Людмила Наумовна проснулась от того, что почувствовала тяжесть мужской руки на своей правой груди. Уткнувшись ей в плечо, я изображал сладко спящего ребёнка. Левой рукой, по хозяйски, облапил тело девушки, как бы случайно забравшись к ней под рубашку.

Она долго лежала без движения, чутко прислушиваясь к моему дыханию. Только расслышав мерное и тихое сопение, до конца поверила в случайность происходящего. Очень осторожно, стараясь не разбудить, попыталась отцепить мою ладонь от своей крупной груди. Но именно в этот момент я начал просыпаться.

— Ты зачем мою руку, к себе за пазуху засунула? — спросил я грубовато, сонно и равнодушно.

Девушка разозлилась от глупой ситуации, в которую попала.

— Да разве я звала тебя в свою постель? — едва сдерживая злость, прошептала она. Я сразу исправился.

— Может я сам, во сне, тебя приобнял, — признался легко и невинно.

— Я когда с поросятами зимой спал, всегда старался к ним поближе быть, — Холодно ведь одному — то.

— Вот привычка, наверное, и осталась, — спокойно объяснил своё поведение во сне.

— Ты, вон какая горячая, — подавил ладонью грудь, всё ещё находящуюся под моей рукою.

Настроение девушки быстро улучшилось. Сознавая невинность случившегося, она игриво шлёпнула по моей руке, лежащей на её груди.

— Руки прочь, от моих тёплых …, - не успела она закончить, как вскрикнула, от болезненного и хлёсткого шлепка по собственному соску. Я вовремя отдёрнул свою руку из-под удара.

Подвывая от боли, а ещё более от обиды, девушка бросилась отомстить мне. Предполагая такое развитие событий, быстро соскочил с кровати и попытался убежать. Большие дамские панталоны, сброшенные мною ночью прямо на пол, попали под ногу. Растянувшись на полу, ощутил, как тяжёлое тело девятнадцатилетней дурищи, навалилось на меня. По видимому, она забыла все мои небывалые таланты вундеркинда и заслуги перед коммунистической партией. Задрав свою ночную рубашку до середины бёдер, она уселась на меня и старательно отхлестала по детским худеньким ягодицам.

— Будешь ещё обниматься как с поросёнком!? — приговаривала, яростно лупцуя ладошками по моей заднице.

— Будешь меня сравнивать с поросятами.

Не рискуя показать слишком большую силу, не стал освобождаться, остался терпеть моральные издевательства. Уже под конец экзекуции, плаксиво заметил.

— Ага, счас жопу надрала, а мне на узком сиденье тридцать вёрст пилить, да тебя ещё на раме везти.

Людмила тут же одумалась, раскаялась в своём эмоциональном поступке.

— Васенька, ты уж меня извини, я не подумала, — погладила мои покрасневшие ягодицы.

— Давай чем ни будь, помажу? — предложила растерянно.

— Только, разве — что размять, чтобы синяков не образовалось, — как о само собой разумеющемся, предложил я.

Недавняя садистка, принялась массажировать мне попу, аккуратно перебирая тонкую кожу пальчиками.

— Это называется массаж, — поучающее информировала меня.

— Откуда ты — то можешь знать, что он помогает от подкожных гематом, — рассуждала тихо, сама с собой.

— Ты же дитё ещё неразумное, — повторно оглядывала мою худенькую спину.

— Ну ладно, — ворчливо пробурчал я, выбираясь из под сидящей на мне девушки.

— Некогда нам баловаться. На самом деле, я почувствовал в её движениях зачатки чувственности. Отлично понимал, что при желании, могу легко раскрутить девушку на сексуальные игры. Даже добавлять гормонов в кровь не понадобится. К сожалению, в свете предстоящей мне свадьбы в Лондоне, времени на подобные игры совершенно не оставалось. Тем более, давно решил, не опускаться в отношениях с революционерками до примитивного эротизма.

— Нам надо перекусить, ведь мясо ещё должно быть тёплым, — по хозяйски, предложил соратнице.

— Да побыстрее выезжать, пока жарко не стало. На солнце, тяжело педали будет крутить.

