После следующего раскрытия занавеса, зрители увидели всё тот же стул с изогнутой спинкой. Только сейчас, на нём лежала скрипка. Переодеваться, на этот раз, не стал. Остался в образе босоногого мальчишки. Для щемящего душу произведения Вивальди, этот наряд посчитал оптимальным. В любом случае, большого выбора концертной одежды, как у Киркорова, у меня не было.

Взяв скрипку, вышел ближе к ресторанному залу и, дождавшись первых звуков рояля, взмахнул смычком, одновременно давая команду закрывать кулисы. Братья, Иван и Егор, поначалу растерявшиеся от неожиданной роскоши заведения, постепенно приходили в себя. Я очень обыденно и спокойно, почти приказал:

— Парни, вы же понимаете, что мою будущую помощь на Николаевском вокзале, желательно отработать сейчас.

— Не говоря уже о том, что роскошный ужин, которым нас угостили, я обещал отработать своим выступлением. Иван, как самый молодой, порывался вставить слово, но заметив, как угрюмо молчит старший, двоюродный брат, только согласно закивал головой. У меня, как у всякого солирующего артиста, собрался солидный штат вспомогательных работников.

Общепризнанно лучшего аккомпаниатора, для меня нашла, самая преданная помощница в Петрограде, бывшая бандитка Серафима. Воистину, от любви до ненависти один шаг. Ещё недавно собиралась мой труп спустить в Неву, а сейчас служит не за страх, а за совесть.

Уже не молодой, вполне солидный преподаватель консерватории, профессор, поначалу наотрез отказался. Даже огромные деньги не мотивировали его играть в кабаке какой-то провинциальной «звезде». Уронить честь классического музыканта до роли лабуха, при публике его наверняка знающей, он не мог себе позволить. Но приглашала сама Серафима Никитична, потому она моментально нашла единственную ниточку, которая вытащила, чуть ли не из постели, творческого преподавателя и человека преданного искусству до глубины души.

Она невинно заметила, что приехавшая из дальней губернии сирота, очень похоже, имеет необыкновенный талант. Смело соврала, о рекомендательном письме с массой самых лестных отзывов. Профессиональный интерес открывателя талантов, не позволил учителю и музыканту усидеть на месте.

Седовласый и благообразный, невысокого роста мужчина, незаметно появился в зале, когда песня из «Генералов песчаных карьеров» уже подходила к концу. Профессиональный композитор, буквально застыл недалеко от входа, прячась за кадками с пальмами.

Буквально слышал в его голове один и тот же вопрос, направленный на меня, звучащий каждый раз, когда музыкант им задавался, немного по другому.

— Странная манера исполнения, — думал Александр Константинович.

— Явно какая-то школа стоит за этим стилем.

— Самоучка не может выработать такие сложные обертоны…

Под конец моего выступления, профи почти догадался.

— Это точно, не совсем русское направление. Не только стилизация музыки не русская, но как будто и слова не совсем русские!?

Тем более, ему казалось любопытно следующее классическое произведение моей программы выступлений. Довольно сложная вещь Антонио Вивальди для скрипки, в которой ему предстояло аккомпанировать на рояле. Постоянно сканировал его мысли, как наиболее грамотного слушателя.

Оказывается, даже по манере брать в руки скрипку, можно судить о уровне преподавателей меня обучавших. Уловил эту его мысль задолго до начала скрипичного концерта, потому постарался оставаться в глубине сцены, где меня было почти не видно.

— С другой стороны, — подумал критически, пока пережидал официантов разносящих заказы.

— Мне же нужно набираться опыта и знаний?!

— Когда ещё можно безболезненно выглядеть глупо, как не в отроческом возрасте, — решительно выдвинулся на общее обозрение. Подстроил скрипку. Время вынужденного простоя, решил провести с пользой.

Поставил гриф скрипки на свой большой палец и долго удерживал её так в вертикальном положении. Играл роль скучающего музыканта, которая ко мне как раз подходила сейчас. Посетители, принимающие свои заказы, поняли моё поведение так как мне того хотелось. Заметил несколько дамских улыбок. Симпатичная молодая женщина, сидящая поблизости, наклонившись к спутнику и указывая глазами на меня, очень тихо произнесла.

— Истинный беспризорник, смотри, как непосредственно делает то, что ему интересно не обращая внимания на окружающих.

