит­ся на такси,— кисло сообщил Фанес.

— А как насчёт автобуса?

— Автобуса?..

— Ав-то-бус. Такой длинный, обычно красный, на колёсах. Я на нём ездил в Лондоне. Весьма увлекательный вид городского транспорта. Особенно тут и сейчас, когда главная улица в центре вся раскопана.

Фанес ссутулился. Быть смертным оказалось смертель­но тоскливо.

Очередные пары сделали им любезность и всё ещё нахо­дились поблизости друг от друга (даже в очень тесной бли­зости), что позволило невезучим богам сэкономить время и деньги на билеты. Двое молодых, похожих на студентов, особенно если судить по раскиданным всюду рукописям и заметкам, усердно целовались на лавочке около общежи­тия. Они предавались этому занятию с таким пылом, что весь остальной мир, включая недовольную дамочку, прогу­ливавшую пёсика на газоне, стоил для них не больше, чем пробки и растоптанные окурки.

— Я себя чувствую Бондом, — буркнул Фанес, осторож­но выглядывая из-за ствола тополя.

— А я — убийцей,— ответил надутый Эрос— И кому это могло помешать: молодые, белые, гетеро, прям сливки об­щества. Но нет, кому-то наверху они явно пришлись не по вкусу!

— Неисповедимы пути Господни... Какой там сливки, скорее уж отбросы? Ну и что? Нажимать?

— Как хочешь. Я на это смотреть отказываюсь.— Эрос демонстративно закрыл глаза.

Мгновением позже дело было закончено.

— Завтра они решат, что это было только минутное увлечение. И что им не суждено быть вместе,— грустно ска­зал Фанес, пряча свой как-бы-телефон.— Кто следующий?

Эрос глянул на экранчик.

— Не хочу тебя волновать, но это молодые, белые и не гетеро.

Его товарищ душераздирающе вздохнул.

— Ты даже представить себе не можешь, как я тоскую по славным добрым временам в старой Греции. Тогда и взгля­ды были намного более здравыми.

* * *

Обсаженная старыми деревьями и расположенная в не­посредственной близости от покрытых лесом холмов, ули­ца Яськова Долина — одна из самых красивых в Гданьске. Застроена она в основном старинными доходными домами в приличном состоянии и старательно отреставрирован­ными довоенными виллами, украшенными башенками и барочными замысловатыми украшениями. Прогулка по та­кой улице, даже в горку, была бы сплошным удовольстви­ем, если б не одна деталь, которую нельзя не заметить...

— Умоляю тебя, умоляю,—твердил Фанес, нервно огля­дываясь по сторонам.— Только скажи, что они НЕ рабо­тники консульства!

Эрос изящно семенил на своих высоких каблучках по тротуару, не сводя глаз с экрана мобильника. Они как раз приближались к очередному пристанищу международной политики, окружённому кружевной оградой из кованого железа. Изгородь выглядела не слишком солидно, а в будке около ворот сидел только один охранник и украдкой читал газету. Но Фанес всем своим существом чуял, что это толь­ко видимость и их тут же расстреляют, едва они поставят ногу на каменное основание ограды.

Очевидно, единственными посторонними существами, которые могли попасть на территорию консульства, были полудикие утки, у которых имелись особые права на поль­зование прудиком в саду. В иных обстоятельствах Фанес мог бы рискнуть и попытаться убедить охрану, что он — исключительно большая утка, но после поездки в набитом пассажирами трамвае божок вынужден был признать, что со времён Спарты ему не приходилось так сильно ощущать хрупкость человеческого существования. Он смог перевес­ти дыхание только после того, как Эрос миновал ворота, бормоча под нос: «Не тут».

Для посторонних наблюдателей Эрос выглядел как де­вица, занятая писанием исключительно длинного сообще­ния, за которой тащится её расстроенный парень. «Тут» оказалось домом начала XX века, странным и неухожен­ным, совершенно неподходящим к соседним зданиям, всё-таки придерживавшимся какого-то приличного уров­ня. От старых времён сохранилась деревянная двухэтажная веранда, сверху донизу покрытая лущащейся краской, как будто находилась в последней стадии строительной скарла­тины. Перекосившееся здание держалось, видимо, только благодаря солидной работе довоенных каменщиков и мо­литвам святого Бенедикта — патрона архитекторов, хотя он должен был бы с истинным отвращением смотреть на сие творение.

С одной стороны дома какой-то изобретательный (и на­чисто лишённый вкуса) доморощенный строитель приде­лал серенькую пристройку, расширив своё жизненное про­странство, благодаря чему силуэт дома издалека напоми­нал горбатую бабу с огромным задом. Навигационное устройство как на верёвочке привело обоих богов прямиком к этой пристройке. Окна в ней были закрыты шторами, но, к счастью, не очень плотно. Эрос нашёл между краем ткани и рамой щелочку, сквозь которую можно было загля­нуть внутрь. Но там ни звука, ни движения не было отмече­но.

— А может, никого и нет? — предположил Фанес, вытя­гивая руку по направлению к дверям.

— Не звони! — прошипел Эрос, моргая, чтобы глаза скорее привыкли к темноте.— Они там на сто процентов. Спят.

Он кивнул напарнику:

— О, сам посмотри. Фанес глянул.

— Как же мило.— Он был растроган.

В тёмной комнате, где царил истинно холостяцкий бес­порядок — груды книг и журналов, свёртки мятой одежды на всех стульях, непременные грязные стаканы на столи­ке,— на матрасе около стены на готически чёрном белье цвели две юношеские головы — светлая и рыжая, точно две растрёпанные хризантемы. Ребята спали крепко, прижав­шись друг к другу, точно...

— Как два хомячка, или два горностайчика... или эти, как их... хорьки,— сказал Фанес, вздыхая с нежностью. Эрос тоже вздохнул.

— Наверное, ночью мы смогли бы застать их на рабо­те,— шепнул он, указывая на что-то пальцем. Неподалёку от матраса на полу лежали две характерные красные сумки для разноски пиццы.

