...В тот день я заявился с работы, украшенный здорову­щим синяком вполлица. В своём человеческом обличье, разумеется, причинить мне вред как демону куда более проблемно. Но не невозможно тоже, увы...

— Милый, что это?! Ты опять сидел в баре с Альбертом?

— Нет, дорогая, мы встретились с ним после работы,— вынужденно признал я.— В смысле когда моя работа была уже почти закончена, а его... его только начиналась.

— Задница Вельзевулова! — яростно выругалась Азри­элла.— И ты всё ещё называешь этого ангела своим дру­гом?!

— У меня не много друзей, а Альберта я хотя бы знаю не одно тысячелетие...

— Дай мне его номер телефона!

— Не надо, милая...

— Дай, я тебе говорю! Мне очень хочется поговорить с его женой! Пусть скажет мне, приятно ли, когда твой муж возвращается с работы в синяках, в то время когда ты в по­ложении?!!

Мне оставалось лишь виновато пожать плечами и боч­ком проскользнуть в комнату, пока она бушевала в прихо­жей. Цепь с крючьями я успел снять чисто автоматически. День действительно выдался сложный. Сейчас объясню... Только спрячусь в ванной. Когда ваша жена на первом ме­сяце, её беременность ещё никак не бросается в глаза внешне, но заметно отражается на характере.

Для нас, демонов, время течёт иначе, я, честно говоря, даже не знаю, как она намерена выносить этого ребёнка, не переходя в человеческое тело. Но эта капля, эта невероят­ная искра жизни уже поселилась у неё внутри, сделав одно­временно и более нежной, и более раздражительной. Как говорится, на что нарвёшься, мужики меня поймут...

Но и мне сегодня надо было хотя бы несколько минут отлежаться в серной ванне. Азриэлла ласково скреблась у дверей, царапая косяки орлиными когтями, но я дополни­тельно опустил стальную решётку, о которую она уже не раз ломала зубы, и спокойно выдохнул...

...Всё начиналось буднично. Я пришёл в офис, увернул­ся от поцелуя шефа, позволил секретарше ущипнуть себя за задницу (женщины от этого млеют!) и получил разнарядку на очередного грешника. Мужика надо было брать в сауне, тёпленького, буквально вырвав из компании пьяных дру­зей и продажных подруг. Разрушения, мистика и всяческая демонстрация силы только приветствовались. Профилак­тические запугивания потенциальных клиентов всегда в нашей компетенции, хотя вроде бы льют воду на другую мельницу...

Дело привычное, обычно проходит как по топлёному жиру на сковороде, человеческому, естественно. Проблем не возникало никогда и никаких, всё тривиально, нажима­ешь кнопку звонка — дверь в сауну гостеприимно распахи­вается. Я прилично одет, строгий костюм, элегантные туф­ли, зеркальные очки, борсетка. Вау! Джентльмен пришёл лично заказать номер на послезавтра. Бойкая тётенька охотно предлагает войти. Легко!

Шаг второй — улыбнуться тётеньке, сняв очки. Шикар­ные клыки, чёрный язык, в глотке бездна ада, а в глазницах отблески пламени неугасимого пекла! Полторы секунды она в обмороке, удачно упав на диванчик.

И третий, заключительный штрих:

— Холодное пиво!

— Заходи! — радостно отозвались изнутри, и я честно вошёл, потому что был приглашён, и теперь моя очередь развлекаться. На меня улыбчиво уставились трое мужиков и две незакомплексованные девицы в сползающих просты­нях. Мило, незатейливо, без особых фантазий, но по существу. Россия не меняется, а ведь я на этом объекте едва ли не со времён князя Владимира...

— Николай Степанович, я за вами,— вежливо покло­нился я. Самый толстый из мужчин недоуменно перегля­нулся с остальными.

— Чё за мн... кто его, ваще, мн... пустил? Ты инспектор, мн... чё ли?!

— Нет, я по работе.

— Ах по работе, мн!..— облегчённо вздохнули все, дев­чонки защебетали, их кавалеры расслабились, а мой кли­ент шумно высморкался в простыню соседа.

— Ты это, мн... по работе?! Вот в приёмную ко мне придёшь, запишешься там, мн... чтоб всё, как у людей. Во­просы — рассмотрим, дела — порешаем, контакты есть — всё чики-пуки! А щас, мн...