Я лениво почесал спину, засунув смычок под рубаху, через ворот. По редким смешкам в зале, понял, что за мной наблюдают не только в ближних рядах столиков, и принимают меня как требуется. Концом струны, почистил ногти рук. Полюбовался своей работой, растопырив пальцы. Притворившись уставшим стоять, снова сел на край сцены, свесив одну босую ногу в зал. Поиграл со скрипкой, балансируя ею на ладони. Заметил, что сейчас за мной наблюдало ещё большее количество зрителей, так как официанты почти завершили перемену блюд.

Так как одна моя босая ступня была рядом, на краю сцены, притворившись заинтересованным, попробовал поставить гриф скрипки на большой палец ноги. Две женщины за ближайшими столиками вскрикнули, когда музыкальный инструмент чуть не упал в зал. Естественно, — нога это более грубый инструмент, чем рука. Но я же профессионал!?

Изображая обиду на такое недоверие ко мне, неверие в мои способности балансировать, деловито завернул концы брюк до колена и лёг на спину. Положив ногу на ногу, вновь установил гриф скрипки на большой палец ноги. С трудом удерживая скрипку вертикально, начал поднимать ногу всё выше и выше. Когда она достигла прямого угла со сценой, раздались первые аплодисменты. Народ успевал перекусить, пока я «развлекался» балансированием. Большая половина зрителей поняла, что моё нарочитое «баловство со скрипкой» заранее продуманный номер. Трудно предположить, что без особой подготовки, можно сделать подобное упражнение.

Номер продолжался дальше. Теперь, я оторвал бёдра от паркета сцены и подперев спину руками, медленно поднял корпус, — скрипка продолжала стоять вертикально на грифе, удерживаемая пальцем ноги. В зале повисла гробовая тишина. Даже звона посуды, больше не было слышно.

Немного обманув физику дальнейших действий, приказал программе реальности, в которой существую, облегчить мой вес. Благодаря этому, легко перешёл в стойку на голове, а затем и отжался от сцены, встав на руки. Скрипкой уже давно управлял мысленно, иногда разрешая ей лёгкие колебательные движения для большей достоверности. Теперь, приняв стойку на руках, как бы потерял равновесие, закачался, и побежал на зрителей, мелко и тревожно перебирая ладошками. Публика ахнула. Кто-то даже истерически закричал.

— Лови его, разобьётся!

Донеслось, как заскрипели отодвигаемые кресла. Где-то упала и разбилась тарелка.

— Значит поверили!?

Добившись у зрителей полной уверенности в своём провале, пошёл совершенно ровно. Более того, остановившись в середине сцены, убрал одну руку. Продолжая стоять на оставшейся руке, свободной рукой развязал кушак и позволил балахону нищего упасть вниз. Медленно перенеся центр тяжести на обнажённую руку, стряхнул остатки армяка. Наконец, опустив ногу, толкнул скрипку вверх. Прыжком, принял нормальное положение, даже успев чуть поклониться, и только после этого ловко поймал инструмент.

Весь зал «фармацевтов», забыв принесённое официантами горячее, дружно отбивал ладони в дико восторженных аплодисментах и почти хором скандировал, — «браво». Только люди, сидящие за столиками богемных артистов, поэтов и писателей, удивлённо смотрели на творящееся в зале небывалое буйство эмоций. Снижение уровня моих выступлений до балаганной акробатики им явно показалось недостойным делом. Перешёптываясь между собой, служители муз единогласно решили, что подобное действо возможно только в угоду низким запросам плебса.

Подойдя к самому краю сцены, извинился перед зрителями.

— Прошу простить за некоторое отклонение от обычного репертуара этого уважаемого заведения, — Подобным простеньким упражнением хотел дать время вам отдохнуть от серьёзного искусства, требующего работы ума и души.

— Сегодня перед вами выступит, — объявил я чрезвычайно торжественно.

— Профессор Петербургской консерватории Александр Константинович Глазунов! — захлопал первым, дав пример остальным.

— В отличии от предыдущей «случайной» пантомимы, следующее произведение займёт только ваши головы.

— Глаза, челюсти и руки остаются в Вашем полном и нераздельном пользовании, можете выпивать и закусывать сколько пожелаете.

— Вот за это спасибо! — деланно благодарно и громко, выкрикнул недавно появившийся господин с козлиной бородкой.