— А может, всё-таки?..— В голосе его послышались мо­лящие нотки.

Фанеса аж передёрнуло.

— Сам знаешь, если б это от меня зависело. И знаешь, что нам устроят «наверху», если мы тут этих отпустим с ми­ром. Стирай! Пусть уж всё скорее закончится!

— Сам стирай их, ты, безжалостный пер... Перс! — ряв­кнул Эрос.

— Только не перс!

— Ты... Ты — «Персил»! Совесть у тебя выстирана!

— А тебе лишь бы от работы увильнуть! Только я и сти­раю всегда!

Тем временем внутри лениво зашевелились. Какой-то предмет шумно покатился по полу. Фанес в панике потерял голову — два раза торопливо нажал кнопку, направив теле­фон на окно, и кинулся прочь, а Эрос поскакал за ним, спо­тыкаясь в своих шпильках на неровной дорожке. В окне появился рыжий эфеб, жмуря глаза на ярком солнце и мор­ща нос. Сонно огляделся и, успокоившись, пропал за што­рой.

* * *

— Уфф, ради Зевса, едва успел,— пропыхтел Эрос— Да не лети так! Ну и зараза эти сапоги!

— Так сними их,— буркнул Фанес, замедляя шаги. Эрос на момент задержался, разглядывая своё отраже­ние в оконном стекле.

— Э нет. Они такие стильные!

Они надолго замолчали, возвращаясь на главную арте­рию района Вжещч. Фанес окончательно потерял желание болтать, а Эрос снова проглядывал данные в мобильнике. По мере их приближения увеличивался торговый центр «Манхэттен», расположенный в конце улицы,— гигант­ские площади окон для мытья снаружи и гигантская ярмар­ка тщеславия внутри.

— До сих пор нам везло, разумеется, если смотреть на ситуацию с определённой стороны,— заметил Эрос, когда они оказались около здания.

— Да? И что ты называешь везением?

— Ещё только полдень, а мы уже обошли шестерых. По­думай только, а если б кто-то оказался приезжим? При­шлось бы нам ехать, например, в Варшаву... или на этот лыжный курорт, где прыгают на лыжах. Поездом.

— Ох... Мне нехорошо,— сказал Фанес, бледнея от вол­нения.

— Эй, не дури,— забеспокоился Эрос— Честное слово, все местные.

— А мне на самом деле нехорошо... — И правда, Фанес для разнообразия аж поголубел и зашатался, так что прия­тель вынужден был поддержать его.

—  Как ты себя чувствуешь?

— Голова кружится, перед глазами какие-то жёлтые не­доразумения летают, и что-то сжимается вот здесь.— Фанес показал на область желудка.— Так себя чувствуют смерт­ные, когда болеют?

— Если внимательно прислушаться к себе, то я чую то же самое,— ответил Эрос— Может, мы съели какую-ни­будь бактерию? Я слышал, что... Эй! Всё ясно. Мы же НЕ ели. Со вчерашнего вечера ничего не ели, а выпивка не счи­тается. Мы попросту голодные, дорогой мой товарищ.

— Совсем забыл. Я не привык есть. Фанес огляделся по сторонам.

— Книжный... зоомагазин, еда для собак... ну нет. Газе­ты... кофе... О, там есть «Сфинкс».

Эроса передёрнуло от отвращения.

— Я не настолько голоден, чтобы есть в «Сфинксе»!

— «Макдоналдс»?..

— Ну у тебя и шутки...

Оголодавшие путешественники пошли дальше, ища ис­точник питания, пока вдали не засверкала весёлая красная вывеска с надписью «Олимп».

— Как дома! — восхитился Фанес, с новыми силами ки­даясь к нему.— Вареники! Овсяные оладушки!

— Запеканка из чечевицы! Осьминоги в сметане! Моло­дое вино! Сидр! — с энтузиазмом отозвался Эрос.

Красная вывеска была уже недалеко.

— Ой... — разочарованно вздохнул Фанес, резко остано­вившись.

У обоих даже лица вытянулись от огорчения. Что бы ни предлагала столовка «Олимп», сидра и морских деликате­сов тут явно не подавали.

— Хрен с ним. В конце концов, мы бессмертны,— ре­шил Фанес, толкая стеклянные двери.

* * *

— К сожалению, должен заявить, что это, однако, была лучшая пицца, которую я ел с... с прошлого года и вечерин­ки в Милане,— решил Эрос. Вопреки своим словам выгля­дел он весьма довольным.

— А почему тогда «к сожалению»? — поинтересовался Фанес.

— Подумай только, столько стран, столько великолеп­ных метрополий, такой технический прогресс, а чтобы съесть приличную пиццу, мне пришлось ехать в какой-то городок на Балтике!

— Такова жизнь. За икрой ты тоже не в Париж летаешь. А в посёлочек Мумра под Астраханью.

— И на блины.

Они коротали время за болтовнёй, сидя в центре старого Гданьска под Моряцкой базиликой на постаменте исклю­чительно безобразной современной скульптуры и пялясь на дубовые ворота как баран на... вот именно, на ворота, хотя эти и не были новыми. Первой причиной этого сиде­ния и пяления было то, что в костёле в настоящий момент присутствовали оба «объекта» — «номер семь и восемь». Судя по данным с мобильника, они бродили по боковым нефам с действующей на нервы медлительностью. А вто­рой причиной была слишком энергичная монашенка, ко­торая чутко бдела у входа, дабы не допустить в храм слиш­ком уж скупо одетых туристок. От её ястребиного взгляда не укрылся наряд Эроса, который был настолько короток, что ещё чуть-чуть — и он совсем бы пропал.

— Разрази меня гром,— бормотал Эрос— Что за вред­ная баба. Вот загипнотизирую её и внушу, что я ксёндз.

