7

Представитель ООН

Невысокий мужчина с длинными руками сутулясь прошел с только что приземлившегося самолета «Аэрофлота» в специальное помещение московского аэропорта. Он открыл дипломатический паспорт и протянул его дежурному офицеру. Паспорт был на имя Михаила Поткина.

— ООН? — вежливо спросил офицер.

Поткин кивнул.

Офицер сравнил фото с оригиналом напротив: вытянутая, лысеющая голова, крупный нос и большие губы, маленькие уши, плотно прижатые к голове, — все сходилось. Черные, чуть удлиненные глаза невозможно было перепутать. Он поставил штамп в паспорте и вернул его. Кожаный чемодан, портфель и сверток осматривать не стал.

— Машина ждет вас, — сообщил он Поткину.

— Мне необходимо позвонить.

— Конечно. — Офицер открыл дверь смежной комнаты, там на столе стоял телефон.

— Это личный разговор, — подчеркнул Поткин.

— Да-да. — Офицер вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.

Поткин промокнул пот на лбу.

— Алло, — послышалось в трубке.

— Я т-только что прибыл, — сказал Поткин.

— Добро пожаловать домой. Как чувствует себя ваша жена? — спросил Алексей Бреснович.

— Хорошо.

— А ваши дочери?

— Тоже хорошо.

— Ну и отлично. Вы надолго к нам?

— Планирую завтра вернуться.

— Значит, встреча очень важная? Во сколько она начнется?

— Машина ждет, — нетерпеливо ответил Поткин.

— Понимаю. Я сегодня вечером устраиваю прием. Приходите, как освободитесь. В любое время. Постарайтесь с письмом поскорее закончить.

— Спасибо.

— Посылку привезли?

— Да.

— Хорошо. Жду вас вечером.

Поткин услышал, как на другом конце повесили трубку. В гости ему идти не хотелось, не нравилось ему и то, что Коснов прислал за ним свою машину. Его всегда тревожили такие неожиданные вызовы в Москву. Поткин прошел за водителем к машине. Было не совсем ясно, о каком письме говорил Бреснович.

Капитан Михаил Поткин, начальник подразделения контрразведки, отвечающего за США, в могущественном Третьем управлении полковника Коснова, устроился на заднем сидение, и черный «ЗИМ» помчался к Москве. Он открыл портфель и начал рассматривать сообщения. Необходимо было сосредоточиться. Предстояла исключительно важная встреча. Он знал, что его будут спрашивать и переспрашивать, бесконечно уточнять детали, изучать выводы. Такие встречи давались ему тяжело. Когда Поткин нервничал, он начинал заикаться, и от этого еще больше терялся. Он был практик, а не чиновник. Он мог организовать и провести операцию, но не всегда умел объяснить, что и почему делает. Он давал хорошие результаты и считал, что этого достаточно.

Важно было сосредоточиться, но мысли все время возвращались к Коснову и Бресновичу. Поткин отказывался признать, что они враждовали, а он оказался между ними. Коснов — его непосредственный начальник, благосклонный диктатор, всепонимающий тиран. Бреснович — покровитель и благодетель. Именно Бреснович спас его после провала в Венгрии. Бреснович, его влиятельный кремлевский друг, будущий член ЦК, устроил его к Коснову. И вот теперь эти двое сцепились, а Поткин между ними.

«А все из-за этого проклятого дела», — подумал он, открывая первую папку. Курьер доставил ее около восьми недель назад. В этом деле настораживало буквально все.

Он перечитал сообщение, открывавшее «Серию Пять». Это был просто запрос о последних кадровых перемещениях в ЦРУ. Поткин подчеркнул в личной беседе с курьером, что его наблюдатели фиксировали агентов, входящих в штаб-квартиру ЦРУ в Вашингтоне. Поткин чувствовал, что на основании этой информации можно сделать вывод о новых назначениях. Его наблюдатели хорошо знали постоянных сотрудников в лицо, поэтому всех незнакомых можно было смело считать возможными оперативниками. У Поткина были источники информации и внутри штаб-квартиры ЦРУ, он не скрывал этого. Но использовать их для такой неотложной работы было рискованно, а ставить их под угрозу он не хотел. Москва план одобрила, и Поткин начал собирать информацию.

Поткин перелистал сообщения. Все шло хорошо до середины сентября, когда до них дошли первые слухи о разногласиях Хрущева с ЦК. Поткин получил сообщение, в котором отмечались слабые места в созданной им системе, просили присылать более точную информацию. Сообщения Поткина касались только тридцати процентов перемещений в ЦРУ, а центр настаивал на девяноста процентах. Раньше подобные задачи никогда не ставились. Даже в особо важных случаях запрашивали информацию не больше чем о шестидесяти процентах. Поткин связался с Москвой для подтверждения.

«Процент нас не интересует, — заявили ему. — Нам нужны сведения о всех назначениях в ЦРУ, это касается агентов, которые за последние четыре месяца посещали Штаты. Другие отделы займутся остальными направлениями. Вы отвечаете за Штаты. Проценты здесь не помогут. Мы должны точно вычислить, кого они могут прислать на замену Полякову».

Поткин протестовал. Такую информацию можно было добыть, только поставив под угрозу всех его агентов. Он потратил годы на их подготовку. Даже если им это и удалось бы, он сомневался, что можно было собрать всю информацию.

«Под угрозу, так под угрозу. Сделать все, чтобы добыть информацию», — последовал приказ из Центра. Водитель посигналил. Сотни девочек в облегающих гимнастических костюмах строились в колонны вдоль дороги. Поткин подумал о дочерях. Живи он в Москве, и они были бы сегодня среди этих девочек. Гимнастика пошла бы им на пользу. В Нью-Йорке они слишком мало двигались.

Он прочел сообщение от 20 сентября. Прибыл еще один курьер, требуя собрать по армейскому ЦРЦ такую же информацию, как он собирал по ЦРУ. И опять Поткин напрямую связался с Москвой протестуя. Он отметил, что три бара и рестораны по соседству со штабом ЦРЦ и подготовительный центр в Форте Халаберд на окраине Балтимора охвачены его сетью. Его люди знают в лицо большинство курсантов, которые прошли там подготовку за последние пять лет, но не имеют информации относительно их назначения.

«Почему нет?» — спросили его.

«П-потому ч-что н-никто никогда не запрашивал такую информацию», — рассердился он.

«Теперь запрашиваем», — прозвучало в ответ.

Поткин заметил, что ему не хватит людей, чтобы прорабатывать ЦРУ и ЦРЦ так тщательно. А где люди? Заняты другими операциями. «Отзовите», — последовал приказ.

Поткин подчеркивал, что у него всего два надежных агента в самом Форте Халаберд. Один из них двойной агент, капитан из информационного отдела. Другой — рядовой, которого готовили в агенты ЦРЦ. Не говоря уже о риске, доказывал Поткин, надежды на получение такой информации не было.

«Воспользуйтесь этими агентами», — приказали ему.

И хотя задание казалось вначале невыполнимым, Поткин добыл требуемую информацию. Сейчас его беспокоила легкость, с которой он получил ее. Слишком уж гладко все прошло. Секретные документы сами шли в руки. Непонятно, куда смотрела охрана.

Он отложил в сторону копии докладов по ЦРЦ и ЦРУ.

«Слишком просто, — подумал он. — Подозрительно просто».

Не то, чтобы его люди просто входили и брали нужные материалы. Нет. Они с огромным риском проникали в отделы, куда им не было доступа. Их могли схватить в любой момент, но не схватили. Может, просто повезло? Может, они опытнее, чем считал Поткин? Или что-то другое? Поткин переправил материалы в Москву. Коснов остался доволен.

Спустя два дня прибыл еще один курьер. Он поздравил Поткина и сообщил, что часть операции «Серия Пять», связанная с ФБР, передается ему. Поткин пытался сопротивляться. Он никогда не работал с ФБР, этим занимался Радман.

«Полковник недоволен работой Радмана, теперь это направление переходит к вам», — последовал ответ.

Поткин перечитал сообщение, которое он послал Коснову. Он предупреждал, что времени очень мало, и, скорее всего, информацию придется покупать у третьих стран.

«Делайте все, что нужно», — прозвучало в ответ.

Он объяснил, что это будет стоить очень дорого и что расплачиваться придется долларами.

«Делайте все, что нужно».

Поткин достал расписки, просмотрел их. Результаты тестов на способности к изучению иностранных языков агентов ФБР, работающих в США, обошлись в 435 850 долларов, которые осели в одиннадцати странах Восточной Европы и Ближнего Востока. Поткин проанализировал материал и отобрал тех, кто мог выучить русский. Одно плохо, проверить достоверность информации было невозможно. Материалы вместе с расписками отправили в Москву. Коснов разделял сомнения Поткина, но поблагодарил за информацию — теперь хотя бы было от чего оттолкнуться. Поткин вздохнул с облегчением. Худшее осталось позади. С начала операции «Серия Пять» прошло четыре недели.

Поткин перечитал самое возмутительное сообщение из Центра. Коснов поздравил его с успехом в ФБР и потребовал аналогичной информации по ОМР, ОВР, комитетов по расследованиям Конгресса, следовательского отдела Генерального Прокурора, группы промышленного шпионажа, журналистов, служащих телевидения и радио, короче всех, кто мог бы оказаться с секретным поручением в России.

Поткин раскраснелся, вытер платком лоб и стал просматривать записи разговора с Косновым. Поткин настаивал, что задание неосуществимо. С его возможностями нечего было и надеяться на получение подобной информации. Ему обещали и людей и денег. Он продолжал настаивать, что задание невыполнимо, предложил компромисс. Попытаться вычислить искомую личность по результатам тестирования на способности к изучению иностранных языков. Этот метод полностью оправдался в случае с ФБР. Прибыла валюта. К работе привлекли агентов, которые были законсервированы уже по 10–15 лет, Поткин и не подозревал о них.

Итак, когда 1 800 000 долларов были потрачены, Коснов получил информацию. Но Центр не спешил выразить благодарность, удовольствие или неудовольствие. Поткин прождал три дня, затем его вызвали в Москву.

Машина Коснова медленно продвигалась по боковым улочкам. Поткин сложил все материалы назад в портфель, кроме отчетов по ОМР и ОВР. Он считал, что именно эти материалы представляют наибольший интерес. Попробовал прочитать их, но не смог сосредоточиться.

Поткин не понимал, о каком расследовании шла речь. Собранные им материалы касались только известных агентов, а сколько еще было законсервировано! Коснов был достаточно опытен, чтобы понять, что всю агентурную сеть они, конечно, не охватили. Почему это вдруг стало так важно знать, кто заменит Полякова, настолько важно, что не посчитались ни с риском, ни с расходами. Какое отношение операция «Серия Пять» имела к вражде Бресновича и Коснова? О каком письме говорил Бреснович? Что может произойти на предстоящей встрече?

«Плохо, очень плохо, когда вызывают так срочно», — подумал Поткин, убирая в портфель последние отчеты. Он посмотрел на толпы счастливых людей, шагающих к Красной площади. Дочери тоже очень любят парады. Надо бы привезти их сюда, пусть посмотрят.

Народу прибавилось. Вдоль тротуаров стояли рабочие, спортсмены, солдаты, женщины и дети, многие были в национальных костюмах республик Советского Союза. До Третьего Управления оставалось не более пяти минут. Поткин достал из кармана записку жены:

ВАЖНО:

КВАРТИРА:

1. Отдать Анино зимнее пальто (в коробке под ее кроватью) в Фонд военных вдов.

2. Привезти дневник Сони (спрятан в днище птичьей клетки — не читать).

3. Проверить, починено ли окно на кухне.

4. Опустить и закрепить жалюзи перед отъездом.

5. Перед уходом выключить свет в цокольном этаже, а в прихожей — оставить.

6. Запереть и проверить дверь.

ПОРУЧЕНИЯ:

1. Навестить тещу.

2. Навестить родителей Зоры (если позволит время).

3. Позвонить Петрову, сказать, что Соня не забыла его, хоть и не пишет.

4. Позвонить Илье Манилову (внук генерала Грудина) и объяснить, что в Аниной школе не преподают точных наук, а она хочет стать летчиком.

ПОКУПКИ:

1. Купить икры (побольше).

2. Водку не покупать.

Внезапно машина остановилась. Поткин посмотрел по сторонам. Дальше улица была запружена демонстрантами. Рядом стоял милиционер. Водитель переговорил с ним и обернулся к Поткину.

— Извините, но дальше движение перекрыто, — объяснил он. — Боюсь, вам придется пройтись. Здесь уже рядом.

— П-порядок, — невозмутимо ответил Поткин. Он взял портфель и посылку для Бресновича, водитель открыл дверь.

— Боюсь, вы опоздаете, — извиняясь, произнес водитель.

Поткин пожал плечами, посмотрел на радостные лица вокруг, опустил голову и молча пошел.

Коснов тоже не обращал внимания на праздник. Он смотрел в окно, стоя спиной к остальным в комнате для совещаний. Окно выходило на Красную площадь. Ноябрьский ветер уже доносил холодное дыхание долгой русской зимы, но многотысячные колонны москвичей двигались так, будто наступала весна. Коснову не было нужды смотреть на них. Все это он уже видел не раз. Все праздники были похожи один на другой. Ряды марширующих солдат, военная техника, ракеты, бесконечные колонны трудящихся с плакатами — «Да здравствует Коммунистическая партия и ее основатель — Ленин», «Слава советскому народу — строителю коммунизма». Ничего не менялось.

Но одно изменение все же случилось. На трибуне Мавзолея среди руководителей партии и правительства не было Хрущева. Коснов бросил взгляд на руководителей страны, на космонавтов: полковник Комаров, врач Егоров, ученый Феоктистов. Они облетели Землю в одном космическом корабле. В любой другой день это было бы событием номер один, но сегодня это отошло на второй план. Весь мир разглядывал тех, кто стоял рядом с космонавтами: Леонида Ильича Брежнева, нового Первого секретаря ЦК КПСС, и Алексея Николаевича Косыгина, нового премьер-министра.

Зазвонил личный телефон Коснова. Он снял трубку. Ему сообщили о разговоре Поткина с Бресновичем. Коснов оглядел собравшихся. Лейтенант Гродин сидел слева от него. Он был зятем Бресновича. Они с Поткиным отправятся в стан Бресновича. Им известно о письме. Гродин, несомненно, уже рассказал тестю. Капитаны Майоров и Мирский сидели друг против друга. Эти скорее из окружения Косыгина. Коснов не знал, насколько они посвящены в дело, как и полковник Таргин и лейтенант Булов. Они были людьми Брежнева. Майор Маслин пока поддерживал Хрущева, но это скоро пройдет.

Зазвонил внутренний телефон. Гродин поднял трубку.

— Капитан Поткин поднимается, — сообщил он остальным.

— Прошу извинить за опоздание. — Поткин остановился в дверях, затем подошел к столу и сел на указанное место. Он положил руки на портфель и посмотрел прямо перед собой. От напряжения его лицо покрылось испариной.

— Капитан Поткин, — начал Коснов.

Поткин вздрогнул, расправил плечи и повернулся к Коснову. Его лицо ничего не выражало.