Людмила послушно кивнула, доверяя мне как более опытному в езде на велосипеде.

— А ты бывал уже на аэродром под Колпино? — поинтересовалась хозяйка, расставляя тарелки, доставая ножи и вилки.

— Мы по дороге не заблудимся?

— Может мне взять револьвер? — не переставая суетиться на кухне, как о само собой разумеющемся, спросила меня спутница.

Отрицательно покачав головой, недовольно ответил.

— Вот ещё, лишний груз брать. Меня тётя Сима многому научила. Отлично знаю, что нужно сказать и сделать, если нас остановят лесные бандиты или оголодавшие сельчане.

— Никто нас не посмеет задержать до самой её базы в Колпино, — успокоил храбрую революционерку.

Теперь, когда предстояло на практике собираться в дальнюю поездку, она слегка испугалась. Тем не менее, чувство долга перед партией, заставившее её сдружиться со мною, твёрдо вело её вперёд.

— Может денег взять? Вдруг мы задержимся там дольше, чем планируем? — предложила Люда с готовностью.

— Ты лучше не забудь штаны найти. Может тебе придётся педали крутить. А уж гайки у самолёта, точно придётся подкручивать. Он же в разобранном виде доставлен по железной дороге.

Девушка неожиданно успокоилась. Даже обрадовалась, предстоящей работе по сборке настоящего самолёта. Буквально за пять минут, собрала наш нехитрый скарб, в две корзины от Елисеева. Выходя из подъезда, пришлось разбудить консъержа, чрезвычайно удивлённого таким ранним подъёмом его жильцов.

— По утреннему холодку, крути педали, ты, — посоветовал я попутчице.

— А я буду внимательно дорогу смотреть, чтобы не потеряться. Всего один раз ездил.

Совершенно из другого места Петрограда отправлялся, — могу и заблудиться.

— От Серафимы Никитичны? — в утвердительной форме спросила Людмила, старательно собирая сведения обо мне с меценаткой.

— Нет, не от неё, — равнодушно, как бы между прочим, признался подруге.

— Тогда я ночевал в доме дяди Коли Комарова. Краем глаза заметил, какое удивлённо вытянулось лицо у Людмилы.

— Ничего, чем больше загадочности, тем больше интереса к себе спровоцирую, — радуюсь, видя её замешательство.

Через несколько минут, мы оказываемся на окраинах Петрограда. В такое раннее время, улицы города совершенно пусты. Людмила очень быстро домчала нас до грунтовых дорог пригорода.

— Всё, мы уже на хорошо знакомом мне пути, — объявляю я у большого бревна на краю дороги.

— Перекусим здесь, ведь мы так спешили, что не позавтракали ладом, — предложил я.

Пока я доставал жареное мясо из корзины, Людмила, по-видимому, решила продолжить мой допрос.

— Василий, тебе кто ни будь из девочек, твоей деревни, нравится? — спросила, принимая мясо, завёрнутое в толстую фольгу.

— Раньше нравились, — почти тотчас ответил ей.

— Но после того как повидал девушек в городе, съездил за границу, уже точно знаю, что мне нравятся другие. Не дожидаясь следующих, уточняющих вопросов, откровенно признался.

— Мне нравятся, такие как ты, — фактически признался в любви, деловито нажёвывая ароматный, ещё теплый, кусок жареной телятины.

Людмила даже поперхнулась квасом, который пила, после активной езды за рулём. Я же, продолжал, как — бы не замечая её реакции.

— Ежели за пять, или шесть лет, не найду такой же как ты, — посмотрел на неё испытующе.

— Буду звать тебя замуж.

— Ты как, Люда, не откажешь? Девчонка вся покраснела от неожиданной темы. Собиралась пытать меня, но разговор по душам, завёл её гораздо дальше, чем она сама предполагала. И грубо оборвать меня нельзя, и дать согласие девятилетнему ребёнку, смешно.

Видимо сообразив это, она перевела всё в шутку.

— Конечно, я согласна быть твоей женой, если не подыщешь лучше. Но с твоими талантами, да ещё с велосипедом и самолётом, любая красавица за тебя с удовольствием пойдёт.