— В святилище Безымянного Бога не подействует. Иммунитет,— бесстрастно ответил Фанес— «Лжи нет места в Доме Божьем» или что-то в этом роде.

— В таком случае, теперь я понимаю, почему Гермеса так часто нет дома. Эй, в давние времена было проще. Поч­тенный Зевс ко всему подходил с лёгкостью. Соблазнял де­виц, скандалил с женой, а время от времени швырялся мол­ниями и не вмешивался в мою работу,— с горечью конста­тировал Эрос.

— Он был нашим лучшим клиентом,— с ностальгией добавил его напарник.

Стрельчатая готическая башня скребла небо с извечным занудством, пониже изобретательные голуби легко преодо­левали колючие ограждения и гнездились в изломах стен, издевательски покакивая сверху на консерваторов памят­ника, а ещё ниже клубились толпы туристов и школьных экскурсий. Оба бога безразличными взглядами провожали извивавшиеся мимо них оживлённые и беспорядочные гу­сеницы из детворы всех возрастов — от малышни до подро­стков, разноцветные, горластые и слегка грязноватые, оставлявшие за собой дорожку из конфетных обёрток и упаковок из-под жвачки. К счастью, эти экскурсанты обхо­дили костёл, направляясь поближе к кинотеатрам, музеям и праздникам, организованным по случаю Дня ребёнка.

— Снова перемещаются,— оповестил Эрос, наблюдая за экраном.— А тут есть боковой выход?

— Наверняка. Мы уже тут около часа кукуем, с меня хватит! Только время тратим.— Фанес решительно вскочил и снял пиджак.— На, надевай! Не сверху, болван, снизу!

— Мне что, ноги в рукава засунуть?! — разнервничался Эрос.

— Прикрой им свой зад и завяжи рукава на животе. И как ты только умудрился влезть именно в того, кто сам носит только пару носовых платков!

— Ты преувеличиваешь, точно как та монашка,— огрызнулся Эрос, сделав, однако, то, что было велено.

Церберша у входа поджала губы при виде его наряда, но пропустила, сообщив только сладеньким голоском:

— Просим не использовать мобильных телефонов в доме Божьем.

Эрос демонстративно вложил телефончик в сумочку и тут же вытащил его снова, едва они вышли из поля зрения бдительной сестрички, которая уже нашла себе новую жер­тву в слишком короткой юбочке.

— Там! — Эрос указывал в сторону бокового нефа, где собралась кучка туристов.— Шшшш... слишком их много там. Можем задеть постороннего человека.

— В таком случае, установим личный контакт,— отве­тил Фанес, подхватывая напарника под локоток и направ­ляясь с ним прямиком к цели. «Цель номер семь» был, на глазок, лет двадцати двух, имел длинные, связанные в хвос­тик волосы и очки, сквозь которые он бросал влюблённые взгляды на «цель номер восемь» — хрупкую блондинку, об­ладавшую совершенно мышиной внешностью.

— У меня просто сердце болит. Где она найдёт другого такого же олуха? — бормотнул Фанес.

— Олухов везде сколько угодно,— буркнул в ответ его товарищ.— Видно, ей на роду написано быть с другим олу­хом, а не с этим.

Но прежде чем они успели подойти и занять удобную позицию, Мышку и Олуха вместе с остальными посетите­лями втянуло в какие-то боковые узкие дверцы.

— За ними! — прошипел Фанес, в котором вдруг пробу­дился охотничий инстинкт.

— Ваши билетики, пожалуйста! — Вход загородил безу­коризненно вежливый, но зато впечатляюще огромный господин, одетый в том же мрачном готическом стиле, что и убранство самого костёла.— Вы хотели бы подняться на башню?

Фанес скользнул взглядом по скромной колорадке, почти полностью скрытой под его чёрным одеянием ксёндза.

— Мм... два. Кхм, вот именно, два билета, пожалуйста.

— Очень остроумно. Осторожней на ступеньках,— ска­зал билетёр, разглядывая необычный костюм Эроса и его высоченные каблуки.

* * *

Узкая кирпичная лестница обвивалась вокруг центра башни как обезумевший червяк. Если б она вела вниз, то Эрос вполне мог бы себе представить, что спускается в ка­кой-нибудь из кругов ада — может, как раз тот, где ковар­ные демоны велят грешникам целую вечность развлекаться на каруселях, бочках смеха и тому подобных адских устрой­ствах.

— Ради Зевса, сколько тут этажей? — пропыхтел он.

— Один,— ответил идущий сзади Фанес.— Зато высо­кий.

В конце концов они дошли до огромного, слабо освещённого помещения, дальний конец которого тонул во мраке. Эрос остановился и с удивлением пригляделся к солидным серым выпуклостям, покрывавшим весь пол и пробуждавшим отдалённые ассоциации со стадом спящих слонов.

— А это что такое?

— Готические «хрустальные» своды шестнадцатого века,— сообщил Фанес с явным превосходством.— Вид сверху. У меня было нечто подобное в одном святилище.

Эрос злобно фыркнул.

— Я не привык лазить по чердакам своих святилищ! И отдай этот путеводитель. Думаешь, я не видел, как ты его украдкой читаешь, умник?

Но это был ещё не конец мучений бога любви. Выше на­ходилось ещё одно помещение со ступеньками — на сей раз из бетона и железа. Тут было светлее, свет сочился сквозь огромные арочные окна, защищённые кружевными решётками. Посередине стояли солидные леса, поддержи­вавшие два огромных колокола. Фанес, преодолевая ступе­ни, посмотрел на них с одобрением. Он любил колокола, хотя тутошние не могли, разумеется, равняться ни с его лю­бимцем, девяностотонным Мингунем из Бирмы, ни даже с Биг-Беном.

— Не слишком нарядные и небольшие, но миленькие,— милостиво оценил он.

В этот момент миленький колокол начал бить. Эрос вце­пился в плечо Фанеса, точно перепуганная белка — всеми десятью ногтями.

— Т-т-т-титаны! Ат-т-такуют!