— Благодарю вас и ваше подразделение. Вы добились поразительных результатов. Мы просили невозможного, и вы почти справились.

Поткин замер. Почему «почти»? Он не понимал.

— Если бы остальные работали так же плодотворно, у нас была бы отличная организация.

Поткин убрал руки с портфеля и натянуто улыбнулся. Пронесло!..

— Мы внимательно изучили ваши отчеты. У нас, естественно, появились вопросы. Поэтому мы и вызвали вас, — продолжал Коснов.

Поткин кивнул.

— Начнем с ЦРУ. Согласно вашему сообщению за последние шесть недель было всего десять новых назначений. Часть из них представляет интерес. Как вы пришли к такому выводу?

Поткин с облегчением вздохнул.

— Обычно инструктаж занимает до двух недель. Чаще всего в пределах недели.

— Вы уверены? — спросил Коснов.

— До сих пор, во всяком случае, всегда было так.

— И эти десять случаев тоже заняли около двух недель? — поинтересовался офицер, которого Поткин видел впервые.

— В-все меньше недели, и все получили назначения в различные отделения спецслужб.

— Все, кроме одного, — вставил Коснов. — Некто Лиман Смит.

Он заглянул в папку.

— Согласно вашему сообщению мистер Смит получил назначение в Каир в качестве архитектора-консультанта на строительстве жилого объекта. Верно?

Поткин быстро перелистал свое сообщение, нашел нужные страницы.

— В-верно.

— Однако до Каира он не доехал, — заявил Гродин.

Поткин насторожился.

— Вместо этого, — продолжил незнакомый Поткину офицер, — в тот день, когда мистера Лимана Смита ждали в Каире, некий мистер Теодор Уэббер прибыл в Будапешт в качестве промышленного консультанта. Мы получили его фотографию.

Офицер бросил ее через стол Поткину.

— Он удивительно похож на Лимана Смита.

Поткин сравнил фото Уэббера с фотографией Смита, которая была у него в материалах.

«Несомненно, одно лицо. Уэббер? Смит? — мучительно вспоминал Поткин, роясь в бумагах. — Смит?»

Память что-то подсказывала, но что? Он почувствовал, что взгляды всех присутствующих устремились к нему.

— Когда Уэббер прибыл в Будапешт? — не заикаясь спросил Поткин. В исключительно важных случаях он переставал заикаться.

— 12 сентября, — отозвался офицер.

— А когда его ждали в Каире по моим данным?

— 12 сентября.

Поткин продолжал искать. Наконец он нашел нужные бумаги.

— Вот мое сообщение: «Прибывает между 12 и 20 сентября».

Его оппонент заглянул в свои материалы.

— А у меня указано 12 сентября.

— У вас полный текст или его изложение? — поинтересовался Поткин.

— Изложение, — ответил офицер. — Но это не имеет значения. Пусть даже между 12 и 20 сентября. Появился-то он в Будапеште, а не в Каире.

Поткин облегченно вздохнул.

— Он завез торт.

— Что?

— Он завез торт, — повторил Поткин, — обычный ванильный торт, украшенный красными цукатами. На день рождения мистера Уильяма Новака. Его мать дружна с директором ЦРУ, она испекла торт для сына. В последнюю минуту мистера Смита попросили завезти торт по пути в Каир, и он согласился. А из Будапешта он отправился в Каир. Можете проверить — сейчас он в Египте.

— Почему нас не поставили в известность?

— П-потому что он прибыл в Каир 18 сентября, в указанный срок.

— А вы не допускаете мысли, что он доставил в Венгрию какую-либо информацию? Ее легко было спрятать в торт.

— Передо мной стояла задача выяснить, куда и когда он отправляется. Мне не поручали выяснять, что он будет делать попутно.

— Ясно, — прервал его Коснов. — Забудем торт. Сколько оперативников вы охватили в процентном отношении?

— Около восьмидесяти пяти процентов. Остальных прорабатываем.

— Неплохо, неплохо, — одобрил Коснов. — А вам удалось добыть информацию по уволенным и отставникам? Вряд ли мы найдем среди них то, что нам нужно, но лишняя информация не помешает.

За неделю до вылета Поткина в Москву, Коснов затребовал информацию по агентам, которые были уволены, в отпуске или в отставке. Предстояло выяснить только имена, остальная информация могла подождать.

— Вот список отставников и уволенных, — Поткин достал из портфеля несколько копий и раздал их присутствующим. Список включал сто тридцать три фамилии. Решили прежде всего заняться теми, кто оставил службу после смерти Полякова. Таких оказалось пятьдесят девять. Сорок вторым в списке шел Роун, Чарльз Эванс, ВМС (ОМР), капитан-лейтенант, уволен 10 октября 1964 года.

Полковник Коснов ушел с приема ровно в девять. Поткин остался. Всю первую часть вечера он провел в поисках Бресновича. Наконец он решил отдать посылку зятю Бресновича, лейтенанту Гродину. Поткин едва притронулся к угощению, но выпил две рюмки водки. Ни Брежнева, ни Косыгина он не встретил, хотя их ждали. Скорее всего, они совсем не приезжали, а может, уже уехали. Микояна он видел, а Суслова — нет. Говорили, Суслов болен. Но можно ли этому верить? Отсутствовали еще несколько высокопоставленных лиц. Хрущев, например. Естественно, китайцы. Поткин вдруг подумал о жене и девочках. Как они там? Бородатый кубинец с сигарой прижал его к стене и с жутким акцентом говорил что-то на ломаном русском языке. Поткин увидел, как Гродин жестом зовет его. Он поднялся за ним по мраморной лестнице в библиотеку. Это была теплая, отделанная деревом комната с камином из резного камня, в котором горели дрова. Бреснович стоял у письменного стола, изучая содержание посылки. Это была небольшая картина, написанная маслом. Бреснович с трудом сдерживал восторг.

— Превосходно, правда? — произнес он.

— Да.

— Идите сюда, ближе. Вам же не видно.

Поткин повиновался. Он разглядывал картину без особого восторга. Он не любил искусства, не понимал его. На балете он просто засыпал.

— А теперь что скажете?

— Очень красиво.

— Больше чем красиво. Это одна из лучших его картин, она великолепна. Согласны?

— Да.

— Вы знали, что в посылке? — спросил Бреснович.

— Нет.

— А что вы подумали?

— Ничего, просто посылка.

Бреснович сиял от удовольствия, разглядывая очередное приобретение. Он явно дразнил Поткина.

— Просто посылка?

— Да.

— Но раму вы, наверное, чувствовали? Думали, что там?

— Я перевез столько посылок, что давно перестал об этом думать. Сейчас — произведение искусства, в другой раз — что-нибудь противоположное.

Бреснович рассмеялся.

— Вы, товарищ Поткин, молодец. Я бы на вашем месте не удержался, заглянул. Я, знаете ли, просто не выношу мысли, что что-то происходит без моего ведома.

Он положил картину на стол и подвел Поткина к большому кожаному креслу перед камином, сам сел напротив. Наклонившись к Поткину, он спросил:

— Как по-вашему, кто из них одержит верх?

— Что?

— Кто одержит верх? Брежнев или Косыгин?

— П-понятия не имею.

— Ну, ну, товарищ Поткин, — настаивал Бреснович, — вы же наверняка это обсуждали с кем-нибудь, с женой, например.

— Нет, ни с кем.

Бреснович отрепетировано нахмурился.

— Товарищ Поткин, сейчас 1964 год. Ленина и Сталина нет в живых. С Берией покончено. У нас больше нет диктатора. Мы теперь мощная, процветающая, цивилизованная страна. Наша сила всегда была в умении приспособиться — и к лучшему, и к худшему. Товарищ Суслов — убежденный сталинист. К нему прислушиваются. Мы не согласны с ним, но это не причина, чтобы убрать его. Страной управляет Центральный Комитет. Много человек с разными мнениями. Это нормально. Но со всеми мнениями приходится считаться. Товарищу Хрущеву этот урок дорого обошелся.

— Но я п-правда не думал об этом.

— Думали, думали, как каждый россиянин, европеец, американец, азиат, как сами Брежнев и Косыгин. Мы никого не вводим в заблуждение. Не надо быть диалектиком, чтобы понять: править может только один человек, при любом строе, будь то коммунизм, капитализм или монархия. История доказывает это однозначно. Сейчас мы стараемся угадать, кто это будет. Прямо общенародное увлечение. Я думаю — Суслов, а вы, Гродин?

— Думаю — Косыгин.

Бреснович, казалось, удивился. Он обратился к Поткину:

— А вы, товарищ Поткин, как считаете?

— Н-никак. Поверьте, я не думал об этом. У меня нет мнения на этот счет.

— Бросьте! Вы же русский! Речь идет о вашей стране, о вашем будущем. — Голос Бресновича звучал сурово. — Вы же член партии.

— Я р-работал. Думать было некогда.

— Именно то, чем вы занимались, может серьезно повлиять на обстановку в Кремле.

— Н-не понимаю.

— Как по-вашему, что затевает Коснов? Что стоит за «Серией Пять»?

— М-мне бы не хотелось говорить об этом.

— Придется, дорогой мой, потому вы и здесь. Спрашиваю еще раз: что, по-вашему, стоит за «Серией Пять»? Почему полковник Коснов занялся этим?

Это было уже ближе к компетенции Поткина. Он успокоился.

— Думаю, это может быть очень ценная информация.

— Каким образом?

— Полная информация об агентах противника и их действиях облегчит работу контрразведки.

— Так, по-вашему, полковник Коснов старается облегчить работу контрразведки?

— Полагаю, да.

— Полагаете?

— Я не знаю всех тонкостей. Делаю только то, что поручают.

Бреснович снисходительно улыбнулся.

— Товарищ Поткин, ваш отдел потратил за последние два месяца тринадцать миллионов рублей. Не важно, откуда мне известно об этом. Главное — известно, и не от моего зятя. Мне все равно, верите вы или нет. Вам не кажется, что тринадцать миллионов — несколько многовато для облегчения работы контрразведки?

Поткин молчал.

Бреснович откинулся на спинку кресла.

— Что вы знаете о письме?

— К-каком письме?

Бреснович и Гродин переглянулись.

— Что, по-вашему, ищет Коснов?

— 3-замену Полякову.

— А почему это так важно? — Бреснович наклонился к Поткину. — Почему это должно обойтись только вашему отделу в тринадцать миллионов рублей?

— Н-не знаю.

— Создается впечатление, что это дело для Коснова важнее всех других.

Поткин задумался.

— Кажется, да.

— Вам известно, чем Поляков занимался в Москве?

— Нет.

— Он привез письмо от англичан. У нас есть все основания полагать, что оно предназначалось какому-то высокопоставленному лицу, возможно из ЦК.

— Что за письмо?

— Мы полагаем, соглашение.

— Не понимаю.

— По крайней мере четыре группировки боролись за то, чтобы снять Хрущева с должности и занять его место. Каждая из них старалась заручиться поддержкой Кремля и ЦК. Союзников соблазняли чем могли, шли на любой риск, иногда по-глупому. Все, что делалось, можно толковать по-разному, кое-что даже как предательство.

Бреснович встал, пересек комнату, взял со стола графин и вернулся на место.

— Одна из групп, очевидно, искала поддержку у прозападной части правительства. По-видимому, они о чем-то договорились с Западом, причем письменно.

— Письмо? — не удержался Поткин.

— Так точно! — Бреснович налил себе водки. — Письмо доказывало существование договора. Материальное свидетельство обеспечило бы поддержку. Мы точно не знаем, что было в письме, но это была гарантия.

Поткин задумчиво покачал головой.

— Впервые слышу, — заверил он Бресновича, обдумывая услышанное. — Значит, полковник Коснов охотится за тем, у кого письмо?

— Очевидно, так? — Бреснович с удовольствием потягивал водку. — Но, товарищ Поткин, письмо не дошло до адресата.

— Ч-что?

— Полякова задержали прежде, чем он успел доставить письмо, Коснов задержал.

— А где же письмо?

— А вы как думаете?

— У полковника Коснова? — предположил Поткин.

— Вот именно. Мы уверены, письмо у него, но он не знает, кому оно предназначено. Поэтому и затеяли операцию «Серия Пять». Коснов надеется, что новый агент выведет его на виновника или виновников.

Гродин протянул Поткину рюмку водки.

— Товарищ Поткин, — жестко начал Бреснович, — я должен опередить Коснова. И вы мне поможете.

— Н-но я работаю на полковника Коснова.

— Дорогой мой, официально, конечно, вы правы. Но это дело политическое. Неужели вы серьезно верите, что «Серия Пять» просто текущая операция? Письмо у Коснова, но оно — простая бумажка, пока не найдет получателя. Какой из четырех групп оно предназначено? Если он выяснит, эти люди будут у него в руках. Вот цель Коснова… и моей группы тоже. В борьбе против Хрущева нам удалось остаться в стороне. Если мы сейчас сумеем получить дополнительные голоса, мы станем самой мощной силой в стране.

— В-вы ставите меня в очень трудное положение! — На лбу у Поткина выступили капельки пота.

— Я помог вам в венгерских событиях, тогда ваше положение было куда тяжелее. Сейчас я прошу вас не об ответной услуге.

— Я готов.

— Вот и отлично. Мы должны узнавать обо всем, что происходит в отделе Коснова раньше него.

— Так и будет.

— Есть еще одна версия, — заметил Гродин, стоявший за креслом Поткина. — Возможно, никакого агента вообще нет.

— Н-не понимаю.

— Товарищ Поткин, вам не приходило в голову, что письмо с самого начала предназначалось Коснову? Что Поляков — его человек?

Поткин забеспокоился.

— Интересная мысль, правда? — Бреснович сиял. — Что, если вся «Серия Пять» задумана, просто чтобы отвести внимание от полковника?

— Не верю, — вырвалось у Поткина.

— Я тоже, — доверительно произнес Бреснович. — И тем не менее, возможно, если задуманное не удастся, нам придется доказывать именно это. Письмо-то у Коснова.

Разбойник быстро шагал по улице Сан-Франциско. Он зашел в бар и сел за столик рядом с крошечной сценой. Лили Лейден уже допевал песенку «Плохая погода». Пять небольших прожекторов высвечивали завитые щипцами длинные светлые локоны, сильно накрашенные глаза с наклеенными ресницами, румяна и толстый слой броской помады. Ярко-красное шелковое вечернее платье облегало фигуру, оставляя открытыми плечи.

Разбойник передал записку в артистическую. Вскоре Лили Лейден подсел к нему.

— Тебя ждут в Нью-Йорке, — сказал Разбойник.

— Когда? — прозвучал резкий хрипловатый голос.

— Сейчас. Я подожду.

Лили вернулся в артистическую, снял парик, смыл грим, переоделся и десять минут спустя уже шагал по улице рядом с Разбойником.

 

8

Кукольник

Профессор антропологии Мартин Бьюли бодро вошел в кабинет.

— Господа, господа, — начал он, подходя к письменному столу, заваленному бумагами. — Рад видеть вас. Пожалуйста, извините за задержку. Я ждал вас только утром. Но я не против ночных гостей. Нет-нет. Чем скорее мы приступим, тем лучше. Время — золото.