— Вряд ли ты на меня посмотришь через шесть лет, — притворно печально, вздохнула.

— Мне будет уже двадцать пять, а тебе только пятнадцать.

— Знала бы она, что ей суждено дожить только до двадцати трёх лет, — вспомнил я информацию из википедии. Как всегда, когда я видел живого человека, которому знал точную дату смерти, мне стало грустно.

Девушка решила перевести разговор на другую тему.

— Видела уже, как я тебе понравилась, — иронично растягивая слова, проговорила, нарезая мясо маленькими кусочками.

— Такой мой портрет карандашом нарисовал, прямо красавица у тебя получилась.

— Я уже заказала рамку под стеклом сделать, для того листа, — благодарно и серьёзно посмотрела на меня.

— Жалко, ты ничего не написал для меня на память, только подпись поставил, — просительно добавила спутница.

Выдержав паузу, необходимую для пережёвывания солидного куска мяса, деловито отметил.

— Тот карандашный набросок получился неплохо, вот я его и подписал, — наставительно поднял указательный палец, измазанный в коричневом ароматном жире.

— Дарственную надпись сделаю, когда твой портрет маслом напишу и тебе его подарю.

— Вот как слетаю в Европу за листовками, прокламациями и другой литературой, так и займёмся с тобой.

— Ты как, не имеешь ничего против, чтобы мне специально позировать? — с детскими просительными нотками в голосе, спросил девушку.

— Мы же с тобой друзья, а не просто товарищи? — добавил уже увереннее.

Людмила не удержалась, порывисто соскочила с бревна и поцеловала меня в щёку.

— Ты такой милый, Василёк, — прижала руки к груди.

— Ты мне как брат. Я с тобой хоть куда.

— Я с тобой ничего не боюсь, — вспомнила вчерашнее приключение на велосипедной прогулке, окончившееся так удачно.

Улыбнувшись ей благодарно, грубовато, по-свойски, заметил.

— Давай ешь быстрее, нам ещё тридцать вёрст педали крутить. А дальше только жарче будет, да и пыли за городом больше.

Остатки мяса доели торопливо, понимающе поглядывая друг на друга.

По очереди сходили в кустики, перед тем как я занял место за рулём велосипеда.

Весь оставшийся до аэродрома путь, проехал за сорок минут. Дорога оказалась более гладкой, чем городская мостовая. Не имеющая привычки к раннему вставанию, Людмила, уснула прямо на раме, свесив голову мне на плечо. По приезду, долго любовался на её, совершенно детское, во сне, лицо. Не сдержавшись, разбудил её осторожным поцелуем в губы.

Девчонка только улыбнулась.

— Как от тебя вкусно пахнет специями и чем-то очень приятным, — с восторгом отметила она, не жеманничая, не изображая недотрогу.

Как всегда, я внушил её запах вызывающий симпатию. Не торопя события на личном фронте, весело заметил.

— Нам пора крутить гайки, — показал на большой ангар невдалеке.

— Там, должен быть мой самолёт в разобранном виде.

Аэродром Серафимы, отлично охранялся, так как на нём приземлялись, секретные, широкофюзеляжные самолёты, выполненные на подобие «Ильи Муромца» Сикорского. В настоящее время, в огромнейшем ангаре находился только один мой самолёт, совершенно точная копия немецкого Фоккера Е 1, выпуска прошлого, тысяча девятьсот пятнадцатого, года.

Два парня, «зомби — помощника», командированных вместе с аэропланом, для его сборки и отладки, работали всю ночь. Они как раз крепили последние растяжки на крыльях, смазывали подшипники колёс шасси, когда мы появились в ангаре.

Отпустив ребят, предложил подруге познакомиться с техникой ближе, пока я буду проверять состояние всех крепёжных работ.

Из любопытства, действительно проверил несколько узлов динамометром. Все гайки дублировались шплинтами, во избежание их раскручивания от вибраций.

Покопавшись в механизме, минут десять, предложил спутнице выкатить самолёт на открытый воздух.

— Сразу и облетаем, — предложил Людмиле, призывно улыбаясь и подмигивая.