Я даже не стал тратить время на ответы или отповеди…  Депутатский корпус — это золотая жила наших наполните­лей. И брать их следует непременно со спецэффектами! Мне понадобилось меньше полминуты, чтобы, раздевшись до пояса, предстать перед ними во всей красе — могучий торс, рельеф без анаболиков, изумрудно-зелёная кожа, кое-где змеиная чешуя (иногда можно...), сиреневые глаза без зрачков, чуть искривлённые рога и струйка пламени, вылетающая меж зубов при каждом слове.

— Трепещите, смертные! Ибо имя моё — Абифасдон, и я пришёл за вашими смертными душами. Кто первым загля­нет в ужасающие глубины сердца ада?!

Дальше всё по логике вещей — шум, визг, суматоха, по­пытки звонить братве и в милицию, слёзы, икота плюс многоступенчатый мат. О, как же без него! Без мата в этой стране ничего не делается, ни хорошего дела, ни плохого. Возможно, именно поэтому мы тут так надёжно и держим­ся...

— Изыди, изыди, сатана! — наконец вопит кто-то, тыча в мою сторону здоровенным нательным крестом, на полки­ло драгметалла, не считая каменьев. Нет слов, всё освяще­но в церкви, но понятие хотя бы элементарного вкуса, хоть в какой-то мере, должно быть у человека? И чего мне крест показывать, если коснуться им меня все равно никто не по­смеет. Чуют, что у самих рыльце в пушку, а значит, и в крест не верят по-настоящему. Я молча, не отвлекаясь, протянул руку к верещащей жертве и напомнил:

— За две победы подряд при выборах в краевую Думу ты прилюдно клялся заложить душу. Залог был принят. Мы определили тебе три года, без пролонгации и права растор­жения договора. Устная форма давно принята к исполне­нию, как и просто мысль озвученная. Классические дого­вора с печатями и подписью кровью уходят в прошлое. Со­бирайся, грешник...

Все практически окаменели. Я отчётливо слышал, как их сердца стараются биться потише и пореже. Ага, кроме животного ужаса, оказывается, и совесть хоть у кого-то осталась. Плохо мы ещё работаем с населением, раз совесть ещё встречается... Абсолютно бесполезное и бессмыслен­ное чувство, раньше его называли страх Божий. Имеешь его в душе, значит, не можешь поступить плохо. Всё изме­нилось и, в большинстве своём, в выгодную нам сторону, но...

— Матерь Божья, Царица Небесная, заступись и поми­луй! — неожиданно тонким фальцетом взвыл резко сдув­шийся депутат, буквально на моих глазах худея на два, а то и три килограмма.

— Поздно.— Я протянул руку и крепко сграбастал его за загривок.— Молитвы уже не помогут...

— Господи... Иисусе Христе... — едва дыша, бормотал он, даже не пытаясь вырваться. Это правильно, вырываться из моих когтей — себе дороже, но самое обидное, что имен­но в этот момент пика свершения правосудия его молитва была услышана...

— Отпусти его, нечестивый дух! — раздался за моей спи­ной густой медоточивый голос.

Описать саму музыку, тон, вибрации и эманации этого голоса не смог бы никто. В нём было всё — сила, нежность, мощь, нега, властность, забота, полнозвучие и совершенно невероятный мурлыкающий тембр, западающий в сердце раз и навсегда. Голос ангела!

— Отпусти его, Абифасдон!

— Отвали, Альберт, он мой,— всё ещё беззлобно огрыз­нулся я, даже не поворачивая головы. Я не был бы демо­ном, если б не узнал своего крылатого друга по одной мане­ре построения речи. Только бы он действительно отвалил... Но это же Альберт!

От тяжёлого пинка коленом в зад я пролетел через всё помещение, выпустил из рук грешника, пробил головой стену и рухнул в бассейн, умудрившись расколотить рога­ми кафельные плиты на дне... Бы-ды-мсь!

Больно... и обидно. Даже трудно сказать, чего больше. Наверное, всё-таки обиды. Потому что, по большому счёту, демон всегда проигрывает ангелу. Нас так и плани­ровали, ещё при создании, а то дурацкое восстание на небе­сах лишь подтвердило эту аксиому. Я снова и снова прокру­чивал старые кадры в отупелом мозгу, когда полчаса спустя сидел в угловом баре, накачиваясь русской водкой, в пол­ной уверенности, что он сюда придёт.