Он повернулся к книжной полке и начал торопливо снимать и складывать на стол толстые книги. Кукольник был чуть выше 180 см. Роун решил, что ему лет пятьдесят семь-пятьдесят восемь. У него было удлиненное лицо с тонким вздернутым носом и круглыми, как у совы, глазами; красивые черные волосы, разделенные посередине пробором, были гладко зачесаны, и только челка закрывала большой морщинистый лоб.

Профессор Бьюли деловито уселся за заваленный книгами стол, нашел среди них две папки, стопку бумаги, заточил карандаш, поправил манжеты, посмотрел на Ханиса и произнес:

— Разденьтесь, сэр.

Профессор внимательно со всех сторон осмотрел Ханиса, который стоял в одних трусах. Затем подошел к столу и сделал несколько записей, вернулся к Ханису и занялся его черепом и кистями рук. Еще раз подошел к столу и продолжил записи.

— Вы ведь выращивали пшеницу?

— Я? Когда? — удивился Ханис.

Профессор открыл одну из папок.

— Вы провели полтора года на ферме, и еще вы говорите немного по-русски.

— Да я в жизни ни на какой ферме не был. А по-русски я говорю свободно.

— Конечно, все считают, что свободно владеют языками, — снисходительно сказал Бьюли и откинулся на спинку кресла.

— Ну, я-то точно. Я в России пять лет прожил.

— Ну-ну! Не будем преувеличивать. В России вы вообще не были.

— Я прожил там пять лет, — повторил Ханис.

Профессор заглянул в папку.

— Позвольте узнать, когда именно?

— С 1935 до 1937 и с 1937 до 1940.

Профессор начал читать вслух.

— В 1935 году вам было семь лет и вы ходили в третий класс. Слава Богу, закончили его. В 1940 году вам было двенадцать и вы закончили грамматическую школу.

— Какого черта! В 1940 году я с другими охотился за Берией. Я вообще не кончал грамматическую школу.

— Вы хотите сказать, что у меня неправильные сведения? — холодно спросил Бьюли.

— Профессор, — перебил его Роун, — по-моему, вы читаете обо мне.

— Исключено. Я читаю о мистере Невью.

— Так это я.

Кукольник отодвинул папки и с беспокойством посмотрел на них обоих. Он вдруг начал быстро моргать и дергать носом.

— Странно, — он был явно обескуражен своей ошибкой, — очень странно!

Когда Кукольник, закончив осмотр Ханиса, велел ему сбрить бороду, Ханис пришел в ярость.

Теперь перед профессором в трусах стоял Роун. Не переставая говорить, Кукольник изучал его череп, уши и нос.

— Вы что-нибудь знаете об археологии и антропологии, мистер Невью?

— Только из «Нэшнл Джиогрэфик».

— Много лет назад я участвовал в одной-двух экспедициях для них. Настырная публика. Пожалуйста, откройте рот.

Профессор осмотрел с помощью стоматологического зеркальца и зонда зубы Роуна.

— Я предпочитаю Фонд Тиллинджера. Слышали про такой?

Роун молча кивнул головой, поскольку пальцы профессора ощупывали его зубы и мешали говорить.

— Как известно, это филантропическая организация со штаб-квартирой в Нью-Йорке. У вас всего две пломбы. Прапрадед Тиллинджера сколотил свое состояние на марганце, по-моему.

Бьюли записал что-то и начал осматривать мышцы шеи и плеч Роуна.

— Ну и, как многие в те времена, основал благотворительный фонд. Фонд специализировался на антропологии, иногда — архитектуре.

Он осмотрел спину Роуна.

— Сейчас фондом распоряжаются праправнуки, братья Тиллинджеры. Преданы делу, настоящие джентльмены. Организуют по пять экспедиций в год. Будете в Нью-Йорке — загляните к ним. Думаю, вам понравится. Будьте добры, поднимите руки вверх, теперь опустите. Медленно и плавно, как чайка.

Роун подчинился.

Затем ему пришлось принять несколько разных положений. Бьюли опять занялся его мышцами, на этот раз — ног.

— У меня здесь есть кое-какая литература, — сказал он Роуну.

— По какому вопросу?

— По Фонду Тиллинджера. Вы должны обязательно прочитать. Я настаиваю. Ознакомьтесь с фактами. Нагнитесь, пожалуйста.

Бьюли осмотрел ступни и лодыжки Роуна, попросил его присесть на корточки, затем встать на колени, изучил его локти и пальцы на ногах, одобрительно кивнул и вернулся за стол. Вдруг что-то вспомнил, опять подошел к Роуну и попросил опустить трусы. То, что профессор увидел, огорчило его. Он вернулся за стол.

— Независимо от того, какое место мы выберем, помните, обрезание вам делал врач-еврей. Вы были совсем маленьким, когда ездили с родителями в Киев. Там простудились. Врач, к которому обратились ваши родители, был еврей. Он быстро вас вылечил и предложил сделать вам в гигиенических целях обрезание. Ваши родители были малограмотными людьми, плохо разбирались в этом. Они согласились, считая, что большой разницы нет. Понимаю, все это звучит не очень убедительно, но до сих пор всегда срабатывало.

— Значит, мы едем в Россию? — поинтересовался Роун.

— Конечно, а вы разве сомневались? Можете одеться.

Пока Роун одевался, Бьюли делал записи и проверял что-то по справочникам. Роун сел. Бьюли продолжал писать. Закончив, он откинулся на спинку кресла, сложил ладони и прижал их к губам. Подумал немного, подошел к карте мира.

— Вы знаете, где Грузия?

— Да.

— Первые впечатления — самые яркие. Думаю, мы сделаем вас родом из Грузии. Пока это только набросок, подробности разработаем потом. Грузины почти все крупные. Вы подходите. Мускулатура вполне сойдет за крестьянскую. Над произношением придется поработать, конечно. — Профессор протянул Роуну несколько листков. — Мне бы хотелось, чтобы вот этим вы занялись немедленно. Запишите для себя. Прежде всего отрастите волосы, бакенбарды и сзади на шее. Не пользуйтесь никакими маслами. Только вода. Да, еще одно: пробор делайте посередине.

Бьюли подошел к шкафу, вынул несколько фотографий, протянул их Роуну.

— Это типичные деревенские грузины. Вот эти с севера, а эти — с юга. Вы, скорее всего, будете с юга. Точнее скажу, когда подберем вашего «партнера».

— А расчески? — спросил Роун.

— Дойдем и до расчесок, — отозвался несколько раздраженно Бьюли. — Пока подойдет редкая металлическая. А как только получим, дадим вам русские. Для начала сгодятся простые металлические. Не выдергивайте волосы из носа — пусть отрастут, и в ушах — тоже. Теперь зубы. Прекратите чистить зубы щеткой и пастой. Только пальцем и соленой водой. Для вас это даже полезнее. Если уж без щетки никак, так и быть, но лучше не надо.

Роун старательно записывал.

— Эти две пломбы придется сменить. Там, откуда вы будете родом, зубы не лечат, а выдергивают. От этого мы вас, так и быть, избавим, но придется выяснить, чем они там сверлят и пломбируют. Я не очень быстро?

— Я успеваю.

— Теперь прививки. Здесь две возможности. Времени, конечно, мало, но можно пересадить кожу. В спешке хорошо не сделать. Если будут присматриваться — поймут.

— А второй путь?

— Шрамы. Быстрее и менее болезненно. Ожоги тоже неплохо. Можно не только прививки прикрыть, но и выдать за военные раны. Правда, для вашей дальнейшей работы это не очень хорошо. Когда вернетесь, придется делать пластическую операцию. Сожалею. Необходимо больше времени, но его нет. Думаю, в вашем случае ожоги — лучший вариант.

— Делайте все, что надо.

— Благодарю вас. Теперь ногти. Не знаю точно, чем их стригут там. Выясню и достану для вас.

Профессор взял с полки толстую тетрадь и стал листать ее. Он нашел нужную страницу и протянул Роуну.

— Ваша диета. Начинайте немедленно. Сначала будет трудно, в неделю всего восемь фунтов мяса. Почувствуете слабость — отдохните. Витамины исключить. Их легко обнаружить в организме. Никакого алкоголя. Мы достанем для вас русскую водку и грузинские вина; подождите неделю. Отвыкайте пить воду. Перейдите пока на пиво или молоко.

Найдите грязь — начните орудовать лопатой, будет полезно. Начните с получаса в день, через неделю доведите до часа. С руками надо что-то делать — кожа очень нежная. Каратэ занимались?

— Да.

— Займитесь укреплением рук. Используйте упражнения с ведром песка. Наполните ведро на две трети песком и на треть грязью. Можно использовать бейсбольную биту, надо, чтобы руки огрубели и появились мозоли. Позже я приготовлю раствор, который поможет сделать грубой кожу на коленях и пальцах ног. Для начала хватит?

— Вполне, — улыбнулся Роун.

— Вы первый раз работаете легально?

— За пределами страны — да.

— Тогда я должен кое-что объяснить. Вам обоим. — Он посмотрел на Ханиса. — Сколько бы раз вам не пришлось работать в таких условиях, помните то, что я вам сейчас скажу. Мы сделали все, чтобы подготовить вам надежную легенду, но чудес не ждите. У меня две задачи: акклиматизировать вас и свести к минимуму возможность прокола. Если вас арестуют, могут принять за русского, но это маловероятно. Внимательный осмотр сразу покажет, что вы и не грузин, и не русский. Скорее всего, сразу вычислят откуда вы. Помните об этом, и еще одно не забывайте: тщательный осмотр требует времени, а время, потраченное на вас, позволит вашим помощникам уйти. Не спешите умирать. В провинции проблем не будет. Москва — другое дело.

Кукольник откашлялся и посмотрел Роуну в глаза.

— Я говорю это, чтобы вы не переоценивали моих возможностей. Моя главная задача — доставить вас в Москву из Грузии без приключений.

 

9

Эректор

В тот день в Чикаго шел сильный дождь. Роун остановился у витрины магазина. Наверху дугой изогнулись золотые буквы названия: «М.Берри и Сын». Ниже шли ровной строчкой два слова: «Увлечения — модели». Роун вошел. Девушка за прилавком, словно сошедшая с картины Боттичелли, грустными глазами посмотрела на Роуна.

— Мне нужен мистер Берри.

— Вы водитель? — Голос девушки звучал мягко и нерешительно.

— Насколько мне известно, нет.

— Из команды?

— Прохожий, — пошутил Роун.

Девушка юмора не оценила.

— Я знакомый старого друга мистера Берри. У меня к нему поручение.

Девушка колебалась. Быстрым движением головы она откинула с лица длинные золотистые волосы.

— Он внизу на автодроме. Вторая дверь налево, — избегая смотреть на Роуна, сказала она. Явно волнуясь, дотянулась до каталога и стала листать его.

Лестница вела вниз в переход, соединяющий два здания. Роун прошел по переходу и попал в большую длинную комнату, по трем сторонам которой стояли складные стулья. В середине комнаты, протянувшись почти на двенадцать метров, расположился миниатюрный автодром. Модель «феррари 250» 1964 года выпуска длиной около сорока сантиметров двигалась по одной из восьми дорожек. Сразу за «феррари 250» шел «лотус 30». Две модели сделали поворот у самых ног Роуна и понеслись по прямой.

Роун взглядом нашел пульт управления. За ним стоял изможденный мужчина с красным лицом, больше похожий на ирландского полицейского, чем на человека по имени Берри. В каждой руке он держал по пульту, ничего не замечая вокруг. Не заметил он и гостя. «Лотус» начал догонять «феррари». Роун осторожно двинулся к Берри.

— Мистер Берри! — окликнул он.

— Собственной персоной, — прозвучал ответ с явным ирландским акцентом. Берри по-прежнему не отрывал глаз от моделей.

— Фонд Тиллинджера организует экспедицию, — сообщил ему Роун.

Берри перестал давить на кнопки. Модели остановились и Берри наконец посмотрел на Роуна.

— Нам нужен Эректор.

— Значит, Эректор?

— Мой племянник много читает. Думаю, ему надо поработать физически.

— Какой литературой увлекается юноша?

— Предпочитает поэзию. «Разбойник» — его любимое стихотворение.

Берри озабоченно смотрел на Роуна.

— Вы не считаете, что ему еще рано читать такие вещи?

— Мы все рано или поздно вырастаем из самокатов. Иногда они ломаются, — ответил Роун.

— А из чего мы не вырастаем?

— Кукол, например, можно делать в любом возрасте.

— Да? И где же этому можно научиться?

— В Миннеаполисе.

Берри медленно сжимал пальцы, как пианист перед концертом.

— Ну и как, ваш мастер сделал что-нибудь стоящее?

— Только что закончил проститутку.

Берри наклонился, поднял один из пультов, подержал его в руке и вдруг резко нажал на пуск. «Феррари» рванул с места и затем замер.

— А сколько вы предполагали дать за этот самый Эректор? — Берри вопросительно посмотрел на Роуна.

— Сто двадцать пять тысяч, с вами или без вас. Достаньте то, что им нужно, и получите еще столько же, может быть, больше.

Берри хмуро изучал свои руки.

— Когда надо?

— Я возьму с собой.

Берри дотянулся до стены и нажал кнопку внутренней связи.

— Би Эй, подготовьте все. Человек, о котором я вам говорил, здесь.

Затем Берри и Роун поднялись в просторную современную мастерскую, расположенную над магазином.

— Посмотрите внимательно, я тут кое-что сделал.

Роун смотрел почти час. Мастерство Берри поразило его. Он увидел немыслимые подслушивающие и фотографические устройства, всевозможные отмычки. Роун уже встречал часть из них раньше, но некоторые видел впервые.

Два изобретения произвели на него особенно сильное впечатление. Первое представляло собой крошечный квадратик прозрачной липкой пленки, обработанной радиоактивными изотопами. Его можно было легко приклеить сзади на плечо, похлопывая ничего не подозревающего человека. Подаваемый сигнал можно было уловить с расстояния до 140 метров.

Второе изобретение предназначалось для пишущих машинок. Берри показал Роуну что-то похожее на тонкую металлическую сетку, которая помещалась под рычаги клавиатуры внутри машинки. Сетка представляла собой набор электрических микроконтактов. Каждый контакт располагался строго под определенной клавишей. Берри показал устройство в действии. Он поместил его под клавиатуру электрической пишущей машинки фирмы IBM, а соединительные провода от него вывел через гнездо питания машинки и подключил шнуром ко второй машинке в другом конце мастерской. Он объяснил, что это контрольная машинка, которая будет принимать сигналы. Берри поместил аналогичную сетку под клавиатуру контрольной машинки и сказал, что устройство в первой машинке имеет передающий блок, а во второй — принимающий, и что это устройство может быть использовано в механических машинках, но тогда передача сигналов осуществляется с помощью миниатюрного радиопередатчика, а принимающая машинка может быть расположена в соседней комнате, подвале, в доме поблизости или даже, после небольшой доработки, в припаркованном недалеко автомобиле. При нажатии клавиши на первой машинке соответствующий рычаг размыкает микроконтакт и приводит в действие ту же клавишу на принимающей машинке.