Он явно успел крепко поддать где-то в другом месте, а сюда явился «догонять в неформальной обстановке». Как понял из мыслей метрдотеля, необычный график работы арт-кафе, часто привлекает именно такого рода посетителей. Хозяйка, по неизвестной им причине, строго настрого запретила выгонять перепивших и буйных господ. Никто не понимал, что этим нестандартным решением она привлекла множество любопытных обывателей. В жизни мелкого мещанина нет ничего более интересного, чем быть свидетелем разборок полиции с настоящим буйным пьяницей. Получается, что невинных бузотёров, Серафима специально заманивала, чтобы провоцировать их на громкие скандалы, о которых с радостью напишет вся жёлтая пресса, а гости будут гордо хвастать, что были свидетелями этого непотребства. Кроме полицейских дежуривших поблизости, в самом заведении бывшей содержательницы нелегального борделя, постоянно кантовались пятеро или шестеро лихих ребят из её банды.

Умные, но нищие, литераторы, моментально ставшие завсегдатаями нового заведения, быстро поняли кем являются шикарно одетые господа с криминальными физиономиями. Разумеется, эти подозрительные личности не являлись в ресторан, каждый вечер, как на дежурство. Существовал специальный график, быстро просчитанный постоянными посетителями. Со временем, для хитроумных борзописцев, стала понятной необычайная корректность поведения странных молодчиков. Поначалу, догадливые творческие люди не могли поверить в ту функцию, которую исполняли бандиты. Питерские урки, выполняли работу по охране порядка в ресторане! Именно по причине полной уверенности в своей безопасности, «Жила», так спокойно допускала поддатых фраеров в своё изысканное учреждение.

Люди искусств, столовавшиеся бесплатно, потому ценившие гостеприимство арт — кафе, поделились друг с другом важнейшей информацией. Поняв суть творящегося спектакля, многие лицедеи, — артисты и литераторы, сами устраивали лёгкие скандалы, получая возможность лишний раз засветить свою малоизвестную фамилию в столичной прессе. Ведь кроме полиции, их безопасность гарантировалась преступным миром Питера, что внушало большую уверенность. Таким образом, прорисовался своеобразный необъявленный симбиоз, имеющий одну главную задачу, — прославиться любыми средствами. Артистам, арт-кафе, и полиции нужна реклама о себе. А журналистам, — тоже творческим людям, как воздух необходимы горячие скандальные новости чтобы зарабатывать на их приукрашивании и распространении.

Именно такая, тонкая и хитрая схема, выстроилась в этом новом заведении, благодаря стараниям Серафимы Никитичны Жилиной. В блатном мире, её по прежнему, правда, только за глаза, именовали «Жилой». Как раз ребята «Жилы» заинтересовались моим выступлением. Они сразу сообразили, что внимание к такому странному малолетнему артисту, грозит перерасти в нечто непотребное.

Один из уркаганов, самый молодой и прилично выглядящий, поддержал активность буйного гражданина. При иных обстоятельствах, подвыпивший господин остался бы без внимания, но интересы рекламы требовали его мобилизации.

Ширмачи послали бутылочку креплёного винца, за столик уже подвыпившего господина, а интеллигентный молодчик, встал и поклонился козлобородому.

— Благодарю, уважаемый, — махнул рукой в сторону сцены.

— Каждый, кто нам даёт выпить и закусить стоит нашего спасибо. Конферансье, в этот момент не отвлекал гостей ресторана своей болтовнёй, потому они продолжали разговаривать между собой сами.

— А что они мне скрипкой душу пилят? — довольно громко, как положено изрядно запьяневшему, подхватил гость.

— Всё нутро мне вывернули, а потом предлагают туда выпивку и закуску складывать!?

На это его замечание, одобрительным гулом отозвались ещё несколько столиков. Пьяница оказался неглупым человеком. Сообразив, что скандала может не получиться, подставной посетитель предложил господину с тонко чувствующей натурой, самому заказывать музыку.

— Уважаемый, так ты закажи парню того, чего душа просит, а мы поддержим, — оглянулся на братков, сидящих за столиком. Они громко, нарочито пьяными голосами, дружно закричали.

— Давай, дорогой, запроси такого, чтобы у мальца не было заготовлено.

— Он тут нам понты строит, что случайно скрипочкой играет, на руках гуляет, а сам, наверное, из цирка сбежал. Пусть что-нибудь споёт или сделает чего никто не могёт.

В мой памяти сразу всплыла сцена из фильма «Место встречи изменить нельзя».