— Я бы тебя и в Европу взял, но в полёте там каждый килограмм будет иметь значение.

Почти два часа летали, если сказать точнее, порхали, с юной коммунисткой над окрестными полями, лесами и сёлами. Наблюдая за пассажиркой и ощущая её радость, сам заражался этим чувством. Мы легко уместились в самолёте рядом, благо оба были довольно стройными. Подруга уверилась во мне, со всей революционной решительностью. Мы снижались так низко, что едва не задевали рога коров, резво разбегающихся от нас с высоко поднятыми хвостами.

— Надо не забыть, стереть этот момент из памяти всех свидетелей, включая крестьянский скот, — с улыбкой думал я, старательно копируя болотистый рельеф.

— Даже если молоко у коров пропадёт, это может непредсказуемо сказаться на текущих исторических событиях.

Людмила нисколько не боялась так низко летать. Возможно, потому, что не представляла всей опасности столкновения с землёй. Несколько раз, предварительно взмыв повыше к облакам, давал управлять штурвалом самолёта своей новой подруге. Только сейчас, понял причину того, что изнеженная дворянка выберет судьбу командира бронепоезда. Несмотря на её медицинское образование, она беззаветно любила технику.

— При нашем расставании, — не помешает пригасить яркость нынешних воспоминаний, — расчётливо сообразил, как в случае с испуганными коровами.

— Иначе, она может изменить свою историю жизни и не пойти комиссаром на бронепоезд, в следующем году.

Только приземлившись, пассажирка поняла, как устала. Даже приятные события, если ими нагрузят сверх меры, вызовут отторжение и психологическое утомление.

— Пойдём, перекусим в деревне, — предложил я.

— Немного поспим в полдень. Сегодня ведь очень рано встали. Как отдохнём, полетим обратно в город.

— Как раз сегодня, наши товарищи, должны дать мне задание, по перевозке подпольных листовок, — напомнил ей вчерашний разговор на явочной квартире.

— Всё зависит от того, куда нужно лететь, — сделав озабоченное лицо, многозначительно склонил голову на бок.

— В любом случае, перелёт требует долгой подготовки, даже если он сам, будет занимать менее суток. Доверявшая мне соратница, покорно и доброжелательно, улыбнулась.

Мы пообедали варёными яйцами с зелёным луком, салом и парным молоком. Хлеб мы привезли с собою. Хату, где мы перекусили простой крестьянской пищей, нам посоветовал пожилой охранник, ручавшийся за хорошую встречу.

— Народ местный шибко радый, что можно свои товары на месте продавать, не возить их в город к перекупщикам, — разъяснил причины благожелательности местных жителей к беспокойному соседству с аэродромом.

Закатив наш фанерный, импортный «истребитель» в ангар, спокойно уснули в копне сена, которое тут же прятали от дождей, сторожа, нанятые из местных жителей. Отдыхали уже без всякого стеснения, обнявшись как старые любовники. Иначе, просто было трудно устроиться, в той яме, в сене, которую продавили наши тела. Запах подвяленного разнотравья, без всякого вина кружил голову нам обоим. Отчётливо ощущал в подруге, желание более близких отношений. Романтизм ситуации, неумолимо подталкивал к высшей стадии дружбы, — к любви. Как бы то ни было, решил не портить чистую дружбу материальными проявлениями сексуального желания. Решил сохранить это невинное чувство в подруге. Долгое ожидание, слаще, чем скорый подарок. Пусть, все, три последующих года, она вспоминает меня, как счастливую сказку её молодости. Тем самым, увереннее подготовлю нашу будущую встречу и вербовку в свои сознательные помощницы. Уже имею опыт минимального вмешательства в психику спасённых от гибели людей. Такие личности, всегда более творчески импровизируют, решая порученные им задания. Как бы то ни было, рано или поздно, мне всё равно придётся отказываться от практики жёсткого программирования поведения спасаемых от смерти личностей. Я бы и сейчас, не калечил психику спасённых мною солдат, в огромных количествах, поступающих в тайные территории. К сожалению, мои личные цели, форсированного построения, собственной, мощной научной базы, не позволяют благодушествовать.