Берри печатал на первой машинке, а Роун читал его текст на второй: «Устройство придумано и разработано Би Эй».

— Кто это — Би Эй? — поинтересовался Роун.

— Сейчас увидите. Все это сделано Би Эй. Разбирается в таких делах лучше меня. Пойдемте, представлю вас.

Берри открыл дверь, Роун вошел в соседнюю комнату. Девушка из магазина сидела, сложив руки на коленях. На ней были черные лосины.

— Би Эй, моя дочь, — объявил Берри. — Разрешите представить.

— Мы уже встречались, — кивнул Роун.

— Как я уже сказал, все здесь сделала Би Эй.

— Вы просто волшебница! — невольно вырвалось у Роуна.

— Би Эй займет мое место.

Эти слова озадачили Роуна.

— Руки у меня уже не те, — продолжал Эректор. — Посмотрите — ревматизм. Становлюсь бесполезным для вашего дела. Но я научил Би Эй всему, что знаю сам.

— У меня приказ вернуться с вами.

— Тогда вы вернетесь с бесполезной гориллой, — огрызнулся Берри. Он повернулся к Би Эй: — Покажи ему фокус.

— Нет необходимости, — возразил было Роун, но Би Эй уже уселась на стол, сбросив тапочки. Лосины оставляли открытыми тонкие длинные пальцы ног. Берри бросил на пол рядом со столом шнурок. Би Эй подняла его ногой и несколько раз завязала и развязала узел пальцами ног.

— Она и под водой это может, — по-деловому, без хвастовства сообщил Берри.

— Но вернусь я с вами, — настойчиво повторил Роун.

Берри подал знак рукой. Би Эй выкатила на середину комнаты оконную раму со стеклами и закрепила ее на полу. Она застегнула на талии пояс с инструментами, встала на стул, ухватилась за перекладину под потолком, и повиснув на руках, стала продвигаться по направлению к раме. Приблизившись к ней, она повисла на одной руке, а другой вытащила из пояса стеклорез и присоску. Перехватив их пальцами ног, она опять повисла на обеих руках на перекладине. Левой ногой она с силой прижала присоску к оконному стеклу. Крепко зажав стеклорез пальцами правой ноги, она искусно вырезала стекло из нижней части рамы. Закончив, Би Эй осторожно попробовала вынуть стекло на присоске. Оно легко отделилось, оставив квадратный проем размером метр на метр. Би Эй освободила одну руку и осторожно подняла за присоску стекло и положила его на перекладину. Туда же положила и ставший ненужным стеклорез. Затем она начала раскачиваться, набирая размах.

Наконец в то мгновение, когда ее тело было дальше всего от окна, она отпустила руки и точно рассчитанным движением влетела в проем. Роун был бы потрясен не меньше, даже если бы она не приземлилась на ноги.

— Ну как? — коротко спросил Берри.

— Никаких женщин! — отрезал Роун.

— Почему нет, если женщина может то, на что не способен ни один мужчина?

— У меня приказ! — вернуться с вами.

— Ах, приказ? С каких это пор они начали приказывать? Для любителей приказывать есть армия.

— Только вы.

— А теперь послушайте меня, мистер Юный Умник. Ваши друзья — мои должники. Я долго ждал большого дела, знал, что оно придет. Когда у меня отказали руки, я передал весь свой опыт Би Эй. Эти деньги мои. Сколько раз я рисковал шкурой за гроши. Теперь наконец пришли большие деньги. Ставлю на карту мою девочку. Даже если вам удастся найти мне быструю замену, а я в этом очень сомневаюсь, лучше нее никого не будет. Я научил ее всему, хорошо научил. Работает она как мужчина… — Берри помолчал, закусив губу. — Как женщину я подготовил ее ко всему, что ей, возможно, придется делать.

Роун взглянул на Би Эй. Она стояла в профиль к нему у переносного окна. Он заметил высокую упругую грудь, длинные стройные ноги.

— А вы что скажете? — спросил он Би Эй.

Она опустила голову.

— Скажи ему, что ты думаешь, — приказал Берри.

— Я обещала отцу, — тихо заговорила девушка, — что когда придет это большое дело, я выполню его вместо отца. Мне бы хотелось сдержать слово и покончить с этим.

— Давайте заключим пари, — самоуверенно предложил Берри. — Девочка попробует убедить вас последний раз. Если и это не поможет, я отправлюсь с вами.

Берри махнул рукой в сторону нескольких сейфов, выстроившихся у стены.

— Выбирайте, — сказал он Роуну.

Роун выбрал сейф в середине.

— Новые образцы. Девочка их еще не видела.

Берри пересек комнату и вернулся к Роуну с небольшим устройством, на котором было три наборных диска.

— Эта крошка — бомба с часовым механизмом, если вам интересно. Мощности у нее хватит, чтобы разнести любой из них. Сколько времени мы дадим моей девочке. Полчаса? Двадцать минут? Нет, не будем облегчать ей жизнь. Пятнадцать минут. Все.

Берри установил таймер и положил взрывное устройство в сейф, указанный Роуном. Запер его и набрал код.

— Чтобы вы не думали, что мы вас разыгрываем, девочка будет работать одной рукой. Выбирайте, правой или левой.

— Все равно.

Би Эй подняла ящик с инструментами и подошла к сейфу. Роун и Берри отошли в противоположный конец комнаты.

— Здесь безопаснее, если взорвется, — объяснил Берри. — Пострадает только девочка, потеряет руку или обе.

Девушка умело действовала одной рукой.

А почему бы и нет? — вдруг подумал Роун. — Почему нет?

Через полчаса Роун и Би Эй вышли из магазина вместе с пишущей машинкой.

— Как вас зовут? — спросил Роун.

— Би Эй, — смутилась девушка.

— Что значат эти буквы?

— Барбара Арлин.

— Так вот, Барбара… — начал было Роун.

— Арлин, — перебила его девушка. — Мне всегда хотелось, чтобы меня называли Арлин.

Она задумалась.

— Нет, оставим Би Эй.

И только когда они уже летели в Нью-Йорк, Роун вдруг засомневался, что Берри действительно положил в сейф бомбу, а если и положил, то включил ли таймер.

 

10

Фонд Тиллинджера

Роун и Би Эй поднялись по ступенькам здания Фонда Тиллинджера, позвонили и вошли.

— Вы, полагаю, доктор Невью? — произнес изнеженного вида мужчина с длинными волосами, сидевший за столом в стиле Людовика XIV. — А это кто? — он кивнул на девушку.

— Сюрприз, — ответил Роун.

— Отцы-основатели не любят сюрпризов. Здесь никто не любит сюрпризов.

Роун и Би Эй поднялись по мраморной лестнице на второй этаж и вошли в кабинет, красиво отделанный деревом. Уорд и Разбойник, разодетые в двубортные костюмы в полоску, в жилетках с цепочками для ключей, не поверили своим глазам.

— Девушка? — Разбойника затрясло от возмущения. — Ты вернулся с девушкой?

— Она дочь Берри, он научил ее всему, — объяснил Роун, ставя машинку на пол.

— У тебя был приказ вернуться с Берри! — заорал Разбойник.

— У него ревматизм, руки уже не работают.

— А ты что, врач? — рявкнул Уорд.

— Ты привел сюда девушку? — Разбойник распалялся все больше.

— Она бесподобна. Она умеет все, я видел, — защищался Роун.

Разбойник побагровел от злости.

— Ты видел? Да что ты вообще видел в своей жизни? Деловой нашелся!

— Посмотрите ее в деле, — не сдавался Роун.

Разбойник, задыхаясь от ярости, повернулся к Уорду.

— Я тебе с самого начала говорил, выбор неудачный. Правильно в отчете сказано: «Безответственный». Вот и расплата за то, что выбрали лопоухого щенка. Я тебе сколько раз говорил, эти современные умники ни на что не способны!

— Ни на что не способны? — возмутился Роун. — Вам, конечно, по душе средние века. Насмотрелись третьесортных шпионских фильмов сороковых годов. Да я у вас здесь, кроме старья, ничего не видел, эта девушка — единственное исключение.

— Убери его отсюда, убери! — орал Разбойник.

— Подожди в соседней комнате, — приказал Уорд.

У самой двери Роун повернулся к Разбойнику.

— Посмотрите эту машинку. Работа девушки. Поинтересуйтесь, способны ли на что-нибудь подобное ваши помощники?

Роун прождал почти два часа, наконец появился Уорд.

— Ну что, Роун, доволен?

— Нет, зачем было такой шум поднимать?

— В присутствии девушки тем более, да?

— Это не важно.

— А что важно? На флоте бывало и хуже, так ведь? Ты-то в ответ прямо речь держал. А речи готовят заранее.

— Я видел руки Берри и видел, что может девушка. Решил рискнуть и привезти ее сюда. Вы посмотрели ее в деле?

— Посмотрели.

— Ну и как?

— Производит впечатление, но ты поставил нас в сложное положение, Невью. Теперь она знает, кто мы и где мы. И потом, ты же просто навязал ее нам. Поздравляю, ты действовал не только из благотворительных побуждений.

— Не болтай лишнего. Она меня не интересует.

— А я этого и не говорил. Я просто подумал, насколько тебя интересует работа на нас или против нас.

— Ты давай поосторожнее, а то попадешь во фрейдисты.

Роун не заметил движения Уорда, но ощутил удар железного кулака поддых. Боль отозвалась мгновенно во всем теле. Колени подогнулись, он осел и растянулся на полу. Уорд уселся в глубокое мягкое кресло и стал ждать. Он рассчитывал, что Роун очнется быстрее.

— Вставай, — приказал Уорд.

Роун неуверенно поднялся. Уорд достал из кармана складной нож и бросил его Роуну.

— Умники тоже когда-нибудь взрослеют. Говорят, ты на семнадцать лет моложе меня да еще задира. Я, конечно, всем этим дорогим восточным штучкам не обучался. А ты в них, судя по личному делу, ас. Но я тебя отделаю, а может, и убью. Поэтому защищайся.

Роун с отвращением покачал головой и швырнул нож на диван.

— Прямо как в дешевом детективе, — последнее, что успел сказать он. Уорд хотел ударить левой, но Роун увернулся и сам попытался достать его, но не успел. Уорд сбил его с ног сильным ударом в челюсть, а ребром другой руки ударил сзади по шее. Больше Роун ничего не помнил. Первый раз в жизни Чарльза Роуна избили до потери сознания. Когда он пришел в себя, Уорд сидел в том же кресле, разминая пальцы.

— Будешь готов — скажи.

Роун попытался подняться на одно колено. Со второй попытки это ему удалось.

— Думаю, теперь твоя очередь ответить на несколько вопросов, пока мы ждем матч-реванш.

— Ты заработал право спрашивать, — согласился Роун, осторожно опускаясь на диван.

— Что-то тебя гнетет, племянничек, но уж точно не Разбойник. Выкладывай начистоту.

Роуна прорвало.

— Это самая бестолковая и неподготовленная операция. В жизни такого не видел.

— И все?

— А что — мало? Одни участники чего стоят! Проститутка, Разбойник, Кукольник, который не знает, кого осматривать. А этот педик за столом у входа! Сплошь персонажи из комиксов.

— Ну да, поэтому ты сюда девчонку и привез. Хоть как-то исправить состав действующих лиц.

— Нет. Привез я ее потому, что она отлично работает, да и выбрать-то не из чего. Мне показалось, что у меня все же есть определенная свобода действий.

— А кто сказал, что нет?

— Создается впечатление, что в этой странной операции самое главное — экстравагантность, а не интеллект.

— Послушай, племянничек, не знаю, чему там тебя учили про разведку и шпионаж. Я университетов не кончал, но одно знаю точно — здесь нет никаких правил. В лучшем случае, получаешь то, чего меньше всего ждешь. Привыкаешь быть готовым к чему угодно. Твое личное мнение не имеет никакого значения. Здесь играют по другим правилам. Если тоскуешь по порядку, займись математикой. Там, куда мы едем, все вообще перевернуто с ног на голову.

— Я знаю, куда мы едем, не знаю — зачем.

— Придет время, узнаешь, поверь, не торопи события. Если хочешь работать с девушкой, лети вниз и начинай готовиться.

— Значит, вы берете ее?

— Возможно, она подойдет. Проверим.

 

11

Одиннадцать мужчин

Сегодняшний день был для Поткина не из лучших. Все началось еще до завтрака. В дверь настойчиво позвонили. Поткин ожидал телефонного звонка в кабинете на первом этаже своего дома в Нью-Йорке. Прислуга еще спала, поэтому он открыл дверь сам. Принесли большую коробку. Это был новый стереофонический проигрыватель, который он купил дочерям два дня назад. Вначале он был против этой покупки, скорее из-за воспитательных соображений, чем из идейных. Потом сдался, поискал в газетах предложения со скидками и, наконец, нашел дешевую распродажу в Бронксе, где проигрыватели шли за полцены. Когда он с дочерьми нашел этот магазин, оказалось, что в нем торговали работающими некондиционными проигрывателями малоизвестных фирм. Дочерей возмутила прижимистость отца, но на сей раз Поткин не сдавался — этот или никакой. Девочки со слезами согласились.

Если бы Поткин верил в Высшую силу, он бы расценил такой ранний визит как плохое предзнаменование. Когда в половине восьмого девочки проснулись, нераспакованная коробка уже стояла в их комнате. Забыв о завтраке, они бросились к ней, вынули аппарат, поставили любимую пластинку, воткнули вилку в розетку и включили проигрыватель. Кончилось все это плачевно. Вышибло все предохранители, загорелась проводка. По дому пополз дым. Своими силами было явно не справиться. Пришлось вызвать пожарных. Огонь быстро погасили, но дом остался без электричества и отопления, ко всему, затопило подвал.

Почти все утро прислуга наблюдала за работой электриков и слесарей, которые устраняли последствия. Такое пристальное внимание раздражало рабочих, поэтому они работали не так аккуратно, как могли бы: то из мебели что-то падало, то разбивались какие-то безделушки. После ухода прислуга тщательно проверила качество ремонта, а главное, не осталось ли после них подслушивающих устройств. На это ушел весь день.

Поткин скрылся от суматохи в спальне. Он просмотрел собранные ранее материалы, еще раз перечитал окончательный вариант сообщения о потенциальных американских агентах. Поначалу он было вздохнул с облегчением. После почти трехмесячной работы оставалось неизвестным местопребывание всего одиннадцати человек, Однако чем дольше он читал, тем тревожнее становилось. На десять человек все же удалось добыть все данные, включая биографии и фотографии, а на одиннадцатого не было ничего — только имя.

Поткин отлично знал, что в бюрократической системе Америки редко кому удавалось уклониться от регистрации, причем информация о человеке была в целом доступна. От рождения до смерти жизнь каждого американца, чем бы он ни занимался, документально фиксировалась чиновниками города, штата, страны.