— Сыграй мурку, — просили у Шарапова бандиты. Пожалуй и сейчас, чтобы пронять грубые, первобытные и примитивные нравы начала двадцатого века, необходима «Мурка», благо она уже звучит в народе. Немного переиначил текст, согласно текущей реальности. Не дожидаясь формулирования заказа, начал играть вступление на гитаре. На этот раз, не применял старый приём отделения сцены занавесом. Обыденно уселся на стул, предварительно накинув рубаху. Одно это изменение обычного начала выступления, вызвало закономерный интерес публики. Озорную, даже провокационно задиристую игру на гитаре, продолжил совершенно чужим голосом. Заметил, как многие слушатели удивлённо улыбнулись, заслышав низкий с хрипотцой голос. Мурка прошла на ура. Раскланявшись публике, предложил:

— Так как наше заведение всё же артистическое, хотел бы представить вашему вниманию хулиганские песни моего собственного сочинения, — хор одобрительных возгласов перекрыл голос полупьяного инициатора этой, незапланированной, части моего выступления.

— Давно бы так, а то гонишь на скрипке чужую классику…

Определённо, мужичок не так наивен, каким показался поначалу.

Опять пришлось заменять чужие, в этом времени, слова из песен Высоцкого, Розенбаума, Газманова и нескольких других неформалов нашего времени. Такого количества шлягеров будущего, здешнее общество ещё не знало. Даже в родном Кургане, где я начал карьеру попаданца — проходимца, подобной концентрации лучших песен своего времени, не выдавал слушателям. Естественно, что подавляющее количество публики буквально впало в восторг. Простенькие песни отлично воспринимались и здесь. Очень редкие господа сидели с озадаченными лицами. За столиками артистов, завсегдатаи удивлённо переговаривались, видимо выясняя мою историю появления здесь.

Около Глазунова, всё так же сидящего за роялем, стоял невысокий, франтовато одетый господин, оживлённо обменивающийся с музыкантом впечатлениями. Незамедлительно вклинился в мысли этой авторитетной компании. Оказывается, господин с бабочкой, праздновал день рождения. Компания, которая привезла его в ресторан, заранее сняла отдельный кабинет, а он подошёл, лично поздороваться с метром. Сегодня, Константи́н Дми́триевич Бальмо́нт, праздновал своё сорока девятилетие.

Оказывается, творческая публика обсуждала не только меня, но и появление известного поэта. Для начинающих стихоплётов, типа двадцати трёхлетнего Маяковского, встреча с таким матёрым авторитетом очень много значила. Кто-то вспомнил, причину парадного вида литератора. Бумагомараки более низкого уровня, торопливо соображали, каким образом можно быстро организовать подарок имениннику. Маяковский взялся зарифмовать набор поздравлений с сегодняшней датой, — шестнадцатого июня, шестнадцатого года, шестого месяца. Я чуть не рассмеялся, когда понял, что Володя, мысленно старается облагородить цифру шестьсот шестьдесят шесть.

Всю окружающую информацию отсканировал за несколько секунд. Около минуты анализировал её, пока ожидал окончания шквала аплодисментов. Пригасив рукой восторги публики, скромно предложил.

— Наверняка, у собравшихся в нашем уютном зале есть рядом те, кого хотелось бы отметить, поблагодарить, поздравить песней.

— Возможно, вам просто понравилась дама за соседним столиком, — прошелестел лёгкий смешок.

— Предлагаю написать мне записки, через официантов, о ваших пожеланиях, — указал на одного из них, как раз пробегающего рядом со сценой.

— Не могу обещать, что выполню все ваши заявки, но самые интересные и важные непременно исполню. Всё зависит от того, как вы преподнесёте, изложите, свои запросы.

В отличии от публики двадцать первого века, письменных принадлежностей не было ни у кого в зале ресторана. Метрдотель быстро распорядился принести все перья и чернильницы с гербовой бумагой ресторана. Минут на десять — пятнадцать пришлось сделать перерыв, которым ту же воспользовались официанты, для смены блюд и принятия новых заказов. На правах старших, ко мне подошли пятидесяти однолетний композитор Глазунов, и на два года младший, поэт Бальмонт.

— Дорогой юноша, — первым обратился ко мне директор консерватории.

— Ваши музыкальные способности вызывают искреннее восхищение, — неподражаемым жестом петербургского интеллигента, развёл руки.

— Но вместе с тем, видны многочисленные, — раздвинул большой и указательный пальцы.

— Пусть мелкие, промашки и пробелы в образовании.

Я в ответ не сдержался, шкодливо улыбнулся и просительно протянул.

— Возьмите меня к себе… ну пожалуйста…

По удивлённой реакции собеседников, сообразил, что на такой ответ они совершенно не рассчитывали. Уже серьёзнее, почти по деловому, предложил.