Мой светлый друг заявился, чуть усталый, в свободном пиджаке и джинсах с вышивкой. Внешне Альберт напоми­нает отпетого культуриста, ночующего в спортзале, сидя­щего на протеиновых батончиках и умывающегося колла­геном. Глаза голубые, волосы светлые, бобриком, само лицо скорее даже женственное, но это обманчивое впечат­ление. Он служит в отделе Быстрого Реагирования или По­следнего Спасения. То есть в тех редких случаях, когда Гос­подь, по своей личной неисповедимой воле, даёт грешнику ещё один шанс на искупление. Вот тогда и появляются та­кие, как Альберт, чтобы при всех показательно отпинать таких, как я...

— Извини.

— Пошёл вон, подонок...

— Извини, Абифасдон.— Он виновато пожал огромны­ми плечами, и бармен привычно поставил перед ним бокал грейпфрутового фреша.— Ты сам понимаешь, у нас такая работа...

— Да пошёл ты с этой работой! Почему я никогда не пы­таюсь отбить у тебя праведника?!

Альберт не ответил, этот гигант вообще немногословен. На моём человеческом лице сияли ссадины, синяки и мел­кие порезы, я выглядел молдавским рабочим, из любопыт­ства сунувшим голову в бетономешалку.

— Ему решили дать последний шанс. Он спонсировал ремонт двух храмов.  "

— Из своего кармана, что ли? — уже куда более вяло продолжал ворчать я.— Ты сколько столетий на земле, ещё не привык к тому, что все депутаты — гады?! Это наш кон­тингент, наше стадо... В конце концов, этим мы тоже ис­полняем ЕГО Божественную волю!

— Не все гады...

— О да! Но это как раз тот случай, когда исключение подтверждает правило. Вот скажи мне честно, положа руку на сердце, или что там у вас ещё, ты сам понимаешь, что он — мой?

Альберт кивнул. Бармен, сочтя его кивок одобрением, тут же выставил второй стакан фреша. Мне оставалось тупо глотать водку и пристально рассматривать ползущую по столу муху. Самое подходящее интеллектуальное занятие для побитого демона...

Он прав. И я тоже прав. Но он прав больше, потому что его начальство выше, приказы не обсуждаются, Свет по­беждает Тьму, и если самый закоренелый грешник в по­следний момент, уже умирая на кресте, за один миг сочув­ствия попадает в рай, то не мне и не Альберту рассуждать о депутатской неприкосновенности...

— Он же проколется... Не перестанет грешить. Нет, я не к тому, на чьей стороне справедливость, просто... обидно...

— Понимаю.

— И, кстати, что, без рукоприкладства тоже никак нель­зя?! Ты бы мог просто приказать мне, и я всё равно бы ушёл. Зачем вся эта показуха с драками, разрушениями, игрой на публику...

— Абифасдон,— мой друг печально посмотрел мне в глаза,— ты сам всё знаешь. Это происходит не в первый раз. Мне очень жаль. Хочешь, позвоню твоей жене?

— Нет, пожалуй, её не стоит тревожить в таком состоя­нии...

— В каком?

Короче, я был слегка расстроен, чуточку выпивши, поэ­тому рассказал ему всё. Абсолютно всё! Начиная от любве­обильного типа в многоэтажке, его советов и моих резуль­тативных действий до того, что Азриэлла уже месяц, скорее всего, как беременна, и самое весёлое, что у нас может ро­диться человеческий детёныш. И назовём мы его — Мауг­ли! Тьфу, клинит меня сегодня, причём по всем направле­ниям...

— У вас будет ребёнок?!! — на непередаваемо тихой ноте истерии и восторга одновременно выдал Альберт, махом заглатывая содержимое моей рюмки с водкой. Обычно они не пьют. И не потому, что «Догма» запрещает. Просто ал­коголь — наше изобретение, а ангелы дьявольские штучки не особо жалуют.

— Ты счастливейший из демонов, Абифасдон! Неска­занно рад за тебя! Если бы я ещё умел завидовать...

Тоже верно. Завидовать мой друг совершенно не умеет, это чувство у него не запрограммировано при создании. С нашим Владыкой, как вы помните, произошёл сбой. Он завидовать умел, с чего всё и началось...

— Теперь я понимаю, как виноват перед тобой.— Аль­берт торжественно встал, выпрямляясь во весь свой нема­ленький рост, его голубые глаза горели, как блуждающие огни святого Эльма.— Азриэлле нельзя волноваться, ты должен беречь и лелеять ее, всегда возвращаясь в дом побе­дителем и героем!

— Хорош герой с таким синюшным бланшем вполли­ца.— Я осторожно потрогал саднящий синяк, но ангел про­должил.

— Мне нужна ровно минута.— Он достал из пиджака новенький смартфон, что-то проверил и быстро кивнул мне: — Собирайся, идём!