Когда Америка дружно осуждала тоталитарные полицейские режимы, Поткин только посмеивался. Нигде в мире не было собрано столько материала на такое количество жителей, как в Америке. В этом свободном мире записывали каждый ваш шаг. Только в телефонных книгах сообщались адреса и телефоны пятой части всех американцев. С женщинами было труднее, потому что они меняли фамилии, выходя замуж. Но разыскать среднестатистического американца и узнать о нем все, что нужно, было просто. Еще проще обстояло дело с государственными служащими.

Собрать сведения о военнослужащих для Поткина было проще простого. Информация о них рано или поздно проходила в налоговой инспекции, картотеке ФБР, страховом Фонде вооруженных сил или Организации ветеранов. Там у Поткина везде работали свои люди. Достаточно было знать имя военнослужащего или ветерана, остальное выяснялось без труда.

Откинувшись на спинку кресла, Поткин задумчиво грыз ластик на конце карандаша. В случае с Роуном получалась осечка. Имя есть, но больше ничего. Невероятно, но нигде никакой информации.

Поткин взял чистый лист и начал составлять новое сообщение Коснову. Но сначала он пошлет копию Бресновичу. Закончив, он вызвал секретаря.

— Напечатайте и отправьте дипломатической почтой сегодня вечером, — приказал он.

Роун сидел за контрольной машинкой в Фонде Тиллинджера и читал сообщение Поткина:

«Капитан-лейтенант Чарльз Роун, ВМС США, ОМР, уволен 10 октября 1964 года.

Имя присутствует только в приказе на увольнение, больше нигде. Ни в приказах о переводах, ни в материалах ветеранских организаций. Личное дело отсутствует. Считаю положение необычным. Создается впечатление, что вся письменная информация о Чарльзе Роуне преднамеренно изъята. Непонятно, почему сохранен приказ об увольнении.

Вывод: Оцениваю Чарльза Роуна как потенциальную кандидатуру. Необходимо тщательное расследование».

 

12

Подготовка

Роуну предстояло съездить еще за двумя агентами, но в драке с Уордом он повредил колено. Сустав распух, и Роун при ходьбе заметно прихрамывал. Вместо него послали Фокусника, того самого длинноволосого парня, который встретил их при входе по приезде из Чикаго.

Первые три дня Роун сидел вместо Фокусника за столом у входа и выполнял роль экскурсовода для тех, кого интересовала выставка южноамериканских саркофагов. Выставка была открыта для посещений с 10 утра до 14.30 дня. Посетителей было немного, а вот грузы поступали непрерывно. Автофургоны один за другим подъезжали к зданию. В них были коробки и ящики самых разных форм и размеров. На всех была отметка «Фонд Тиллинджера — Тасманская экспедиция» и имя получателя. Чаще всего встречались имена профессора Бьюли и доктора Сета.

С 14.30 до 20 часов Роун вместе с Бьюли и лишившимся бороды Ханисом, который прибыл на сутки позже Роуна и Би Эй, размещали грузы в здании. Основную часть складировали в доме позади здания Фонда. Кукольник занял подвал, подпол и кухню. Огромная зала, в два этажа высотой, досталась Эректору. На третьем этаже располагались связь и копировальная техника. Четвертый и пятый этажи заняли жилье и учебные помещения. Брифинги проходили на четвертом этаже. Под столовую отвели соседнюю с залой комнату.

Здание Фонда использовалось только под жилые помещения и офисы. В нем была своя столовая и кухня.

По вечерам Бьюли и Роун работали вместе. Два первых вечера распаковывали продукты из России. Консервы расставляли на полки в соответствии с областями, откуда они поступили. По этому же принципу сортировали и складывали в огромный холодильник привезенные из России свежие овощи и мороженное мясо.

Но что совершенно покорило Роуна, так это образцы питьевой воды из России, которые они распаковали на третий вечер. Бьюли отнесся к ним чрезвычайно серьезно. Привезли всего несколько двадцатипятилитровых бутылей. На каждой висел ярлык с результатами химического анализа. Роун спустился следом за Бьюли в подвал, где расположилась отлично оснащенная лаборатория. В смежном помещении находились алюминиевые цистерны для воды. Несколько часов ушло на их очистку. Было далеко за полночь, когда Бьюли заявил:

— А теперь начнем производство русской питьевой воды.

— Зачем? — поинтересовался Роун.

— А вы как думаете? — ответил вопросом на вопрос профессор.

Роун задумался.

— Наверное, у русской питьевой воды другой состав. В случае ареста анализ покажет, что я пил русскую воду. Нет, неубедительно.

— Частично верно. Вам придется не только пить эту воду, но и умываться ею. В случае ареста, если русские решат провести анализ, он подтвердит, что вы пользовались их водой. Я говорю о вскрытии, естественно…

Но есть и другая причина — питьевая вода в Америке намного чище, чем в других странах. Это ослабило нашу сопротивляемость. Мы почти беззащитны перед плохой водой и загрязненными продуктами. Американцы плохо привыкают к воде в других странах. Это вполне естественно, кое-где вода — почти яд. Она вызывает дизентерию и другие болезни, а это позволяет быстро вычислить американца там, где вода низкого качества. Поэтому, наверное, большая часть человечества предпочитает пить не воду.

Мы начнем поить вас водой из того места, откуда вы по легенде родом. Там она очень плохая. Постепенно ваша сопротивляемость будет расти. Воду будем менять по мере приближения к Москве. Она будет с запада и с востока, с севера и с юга. Когда ваша сопротивляемость станет достаточно высока, переведем вас на московскую воду. Когда привыкаешь к худшему, лучшее переносится легко.

— А почему не наоборот? Почему не начать с воды почище, она ведь все равно хуже нашей, и постепенно ухудшать качество?

— Конечно, это разумнее — если бы было время, но его нет. Думаю, в основном вы справитесь, может быть, пара-другая неприятных дней… Начнем?

Бьюли включил два больших фильтра. Когда набралось около двухсот литров чистой воды, он разлил ее в десять двадцатилитровых канистр.

— Начнем с вас? — Профессор просмотрел бутыли с образцами воды и выбрал две. Он ознакомился с их составом и направился в лабораторию, откуда вернулся с подносом, уставленным химикатами. Строго в соответствии с составом одной бутыли он добавил необходимые химикаты в первую канистру и дождался их полного растворения. Затем налил Роуну большой стакан.

— Конечно, до настоящей далеко, но сработает, — извиняющимся тоном произнес он.

Роун залпом выпил. Вода как вода, никакой разницы.

— А теперь в постель. Больше ничего не пить. Утром будет ясно, какой у вас иммунитет.

Роуну стало ясно уже ночью.

 

13

Посвящение

В 6.30 на следующее утро Роун спустился в столовую, его все еще тошнило. Разбойник, Уорд, Ханис, Би Эй, Ти И, или Фокусник, и профессор Бьюли уже сидели за столом. Вместе с ними за столом сидели еще пятеро незнакомцев. Разбойник быстро представил их: Часовщик Ден, Священник, Гробовщик, Печатник и Ригель. Роуну в его состоянии трудно было запомнить их клички. При виде своего завтрака на тарелке ему стало еще хуже. Одна засохшая рыбка и два корнеплода, ни ножа, ни вилки, ни ложки, ни сока, ни кофе — только сухая рыбка и овощи.

— А теперь, господа, приступим, — начал Бьюли. — Ваш первый домашний завтрак из России. Перед собой вы видите продукты из той части СССР, откуда вы родом. Вода в ваших стаканах, для тех, кому она положена, тоже соответствует местности. Выпейте ее после завтрака. Русские не пьют воду за завтраком. У кого-то из вас пиво, у кого-то вино или молоко. Столовые приборы не у всех. Если у вас есть вилка, возьмите ее в левую руку. Русские едят по-европейски, за исключением областей, которые нас в данное время не интересуют. Итак, делайте, как я.

Кукольник показывал, как едят в разных частях страны. Он показал, как есть, не пользуясь столовыми приборами, взял с тарелки рыбку, откусил голову и проглотил ее. Рыбу он жевал, как ребенок жует жвачку.

До конца завтрака Роун так и не смог заставить себя откусить рыбу второй раз. Затем они перешли в соседнее помещение, где их ждал кофе по-русски. Разбойник встал и поздоровался с каждым. Он объяснил, для чего их всех собрали вместе.

— План предусматривает три фазы: «Подготовка», «Внутренние действия», «Внешние действия». Вы все примете участие в «Подготовке» и «Внутренних действиях», и только часть из вас — во «Внешних». Не потому что кто-то хуже, просто таковы обстоятельства. Вы все классные специалисты, но нам еще надо уточнить план, чтобы определить, какие именно специалисты понадобятся. В целях безопасности никто из вас не будет знать цели операции до самой последней минуты. Знание или незнание этой цели ни в коем случае не означает, что вас выбрали или отвергли.

Затем заговорил Уорд. Он рассказал об оплате. Каждый из присутствующих получит сразу сто двадцать пять тысяч долларов. Те, кто примет участие в операции, получат еще столько же за риск, если выполнят задание. Есть вероятность найти в ходе операции тайник с миллионом долларов. Их разделят между участниками операции. Задание очень опасное и вернутся, возможно, не все.

— Если не все вернутся, плату за риск и этот миллион делим как обычно? — спросил Священник.

— Решайте сами, — ответил Уорд.

— Я считаю, будем делить как всегда, — высказался Гробовщик.

— «Как обычно», — объяснил Уорд Роуну и Би Эй, — значит, что все сверх первой выплаты делится между оставшимися в живых. Они сами решают, делиться ли с теми, кто не принимал участие в операции и с родственниками тех, кто не вернутся.

— Это суеверие, конечно, — добавил Ханис, — но мы считаем так лучше всего.

Уорд предложил голосовать. Восемь мужчин проголосовали за то, что оставшиеся в живых получат все деньги. Роун и Би Эй присоединились к ним.

Дальше Уорд объяснил суть «Внутренних действий». Здание Фонда будет обслуживать персонал, который прибудет завтра. Здание, где они находятся сейчас, будет служить укрытием. Здесь будут только участники операции и специалисты Фонда, которые могут понадобиться. Здание Фонда остается официальным прикрытием. Вся подготовка к операции перемещается в заднее здание.

— Сколько человек прибудет завтра? — поинтересовался Гробовщик.

— Шестьдесят пять, — ответил Уорд.

— Они знают, чем мы занимаемся? — спросил Часовщик Ден, коротышка не более полутора метров ростом. На шее у него был шелковый голубой аскотский галстук, такого же цвета платок торчал из нагрудного кармана дорогого твидового пиджака. На нем были темные кашемировые брюки и замшевые туфли. Волосы его были совсем седые, а лицо круглое и красное.

«Ему бы еще бородку, — подумал Роун, — и вылитый Санта-Клаус».

— Приедут из разных организаций, но все из разведки. Они знают, что выполняют секретное задание, больше ничего.

— Но ведь все, кто будет работать в лабораториях и на спецучастках, догадаются, что происходит, — заметил Священник.

— Это правда, — согласился Уорд. — Но мы это предусмотрели. Во-первых, штат достаточно большой, каждый будет работать только на своем участке, и, во-вторых, им будет запрещено отлучаться поодиночке.

— Пока мы здесь, этого хватит, а когда начнется операция? — не успокаивался Священник.

— Они все добровольцы и согласились на карантин, пока мы не вернемся, или пока нас не поймают.

Подготовка должна была начаться со следующего утра. Роун провел день, принимая все поступающее оборудование и помогая Печатнику наладить сверхсовременный печатный цех. Они составляли список полученной из России разнообразной бумаги для паспортов, денег, официальных документов. Привезли даже русские чернила.

Вечером Ханис и Роун помогли Би Эй распаковать и составить опись пяти телевизионных камер, десяти телевизоров и еще очень многого оборудования для съемок и просмотра. Просматривая товарные чеки, Роун встретил чек на два грузовика прозрачного пластика, стоимостью в семьдесят пять тысяч долларов.

Было уже за полночь, когда Роун поднялся в свою комнату на пятом этаже. Он принял душ и уже было лег спать, как вдруг услышал стук в дверь. Он открыл дверь и открыл ее. Вошла Би Эй.

— Что-нибудь случилось? — спросил Роун.

Она молча покачала головой.

— Входи, садись.

Она опять покачала головой и быстрым движением откинула с лица волосы.

— Тогда постой там, — тихо сказал Роун.

— Я еще никогда не уезжала из дома, — быстро сказала она. — Никогда не уезжала и никогда не делала того, что говорил отец. У меня ничего ни с кем не было. Я сказала, что было, но это неправда.

Она повернулась и выбежала из комнаты.

 

14

Георгий Иванович Давиташвили

В 6.30 утра Роун съел маленькую тарелку каши. В памятке рядом с тарелкой говорилось, что это напоминает американский готовый завтрак из злаковых хлопьев. Роун так проголодался, что даже кофе показался ему вкусным.

Сразу после завтрака все собрались в подвале, чтобы ознакомиться с планом «Внутренних действий».

Начал Уорд.

— Чтобы выполнить задание, необходимо организовать штаб-квартиру в Москве, она понадобится месяцев на пять, может дольше. Хорошо, если бы там могли разместиться восемь человек. Поскольку вся площадь в Москве на учете, это непросто. Лучше всего найти дом или квартиру, хозяева которых в отъезде. Это обычно высокопоставленные чиновники в заграничных командировках. Мы нашли одного такого… Сейчас он работает в Нью-Йорке. Цель «Внутренних действий» — убедить его пойти на сотрудничество.

Свет погас, и на экране появилось изображение угрюмого круглолицего человека.

— Позвольте представить — капитан Поткин, возглавляет операцию советского Третьего управления в Штатах. Пользуется дипломатической неприкосновенностью, как представитель ООН. Этот мягкий человек, любящий муж и отец совершил первое убийство, когда ему было всего пятнадцать лет, — задушил человека. Полуслепой жертве было около семидесяти. А в шестнадцать уже принимал участие в погроме.

Но полностью он раскрыл свои таланты при Берии. Во время второй мировой войны он работал в Германии, пользовался доверием нацистов. Начинал в политических тюрьмах, где так умело обрабатывал подозреваемых, что они выдавали секреты, которых не ведали. Успешно поднимался по лестнице «СС», получил звание гауптштурмфюрера. В его обязанности входили допросы, ответные действия — добыча информации, внедрение советских разведчиков. Работы хватало. Он организовал три подпольных сети и убил двадцать восемь немецких офицеров. После войны он сопровождал советскую делегацию на открытии ООН в Сан-Франциско. Потом работал в Северном Китае военным советником у партизан. Был атташе по культуре в Венгрии и проморгал восстание в Будапеште в 1956 году. За это его вернули в Россию. Опала длилась четыре года. Затем Третье управление полковника Коснова задействовало его в крупной операции по контршпионажу. Назначение устроил Алексей Бреснович, о нем мы еще поговорим. Поткин получил новую квартиру в Москве и стал заместителем начальника отдела, занимающегося Штатами. Позднее его наградили машиной и дачей под Москвой. Коснов поставил его во главе всех североамериканских операций. В этой должности он уже три года. Вот краткая биография нашего кандидата. Подробности вы найдете в брошюрах, которые всем розданы.

Кажется, у Поткина нет пороков, не за что зацепиться, придется использовать имеющиеся возможности.

