— Подруги, мы опоздали… — сипло выдохнул Оболенский, обнимая друзей за плечи.

На самом краю крыши двухэтажного здания были отчётливо видны две женские фигуры, таскающие друг дружку за волосы. Зейнаб, как вы помните, была несколько выше ростом аль-Дюбины, но, разумеется, внебрачная дочь визиря хорошо превосходила её по массе и чисто физической силе. Мошенница с воплем удирала от пышущей гневом супруги тощего башмачника, и обе женщины уже здорово напоминали кошек на раскалённой крыше…

— Зейнаб, доченька моя, прыгай, мы тебя поймаем! — раздался истошный голос слева, где шестеро стражников под руководством деятельной старухи Далилы уже растягивали чей-то плащ.

— Маманя-а… — надсадно выла Зейнаб, но не прыгала, переминаясь с ноги на ногу. — Я не могу! Мужчины увидят моё лицо-о!

— Всем закрыть глаза, о дети иблиса, и не сметь лицезреть красоту жены Али Каирская ртуть, который есть племянник вашего господина Шехмета!

Стражники переглянулись и послушно закрыли глаза. Командирскому голосу и самообладанию старой аферистки можно было только позавидовать.

— Зейнаб, девочка моя, скинь свои одежды, ибо они уже горят сзади! — неожиданно завопил Насреддин, изо всех сил подражая голосу Далилы. Та изумлённо обернулась, но опознать «преступника» под паранджой было практически невозможно. А недалёкая дочь, нимало не чинясь, кинулась раздеваться прямо на крыше, кидаясь деталями туалета в надвигающуюся Ириду!

— Вай мэ… — мечтательно признали толпившиеся горожане, и не думавшие закрывать глаза. — В любой чайхане за такое бесстыдство надо платить кучу тань-га, а тут всё даром…

— Доченька, прикройся и прыгай!!! — верещала старуха, пытаясь руководить стражниками.

Но попробуйте матом и пинками гонять вокруг горящего здания шестерых мужчин с закрытыми глазами, да ещё удерживающих натянутый, как парус, плащ. Двое споткнулись, круг разорвался, одного стражника почти затоптали, и в этот весёлый момент мстительная богатырша аль-Дюбина нанесла роковой удар ногой сзади!

— Маманя-а-а… — Голая туша мошенницы Зейнаб, перевернувшись в воздухе, рухнула на зажмурившихся стражников, успешно придавив и саму Далилу.

Толпа дружно разразилась аплодисментами, криками одобрения, свистом и подбрасыванием вверх тюбетеек.

Отчаянная Ирида, исполнив свой священный долг, без малейшего страха спрыгнула вниз. Ахмед, сбросив паранджу, кинулся ей на шею. Супруги слились в умиротворяющем поцелуе…

— А можно я тоже кого-нибудь убью? — раздался звонкий детский голосок из самого дальнего окна.

Народ замер…

— Где Амука? — нежно спросила Ирида.

— Я думал, она с тобой, — осторожно ответил Ахмед.

Парочка, не веря собственным глазам и ушам, недоумённо уставилась друг на друга, в то время как неизвестная плечистая ханум оттолкнула свою товарку, вылила на себя ведро воды и бросилась в горящее жерло здания.

Все только ахнули…

— Какая женщина-а!…

— Какая, к шайтану, женщина?!! — взвыл Ходжа, бросаясь вслед за Оболенским, но его удержали.

Мгновение спустя в окне возник почти чёрный от сажи и гари россиянин и самым аккуратнейшим образом выкинул из горящего помещения восторженно верещащее дитя.

— Мама, я ещё так хочу! Можно, можно, можно? — вопила маленькая Амударья, попав в заботливые руки родителей.

Лев только-только успел по пояс высунуться из того же окна, как подпорки не выдержали и стена рухнула…

— Лёва-джан! — страшно закричал Насреддин, но его голос потонул в грохоте и треске пламени.