— Депутат сорвался? — не сразу поверил я. Это же мой клиент, мой!

— Да,— лучезарно улыбнулся Альберт. Мы выбежали из заведения, едва ли не держась за руки, как две счастливые школьницы. Не забыв, разумеется, оставить смятую тыся­чу на столе. Деньги — зло, а поэтому демоны всегда платят по счетам! Ангелам это необязательно, их и так все любят...

Мой видавший виды джип стоял рядышком, за углом, но Альберт широким жестом пригласил в свой роскошный «бентли». Он может себе такое позволить, «служба спасе­ния грешников» никогда особо не бедствовала. А, ладно, это я из зависти, не слушайте... Мой друг хоть и ангел, но машину водит как бог!

Мы буквально летели, едва касаясь колёсами асфальта, дорога вела к мосту, потом за переезд, в сторону «городка нищих». Во многих местах бескрайней России именно так называют уголки, где строят сногсшибательные коттеджи новые хозяева жизни. Угадайте, кто чаще навещает их оби­тателей, я или Альберт? Вопрос риторический...

— На чём спалился?

— На девчонке.

— Решил отпраздновать «чудесное избавление» и пере­увлёкся,— злорадно хихикнул я.— Держу пари, дурочке нет пятнадцати, решила посмотреть красивую жизнь, родите­ли не в курсе, й у ваших на неё свои, далеко идущие, планы.

Ангел молча кивнул. Я с трудом удерживал спокойное выражение лица, хотя внутри едва не лопался от восторга. Охота! Самое сладкое, самое желанное, первобытное чув­ство, заставляющее вскипать кровь,— охота за человеком! За той добычей, что у меня уже вырвали из когтей, но она оказалась настолько глупа, что сама даёт мне второй шанс. А я второго шанса не дам...

Мы кинематографично развернулись у высоких метал­лических ворот. Вышли, разминая руки, как перед спар­рингом в боях без правил. Альберт ухоженным пальчиком нажал кнопку звонка...

— Кто? — хрипло раздалось из динамиков.

— Доложите Николаю Степановичу, прибыл тот самый ангел, что оказал ему услугу. Пропустите.

— А второй?

— Это со мной.

Ангелы никогда не врут. Если бы охранник правильно задавал вопросы, мне бы вовек туда не попасть. Но уже че­рез минуту ворота открылись без скрипа. Добро пожало­вать... Быкообразный мальчик с недоверчивым выражени­ем так называемого лица (слово «рыло» подошло бы боль­ше) остановил на мне взгляд и жестом потребовал поднять руки.

— Оружие есть?

— Есть! — Я показал ему оттопыренный мизинец, мгно­вением позже тем же мизинцем впечатав идиота в кирпич­ный забор на противоположном конце двора. Мы, демоны, все такие крутые! Альберт даже не обернулся. Он и так зна­ет, что при желании может повторить подобный трюк со мной. Ангелы, они такие...

На шум из дверей дома выбежали ещё двое коротко стри­женных индивидуумов с пистолетами под мышкой. В кого это они собрались стрелять, в ангела и демона?!

— Стоять! Стоять, это частная территория!

Один упал на колено, другой стрелял, вытянув руки и отклячив задницу, как полицейские в американском кино. Палили одновременно и слаженно, чувствовались суровые часы тренировок на стрельбище и в тире. Лично я от пуль попросту увёртывался, это несложно. Альберт их вообще не замечал. То есть пули от него даже не отскакивали, а как-то странно вязли в воздухе за пару миллиметров до его одежд и вяло падали наземь. Врукопашную охранники ра­зумно не пошли, а ещё говорят, что у «горилл» нет мозгов!

В прихожей нас никто не встретил, в гостиной пьянст­вовала смешанная группа разных слоёв населения, демон­стрируя истинные ценности российской демократии — ухоженные бандюки и именитые бизнесмены тискали дешёвых уличных девок. На большом жидкокристалличе­ском экране резвились красотки классических фильмов Тинто Брасса. В одной серии, кстати, снималась и моя Аз­риэлла. Помните, там ещё была большая газетная шумиха, когда трое актёров умерли от оргазма во время съёмок? А, неважно...

— Абифасдон... — Ангел укоризненно покачал головой.

Я снова молча подёргал его за рукав, просительно загляды­вая в глаза. Они же всё равно грешники, а у меня сегодня явный стресс из-за недостатка положительных эмоций. Ан­гел посмотрел на часы, подумал и чуть заметно улыбнулся:

— У тебя ровно три минуты.