От неожиданности Фанес споткнулся и вынужден был схватиться за перила. Глубокий бас колокола накапливался в углах помещения, пронизывал мышцы, кости, вибриро­вал в пазухах носа и зубах, казалось, он даже мысли заглу­шал. Путь к бегству был только одни — вверх, поскольку за плечами неудачливых богов уже собрался довольно значи­тельный хвост жаждавшей впечатлений туристской саран­чи.

Наконец они достигли вершины башни и входа на обозревательную площадку.

— Ну тут и сквозняк, как на вокзале,— буркнул Эрос, стараясь пригладить свои локоны, разлохмаченные силь­ным ветром.

— Вон они,— прошептал Фанес, украдкой показывая на влюблённую пару, стоявшую рядом с ограждением. Как и положено влюблённым, они больше обращали внимание друг на друга, нежели на прекрасную панораму Старого го­рода, простиравшуюся внизу. Олух как раз заботливо оку­тывал Мышку курткой, оберегая её от сквозняка.

— Идём, только осторожно.

— Как тут красиво, дорогой,— защебетал Эрос, входя в роль пресыщенной куколки, отмечающей очередные пун­кты в путеводителе Паскаля. Оскалив жемчужные зубки, он небрежно стал перемещаться к краю площадки, где ве­село развевались соломенные пряди Мышки. За ним дви­гался неискренне улыбающийся Фанес, он держал руку в кармане, точно гангстер, стискивающий в потной ладони пистолет.

* * *

Эрос в очередной раз пришёл к выводу, что Фанес пере­живает какой-то кризис. Слишком уж серьёзно он отно-сился к делу. Работа работой, конечно, но из всего следует, по мере возможности, извлекать какое-нибудь удовольст­вие. Между тем бедолага мучился, как обслуживающий персонал водопровода в Тартаре,— кретинки, они ж только через четыре года сообразили, что этот номер с черпанием воды ситом был всего лишь шуткой. Вот и Фанес вошёл в мученический режим и застрял в нём по самое «не могу». Эроса же, наоборот, несмотря на его жалобы, ситуация то­лько забавляла. В итоге всё свелось к внепрограммному осмотру Гданьска. Сейчас, например, можно при случае полюбоваться очаровательными пейзажиками — старин­ные узкие улочки, красные покатые крыши домиков, позе­леневшие медные крыши соборных башенок, ратуша с че­тырьмя циферблатами и курантами...

Эрос подошёл к ограждению и оглядел представленный его вниманию вид.

Башня костёла с достоинством наклонилась слегка вперёд. Эрос судорожно вцепился в предохраняющую сет­ку, у него вырвалось какое-то нечленораздельное кваканье. Башня выпрямилась на долю секунды, чтобы снова откло­ниться, на сей раз назад. Эрос, намертво впившись в ячей­ки сетки побелевшими от усилия пальцами, опустился на колени, издавая писк, точно стекло, терзаемое пеноплас­том. Нечто внутри его сознания пришло к выводу, что и так уже не владеет реакциями тела и остаётся только пассивно наблюдать за происходящим и ругаться на греческом, ла­тинском, испанском и ещё паре других языков. А всякие странные скользкие вещи, которые в настоящее время яв­лялись его внутренностями, перемещались абсолютно бес­порядочно и вообще явно хотели удрать.

В его ближайшем окружении наметилось некоторое за­мешательство.

— Женщине плохо!

— Что с вами? Вам плохо?!

«Остановите эту чёртову башню!» — хотел выкрикнуть Эрос, но ему удалось только жалостно мяукнуть.

* * *

Разнообразие развлечений постепенно начинало дейст­вовать Фанесу на нервы. А, чтоб тебе Гадес и прочая га­дость! Неужели в этой стране ничего не может быть норма­льным? Просто какие-то залежи абсурда, и его обильные запасы, похоже, воздействуют на всё и вся вокруг, в том числе и на этого повелителя кретинов, который выпендри­вается у барьера, а «объекты» тем временем двигаются и сейчас опять выйдут из радиуса воздействия. Несколько се­кунд несчастный Фанес пребывал в сомнении, что ему де­лать: отрывать товарища от сетки или, может, последовать за целями, которые уже направились к выходу, смущённо посматривая на блажившего Эроса. Но внимательный взгляд на напарника убедил его, что приоритетно состоя­ние Эроса. Глаза у божка были вытаращены, как у совы, а из горла вырывался уже хрип. В момент божественного вдохновения Фанес стремительно нацелил свой гаситель на облюбованную пару и нажал вслепую, чувствуя себя как чендлеровский детектив Марлоу, стреляющий через кар­ман плаща. Оставалось надеяться, что он попал.

Потом сконфуженно похлопал товарища по плечу:

— Ты, ну дыши, что ли...

— Господи! Что за мужчины пошли! — возмутилась ка­кая-то женщина, бросаясь к запаниковавшему Эросу.— Глаза закрой, дорогуша. И дыши спокойно... Отпусти сет­ку, я тебя держу. Всё в порядке. Что вы так стоите? Помоги­те же!

С помощью энергичной дамы всё-таки удалось оторвать Эроса от барьера, хотя сначала казалось, что его намертво приварило к сетке, и благополучно увести под крышу.

— Вдох и выдох! Вдох... и выдох! — повторяла взволно­ванная женщина, похлопывая Эроса по руке. Он сидел на грязных досках у стены, серовато-бледный, как извёстка за его плечами. Фанес, дабы соответствовать, держал его за другую руку, хотя не слишком хорошо понимал, что ему следует делать.

— Вдох и выдох... как если б вы рожали.

— Я никогда не рожал... ла! — возразил Эрос, внезапно открывая глаза и недоверчиво оглядываясь вокруг. Здание перестало шататься. Всё снова выглядело вполне солидно. Посетители, которые, направляясь к выходу, проходили мимо, нахально пялились на них.