— Покорнейше благодарю за совет. Моей главной мечтой было обучение в столице.

— К сожалению, в настоящее время не имею свободного времени и денег, чтобы целиком посвятить себя искусству, — сокрушённо развёл руками.

— Родные и близкие мне люди используют мои скромные таланты для зарабатывания средств на существование. Если я брошу их на долго, они очень много потеряют в финансовом плане. Практически подвёл директора к мысли о заочном обучении, или, хотя — бы о свободном посещении занятий.

Первым сообразил, не участвовавший в беседе, Бальмонт.

— Досточтимый Александр Константинович, ради моего дня рождения, сделайте мне одолжение, — Константин Дмитриевич нарочито покорно склонил голову.

— Примите в вашу консерваторию, труженика Мельпомены на особых условиях, на тех, которые позволят получить молодому человеку необходимое музыкальное образование — хитровато прищурился, улыбаясь.

— Ведь если есть правила, обязательно должны быть и исключения!?

Глазунов, только сейчас сообразил, как ловко его развёл именинник. Громко, иронически хмыкнул, хлопнув себя по коленям.

— Ну, братцы, вы мне буквально мат поставили — шутливо погрозил пальчиком нам обоим.

— Теперь, хочешь — не хочешь, придётся мальчишку обучать на его условиях!? — наклонился вперёд, с подозрением наклонив голову и сощурив глаза.

— А вы случайно не сговорились заранее? Очень уж всё у вас к месту подошло…

Бальмонт даже перекрестился.

— Господь с вами, милый человек. Как же можно такое хитрое дело придумать заранее.

— Слог и построение стиха, этого автора, хоть и выдают в нём изворотливый ум и профессионализм, лично мне он совершенно не близок и даже чужероден.

— Скажу больше, — продолжал он разоблачение поэтической составляющей песен.

— Я вообще не знаю никого в современной русской литературе, чьим бы учеником мог быть уважаемый автор, — повернулся ко мне, изысканно, двумя руками сразу, указал на меня.

Глазунов, уже с половины предложения поняв смысл высказывания собеседника, поднял руку и потрясал ею как нетерпеливый ученик на уроке, услышав вопрос на который он точно знает ответ.

— Воистину, дар слова вам дан Богом, Костенька! — он сам почувствовал некоторую неловкость от несвойственного ему панибратства.

— Вы уж простите меня за такое домашнее обращение, но я всё же старше вас.

— Но самое главное, я люблю вас именно за то, что вы так точно и ёмко владеете словом, — музыкант жестом показал себе за спину.

— Буквально, только — что, до вашего прихода, сам анализировал музыкальный строй его оригинальных песен, — схватил поэта за руку, соскочив со стула.

— Думал практически тоже самое, что вы сейчас так кратко выразили несколькими точным определениями.

Польщенный Бальмонт, деланно смущался, расцветая в душе и торопясь воспользоваться заслуженным вниманием профессора.

— Думаю, что перед нами гениальный ребёнок, наделённый многими дарами сразу, — нарочито задумчиво, медленно, и от того более значительно, продолжал.

— Своего рода, — Леонардо Да — Винчи, наших дней.

— Жаль, что мы не можем испытать его талантов художника, инженера, анатома…, - он горячился сам от развития своей мысли, незаметно и невольно, убыстряя речь.

— Наверняка задатки всех этих талантов имеются и у этого малыша, — вновь обернул свой взгляд ко мне.

— Извините, молодой человек, что назвал вас малышом. Я имел в виду, что для вас ещё всё впереди, а вы так молоды.

— Кстати, не будете так любезны, назвать мне ваш возраст? — небольшую неловкость от такого нескромного, по его мнению, вопроса, перекрыл откровением.

— Лично мне, как раз сегодня, стукнуло сорок девять лет. Любопытно узнать, насколько моложе меня такой талантливый самородок? — радуясь своему ловкому обыгрыванию личного вопроса, весело улыбнулся Глазунову, как бы говоря.

— Смотри, как находчиво могу выходить из щекотливых положений!

Дождавшись завершения небольшой паузы, немного стесняясь, тихо проговорил.

— На сорок.

Слегка глуховатый, от периодической работы с оркестрами, Глазунов не понял.

— Ну как же, батенька, вам может быть сорок лет?

— Где же вы так хорошо могли сохраниться?

Его перебил поэт — именинник.

— Константинович, ты прослушал! — не сдержался Бальмонт.