На экране появилась фотография женщины средних лет и двух девушек.

— Жена и дочери.

После инструктажа Роун прошел в учебное помещение на первое занятие по языку, которое проводил Часовщик Ден, маленький Санта Клаус в твидовом пиджаке. Он оказался очень терпеливым.

— Ну что же, давайте послушаем ваш русский. Возьмите любую книгу на столе и читайте вслух, — вежливо попросил он.

Роун выбрал Горького и начал читать.

— Минуточку, — прервал Часовщик, — я забыл включить магнитофон.

Он нажал кнопку, и Роун продолжил. Он читал около часа, изредка посматривая на Часовщика, который с улыбкой кивал головой, уставившись в пол.

— Читаем мы хорошо. Очень хорошо, — наконец сказал он, забирая книгу у Роуна. — Можно подумать, мы из самого Ленинграда. Только мы из Тбилиси. Так, дайте подумать. Вы наверняка учили русский в Армейском центре в Калифорнии, недалеко от Санта-Круз?

— Да, Армейская языковая школа.

— Не беда, — обнадежил Часовщик Ден. — Все сделаем в лучшем виде. Урок закончен.

Уходя Роун слышал, как Часовщик повторно прослушивает запись. С 10 до 12 у него было занятие с профессором Бьюли в одном из подвальных помещений. Когда Роун вошел, профессор уже ждал его, сложив руки на груди.

— Начнем. Какое имя вам дать? Мне кажется, вы похожи на Якова или Иосифа. Как вы думаете?

— Оба подходят.

— Хорошо. Тогда пусть Иосиф. А может, Георгий? Да, по-моему, Георгий даже лучше.

Он внимательно посмотрел на Роуна, затем отошел и изучил его на расстоянии.

— Несомненно, вы — Георгий. Так, теперь — отчество. Думаю, надо выбрать что-нибудь патриотическое. Чтобы было видно, как ваши высланные бабушка и дедушка любили Родину-мать.

— Может, Николаевич?

— Нет-нет. С таким отчеством вы сразу засветитесь. У нас был агент, он взял имя Николай. Так они ему мозги вышибли, когда он в туалете сидел. Без всякой причины. Я всегда объяснял этот провал именем. Думаю, Илья будет неплохо. Нет, это имя не подойдет. А может — Иван? Простота — лучше всего. Ну что, остановимся на Георгии, сыне Ивана?

Роун кивнул.

— Фамилия, думаю, должна быть громкая, историческая, хотя бы для грузин. Джугашвили — рискованно. Может заинтересоваться милиция. Как вам Давиташвили?

— Потрясающе, — отозвался Роун. — Только, боюсь, я никогда не выучу, как она пишется.

— А это и не важно, по легенде вы полуграмотный.

Георгий Иванович Давиташвили прошел за профессором в холл с личными шкафчиками.

— Вот этот — ваш. — Бьюли открыл дверцу и вынул мятую, пропахшую потом одежду. Ваша новая форма. Сняли три дня назад с крестьянина, он шел в Тбилиси.

— Постирать хоть можно?

— И испортить весь эффект? — возмутился Бьюли. — Если вы — крестьянин, вы должны есть, пить, спать и пахнуть, как крестьянин.

— Система Станиславского? — заключил Роун.

— Можно сказать. Правда, Станиславский не был родом из Де-Мойна в Айове.

Роун переоделся, стараясь дышать ртом.

— Да, — наконец произнес Бьюли, со всех сторон оглядев «Георгия», — да, из вас выйдет отличный крестьянин. Ну что ж, теперь остается выбрать родителей и пару родственников.

Когда профессор закончил, Роун переоделся в свою одежду и бегом бросился к себе. Проститутка лежал на его кровати и читал комиксы.

— Ну ты и воняешь, — заявил он. — Где тебя носило?

— А у тебя было индивидуальное занятие с Бьюли? — спросил Роун, стягивая одежду на бегу в ванную.

— Нет.

— Тогда узнаешь.

— Ты куда, старина? Ты же должен мыться только русской водой.

— Завтра узнаешь.

На обед Роуну достался густой овощной суп с черным хлебом и стакан чая. После обеда Роун поднялся на четвертый этаж, в импровизированный зубной кабинет. Роун решил, что зубной врач прибыл с остальным персоналом, раньше он его не видел. Врач объяснил, что придется удалить две пломбы и заменить их на пломбы из русского материала. Он сделал Роуну укол новокаина, взял ручной бор и начал высверливать пломбы. Бьюли рассказал Роуну его «зубную» историю. Георгий принимал участие в последних днях Сталинградской битвы. Зубы ему лечили в полевом госпитале после победы. По настоянию Бьюли врач пользовался старыми русскими ручными стоматологическими инструментами. Может, в этом и не было особой нужды, но результаты работы ручного и механического боров все же сильно отличались. Цемент, конечно, будет новый, но это всегда можно объяснить тем, что Георгию недавно поставили новые пломбы. А на вскрытии вообще объяснять ничего не придется.

По расписанию Роуну предстояли еще два часа индивидуальных занятий, но уже в другом месте и с другим инструктором. На этот раз он должен был предстать перед Гробовщиком в подполе. Очутившись там, Роун увидел настоящий арсенал. Гробовщик показывал Роуну русские винтовки и автоматы, из которых Георгий стрелял в Сталинграде. Целый час Роун учился разбирать и собирать их и еще сорок минут стрелял из них. Перед уходом Гробовщик дал ему толстый блокнот с подробным рассказом о Сталинградской битве и изображениями военной формы, знаков различия, военной техники, а также портретами военачальников и офицеров. Роуну было велено ознакомиться с этой информацией. Последняя часть блокнота состояла из тоненьких голубых листков. На ней была напечатана военная биография Георгия Ивановича Давиташвили. Это предстояло выучить наизусть.

Когда поздно вечером Роун вернулся к себе, на кровати он увидел стопку брошюр с запиской: «Ознакомьтесь до утра». Хотя никаких отметок на обложках не было, Роун понял, что взяты они из секретных фондов Агентства национальной безопасности. Это были сверхсекретные биографии и оценки членов ЦК КПСС и еще пятнадцати высокопоставленных чиновников. На последней брошюре Роун увидел приписку: «Представляет особый интерес». Это была биография Алексея Бресновича.

 

15

Наблюдение

На завтрак опять была каша, правда, к диете добавился персик. Во время трапезы Уорд объявил, что за исключением отдельных занятий все участники операции будут общаться только на русском.

— Грузины говорят по-русски ужасно, — объявил Часовщик Ден на очередном занятии. — Надо освоить их произношение и манеру говорить. Мы начнем с детского сада и пойдем дальше, в школу. Вот ваши школьные учебники.

Он передал Роуну стопку тонких потрепанных книжек и включил проигрыватель.

— А вот ваши первые песенки, вы пели их в детстве.

Роун услышал живую, непривычную музыку.

Когда Роун пришел на занятие к профессору Бьюли, тот отвел его в подпол, в комнату, смежную с арсеналом. Там его ждала кувалда.

— Когда пробьете бетон, пойдет глина. Будете копать в день по часу. Это и есть деревенский труд.

Пока Роун пробивал бетонный пол, Бьюли сидел в углу и продолжал знакомить его с легендой. Он начал с подробного рассказа об основании Тбилиси. После занятий Бьюли отвел Роуна наверх и дал ему блокнот с записями по сельскому хозяйству Грузии.

— К завтрашнему дню — наизусть.

Днем Роун наконец получил первое задание из раздела «Внутренние действия». Ему и Ханису поручалось наблюдение за восемнадцатилетней дочерью Поткина — Соней. Другие вели наблюдение за младшей дочерью и женой.

Соня была коренастой девушкой с полными ногами. Темные волосы, собранные в пучок на затылке, открывали высокий лоб и широкое лицо. Одевалась она, как все подростки в Америке, но не красилась. Похудей она килограммов на семь-восемь, она бы смотрелась намного женственней.

Роуну и Ханису уже рассказали о ее привычках, они знали, что водитель отвезет ее в художественную школу на 57-й улице около девяти утра и приезжает за ней в 17.30. Соня записалась в эту школу восемь месяцев назад и с удовольствием занималась. Похоже, у нее были способности.

В 13.30 Роун вошел в школу и нашел администратор.

— Вас интересуют дневные или вечерние занятия?

— Сам не знаю, — ответил Роун. — Я даже не уверен, что умею рисовать.

— Но вы хотите научиться? — с пафосом спросил администраторша. — Хотите?

— Кажется, да.

— Нет, молодой человек, одного «кажется» недостаточно. Вы чувствуете потребность?

— У меня много потребностей.

— Это глубокая всепоглощающая потребность, страсть, которую не погасит и тысяча наводнений.

— Да-да, именно это я и чувствую.

Администраторша по-матерински улыбнулась.

— Больше для творчества ничего не нужно.

— А талант?

— Талант развивается со временем.

— А для начала разве талант совсем не нужен?

— Вы получите здесь все, чего вам не хватает. По-моему, вам нужны дневные занятия, этот курс просто специально рассчитан на вас.

Роун увидел, как Соня вышла из столовой. Она прошла мимо него и стала подниматься по лестнице.

— …Итак, если условия вас устраивают, распишитесь вот здесь, внесите задаток в сто долларов и приступайте к занятиям.

— То есть я принят?

— Разумеется! Как только я вас увидела, я сразу поняла, что из вас получится толк.

— Спасибо, но надо еще посмотреть, как я буду успевать, хватит ли у меня времени. Вы не запишете для меня расписание?

— Конечно! — Администраторша напечатала расписание и отдала Роуну. — По вторникам и пятницам у нас проводятся вечера для первокурсников.

— Спасибо, постараюсь прийти, — Роун направился к выходу.

— Можете привести с собой кого-нибудь. Каждый студент может прийти с тремя друзьями.

В четыре часа Соня вышла из школы и пошла по 57-й улице, останавливаясь перед витринами книжных и антикварных магазинов. На Пятой авеню она свернула в Центральный парк, постояла немного у бассейна с морскими львами. Подошел служитель с ведром и начал бросать им корм. Зрелище доставляло Соне явное удовольствие. Затем она остановилась у вольера со львами и зачарованно рассматривала их, потом вытащила блокнот и сделала несколько быстрых зарисовок. Обернувшись к башенным часам и увидев, который час, она испугалась и побежала к выходу. Она быстро уставала и переходила на шаг каждые несколько десятков метров. Наконец она дошла до школы. Было уже 17.27, когда она вошла в здание. Ровно в 17.30 подъехала машина, Соня вышла из школы и села в нее.

Стоя на другой стороне улицы, Роун и Ханис наблюдали, как отъехала машина.

— Мы следим за ней дальше? — спросил Роун.

— Это лишнее. Ее отвезут домой.

— Но все же…

— Дорогой мой, — по-отечески начал Ханис, — Фокусник уже все проверил. Он за ней следил до нас. Он — ас. А асов надо слушаться. Если бы он хотел, чтобы мы пасли ее до дома, он дал бы нам машину. Лучше успокойся и посмотри вон на тот овощной фургон.

Роун увидел, что водитель фургона внимательно изучает обстановку через зеркало заднего вида. Убедившись, что все в порядке, он последовал за автомобилем с Соней.

— Это наш? — спросил Роун.

— Наш? Дорогой мой, овощной фургон — слишком примитивно для нас.

Когда поздно вечером Роун вернулся к себе, на кровати его ждала очередная стопка брошюр, на этот раз о руководителях спецслужб России. Записка на стопке гласила: «Прочесть к утру».

 

16

Экзамен

Первый брифинг состоялся в подвальном помещении после завтрака. Говорил худой, изможденный мужчина с венским акцентом. Он подробно рассказал о методах допроса в России, как они менялись на протяжении сорока шести лет Советской власти, какие пытки применялись, какими способами вытягивали признания. Он показывал пленки и слайды с техническими приспособлениями и одновременно сопровождал их рассказом о ведении расследования в России.

Когда Роун пришел на занятия к профессору Бьюли, тот уже ждал его с набором сельскохозяйственных инструментов. Он объяснил Роуну их предназначение и продолжил легенду Георгия, а потом засыпал Роуна вопросами, проверяя, все ли он запомнил.

На занятии с Часовщиком Деном Роун разучивал детские грузинские песни.

Днем он с Ханисом снова следил за Соней. В четыре часа она опять ушла из школы и направилась в зоопарк, сделала там несколько зарисовок и вернулась. Она ни с кем не разговаривала. Как и накануне, ровно в 17.30 за ней заехала машина, на расстоянии следовал тот же фургон.

— Ничего глупее не видел, — заметил Ханис. — Какой смысл этому фургону сопровождать машину?

— Но зачем-то он это делает.

— Похоже, они забеспокоились.

— Почему?

— Из-за нас.

После ужина Роуна ждали Разбойник, Уорд и профессор Бьюли.

— Племянник Георгий, — начал Уорд, — подошло время проверить, как ты усвоил уроки. Каждый из нас задаст тебе несколько вопросов. Старайся отвечать как можно быстрее и по возможности полно.

Роун кивнул.

— На днях ты ознакомился с биографиями советских руководителей. Я бы хотел начать с Бресновича. Его полное имя?

— Алексей Бреснович.

— Там была фотография. Опиши его внешность.

— У него угловатое лицо с длинным твердым подбородком, глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой. Начинает лысеть, пробор делает справа. На фотографии волосы седые. Большой рот, полные губы.

— Биография, с самого начала.

— На первой странице — одни факты.

— Рассказывай.

— Имя: Бреснович Алексей. Родился в Петербурге, 13 февраля 1898 года. Отец: Илья. Мать: точное имя неизвестно, предположительно — Гурла. Занятие отца: мастер по изготовлению картинных рам. Братья: Борис, убит в 1942 году. Сестры: нет. Образование: неизвестно, предположительно учился в Киеве — данные не подтверждены. Рост: метр семьдесят пять. Вес: около 75 килограмм. Глаза: серые. Особые отметки: шрам под правым ухом.

Роун почувствовал на себе взгляд Разбойника.

— Сколько раз вы читали это?

— Один, — ответил Роун. Он увидел, как Уорд утвердительно кивнул головой Разбойнику.

— Продолжай, — приказал Уорд.

— Бреснович — один из опытнейших политиков в правящей верхушке партии. Он рос вместе с революцией. У него чистая анкета. Арест, заключение, ссылка, пытки — если хотите, могу назвать даты и места.

— Не нужно, продолжай, — ответил Уорд.

— Его политическая карьера началась, когда он познакомился с Лениным в Германии. Позже он был сослан в Сибирь вместе со Сталиным. На фронте он познакомился с Троцким. Не слишком быстро?

Ленина Бреснович не любил, но поддерживал его, а не Троцкого, с которым тесно подружился. Когда умер Ленин, он рискнул, и рискнул удачно. Он поставил на Сталина, хотя и не доверял ему, а не на Троцкого, которым по-прежнему восхищался. После смерти Сталина ему опять пришлось выбирать. На этот раз он поддержал Хрущева, а не Маленкова. Бреснович ни в коем случае не лизоблюд. Он убежденный большевик и революционер. Он отступает и нападает, когда считает необходимым. При Сталине он открыто выступал против Берии. Вражда зашла так далеко, что, по мнению западных кремленологов, Бреснович висел на волоске. Но он выжил, а Берия погиб.