Размышляя подобным образом, провалялся с Людмилой, в копне душистого сена, более трёх часов. В отличие от прошлых вариантов симуляции сна, даже не переносил своё сознание в чужие тела своих «зомби — помощников». Меня вполне устраивала приятная атмосфера летней деревенской сиесты. С удовольствием отдохнул от вечной суеты и спешки.

Дождался, когда Людмила сама «разбудила» меня.

— Вставай, Василёк, — осторожно и нежно погладила по моим соломенным, выгоревшим на солнце, волосам.

— Ты собирался ехать в Петроград сегодня, — осторожно напомнила, не надеясь, что услышу и пойму её со сна.

Через — чур бодро, для только что проснувшегося, я уверенно поправил подругу, как бы случайно, прижавшуюся ко мне всем телом.

— Не ехать, а лететь надо, — намеренно смешно промаргивался, изображая бодрого и деловитого человека. Она со смехом чмокнула меня в нос.

— Ух ты, какой ты у меня смышлёный да скорый выискался! — и радостно, раскатилась звонким заливистым смехом. Помимо её желания, смех был призывным и чувственным. Даже сама поняла и почувствовала это. Не даром она училась на психо — неврологическом факультете Петербургского университета, вернее, пока ещё учится на четвёртом курсе.

Из любопытства, заглянул в её сознание.

— Слишком сложная и «бурная каша», варится в её голове. Понимает, что нравится мне, чувствует, что очарована мною, но не решается ничего предпринять, так как не ощущает за собой морального права развратить молоденького мальчика, пусть даже и скороспелого вундеркинда. Тут же, смеётся сама над собой, но, тем не менее, не решается предпринять решительных действий.

— Да уж, если бы захотел, наверняка бы её совратил, — думаю в который раз, тем не менее, не решаясь приступить к активным действиям.

— Собственно почему, я не могу попробовать пережить сексуальное приключение, а возвратившись в исходную точку, отменить случившееся? Недолго думая, создаю такую отметку.

— Если раньше, создавал точку отката из опасения провалиться в своих намерениях, то сейчас, — совершенно наоборот, — улыбаюсь открыто, уже не сдерживая себя. Имею чётко оформившееся желание, но заранее желаю стереть его из памяти партнёрши.

Людмила, каким-то шестым чувством, понимает, что ситуация неуловимо изменилась. Во мне она ощущает железную уверенность в своих действиях. Совсем недавно, нечто подобное, она заметила в Екатерингофском парке. С такой же уверенной улыбкой, одними разговорами, я перепугал мужиков, собиравшихся напасть на нас.

Поцеловав её в нос, овеял её рецепторы самым приятным ароматом. Но не тем, что внушал прошлый раз. Сейчас этот запах активизировал её сексуальные фантазии, тем более гормональная накачка её организма уже пошла по привычному, для меня пути. Сначала женские гормоны эстрогенной группы. Затем, окситоцин, стимулирующий симпатию и привязанность.

Девушка непроизвольно застонала, ощущая сильное желание, резко охватившее её. Не говоря и слова, я продолжал, нежно, но уверенно целовать её щёки, плавно опускаясь к шее. Заметил, как покраснели щёки девушки, от резкого прилива крови.

— Тебе плохо стало? — деланно заботливо обеспокоился я, торопливо расстегивая кофточку.

— Видела бы ты, как у тебя шея покраснела, — врал я вдохновенно.

— Тебе, наверное, жарко? — продолжал уверенно снимать с неё кофту. Люда перестала связно соображать, отдавшись во власть страсти охватившей её. Особенно возбуждало то, что мои тонкие детские пальчики так быстро и умело, снимали одежду.

— Тебе, наверное, надо массаж сделать, — тараторил я всякую чепуху.

— Чтобы застоя крови не было, как у меня вчера, — припомнил, как она отхлестала меня по попе.

Девушка даже не улыбнулась, так как в этот момент, её тяжёлая грудь, освободилась, из под нижней рубашки.

— Ух ты! — непроизвольно вырвалось у меня.

— Какая красотища!