— Он сказал, — «на сорок»… он моложе меня на сорок лет! — чуть не выкрикнул литератор.

Я давно заметил, что посетители за ближайшими столиками, внимательно прислушивались к эмоциональной беседе двух известнейших особ Петрограда с малолетней звездой сегодняшнего вечера. Потому, последнюю фразу Бальмонта, все желающие, услышали совершенно чётко. Самые нетерпеливые из публики, не дожидаясь окончания разговора, делились друг с другом удивительной новостью. Думаю, не будет удивительным, если завтра к вечеру уже весть Петроград будет знать мой точный возраст.

Взглянув на дальний столик творческой богемы, чётко выделил трёх журналистов, что-то быстро пишущих в свои блокноты. Не иначе и до них уже донеслась весть про мой отроческий возраст. Из чистого любопытства, просканировал окружающее пространство, на предмет мыслей о моей персоне. Чуть не рассмеялся, определив за кадкой с пальмой, самой ближайшей к нам, прячущегося корреспондента. Жаль, что он представляет не самую популярную и читаемую газету, но на этой сплетне, редактор, наверняка попробует отвоевать более высокие позиции в рейтинге.

Главную пищу для разговоров и сплетен я уже создал, теперь нужно не перегнуть палку. Хотя у меня были намерения продолжать удивлять народ своими разнообразными талантами, решил ограничиться музыкально — поэтическими произведениями, в которых уже проявил себя достаточно. Шокировать питерскую публику метанием ножей, гимнастическим упражнениям, или изобразительным талантам посчитал излишним.

Всё остальное время до полуночи, пел под аккомпанемент Глазунова русские народные песни. Классические партии не рисковал исполнять, чтобы не вызвать его излишнее удивление. Даже в некоторых, наиболее сложных моментах привычных песен, делал заведомые ошибки, заметные только профессионалу.

Без пятнадцати двенадцать, когда именитый музыкант собрался ехать домой, вызвался его проводить. Честно признался, что делаю это в знак моего глубокого уважения к намерению принять меня в знаменитую консерваторию, которую он возглавляет. Заодно, незаметно захватил компактную пачку тонких листовок, подготовленных для солдат, ночующих на Николаевском вокзале.

Ровно через пятьдесят пять минут, вернулся в артистический ресторан. Братья — революционеры, очень волновались, из — за успеха задания, порученного им. Только оставшись в бездеятельном одиночестве, к старшему, Егору, пришла здравая мысль, что я мог оказаться ловким жуликом. Уж слишком много обмана и ловкости я проявил за два с небольшим часа своих выступлений. Как любой взрослый человек, молодой кузнец хорошо понимал, что людей превосходящих его в каких-либо качествах, благоразумнее опасаться, чем безоговорочно доверять. Только сродный брат, Иван, необычайно веселился, слушая выступления Маяковского и подошедшего недавно, Игоря Северянина. Распевная манера читать свои стихи Северянина, в миру Игоря Лотарёва, подкупала многих слушателей. Иван буквально запомнил несколько полюбившихся строк:

Когда подъехал я, как раз заканчивал читать свои стихи, Владимир Маяковский.

Шестнадцатилетний Иван буквально пищал от восторга, когда я подошёл к нашему столику.

— Жаль, что тебя не было! — даже не вспомнил о задании отца, которое я должен был выполнить.

Стукнул меня по плечу и тут же обнял от переполненности чувств.

— Спасибо Васёк, что притащил нас сюда, — тряс он мою руку, обхватив её двумя своими ладонями.

Егор, внимательно и с видимым облегчением смотрел на моё возвращение.

— Передал стрелочнику Макарычу?! — задал он главный вопрос мучащий его.

Улыбнувшись наивно, спокойно ответил.

— Извини, не решился искать по всему вокзалу неизвестного мне мужика. — не давая вставить слово, так же спокойно продолжал отчёт.

— У вас хоть ужин был для передачи ему, а что я скажу?

— Ну для чего бы он мне понадобился в первом часу ночи?

— Ну как я объясню полицмейстерам, почему я его ищу?

— Так ты не передал листовки!? — испуганно вскрикнул младший, недавно восторгавшийся мной, кузен.

— Батя расстроится, — упавшей интонацией, моментально севшего голоса, прокомментировал он нашу общую неудачу.

— Ты листовки, хоть не выкинул? — зло и энергично спросил он очень тихо.

Я показал пустые ладони, молчаливо улыбаясь.