Он также выступал против Чжоу Энлая, еще когда отношения между Москвой и Пекином строились на доверии и уважении. И опять история его поддержала.

Не все у него гладко. Его открыто критикуют в Кремле за некоторое пристрастие к роскоши.

В числе других должностей, которые он занимал при Сталине, по нашим данным, была должность заведующего художественными ценностями. Многие полотна, среди них Хальс, Вермеер, Пикассо, временно переехали в его резиденцию, старинный особняк, ранее принадлежавший одному из Романовых, да так там и остались вместе со всей коллекцией.

Его начали критиковать лет пятнадцать назад. Обвиняли в прозападных взглядах. Сталин предупреждал его открыто. Хрущев пошел еще дальше: он перестал выпускать его из страны. Два года назад это ограничение было снято, но Бреснович никуда не ездил.

Его нынешнее положение сильно как никогда. Без него не проходит ни одно событие. Сомнительно, что смена руководства могла произойти без его участия.

Бреснович особенно силен в разведке. Уже много лет он неофициально помогает Кремлю в щекотливых ситуациях. Он уладил много конфликтов между руководством разведки и политиками. Это влияние началось еще во времена его раздора с Берией.

Он очень близок, во всяком случае был, Третьему управлению Коснова. Его зять Гродин — сотрудник Коснова.

Вопросы кончили задавать за полночь. Напоследок Разбойник спросил:

— Вы, кажется, запомнили все, что прочитали, а если на слух?

— Обычно тоже запоминаю почти все.

— Что значит «почти»? — подозрительно спросил Разбойник.

— А что нужно?

— Все, что сказано, дословно.

— Это несложно. — Роун почувствовал раздражение.

— Посмотрим, — усмехнулся Разбойник. — Что я говорил в то утро, когда собралась вся группа?

— За завтраком или после?

— После.

— Прежде всего вы с каждым поздоровались. Затем сообщили, что группа собрана для специального задания.

— Точнее, — прервал его Разбойник. — Вы что, точнее не можете?

— Вы вошли, повернулись немного вправо, — Роун начал медленно воспроизводить. — «План предусматривает три фазы: „Подготовка“, „Внутренние действия“, „Внешние действия“. Вы все примете участие в „Подготовке“ и „Внутренних действиях“, и только часть из вас — во внешних…»

Когда Роун закончил, Уорд включил магнитофон с записью вводной беседы Разбойника. Роун воспроизвел ее дословно.

 

17

Поляков

На этот раз Ханис и Роун не стали ждать Соню на углу. Ханис провел Роуна в здание наискосок от школы. Оттуда, из окна шестого этажа очень хорошо просматривался вход в школу.

— Сегодня она выйдет раньше, — сообщил Ханис.

— Почему не как обычно?

— Прошлой ночью в школьном буфете загорелась проводка. Там все еще ужасный запах. Ей придется сходить куда-нибудь пообедать.

В 13.30, как и обещал Ханис, Соня вышла на улицу с группой студентов. Они пригласили ее присоединиться к ним, но она отказалась. Она отрицательно покачала головой и пошла в противоположном направлении. Ханис в бинокль следил, как она удаляется.

— Черт возьми, — не сдержался он, — эта девка, что, вообще никого не видит вокруг?

Соня вернулась в школу в 14.15.

На прогулку в парк Роун сопровождал ее уже в одиночку. Все было так же, как и в предыдущие дни, за одним исключением. Когда она стояла у клетки со львом, интересный молодой человек в спортивном костюме попытался заговорить с ней, но Соня разговора не поддержала.

К удивлению Роуна, следующее общее занятие поручили провести ему. Разговор предстоял о русских спецслужбах, особенно Третьем управлении, о котором он прочел три дня назад. Когда Роун заговорил, он заметил, что Уорд включил магнитофон.

Роун рассказал о преобразовании различных военных, политических и гражданских организаций. Хотя прошло уже больше недели с тех пор как он всего один раз прочел материал, он без труда вспоминал фамилии, места и даты.

На Третьем управлении он остановился подробнее, отметив, что первоначально оно было создано для контршпионажа, а затем превратилось в мощную самостоятельную организацию, занимающуюся внешней разведкой. Вначале на Третье управление возлагалась охрана Кремля от внешней опасности, но постепенно оно перетянуло на себя и внутренние дела, став влиятельной политической силой.

Биография полковника Коснова была известна: в шестнадцать лет — борец революции, в тридцатые годы — сталинист, во время Второй мировой войны занимал очень ответственный пост в разведке. В настоящее время возглавляет Третье управление.

Лейтенант Василий Н. Гродин уже три года исполнял обязанности помощника Коснова. Он был из нового поколения. Коснов принадлежал к старому поколению. В Третье управление Гродина устроил его тесть Бреснович.

Пока Роун рассказывал, Уорд демонстрировал фотографии и слайды. Затем он закрыл магнитофон и ушел.

На следующий день Роуна опять попросили провести занятие. В этот раз он рассказывал о членах Центрального Комитета, и опять Уорд записывал на пленку его рассказ.

После занятия Роун как обычно следил за Соней. Во время прогулки она ни с кем не разговаривала и вернулась в школу в обычное время, села в машину и поехала домой. Овощной фургон следовал за ними.

Вечером того же дня Роуна пригласили в подвальное помещение. Там его ожидал Уорд вместе с высокой интересной женщиной лет сорока пяти. На ней был отлично сшитый твидовый костюм, бледно-розовый джемпер, нитка жемчуга и удобные туфли. Говорила она с английским акцентом. Когда Роуна знакомили с ней, ее представили под кличкой «Дядя Моррис». Минутой позже вошел агент по кличке «Милая Элис».

Уорд выключил свет и включил проектор для демонстрации слайдов. На экране появилось кладбище.

— Это кладбище на окраине Москвы, где, по слухам, похоронены Поляков, его мать, жена и сестра. Где точно находятся их могилы, мы не знаем, за кладбищем, возможно, ведется наблюдение. — Слайд сменился. — Это одна из немногих фотографий Полякова, — продолжал «Милая Элис».

Изображение Полякова исчезло, его сменило лицо молодой девушки необычайной красоты.

— Это его жена, в девичестве Эрика Бек, родилась в Гамбурге 10 января 1941 года. Полякову было пятьдесят восемь, а его жене — двадцать три.

Включили свет.

Агент «Дядя Моррис» прошла к столу и начала рассказывать.

— Мы мало знаем о Полякове. Сейчас собирают информацию, но, боюсь, придется исходить из того, что есть. Он родился в Москве в 1907 или 1908 году. По неточным данным его отец был второй скрипкой в оркестре оперного театра. Его мать преподавала живопись. Мы только недавно узнали, что его мать и сестра были живы. Почему и как он уехал из России в юности, мы не знаем. По непроверенным данным он посещал лекции в Парижском университете примерно с 1926 по 1928 год. Проверить эти данные трудно, мы не знаем, под каким именем он там жил. Есть сведения, что он изучал живопись и языки, а также, что в это же время он был бисексуалом.

Первые официальные сведения о Полякове получены во время второй мировой войны: он был участником Сопротивления в Голландии, обеспечивал связь с французскими маки.

В конце сороковых годов он объявился в Вене, работал на французов, но вскоре начал работать самостоятельно, продавая информацию тому, кто больше даст. Его информация высоко ценилась. В отличие от других, он не гнался за количеством. Он выходил на рынок три-четыре раза в год, не чаще, но товар предлагал высшего качества.

Он умел заметать следы, но нам удалось выделить четыре основных периода в его действиях: 1956, 1959, 1962 и 1963 годы.

По данным французской разведки, в 1956 году он приезжал в Москву навестить мать и сестру. Он выступал в своей любимой роли — перекупщика картин. Французы утверждают, что он приехал без определенной цели. Но мы получили от них эти сведения только на прошлой неделе и пока не знаем, насколько они полны. За время пребывания в Москве у него был контакт с китайцем, с которым он учился в Париже. Китайца зовут Чу Чанг. Он был связан с китайским посольством в Москве, но вызвал неудовольствие. Вместе с Поляковым они занялись наркобизнесом. Чанг поставлял товар из Китая и сбывал в Москве. Поляков занимался сбытом в Ленинграде и странах Восточной Европы. Чанга задержали и выслали из страны. Чекисты уже почти вышли на Полякова, но французам удалось его спасти — они прислали приманку, на которую чекисты попались. Поляков вышел сухим из воды.

В 1959 году заболела его мать, и он вернулся в Москву. До этого времени он бесплатно работал на французов в благодарность за помощь в 1956 году. Он хотел, чтобы мать уехала вместе с ним. Она отказалась. Поляков остался. Он много читал, посещал музеи. Его часто встречали на литературных и культурных мероприятиях. Очевидно, в этот момент он и вышел на какое-то высокопоставленное лицо. Не исключено — как гомосексуалист. До женитьбы он оставался бисексуалом. Вполне возможно, что он вышел на этого человека благодаря увлечению искусством. Нам точно известно, что восемь месяцев спустя он вернулся в Париж и продал два Мондриана. Через несколько месяцев он купил Пикассо за четырнадцать тысяч долларов. Что он делал с картиной, неизвестно. Он остался в Париже и стал вращаться в мире искусства.

В 1962 году Поляков приехал в Москву. Он пробыл там два месяца, потом вернулся в Париж. О его пребывании в Москве информации нет. Нет никаких указаний, что поездка имела отношение к разведке, кроме одного: вернувшись в Париж, он продал почти всю свою коллекцию.

В 1963 году Поляков сделал первый ход. Он появился в Лондоне с информацией для продажи. Первый небольшой пакет касался советско-румынских отношений. Его купили за пятьсот долларов. Информация полностью подтвердилась. Следующий пакет содержал сведения о советской армии. Поляков только приоткрыл его, показав часть информации. Он хотел пять тысяч долларов, и он их получил. Дальше информация пошла потоком. Поляков просил от пяти до десяти тысяч долларов за каждый материал. Он поставлял первоклассную информацию и за восемь месяцев получил более четырехсот тысяч долларов, но источник держал в секрете.

Как раз в это время произошли два события. Поляков женился. О его жене известно немногое. Вы видели ее фотографию и знаете, когда она родилась. Попытки разузнать еще что-либо о ней ничего не дали. Она появилась в Париже за восемь дней до их свадьбы, затем они исчезли. Те, кто видел ее в Париже, говорят, что она была очень беспокойной, практически не имела средств к существованию и любила Полякова.

Вторым событием стал приезд Полякова с письмом от его информатора. Поляков объяснил, что это высокопоставленный чиновник, принимающий участие в попытке отстранить Хрущева от власти. Он чувствовал возможность создать в Кремле про западную коалицию, которой удастся сместить премьера. Поляков привез информацию обо всем происходящем. Нам он продал за хорошие деньги сведения о положении на Кубе — тогда мы поняли, куда дует ветер.

Перечница заявил, что решение должно быть принято за двадцать четыре часа. Он настаивал на письменном подтверждении от Госдепартамента или Министерства иностранных дел о поддержке своего плана. Смысл заключался в том, что такое письменное заявление явилось бы материальным подтверждением для тех, кто поддерживал высокопоставленного друга Полякова в Москве, что договор с Западом был вполне возможен.

Конкретно он хотел от американцев и англичан письменной гарантии о помощи России в уничтожении Китайского атомного проекта в Лоп-Норе.

Представители американских и английских спецслужб, которые занимались Поляковым, заявили, что двадцати четырех часов недостаточно. Только для обеспечения безопасности операции требовалось больше времени. Поляков возразил, что его контактер предпримет что-либо, только если получит письменную гарантию в течение двадцати четырех часов.

На следующий день письмо было готово, и утром Поляков уже доставил его в Москву.

— На его условия согласились? — Роун не мог поверить услышанному.

— Не только согласились, — грустно улыбнулся агент «Милая Элис», — но и послали открытым текстом с подписью. Полякову осталось вписать только имя получателя выбрав, время и место.

— Непостижимо, — громко сказал Роун.

— Как и Залив свиней, — добавил агент «Милая Элис».

 

18

Соня

Роун рассказал Ханису, что он видел днем в парке.

— Она с ними говорила? — с надеждой спросил Ханис.

— Почти двадцать минут. Даже забыла о львах.

— Опиши их еще раз, пожалуйста, поподробнее.

— Негритянская пара. Хорошо одеты. Девушке лет девятнадцать-двадцать. Мужчине года двадцать четыре. Рост примерно 180 сантиметров, а…

— С кем из них она больше говорила?

— Трудно выделить, — ответил Роун.

— Через час выходим.

Ханис, Роун и одетый с иголочки негр по прозвищу Крепкий Фред медленно ехали по Гарлему. Была пятница, вечер. Кругом толпился народ.

— Увидишь кого-нибудь похожего на нее или него, сразу скажи, — велел Ханис. Они объехали почти полдюжины баров и ресторанов, прежде чем Роун увидел девушку, немного похожую, на ту, с которой разговаривала Соня.

— Держу пари, она с Ямайки, — объявил Фред, почти открыто рассматривая девушку.

— Не важно откуда, приятель. У тебя в запасе есть похожая?

— Папочка, если у Фреда чего и нет в кармане, он всегда найдет это в бумажнике. Когда она нужна?

— Вчера.

— Сделаем, будь спокоен.

В следующий понедельник Роун и Ханис опять дежурили на своем посту у школы. Буфет, очевидно, привели в порядок, потому что никто не выходил из здания. В полдень Ханис сказал Роуну, что дальше покараулит сам. Роун решил вернуться на такси, но, прежде чем успел поймать машину, кто-то похлопал его по плечу.

— Это вы, проказник?!

Роун обернулся и увидел администраторшу школы.

— Как вам не стыдно, вы должны поделиться с миром своим даром!

— Я хотел прийти, просто не было времени. Надеюсь, начну на следующей неделе.

— Нет, не начнете. Придется ждать до осени. Так вам и надо!

— А почему сейчас нельзя?

— Мы набрали группу. Больше пятнадцати мы принять не можем. Но если вы точно придете, если вы обещаете, я, так и быть, сделаю для вас исключение.

— Когда у вас появились новые студенты?

— Это вас не касается. Главное — появились.

Роун вытащил из кармана пятьдесят долларов и протянул их администраторше.

— Вот задаток. Я приду в понедельник. А теперь расскажите о новых студентах.

Эта просьба удивила женщину.

— С какой стати?

— Я рассказал о вашей школе своим друзьям. Может быть, это именно они?

— Нет-нет, что вы! Эти четверо только сегодня утром прилетели в страну. Они иностранцы.

— Иностранцы?

— Они лауреаты премии Лиги любителей живописи Ямайки.

Вторник Роун предполагал провести в занятиях с Часовщиком Деном и Кукольником, но рано утром получил новый приказ. Вместе с Фокусником и Священником он отправился в Гринвич Виллидж. В кафетерии на Бликер-стрит за столиком их ждал Ханис.