Жутко заботливая туристка ещё добрых пять минут за­сыпала обоих богов градом добрых советов и названий ус­покаивающих лекарств, после чего наконец отстала от них и вернулась в свою экскурсионную группу.

— Сваливаем,— буркнул Фанес— Собирайся, доро­гая... — прибавил он с иронией.

Присмиревший Эрос поднялся с пола и потащился за напарником туда, куда указывала стрелка с надписью «Вы­ход».

«Что за день! Почти как на войне. Не знаешь, откуда сва­лится следующая бомба»,—думал Фанес. Он уже спустился на несколько ступенек вниз, когда за его спиной послы­шался испуганный женский голос:

— Фа... Фанес! Подожди! Я... я... Он раздражённо обернулся:

— Что опять?

Эрос стоял на вершине лестницы точно статуя отчая­ния.

— Н-не могу сойти! — выдавил он из себя.— Мои сапо­ги!

Фанес посмотрел на его ноги и тут же понял, в чём дело. Каблуки невероятно оригинальных сапожек Эроса напо­минали скорее холодное оружие, нежели сапожное изде­лие. И если подняться по лестнице в них ещё было относи­тельно легко, то сойти вниз оказалось делом нелёгким, уг­рожающим выбитыми зубами и поломанными конечно­стями.

— Пошевеливайся, дамочка! — сердито бросил парень, которому Эрос загораживал дорогу.

— Как?! — пискнул Эрос фальцетом.

— Задом! Как по стремянке,— пояснил тот и пробурчал под нос: — Вот кретинка...

Метод оказался действенным. Судорожно вцепившись в перила, Эрос как-то умудрился сползти вниз и едва сдер­жал вдруг овладевшее им желание поцеловать мать сыру землю. Впрочем, остановило его только осознание того, что до настоящей земли ещё около метра, а вид женщины, целующей пол в соборе, вызвал бы нездоровые сенсации. Фанес предусмотрительно потянул его за ближайшую ко­лонну.

— Убью этого дряня, который меня так подставил! — пообещал Эрос, увлеченно и глубоко дыша.

— Ангела? Так он же бессмертен.

— Тем лучше. Я его несколько раз убью!

— Что ты устроил там наверху?

Эрос задумался. На земле он чувствовал себя намного уверенней, поэтому рассудок немедленно к нему вернулся.

— Если не ошибаюсь, у меня был неоднократно описан­ный в художественной и медицинской литературе приступ боязни высоты, называемый также акрофобией.

Фанес побелел.

— Какая там эринниями засиженная боязнь высоты?! Ты что, блин, совсем свихнулся? Ты же БОГ! У тебя есть хреновы крылья и ты летаешь! Ты же прогуливался по стра­тосфере. У ТЕБЯ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ФОБИИ ВЫСО­ТЫ! — горячо зашептал Фанес.

— Верно. Только это не моя акрофобия, а её. Её, её как таковой.— Эрос слегка скосил глаза, будто хотел заглянуть в глубь себя.— Эвелины. Кажется, она начинает пробива­ться. И взяла на себя контроль над моим телом. Представ­ляешь? Контроль надо мной! Эти смертные сегодня уже ничего не уважают,— осуждающе добавил он.

— Контр... Стой! Секунду! Что ты сказал перед тем, как мы поднялись на самый верх?

— Э-э-э... Как тут красиво, дорогой?

— Раньше!

Какая-то пожилая женщина, проходя мимо, неодобрительно глянула на болтающую парочку и недовольно при­чмокнула, Эрос тут же понизил голос до шёпота.

— Сквозняк тут, как на вокзале?

— Откуда у тебя такие сравнения? — упорствовал Фа­нес— «Как на вокзале»? «Вечность и солёный огурец»?

В тот же момент он осознал, что и сам никогда не читал детективов Чендлера и не был поклонником фильмов про Бонда, и уже всерьёз забеспокоился.

— Боюсь, это их личности просачиваются. Если мы пробудем в этих телах слишком долго, то это закончится шизофренией, или нашей, или их. Давай скорей покончим с заданием и свалим отсюда! Проверь, кто следующий.

Эрос украдкой вытащил из сумочки мобильник.

— Объект номер девять. Р. Грушецкий, холост... Стран­но, нет пары.

— Нет? — Фанес глянул на экран.

— Нету. Зеро, ноль, сифр... Один был, один и остался. Неспаренный, но влюблённый.

— Интересно. А где он?

Эрос выстукал пальцем код. Оба бога одновременно подняли брови от изумления. «Цель» находилась на рассто­янии двадцати метров.

* * *

— Гнусно,— прошептал Фанес.

— Ничего ты не понимаешь, это такой современный стиль,— возразил Эрос.

Они стояли перед изысканной решёткой из кованого железа, которая перегораживала вход в боковую часовенку. Судя по путеводителю, эта часовня была посвящена людям моря, а в особенности тем, кто с моря не вернулся и, в силу обстоятельств, не мог быть похоронен по христианскому обычаю, что художник и пытался всеми силами передать.

— Ладно, я ничего не понимаю, но это всё равно выгля­дит гнусно,— упорствовал Фанес— Святилише есть святилище. В нём должно быть золото, серебро, пурпур и мра­мор. А тут что? — Он с нескрываемым отвращением по­смотрел на стены, покрытые неровными складками-вол­нами грязно-зелёного и грязно-синего стекла.

— Тут сделано по-современному. Оторвись хоть слегка от классики.

— Мне три тысячи лет, и я имею право быть слегка несо­временным. А там что? Утопленник?

— ЭТО Божья Матерь, балда.

— Да что ты, совсем не похожа.

На алтаре, покрытом стеклянными складками, должен­ствующими, видимо, изображать морские волны, висела натуральной величины человеческая фигура в развеваю­щихся (или, скорее, расплывающихся) одеждах, по краям и вовсе напоминавших морскую капусту. Фигура подняла руки в благословляющем жесте, склонив к верующим кра­сивое, смертельно бледное, андрогенное личико, на кото­ром застыло выражение беспредельной тоски. Фанесу эта статуя напоминала одновременно и сына Шефа, прогули­вавшегося по водам, и знакомого ангела. Только утоплен­ного в аквариуме.