Иван ещё больше разозлился от моей пантомимы, тогда как старший кузен начал понимать, что не всё так плохо, раз я вернулся и улыбаюсь.

В том, что меня нельзя считать дураком, Егор был уверен давно. Он сразу успокоился, поняв, что дело уладилось каким-то иным способом. Только успокоившись, наконец вспомнил, что я предлагал самостоятельно раздать листовки по вагонам, прямо в руки новобранцев.

— Всё таки раздал через окна столыпинских вагонов. — полуутвердительно спросил он меня слегка улыбаясь.

Всё так же молча, с улыбкой, приподнял плечи, чуть склонил голову.

— А как же иначе.

— Ежели я чего пообещаю, разобьюсь, но сделаю.

Шёпотом рассказал все подробности передачи листовок. Парней особенно насмешил мой разговор с солдатами всех вагонов в которые я забрасывал прокламации. Рассказал, как я просил назвать точное количество людей в вагоне, и отсчитав пять запасных, передавал им прямо в руки. Велел обязательно хранить листовки как можно дольше, и утром, дать прочитать написанное, тем, кто умеет. Когда в одном вагоне, шустрый малоросец посетовал на недостаток бумаги для самокруток, пришлось рационализировать моё дело. Сбегал на вокзал и скупил всё старые газеты у лотошников за полцены. После этого, во все вагоны, закинул бумаги для курева. Услышав все мои приключения, уже старший, крепко пожал мне руку.

— Спасибо браток. Чувствовал, что ты парень надёжный, но ты ещё и хитрый, а главное, в доску свой, — он многозначительно посмотрел на сродного брата.

— Обязательно его нужно познакомить с дядей Колей. Родной сын Фёдора Евгеньевича Собинова вздрогнул. Его новое имя им запрещено произносить при посторонних, потому он с непониманием посмотрел на Егора. Их отец и дядя скрывался на нелегальном положении под чужим паспортом.

Кстати, под своим псевдонимом, как Ленин и Сталин, он войдёт в истории СССР, возглавив Петроградское ГубЧК, а позднее наркомом РСФСР и членом Президиума ЦИК СССР. Именно с ним, решил меня познакомить его племянник, не дожидаясь обычной проверки.

— Ваньша, кончай гулять, пора домой, — наставительно сказал Егор.

— По дороге поговорим, как быстрее привлечь Василька к нашим делам.

Повернулся ко мне.

— Ты долго здесь собрался развлекаться, нам же ещё… — его прервали подошедшие к нашему столику, недавно выступавшие поэты.

Маяковский представил Северянина.

— Василь, — указал на своего коллегу, — Игорь не верит, что ты сам сочиняешь и поёшь чудесные песни.

— Спой ему что-нибудь из своего, — пьяно хлопнул в ладони.

— Кстати, познакомьтесь, — подождал, пока мы пожали друг другу руки.

— Ты, Василиск, пропустил чудесные, новые стихи Игорёши. Как истинный поэт и словоблудец, Володя коверкал моё имя, согласно своим ощущениям моей личности.

Не минуты не ломаясь, утвердительно кивнул друзьям — поэтам.

— Сейчас, повторю под гитару. Смотрю, что прежняя публика ушла, появились новые.

— Какую посоветуешь, Владимир? — спросил Маяковского.

— Ты же все слышал с самого начала.

Как и ожидал, ему запомнилась песня из кинофильма «Генералы песчаных карьеров».

На этот раз, с изменением контингента слушателей, зал воспринял песню более эмоционально. Даже за столиком артистической богемы, поэты, привыкшие терзать чужие чувства, откровенно вытирали глаза. Вполне возможно сказался общий градус возлияний, явно поднявшийся после полуночи.

Прямо на сцену, забрались двое новеньких. Игорь Северянин представил своего хорошего знакомого, буквально сегодня прибывшего в Петроград. Борис Николаевич Бугаев был вызван из Швейцарии в Россию «для проверки своего отношения к воинской повинности» и кружным путём через Францию, Англию, Норвегию и Швецию прибыл в Россию. Жена, Анна Алексеевна Тургенева, за ним не последовала.

Все эти сведения, горделиво вывалил на меня новый знакомый.

Странный господин, знакомством с которым гордился Северянин, мне был совершенно не знаком. Быстро отправил запрос в базу интернет, благо теперь, вся информация из сети хранилась автономно, на моих собственных серверах. Ответ пришёл незамедлительно, — Андрей Белый, — один из ведущих деятелей русского символизма и модернизма в целом. Сейчас ему тридцать пять лет. Через восемнадцать лет скончается в Москве.