— Мне хочется потрогать её губами, — произнёс я очарованно, и сразу приник горячим ртом к левому соску девицы. Уже знал, что у неё не было мужчин, так занята она была революционной борьбой и самообразованием.

— Ну поиграй, — была первая её фраза, с того момента как я начал её целовать.

— Поиграй с ней, — шептала она, прогибаясь всем телом навстречу моим губам и тонким, нежным пальчикам. Я торопливо, вслед её, скрытым от самой себя, желаниям, переходил с одного места на другое. Вскоре, ни один кусочек тела выше пояса не остался не целованным.

Когда я услышал её робкое мысленное желание спустить дамские брюки, резко, сдёрнул их вместе с трусами, до самых щиколоток. Ни единого звука не услышал в ответ на это агрессивное действие. Люда, безраздельно доверилась мне, как недавно в самолёте. Она, каким — то женским инстинктом, твёрдо уяснила и поверила, что от моих действий не может быть никакого вреда. Пожалуй, одень я сейчас петлю, ей на шею, она бы посчитала её благостью.

Не отвлекаясь более на предварительные ласки, осторожно, но уверенно, раздвинул бедра будущего комиссара и вошёл в её девственное тело своим шилоподобным детским половым члеником. Несмотря на детский размер, её неразработанные и чувствительные половые губы явственно ощутили инородное проникновение. Внимательно отслеживая ощущения девушки, лежащей подо мной, управлял своим членом как манипулятором, касаясь самых эрогенных зон внутренних стенок свода влагалища. Когда достиг входа матки, девушка не сдержала крика и после, кричала, уже не переставая. Струйного оргазма, встречаемого в обычной жизни крайне редко, мне удалось добиться очень быстро. Постепенно, увеличивал частоту касаний внутри женского полового органа, а также толщину своего полового члена.

Когда измученная, множественными оргазмами студентка, наконец, вывернулась из-под меня, вся её молочно-белая кожа была покрыта мелкими каплями пота.

— Сегодня вечером, будем принимать ванну вместе, — погладил её по животику, покрытому тоненькими курчавыми волосками.

— Если мне не придётся срочно улететь, чтобы готовить переброску зарубежной посылки, — заранее оговорился, так как должен быть лететь с Николаем Александровичем, на мою свадьбу в Лондон.

— Только ты не говори никому про нас, — как ребёнку, постаралась внушить мне любовница.

— Ты можешь похвастать случайно, что спал со взрослой женщиной, а мне от этого будет очень плохо.

Заглянув в её мысли, понял, как серьёзно она воспринимает свою первую половую связь. Нет, она ни сколько не раскаивалась. Но условности общества того времени, крайне отрицательно относились к подобным разновозрастным отношениям. Впрочем, в нашем времени, в двадцать первом веке, половая связь с ребёнком девяти лет, точно так же преследуется по закону, а в обществе, клеймится как развращение несовершеннолетнего.

Как не дистанцировалась она ото всего буржуазного общества, примкнув к социал-демократам, а затем, к коммунистам, базовые ценности всё же закладывались у неё как дворянки. Как ни странно, сравнительно традиционный секс, оказался мне не менее приятным, чем изощрённый, орально генитальный. Кроме всего прочего, мы затратили гораздо меньше времени, что давало возможность успеть, завершить, все намеченные на сегодня планы.

— Пожалуй, не буду я отменять этот, обоюдно — приятный и невинный секс, — вдруг решаю передумать своё намерение.

Людмила, всё равно не будет трепаться, налево и направо, что совратила малолетку. Кроме того, постараюсь пригасить остроту её впечатлений, чтобы она и не вспоминала обо мне, до определённого момента.

— Поедем, искупаемся, прямо сейчас? — предложил подруге.

— Я весь мокрый и пыльный от сена. Мы, даже не будем одеваться, чтобы не пачкать чистую одежду.

— Полетим сразу на самолёте и выберем самый глухой затон на реке, где никого нет, — уверенно командовал, выскочив и зарода с сеном, легко разворачивая самолёт, в направлении ворот ангара.

Люда со смехом помогла мне.