Единственным человеком, находившимся в тот момент в часовне, был ксёндз в форменной сутане до земли. Снача­ла он молился, сидя на стуле в первом ряду и вглядываясь в лицо загадочного святого (или святой). Потом поднялся и принялся наводить порядок в часовне, поправлять свечи в подсвечниках и белые хризантемы в вазах. Проходя мимо алтаря, он смиренно склонил голову, перекрестился, а по­том вдруг быстро встал на цыпочки и поцеловал ногу ста­туи, сильно прижимаясь к ней губами.

— Ничего себе... — пробормотал Фанес, отступая от решётки.— Теперь всё ясно. Неспаренный, понимаешь ли...

— Минутку. Но тут-то что, собственно, не понравилось наверху? — Эрос поймал его за локоть.— Разве у них слу­чайно не записано в правилах: «Будешь любить Господа Бога твоего всем сердцем своим, всей душою своей... et ce­tera и т. д.»? По-моему, этот вот экземпляр весьма усерден в своей любви к Богу. Вполне согласно с регламентом и предписаниями.

— Может, они имели в виду любовь более... платониче­скую? — тихо выразил предположение Фанес.

—  Платоническую?..

— От Платона, ну, знаешь, такая, без секса.

— Платон был идиотом,— с презрением вынес приговор Эрос.

Потом посмотрел на капеллана, который снова сел, что­бы помолиться, покивал с сочувствием, внимательно огля­делся по сторонам и старательно нажал на кнопку с крас­ной трубочкой.

— Фанни, уходим.

* * *

— Жаль. Такая интересная парочка. Настоящий второй Пигмалион и его девица. Вот только одно меня интересует: каким чудом мы прошлой ночью наткнулись на этого ксёндза рядом с баром? Чем там мог заниматься слуга бо­жий, а? — сказал Эрос, снимая с бёдер пиджак своего на­парника.

— Неважно. Как только ты мог ему такое сделать? С куклой? Отвратительно,— скривился Фанес.

— Я?! С тем же успехом это мог быть ты. Мы оба тогда были в стельку. А в конце концов, ни твои, ни мои желания тут ничего не значат, сам знаешь. Склонность к твёрдым красоткам должна была дремать в этом парне изначально. А мы только невольно вытащили её на поверхность.

— Ну а теперь снова впихнули обратно...

— Что не означает, будто её нет вообще.— Эрос потя­нулся и огляделся по сторонам. — Не знаю, как тебе, а мне после этих развлечений на башне нужно передохнуть. И выпить кофе.

— Чем дольше...

— Да, знаю, чем дольше я сижу в этой тёлке, тем больше её черт перенимаю. Энергетические матрицы взаимопро­никаются. Я прекрасно отдаю себе отчёт, что, на самом деле, это она хочет кофе, а не я. Но пойми, дорогой мой, я тоже устал. Я как я. И хочу расслабиться. Нам осталась по­следняя пара, а сейчас только пять часов вечера. Самое вре­мя на чаепитие. И вообще, у нас ещё куча времени до рас­света.

— Чаепитие... Ты ж не англичанин, чтоб в пять часов священнодействовать над чаем,— проворчал Фанес, дабы хоть бы для проформы выразить свой протест. На самом деле, он тоже почувствовал, что чайная или кафе, где пода­ют добрый кофе, в настоящий момент является самым же­ланным для него местом. Ну может, за исключением его собственных апартаментов, наполненных дорическими колоннами, статуями, подушками и с плазменным экра­ном впол стены.

— Я гражданин вселенной, зануда,— возразил Эрос, по­тянув его в сторону — туда, где виднелось многообещаю­щее заведение типа кафешки под зонтиками.— И могу свя­щеннодействовать где и когда хочу. А сейчас я хочу есть и пить кофе.

* * *

— У нас куча времени... У нас куча времени... — В голосе Фанеса звучала горечь, щедро приправленная иронией.— Ты знаешь, который час?

— Шесть,— очень неприятным тоном отозвался Эрос.

— Какой там шесть?! Одиннадцать вечера!!

— Шесть часов на Багамах и в Гренландии. Ты же не уточнил где.

— Гренландия — это именно то место, где мы очутимся через несколько часов. Из-за тебя и твоей некомпетентно­сти! — нервничал Фанес.

Эрос только пожал плечами.

— Если б ты опять не потащился по всем кафешкам, мы бы успели поймать эту последнюю пару до темноты! А те­перь уже нет шансов, что они выйдут из дома,— не отставал Фанес.

— Одно-единственное кафе и одна порция спагетти! — пробормотал Эрос— И это ты называешь «таскаться»? Должен тебе напомнить, что в этих телах нам приходится есть! И ходить в туалет!

Он вскочил с лавочки и решительно направился к входу в дом. Нажал на звонок домофона, некоторое время при­слушивался, потом сдался и вернулся на прежнее место.

— И что, он исправился за эти пару минут? — желчно поинтересовался его напарник.

— Может, кинуть им камень в окно? — предложил Эрос, задирая голову.— Они выглянут и...

— Хорошая мысль. Ты попадёшь камнем в окно на четвёртом этаже?

— Попаду! — бодро заявил Эрос, хотя в глубине души совсем не был в этом уверен.

— Ладно, в таком случае, найди камень и кинь его,— по­зволил Фанес, делая приглашающий жест.

Эрос огляделся. Солнце, правда, давно зашло, но везде горели фонари, так что света было довольно. Он начал про­гуливаться то в одну сторону, то в другую, склонившись над землёй и внимательно её разглядывая, точно искатель зо­лота. Но потом всё-таки вернулся к напарнику и тяжело плюхнулся рядом с ним на скамью.