Ха! Да это почти половина вечности! За указанное время я успел разбить все стёкла, оборвать обои, залить полы, об­гадить потолок, обрить девиц, раздеть мужиков, спрыснуть всех пивом, облепить мукой и сахаром, да ещё срочно вы­звать милицию, ОМОН, «скорую» и врача-ветеринара на дом. Убивать никого не стал, не за этим пришёл. В конце концов, даже если все мои шалости выглядели скорее про­делками беса, чем демона, зато я отвёл душу! Причём чётко уложившись в отведённый мне лимит времени — три минуты.

— Ты настоящий друг, Альберт!

Он церемонно поклонился, и мы прошли на второй этаж. Крики внизу набирали мощь, переходя в неконтро­лируемые вопли по мере осознания народом всего, что с ними только что произошло. Надеюсь, все вызванные службы тоже прибудут вовремя, иначе неинтересно...

Нужную дверь нашли сразу. Вошли без стука. То есть ангел просто нажал на дверь плечом, и она выпала внутрь комнаты вместе с замком и петлями.

— Я очень огорчён, Николай Степанович...

В пошло-розовой спальне горели ночники, на бессмыс­ленно широкой кровати, в углу, скорчилась под одеялом взлохмаченная черноволосая девчонка, наш депутат в бан­ном халате замер с бутылкой шампанского и двумя фужера­ми. В его глазах попеременно мелькали страх, похоть, гнев, раздражение и недоуменная обида на столь бесцеремонное вторжение.

— Извините, что не вовремя,— счёл возможным вмеша­ться я.— Но мы с вами в прошлый раз не договорили. Час уплаты пробил...

— Я не... ничего не было! — Спрыгнув на фальцет, отпе­тый грешник попытался откашляться и вновь овладеть го­лосом.— Я не понимаю, на каком основании этот тип смеет сюда вламываться? Я не потерплю здесь присутствия нечи­стого! И вы как ангел обязаны сию же минуту...

— Она девственница,— величаво кивнул Альберт, ука­зуя взглядом на девочку.

— К тому же несовершеннолетняя,— добавил я.— А это уже полновесная статья плюс попытка споить алкоголем вкупе с лживыми обещаниями помочь её родителям с вос­становлением на работе, её сестре с поступлением в инсти­тут, а ей самой с карьерой актрисы и главной ролью в кадет­ско-ранетском сериальчике. Ничего не упустил?

— Я её не тронул!

— Но собирались.— В глазах ангела сверкнул отблеск меча архистратига Михаила.— Ваше недостойное желание сместило стрелку весов. Он твой, Абифасдон...

— Не-э-эт! — Депутат грохнулся на колени, вытащил дорогущий крестик на массивной цепи, истерично вопя: — Господи, иже еси на небес...си, я каюсь... я... же... же, блин! Короче, двести тысяч баксов на храм! И ещё в детский дом! Ну куда ещё... хотите, просто вам?! Вот, прямо здесь, сей­час, два брюля по хрен знает скока каратов! А вы их на бла­гое дело... это ж не взятка! А я... я...

Мне пришлось заткнуть ему рот углом одеяла. Альберт вывел всхлипывающую девочку из комнаты. За окном слы­шались далёкие гудки спешащих милицейских сирен. Надо уходить...

— Добро пожаловать в ад, смертный!

...Вот, собственно, и всё. Когда я вышел из ванной, освежившийся, отдохнувший, захватив палку и плеть, моя жена тихонечко всхлипывала на кухне. На чёрной скатерти лежал огромный букет белоснежных роз. На нежных лепе­стках ещё вздрагивали капли влаги, аромат царил просто божественный. Как ни верти, но иначе не скажешь...

— Только что передали, контрабандой. Сверху.— Азри­элла всхлипнула и вытерла нос кончиком хвоста.— Это твой Альберт, да?

— Да,— уверенно кивнул я, на всякий случай держась подальше.— В аду такого не достать. Я сегодня... в общем, я рассказал ему о тебе. Ангелы не могут иметь детей, но он искренне рад за нас. Если хочешь, я это выброшу...

— Нет...— Она осторожно коснулась толстого стебля кончиком когтя, задумчиво сорвала и прожевала один бу­тон.— Восхитительно! Как думаешь, если мы решим крес­тить ребёнка, то у него будет двойная защита сил Света и Тьмы?

— Возможно. Зато я точно знаю, кто будет самым луч­шим крёстным...

P. S. Угадайте, как воспринял это Альберт? Не угадали... Да он меня чуть не задушил!

P. P. S. От радости...