Решив сильно не рисковать, широко распахнули ворота и, заведя мотор внутри ангара, выкатились своим ходом, почти тот час, поднявшись в воздух. Уже через несколько минут, приземлились на большом безлюдном острове, окружённом многочисленными старицами и болотами.

— Сюда, точно, никто не появится, — показал я на пятачок земли, перед приземлением.

Несмотря на высокую траву, благодаря лёгкости фанерного аэроплана, приземлились удачно, подкатившись к самому обрыву.

Затащив технику в ближайшие кусты ракиты, радостно бросились купаться. Через пятнадцать минут барахтанья в воде, наши чувства, распалённые ласковыми касаниями воды, вновь потребовали удовлетворения. На этот раз, при свете яркого солнца, мы испробовали несколько нестандартных позиций. Торопливо поплескавшись, последний раз, бросились вверх по обрыву, как были, голышом. За время полёта до аэродрома, солнце и набегающий ветер, должны обсушить наши тела.

Совсем не ожидал увидеть около нашего самолёта четыре заросшие бородами, морды. Все бывшие солдаты, что без труда можно было понять по остаткам военной формы на них, были вооружены мосинскими трёхлинейками.

— Ох, девонька, наказать бы тебя надобно, что такого малолеточку портишь, — с издёвкой произнёс, самый широкий в плечах, бородач.

— Раздвигай ноги сама, а то, мы и помочь можем, — навёл он винтовку на Людмилу.

Она беспомощно и затравленно посмотрела на меня. Все мужики засмеялись, заметив этот её молящий о помощи взгляд.

— Видимо они не видели, что мы творили на берегу под обрывом, — удовлетворённо подумал я.

— Вот удивятся, когда я их всех оприходую.

Я, по-детски наивно развёл руки и дрожащим от страха голосом, посоветовал.

— Что же делать то, Людочка, стало быть, раздвигать тебе ноги надо.

— Авось и обойдётся, — нарочито простонародно, почти проскулил я. Мужики дружно заржали, распаляясь всё больше.

Расширившимися от ужаса глазами, Людмила смотрела на меня, не веря своим ушам. Видимо от полной безысходности и страха, она вспомнила мои слова и спросила.

— А что же тебе тётя Сима советовала на такие случаи? Ты же говорил, что у тебя есть её указания для каждого встречного?

Девушка не плакала, не закрывалась от жадных взглядов мужиков. Она продолжала верить в меня, даже в такой безвыходной ситуации.

— Я же тебе и говорю, что надо делать, — чуть заметно сделал нажим, на слове «надо».

Ничего не понимая, Люда, тем не менее, тут же уселась в траву, широко раскинув ноги.

Сделав вид, что испугался, я быстро отбежал от неё, не скрываясь из виду бандитов.

Разумеется, моя голая, тощая, детская фигурка не вызвала никаких опасений у вооружённых мужиков. Все они, кроме одного, самого широкого в кости, побросали винтовки в густую траву. Даже этот, вооружённый, медленно пошёл к молодой девушке, раскинувшей перед ними своё интимное сокровище. Он не обратил внимания на кучку стволов, оставшихся за спиною.

В чрезвычайных условиях, я за секунды, выяснил предысторию их появления здесь. За время переговоров с Людмилой, успел заглянуть в будущее мужиков. Хорошо уяснил, что двоих из них мне нельзя трогать, так как они окажут значительное влияние на чистку партийных рядов тридцать седьмого года. Моментально сориентировавшись, дождался, когда все четверо подойдут к обнажённой Людмиле. Её откровенная поза полностью вышибла последние остатки разума у мужиков, давно не видевших женщин. Впрочем, они нисколько не боялись оставлять позади себя маленького ребёнка с тремя незаряженными винтовками. Три последних патрона, имелись только в магазине винтовки главаря, который никогда не расставался с ней. Уже из за их спин, сделал знак своей подруге, не волноваться. Метнувшись к оружию, схватил одну из винтовок как дубину.