— Что за улица — прилична до идиотизма,— процедил он сквозь зубы.— В Риме у меня был бы богатый выбор сна­рядов — от камня до дохлого кота. А ещё говорят, что Поль­ша грязная...

Уже три часа невезучий божеский тандем дежурил около дома в Гданьском Старом городе, так что даже привлёк вни­мание местных жителей. Кажется, почти всех, кроме тех двух, что им были нужны!

— А это точно правильный адрес? — спросил Фанес в десятый раз.

— Да! — буркнул со злостью Эрос— Святого Духа, сто четырнадцать! Они оба живут в одном доме, по соседству.

Адрес, воистину, соответствовал ситуации. Похоже, то­лько Святой Дух и знал, когда влюблённая пара соблагово­лит выйти из дому. К сожалению, самым правдоподобным сроком казалось утро второго июля — а это уже выходило за двадцатичетырёхчасовой предел, назначенный Абалидо том.

— Святого Духа... Ради косы Береники, что за ирония.— Эрос посмотрел вверх с миной грустного спаниеля.— Я не хотел бы показаться навязчивым, но полагаю, что сие не­справедливо. Разве Ты не можешь, хотя бы на основании догмата о бесконечном милосердии Господнем, исправить домофон? Это очень облегчило бы нам пару вещей. Заранее спасибо, Эрос.

— Совсем спятил,— констатировал Фанес пришиблен­но.

— Нет. Просто стараюсь найти альтернативные реше­ния. А сейчас спасти нас может только окаянное чудо,— от­ветствовал Эрос, с ненавистью глядя на ярко освещённое окно на четвёртом этаже.

Фанес вскочил со скамейки, подбежал к подъезду и на­жал на кнопку. Потом вернулся.

— Чудо не совершилось. Свет в окне погас.

— Пошли выпьем,— предложил Эрос с душераздираю­щим вздохом.— Я раньше понятия не имел, как тяжело быть человеком. Будь у меня крылья...

— Шшш!..— Фанес сжал его плечо. — Есть чудо!!

В вечерней тишине щёлкнул замок и раздался скрип старых дверных петель. На каменные ступени выскочил огромный косматый пёс и сбежал вниз, постукивая когтя­ми. Он начал с энтузиазмом обнюхивать окружающую сре­ду, а потом задрал лапу около каменного столбика. Вслед за псиной из плохо освещённого подъезда появились ещё две фигуры. Мужчина и женщина.

Эрос сорвался с места, точно его укусили. Проверка личностей заняла две секунды, приближение к «объек­там» — ещё две.

* * *

— Чем могу служить? — поинтересовался мужчина с лёгкой тревогой, увидев скупо одетую девицу с вытаращенными глазами, а за её спиной — парня со столь же блужда­ющим взглядом и перекосившимся галстуком. Он заботли­во взял под руку свою спутницу, почти незаметно загора­живая её своим телом от потенциальной опасности. Пёс присел на дорожке, наблюдая за происходящим.

— Э-э-э... Н-не знаете ли вы телефон вызова такси? М-м-м... мы тут... приезжие и...— запинаясь, произнесла девица, глядя на белую тросточку в руке женщины. Слепая чуть улыбнулась, устремив глаза в пространство.

— Девять один, девять два,— ответила она.— Но такси сюда заезжают очень неохотно. На Широкой им будет лег­че развернуться.— Она показала пальцем направление.— Это следующая улица.

— Спасибо. Доброго вам вечера.— Девица продемонст­рировала зубки в деланой улыбочке, схватила спутника за рукав и грубо потянула за собой по направлению к набе­режной Мотлавы.

— Уфф... Конец. У меня точно статер камней с души спал.— Фанес глубоко вздохнул, опершись локтями о ка­менный барьер над каналом.

— Конец... — мёртвым голосом повторил Эрос, уставив­шись в тёмную воду.— Я... я не мог.

— Что?!

— Не мог,— ответный стон.— У него сороковник за спи­ной, она слепа... А тут вдруг любовь. Это же как дар с неба. Ну не смог я...

Фанес слушал его с вытаращенными от ужаса глазами и отвислой челюстью. Временно он даже онемел. Эрос под­нял лицо к небу и с бешенством заорал:

— Чихать я хотел на такие правила, слышишь?! Чихать! Это несправедливо! НЕСПРАВЕДЛИВО!! Я — Бог Любви, а не ра... раз-во-дов... — У него перехватило горло, и Эрос вдруг громко расплакался.— Я уже не могу-у-у...

Фанес стоял будто парализованный. Эрос осел на ка­менное основание барьера и жалостно рыдал, закрывая лицо ладонями. Поздние прохожие с изумлением оглядывались на необычную сцену. Кто-то неприязненно про­комментировал:

— Посмотри только, похоже, он её бросил, скотина... Только этот комментарий вывел Фанеса из ступора.

— Ради титек Амалтеи, не устраивай тут представления!

— Нена-видишь меня, правда? — прорыдал Эрос.

— Пока я слишком потрясён,— возразил Фанес, роясь по карманам в поисках платка.— А потом, вполне возмож­но, начну тебя мучить и пытать. Вытри нос и перестань ре­веть. У тебя тушь поплыла.

— Уй! — Эрос вытянул из сумочки зеркальце и стал раз­глядывать себя при свете уличного фонаря.— Проклятые бабские гормоны.

Фанес торопливо размышлял.

— Ладно, ещё не всё потеряно. Они пошли выгулять.

Походят и вернутся домой, а тогда мы...

Эрос молча вынул свой мобильник и швырнул его в Мотлаву. Послышался всплеск, по тёмной, маслянистой поверхности воды побежали круги. Бог Любви махнул ру­кой в сторону Врат Святого Духа.

— Иди...

Фанес с шипением выпустил воздух.

— Тебе кто-нибудь уже говорил, что ты страшен?

— Все мои бывшие,— ответил Эрос, хлюпая носом, а потом, громко трубя, высморкался в платок.