…Бывший помощник прокурора лежал на спине, всё вокруг было сияющим и серебряным. В чём-то похоже на его визит к инопланетянам в колеснице святого Хызра, но не оно. Он словно бы неспешно плыл куда-то Млечным Путём, не видя своего тела, но зная, что оно было, оно лишь на время стало прозрачным ничем, ибо ощущать себя чистым разумом сложно даже во сне. А это был не сон…

Волшебная явь несла его вне привычного мира современной России или сказочной Бухары, без направления, против всех привычных ощущений скорости или движения, словно его некое глубинное внутреннее «я», бывшее недавно Львом Оболенским, рассыпалось в звёздную пыль и стало чьим-то будущим дыханием. Легко, красиво и беззаботно…

— Я не очень помешаю, почтеннейший?

— Бабудай-Ага? Да нет, не знаю, наверное… -Э-э?…

— Не помешаешь, конечно, только я тебя не вижу. А по идее и слышать не должен. Блин, да и как я тебе отвечаю, тоже непонятно… Меня же нет!

— Ты прав, о сомневающийся, перейдём в более привычную для тебя среду образов и видений.

Лев до хруста в шее покачал головой, пару раз хлопнул себя ладонью по уху, выбивая остатки мелкой звёздной россыпи, и, поджав под себя левую ногу, уселся на большом персидском ковре. Рука неведомого мастера быстро нарисовала под ним прохладные барханы, расставила финиковые пальмы оазиса, опустила на ничто разукрашенный созвездиями полог ночи и осторожно поставила перед ним хрустальный бокальчик с ароматным арабским кофе…

— Это правильно, — вслух согласился мой друг, с удивлением отмечая, что на нём нет даже следа сажи и гари. — А то мы с Ходжой всё больше винищем злоупотребляем. Ну не привыкну я никак к их зелёному чаю, особенно если ещё и с маслом, молоком и бараньими выжирками вприкуску, бр-р…

Мускулистый чёрный джинн с более азиатскими, чем африканскими чертами лица и зыбкой фигурой расположился напротив. Перед ним возник кальян на арбузе, и сладковатый белый дым мягкими клубами начал подниматься над его обритой головой, словно неземная корона всех царей.

— Я умер? А что-то ни ангелов, ни гурий…

— Нет, уважаемый. Но ты был на краю гибели, а мой нынешний хозяин и господин, да поразит его шайтан слюной в печень, ещё утром возжелал лично видеть тебя, и лишь поэтому я появился вовремя.

— Ну вообще-то по-любому гран мерси. — Лев отхлюпнул самый маленький глоточек, памятуя о том, что чашечку кофе положено растягивать на полчаса.

Джинн благодушно пожал круглыми плечами:

— Он ждёт тебя.

— Пару минут перетопчется, у меня вопрос.

— Я не знаю ответа.

— Ты даже не выслушал.

— Почтеннейший, — Бабудай-Ага глубоко затянулся и выпустил дым двумя витиеватыми струйками из носа, — я не знаю, когда ты вернёшься домой, не знаю, вернёшься ли вообще, не знаю, сколько и чего тебе надо здесь сделать, чтобы вернуться… Ибо в прошлый раз я сам пригласил тебя, а сейчас я служу опасному безумцу и не имею над тобой собственной воли.

— То есть могу даже не рыпаться?

— Всё в руках Аллаха, он давно начертал на скрижалях твою судьбу, а при рождении переписал её тебе на ладони. И уже ты сам работой, мозолями или порезами невольно дополнял её. Но не изменил сущность…

— Ты становишься занудой, — без улыбки подмигнул Лев. — Ладно, вернёмся в прежнее русло. Чего от меня надо твоему нынешнему боссу?

— Поговорить.

— А больше не с кем? У него же вроде целое войско преданных фанатов, на крайняк мог бы и с зеркалом побеседовать.

— Прояви хитрость и не заставляй его приказать мне убить тебя. — В голосе джинна, быть может впервые, мелькнули угрожающие нотки. — Помни, я обязан беречь его никчёмную жизнь.

— Угу, с попытками удушения на диктатора не бросаться? Отметил, буду корректен, как Жирик!

— Я знаю, кто это, — строго напомнил джинн. — Но не заставляй меня…

— Ладно, пошутил, допью кофе, и мчимся на рандеву. Где он меня ждёт?

— Здесь.