Благо, что я был босиком. Бесшумно ступая по сочной траве, догнал последнего, самого опасного, бородача. Прикладом, как снарядом, снёс полчерепа, единственному вооружённому дезертиру. Страшный хруст, заставил оглянуться остальных. Вид раздробленного черепа их товарища, ввёл мужиков в ступор. Они были опытными бойцами, потому отлично понимали, с какой силой нужно ударить, чтобы снести полголовы тупым прикладом обычной трёхлинейки.

Заманивая возбуждённых самцов на себя, отступил, как бы в испуге от содеянного. Самым глупым оказался только один из троих. Он угрожающе пошёл на меня, широко расставив руки и вытащив огромный штык — нож. Я, наклонившись к убитому мною, взял его винтовку. Но приготовился отмахиваться ею как дубиной, чем успокоил подходящего со штыком мужика. Два его коллеги, застыли на том месте, где застало их убийство главаря. Понятно, что они ожидали последствия разборок своего товарища со мной.

— Возможно, у них нет при себе даже ножа, — подумал я, глядя в их растерянные глаза. По видимому, мой детский незамутнённый сильными эмоциями взгляд, напугал их больше, совершённого убийства. Страшно сознавать, что их товарищ прихлопнут как комар, равнодушно, как бы между прочим. Не сговариваясь, бывшие солдаты, медленно отступали назад в направлении Людмилы, всё ещё растерянно сидевшей с разбросанными ногами.

— Run quicker (Убегай быстрее!) — крикнул я подруге на английском языке.

Только сейчас, она осознала своё положение. Подобрала ноги, принялась стыдливо закрывать руками груди, вместо того чтобы быстрее скрыться.

Дезертир со штыком радостно побежал ко мне, заметив, что я бросил заряженную винтовку, оставшись с обломком той, которою только что разбил голову их заводиле. Он был в трёх шагах и уже вытягивал остриё, на которое собирался насадить меня. Почти отвернувшись от убийцы, кинул тяжёлый железный ствол с затвором, ему в ноги. Удар был настолько сильным, что переломились лучевые кости обеих ног, несущегося ко мне, мужика. Его короткий крик оказался настолько страшным, так резко оборвался от потери сознания раненого, что один из бандитов не стал дожидаться меня, пытаясь торговаться жизнью подружки, так и не успевшей убежать.

Я спокойно перешагнул через бессознательное тело обезноженного дезертира. Один из нападавших, трещал кустами, проламываясь напрямую, не выбирая дороги, лишь бы быстрее скрыться со страшного места.

Оставшийся около моей подруги, дущегубец, приставил ей к горлу самодельный нож, с наборной рукояткой. Он, как будто намеренно, показывал своё нож во всей красе, истерично вопя во всё горло.

— Счас — же твою сучку порешу, если не уберёшься отседова, — смешно окая, орал мне, затравленно бегая глазами по ближайшим кустам. Несмотря на удаляющийся шум убегающего сообщника, он продолжал надеяться на его возвращение. У него просто не было другого выхода. Понимая его положение, сказал просто.

— Если порешишь мою подругу, тебя ждёт не простая смерть от ножа в сердце.

— Ты молить будешь, чтобы быстрее убил тебя и прекратил мучения, которые обещаю, если хоть каплю крови, моей сестры, уронишь, — медленно, чуть не по слогам, проговорил длинную фразу, чтобы до него полностью дошло.

Уселся по-турецки, прямо перед ним, в холодную высокую траву голым задом.

— Богом клянусь, что не трону тебя и пальцем, если отпустишь её прямо сейчас, — трижды перекрестился, глядя на него честными, детскими глазами.

— Аааа… суки! — заорал он. Его злость на весь мир, просто не имела предела.

Он ненавидел всех вокруг, а первого из всех, себя самого.

— Ненавижу. ууу, — завыл он как побитая собака.

«Люди, желающие внушить ужас, тем самым показывают, что они трусы».

Ралф Уолжл Эмерсон (1803–1882).

Я уверен, что он боится, но на что его может подвинуть трусость, вообразить было невозможно.

— Неужели придётся переигрывать момент виртуальной жизни, который я посчитал прожитым удачно? — с обидой подумал, видя дрожащее лезвие пошлого засапожника, около нежной и тонкой шеи, которую я пять минут назад покрывал поцелуями.