Очень жалко, что я не фанат поэзии серебряного века. Исключительно из уважения к его творчеству, пообещал спеть одну из моих, прозвучавших ранее, песен. Ребята, с которым пришёл, смотрели на меня уже нетерпеливо и осуждающе.

— Ещё пять минут, — просительно посмотрел на Егора.

— Я затребую самую быструю бричку у хозяина, вмиг домчит.

Управляющий, уже знающий степень благорасположенности ко мне хозяйки, без колебаний выделил самую лучшую лошадь и ловкого кучера. По собственной инициативе, приказал погрузить нам в повозку корзины с дефицитными продуктами. Пока слуги и официанты выполняли распоряжение руководства, последний, на сегодняшний вечер раз, вышел на публику.

Перед завершающей песней, прямо со сцены, я высказал благодарность всему персоналу этого замечательного ресторана и зрителям. Низко поклонился за теплый приём и пообещал непременно навещать своих новых друзей ещё не раз. Уверен, что журналисты обязательно растиражируют это обращение, что привлечёт новых посетителей. Всё, что зарабатывает хозяйка этого ресторана, в итоге, принадлежит мне. Серафима бросилась вкладывать все средства так рьяно, благодаря моей подсказке о грядущей денежной реформе, которая неизбежна в феврале будущего года после первой буржуазной революции. Именно её финансовая поддержка позволила мне субсидировать военную операцию на русско-германском фронте. Хотя весь золотой запас царской семьи, благодаря дружбе с Николаем вторым, лежит на моих счетах в Швейцарии, использовать его предполагаю только в крайнем случае.

Не дожидаясь окончания аплодисментов, буквально бегом выскочил из зала ресторана. Ребята, ожидающие в бричке, даже испугались. Решили, что за мной гонятся. На самом деле, я прочитал тревожные мысли отца младшего из братьев, будущего наркома СССР. Отлично зная сегодняшнее важное партийное поручение, он серьёзно беспокоился. Специально проходя мимо своего дома, увидел в окнах свет и сразу понял, что парней ещё нет. Рискуя попасть в руки царской охранки, спрятался за голубятней, откуда можно легко убежать огородами, в случае появления полиции.

Каждый раз, отправляя пацанов на это задание он очень боялся, что они попадутся. Сейчас, прячась в темноте сараев, Николай Павлович Комаров, бывший Фёдор Евгеньевич Собинов, буквально материл себя за свою доверчивость. Уже трижды, сын и племянник, ходили на подобные дела под надзором взрослого руководителя. Сегодняшняя передача прокламаций была второй, полностью самостоятельной.

— Слишком рано, дал им полную свободу, — корил он себя, вздрагивая от волнения.

— Постеснялся гонять партийцев по ерунде, чтобы не подумали, что заставляю охранять собственного сына больше чем других.

Именно эти мысли Комарова я слышал, когда колёса нашей брички загремели на тихой рабочей улице. Нагруженные корзинами, мы подкатили прямо к крыльцу покосившегося, вросшего в землю, насыпного домика. В полной темноте, с большой осторожностью, занесли корзины во двор. Парни переговаривались шёпотом, чтобы не разбудить соседей, или не дать любопытным ушам понять, кто в такое время разъезжает на извозчиках.

Отец сразу узнал голос сына и моментально понял, что всё прошло благополучно. Более того, по едва сдерживаемой радости в родном голосе, понял, что задание выполнено отлично. Довольный басок племянника, совершенно успокоил родителя. Старшему из парней, он доверял гораздо больше. Совершенно неожиданной оказалась третья фигура, небольшой девушки, мелькнувшей в свете неверной луны. Поначалу, собравшийся было уходить, осторожный нелегал отважился зайти и узнать подробности. Тем более, даже на расстоянии пятнадцати метров, запах ресторанных копчёностей перебивал вонь голубинного навоза.

Я чуть не рассмеялся, слушая его мысленные соображения. Оказывается, околоточный полицмейстер был давно подкуплен революционерами. Именно поэтому, дядя Коля, не боялся неожиданной облавы. Единственно, чего опасался, так только «хвоста», который могли привести за собой молодые помощники. Дождавшись, когда ребята затащили тяжёлые корзины с провизией, осторожный нелегал, осторожно обошёл округу, внимательно вслушиваясь в лай собак.

Буквально через пятнадцать минут, он осторожно, условленным образом, постучался в двери родной хаты.