Неожиданно Фанес начал истерично смеяться.

— Ты невыносимо страшен, и за это я тебя люблю.

* * *

Гданьский Длинный Тарг в четыре утра, как обычно, был пуст, безлюден и лишен даже голубей. Единственный представитель местной кошачьей богемы сидел на балюст­раде, окружающей площадку, увенчивающую лестницу в Артуров Двор, и с жадностью поедал кусочки лосося с ла­дони Эроса.

— Слушай, зачем ты обманываешь кота? Ведь это не настоящий лосось,— заметил Фанес, наблюдавший за дейст­виями приятеля.

— А ты только посмотри, как он счастлив,— возразил Эрос, почёсывая за ухом размурлыкавшегося в экстазе ко­тяру.— Который час?

Фанес посмотрел на часы:

— Четыре ноль шесть...

— Последние мгновения относительной свободы. Ин­тересно, кто примет наши регионы.

— Четыре ноль семь...

На этот раз посланец обошёлся без специальных эффек­тов. Он попросту явился на площади, точно так же сияю­щий и безукоризненный, как и сутки назад. Рядом с небри­тым Фанесом и не до конца отмытым после великого рыда Эросом он выглядел столь же реалистично, как герой ка­кой-нибудь компьютерной игры. Окинув обоих провинив­шихся тяжёлым взглядом, он вытащил из складок своего одеяния свиток пергамента.

Боги переглянулись с иронией.

— У Шефа диктофон испортился? — бросил Эрос.

— Без нахальства, язычники! — огрызнулся ангел, раз­ворачивая рулон.

— Ладно, ладно, читай свой ср...ный приговор. У нас же не целый день в запасе.

Ангел откашлялся и начал громко читать:

— Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не за­видует, любовь не превозносится, не гордится...

— Ну ясно, Священная Книга, просто отказать себе не мог,— вполголоса буркнул Фанес, подталкивая приятеля локтем.

—...не бесчинствует... Кхм... Кхм... — продолжал ангел, с неодобрением поглядывая на одеяние Эроса.— ...не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется не­правде, а сорадуется истине. Конец.

Он свернул рулон и снова спрятал его.

— Э-э-э... И это всё? — спросил Фанес.

— Да.

— Понимаешь, мы ведь всего лишь простые жители Эл­лады. И вместе с нашими бесписьменными родственнич­ками ещё только тысячу лет назад коптились в жертвенном дыму. Может, ты бы просветил нас, простачков? — сарка­стически предложил Эрос.

Посланец «верхов» скривился, точно лимон надкусил.

— Да, понятно, Его Святейшество Абалидот слишком полагался на ваш ум и понимание метафор. Другими слова­ми: вы попали под амнистию. Вы свободны.

— Не будет никакого хора? И никакой Гренландии? — переспросил для верности Фанес. Эрос, стоя рядом с ним, с трудом удержался от восторженного пристукивания каблу­ками.

— К сожалению. Его Святейшество узрел в вас запасы милосердия и христианской любви к ближнему. Из этого я делаю вывод, что его око прозорливее моего. Аминь.

С этими словами ангел исчез, не оставив ни малейшего следа своего пребывания.

— YES! YES! YES! — крикнул Фанес, воздевая к небе­сам кулаки...

Гданьский Старый город в пять утра начинает просыпа­ться. Первые голуби расправляют крылья. Перед Артуро­вым Двором стоят, держась за руки, мужчина и женщина. О ноги женщины трётся кот, а сама она неуверенно огляды­вается по сторонам.

— А что я тут, собственно, делаю?

Она всматривается в своего спутника, который только потерянно качает головой.

— Странно, я совершенно трезв, а ничего не помню.

— А зовут-то тебя как?

— Анджей.

— Очень приятно, Эвелина.

— Похоже, мы хорошо погуляли. Отвезти тебя домой? Я оставил машину на парковке около банка.

— Конечно. Спасибо.

Пара удаляется прогулочным шагом. Одинокий кот по­бежал было за ними, но потом, разочарованный, переду­мал. На лосося рассчитывать явно не стоило.

* * *

На вершине башни Моряцкого костёла стоят двое моло­дых людей. Они очень похожи друг на друга: идеально сложённые, мускулистые тела, кожа покрыта золотистым загаром и копна кудрей цвета бронзы вокруг лиц с класси­ческими античными чертами. На одном голубой хитон и сандалии, на другом — вылинявшие джинсы до колен и кеды. За спиной у них внимательный наблюдатель смог бы разглядеть туманные радужные крылья, едва заметные при дневном свете.

Эрос легко вскочил на барьер и развёл руки над пропа­стью.

— О-го-го! Я король мира!

— Ты понимаешь, что ведёшь себя по-детски? — рас­смеялся Фанес.

— Да! Но я должен был так сделать. Иначе это не давало бы мне покоя следующие сто лет! Не позволю, чтобы ка­кая-то глупая башня такие шутки со мной проделывала! Нету у меня акрофобии! Я летаю! — И золотистый Бог Люб­ви в обтрепанных джинсах кинулся в воздух, точно пловец в воду.

— Летает, болтает, всё в ажуре,— прокомментировал Фанес, пускаясь за ним следом.

* * *

В укромном закутке под аркой Зелёных Врат страстно целуются двое городских полицейских.

— Только я не педик! — предупреждает один, оторвав­шись на мгновение, чтобы перевести дыхание.

— Да что ты,— бормочет его напарник.— Ведь ты даже зеркальца не носишь.

P. S. Дорогие мои российские читатели, все места, ули­цы и рестораны, где побывали Эрос и Фанес, на самом деле существуют в моём городе или существовали до недавнего времени. В Моряцкой базилике действительно висит утоп­ленница, на Длинном Тарге всегда множество голубей, ко­локольный звон в костёле я слышала лично, а на террито­рии Весьма Важной Институции живут утки. Вы сами мо­жете в этом убедиться, если приедете в Гданьск.