…Я встал, наверное, часов в двенадцать, не раньше. Солнце вовсю било в окно! Насреддина на балконе не оказалось, видимо, он ушёл бродить где-нибудь и явится лишь под вечер, дорассказать мне окончание этой волшебной истории. Три почти полностью исписанные тетради валялись на подоконнике. Господи, что я там написал, чего мне тут нафантазировали, и ведь, главное, ни у кого не проверишь?!

Мой сотовый разразился стандартной мелодией Nokia. Номер был незнакомый, но голос…

— Лев?!

— Андрюха, чёрт побери, старик, карданный вал тебе в заднюю дверцу, где ты вообще пропадаешь? — Голос Оболенского умудрялся мгновенно заполнять всё пространство. — Мне тут передали, что у тебя поселился какой-то азиат, выдающий себя за Ходжу Насреддина? Так вот, гони его в шею! Будет врать, что знает меня, не верь! Слушай, ну сколько же аферистов развелось, хоть на улицу не выходи, а?

Я меланхолично шагнул к окну и глянул вниз. На площадке перед моим домом стоял домулло, закидывая на плечо дорожный хурджин. Увидев меня, он радостно улыбнулся и помахал мне рукой, предварительно поклонившись и приложив ладонь ко лбу и сердцу. Значит, действительно ему пора? Но самое удивительное, что рядом с ним на крепеньком сером ослике сидела красивая восточная девушка, сжимающая в руках старую медную лампу…

— Лёва-джан?

— Да?! — не сразу откликнулся он. — Андрюха, ты чего? Я ж говорю, это аферисты и…

— К тебе гости, встречай.

— Ты… серьёзно?

— Да. Куда уж серьёзнее.

— Тогда… скажи ей, что я… я её жду!

Оболенский повесил трубку. Вдоль улицы раздавался еле слышный цокот маленьких подковок. Им далеко добираться до Москвы, но зато теперь я точно знал желание сердца Джамили.

Храни, Аллах, любящие души любой веры, и пусть всё будет как будет.

Если Бог повелел мне стоять на краю, Если чашу с вином я отравленным пью, То пусть дважды умру за безумных влюблённых, О которых пишу, о которых пою…