Незаметным кивком головы Ханис указал им на столик в другом конце зала. За ним сидела Соня с ослепительно-красивой девушкой-негритянкой. Не поднимая глаз, негритянка что-то говорила. Соня спокойно слушала. Иногда девушка замолкала, закусывала губу, молчала и вновь продолжала говорить. Соня порой вставляла несколько слов.

Роуну казалось, что Соня хотела утешить девушку, но не знала как. Так продолжалось еще некоторое время. Наконец Соня решилась на что-то. Она наклонилась к девушке, стараясь заглянуть ей в лицо, но та отвернулась. Соня расстроилась, не зная, что делать. Она посмотрела на часы, помолчала, снова наклонилась к девушке и что-то ей сказала. Девушка посмотрела на Соню и улыбнулась. Соня улыбнулась в ответ, поднялась и вышла из кафетерия.

Чуть позже девушка расплатилась и тоже направилась к выходу. Проходя мимо их столика, она остановилась и обратилась к Ханису:

— Четверг, в пять часов.

— Думаешь, получится? — спросил Ханис.

Девушка ослепительно улыбнулась.

— Милый, кто не скупится — получает лучшее.

Агенты Поткина разыскали сто восемь Чарльзов Роунов в сорока восьми штатах. Это было не то, но Поткин все же вышел на нужный след. Информацию принес беженец-чех по имени Бука.

Бука занимался доставкой денег от американцев родственникам в страны Восточной Европы. Он не мог бы подобное делать, без помощи чиновников этих стран. Чиновники выдавали фальшивые обязательства, что, если деньги будут заплачены, родственники получат разрешение на выезд в США. Огромные суммы пересекали океан, однако мало кому из родственников удавалось выехать. Бука сошелся с чиновниками как на Востоке, так и на Западе, поскольку дополнительный доход интересовал всех. Он даже смог расширить свое дело.

Поткин в прошлом часто пользовался услугами Буки и всегда оставался доволен. Но до конца он Буке не доверял. Когда чех первый раз обмолвился, что располагает информацией о Чарльзе Роуне, Поткин забеспокоился. Как Бука мог узнать, что их интересует Роун? Потом он вспомнил, что Бука и раньше знал то, что знать ему было не положено. Поткин осторожно прощупал его, требуя доказательства и источник.

За пятьсот долларов Бука согласился продать Поткину копию свидетельства о рождении Роуна. Само по себе свидетельство ценности не представляло, поскольку Поткин не мог быть уверен, что это искомый Роун. Прошло несколько дней. Бука предложил Поткину копию заключения о состоянии здоровья Роуна, выданное в ВМС. Когда Поткин потребовал оригинал, Бука поднял цену до пятнадцати тысяч долларов. Сошлись на двенадцати. Сотрудники Поткина подтвердили подлинность документа. Теперь у Поткина было описание Роуна. По его просьбе, но уже за значительно большую сумму Бука достал результаты экзамена на водительские права (имя экзаменатора было вырезано), результаты тестирования на проверку умственных способностей (имя проводившего тест было вырезано) и заявление Роуна с просьбой о переводе в морскую разведку. Все документы оказались подлинными.

Поткин был убежден: Бука имел доступ к досье Роуна. Наконец Бука сделал главное предложение: за двести пятьдесят тысяч долларов он передаст Поткину все досье. Русские спецслужбы всегда неохотно платили за информацию. Поткин не был исключением. Он торговался. Сошлись на ста семидесяти пяти тысячах долларов. Поткин запросил у Коснова разрешение и получил его, но с одной оговоркой: обязательно выяснить, откуда у Буки досье Роуна. Для этого Буку надо было захватить.

В 16.00 Поткин вошел в телефонную будку на углу 71-ой улицы и Девятой авеню. В 16.10 телефон зазвонил. Поткину было велено подойти к телефону-автомату на углу 35-й и Третьей и ждать дальнейших указаний. Хотя приказ был прийти без сопровождающих, Поткин поддерживал связь со своими агентами по радио.

К 18.00, переходя от одного телефона к другому, Поткин дошел до Бронкса. Последняя инструкция предписывала ему войти на стадион «Янки» через вход номер пять. Бука будет ждать его на поле. Поткин приказал своим людям окружить стадион и ждать, пока он не закончит с Букой, и только потом брать его.

Солнце уже садилось, когда Поткин вошел на стадион. Он вышел на поле и остановился. Бука стоял у вертолета. Поткин хотел повернуть назад, но получил удар по голове.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что крепко привязан к инвалидному креслу в середине большой комнаты. Стены, пол и потолок были выкрашены в белый цвет. Ярко светили лампы дневного света. Перед собой Поткин увидел стол, за которым сидели двое. Их головы закрывали белые капюшоны.

— Товарищ Поткин, — сказал один из них, — у вас есть что-то, что нужно нам, и мы надеемся, что у нас есть что-то, что интересует вас.

Поткин молчал.

— Короче говоря, мы собираемся на следующей неделе в Москву. И мы подумали, может вы сдадите нам вашу, московскую квартиру? Мы, разумеется, будем платить за нее.

Поткин молчал. Он ничего не видел. Он не нервничал, страха тоже не было. Опытный игрок, он просто выжидал.

— Так вот, мы могли бы заплатить наличными, скажем, сто семьдесят пять тысяч.

Содержимое чемодана, который Поткин нес для Буки, вывалилось на пол. Пачки десяти-, двадцати- и пятидесяти долларовых купюр валялись перед ним. На Поткина это не произвело впечатления. Он отрицательно покачал головой.

— Вам нелегко угодить, товарищ Поткин. Вы нужны нам, но, похоже, мы не нужны вам. Может быть, мы сумеем вас еще чем-нибудь заинтересовать?

Они посовещались, затем, тот, кто говорил с Поткиным, поднялся.

— У нас есть более убедительные аргументы. Взгляните на экраны.

Свет приглушили, и на двух экранах Поткин увидел лицо жены.

— Не волнуйся, дорогой, пожалуйста, не волнуйся. Они ничего мне не сделали. Они говорят, что ты видишь меня сейчас. Надеюсь. Обращаются со мной хорошо. Делай то, что должен. Я не знаю, где девочки. Но мне обещали, что с ними ничего не случится. Они поймут тебя.

Поткин на мгновение прикрыл глаза. Потом опять уставился в пустоту. Он тяжело вздохнул, но самообладание сразу же вернулось к нему. Экраны погасли и тут же зажглись опять. Теперь Поткин увидел младшую дочь.

— Папа, папочка, ты слышишь меня? Мне страшно.

Экраны погасли, опять включился свет.

— Товарищ Поткин, нам нужна ваша квартира, очень нужна. Чтобы получить ее, мы пойдем на все, вашей семье не поздоровится. Что скажете?

Поткин ничего не сказал.

Свет погас и на всех шести экранах Поткин увидел Соню. Она была в чьей-то квартире. В другом конце комнаты стояла девушка-негритянка. Она пересекла комнату и села рядом с Соней.

— Пожалуйста, не надо больше. Я хочу домой, — сказала Соня.

— В чем дело, душечка, ты больше не любишь меня? — спросила негритянка.

— Ты мне нравишься, но мне надо домой. Может, ты знаешь о моем отце?

— Хотя бы поцелуй меня на прощание.

Девушка нежно коснулась щеки Сони. Соня закрыла глаза. Девушка прижалась к ней и осыпала ее легкими поцелуями. Губами и языком она ласкала лицо Сони. Соня начала отвечать. Она обняла негритянку и страстно поцеловала ее. Девушки опустились на пол, обнялись, прижались друг к другу. Негритянка расстегнула Сонину блузку. Соня выскользнула из юбки, подняла комбинацию и начала стаскивать трусики.

— Это подделка! — закричал Поткин. Я знаю, как это делается. — Можно сделать что угодно! Это даже не моя дочь…

Поткина в кресле втолкнули в большой затемненный зал. Телеоператоры в капюшонах окружали съемочную площадку, на которой и была комната с Соней и негритянкой.

От съемочной площадки Поткина отделяла прозрачная для него перегородка. Но со стороны площадки Поткина видно не было. Комната, где находилась Соня, была хорошо освещена. Соня осталась в одной комбинации, которую задрала вверх. Она сорвала одежду с негритянки, начала кусать ее губы, наматывать ее волосы себе на руку. Потом, медленно опускаясь, начала целовать темную плоть.

— Соня! Соня! Перестань! — не выдержал Поткин. — Ты не знаешь, что они делают с тобой!

— Она ничего не слышит, — сказал Уорд. — Кричите хоть весь день, она ничего не услышит. Но спасти ее в ваших силах, надо только согласиться. Не согласитесь, она станет самым извращенным созданием, какое только можно представить. А потом мы займемся вашей младшей дочерью и женой.

Поткин обмяк.

— Даже если я соглашусь, это будет бесполезно. Коснов узнает.

— Что узнает?

— Слишком много всего. Ничего не получится.

— Прекрасно получится, — возразил Уорд. — Вы получите досье Роуна. Мы хотим, чтобы оно попало к Коснову.

— А моя семья?

— Они останутся здесь с нашими людьми, пока мы не вернемся или нас не схватят. С ними ничего не случится.

— Я сделаю все, — сдался Поткин.

Его вывезли из зала.

Уорд нажал кнопку. Перегородка раздвинулась, он подошел к девушкам и, грубо растащив их, сказал:

— Пока хватит.

Ручка двери повернулась, и Роун проснулся. В комнату вошла Би Эй и тихонько закрыла за собой дверь. Она стояла в темноте не двигаясь. Наконец подошла к кровати. Она чувствовала, что Роун смотрит на нее.

— Он говорил мне об этом, но я не верила, — она явно волновалась.

— Здесь делают то, что надо, — мягко сказал Роун.

— Молчи, пожалуйста, ничего не говори, — она присела на край кровати и замерла, глядя в темноту. Потом встала.

Роун услышал шуршание одежды. Она скользнула под одеяло и легла на спину как можно дальше от Роуна. Время остановилось.

— У меня это первый раз, — наконец услышал Роун, и Би Эй прижалась к нему.

 

19

Тревога

Темп нарастал, подготовка становилась все напряженнее. Грузинский акцент Роуна был уже почти безупречен. Он разучил песни и танцы «своей» родины. Легенда была отработана до мельчайших подробностей. Родственники, даты рождений и смерти, годовщины — все это он знал назубок. Но главное, Бьюли сумел превратить его в грузинского крестьянина. Роун научился различать виды почвы, удобрения, стал разбираться в системах орошения и знал, как они влияют на урожай. Он мог отличить виноград, выросший в долине от винограда, выросшего на горном склоне. Его мускулы налились, как хотелось Бьюли.

За тридцать пять общих занятий они обсудили всевозможные стороны советской политики и разведки. Последние пять занятий ушли на изучение московского быта, начиная со схемы метро и кончая стоимостью проката лодки в Парке имени Горького. Особенно тщательно изучали личные документы, от паспорта до свидетельства о смерти.

Би Эй приходила к Роуну почти каждую ночь. Когда ей казалось, что Роун уснул, она тихонько открывала дверь, раздевалась и проскальзывала к нему под одеяло. Она не разрешала ему говорить да и сама молчала. Она избегала его взгляда днем, а ночью льнула к нему. Би Эй пришла к нему девочкой, но за ночи, проведенные с Роуном, быстро превратилась в женщину.

Три недели спустя после первой ночи она сказала Роуну: «По-моему я люблю».

Однажды утром Роун получил приказ явиться в кабинет врача. Священник сделал ему укол новокаина в левую руку. Пока они ожидали начала действия препарата, профессор Бьюли сделал Роуну несколько прививок на правую руку. Потом они привязали Роуна к операционному столу и прижгли то место на левой руке, где полагалось быть прививке от оспы. После этого Священник крепко зажал левую руку Роуна и щипцами вырвал ноготь большого пальца. Они сделали перевязку без всяких объяснений.

Занятия по привычному расписанию прекратились. Зато днем Роун впервые занимался с Печатником. Роун получил советское свидетельство о рождении, трудовую книжку, проездные документы и впридачу сто десять рублей шестьдесят: пять копеек.

Поздно вечером того же дня Роуну пришлось принять участие в уборке помещения, он, Уорд и Ханис подняли из подвала жену и дочерей Поткина в бессознательном состоянии и уложили их в мягко обитый деревянный ящик с пометкой «Фонд Тиллинджера — Арканзасский экспонат».

Когда Роун вернулся к себе, он увидел на кровати комплект новой одежды. Одежда была поновее и ярче чем та, в которой он ходил. Вошедший Бьюли объяснил, что это выходная одежда, для путешествия. Бьюли принес с собой фотографии его грузинских родителей и свежие фотографии и план Тбилиси. Роуну предстояло запомнить изменения.

На следующее утро Роун опять отправился к врачу, необходимо было сделать еще несколько прививок. Ему так же подготовили пластмассовый ноготь. Рана была еще слишком свежая, чтобы вживлять его, но Роуну разрешили рассмотреть его. Ноготь был наполнен ядом. В случае ареста Роун должен был прокусить ноготь и высосать яд. Смерть наступала почти мгновенно.

За ужином Уорд объявил, что скоро станет известен окончательный список тех, кто «пойдет». До тех пор все должны оставаться в своих комнатах и без приказа не выходить. Роун увидел, что Би Эй побледнела и посмотрела на него.

Следующие три дня Роун питался в своей комнате и выходил только для встреч с «Милой Элис». Они подробно обсуждали все, что касалось Полякова и письма.

Несмотря на продолжающийся инструктаж и ноготь — «стопочку», как его называли остальные, Роун совсем не был уверен, что его выберут. Он уже усвоил, что действия Разбойника непредсказуемы. Семь недель назад он был сыт по горло всей операцией и мечтал выйти из игры. Теперь все переменилось. Ему хотелось в Россию. Очень хотелось.

Поздно вечером Уорд зашел к Роуну.

— Ты кое-что должен узнать, — начал он. — Мы решили убрать Коснова на время из Москвы.

— До того, как прибудут наши?

— Примерно в это время, — он бросил на кровать конверт. — Вот список тех, кто едет.

Роун потянулся за конвертом, но Уорд остановил его.

— Успокойся, ты — третий в списке, но можешь подняться и выше. В пути возможны потери.

Роуну стало легче. Он обдумал слова Уорда.

— Разбойник? — спросил он.

— Все может быть, — Уорд протянул ему папку. — Здесь план московской квартиры Поткина. Изучи его хорошенько и подумай кого куда расселить. Продумай отдельную связь для каждого. Каждый будет посылать свои сообщения, и я не хочу, чтобы они знали, кто их принимает.

— А телефоны? — спросил Роун.

— Телефонов-автоматов в Москве нет. Нужна связь прямо из квартиры.

— И чтобы отправляющий сообщение не знал, кто его получит?

— Точно, — Уорд сидел на краю кровати, закинув ногу на ногу. Выждав немного, он спокойно сказал: — Если со мной что-нибудь произойдет, будешь действовать, как сочтешь нужным.

— Да я же очень мало знаю о деле, — запротестовал Роун.

— Ты знаешь почти столько же, сколько я. Если со мной что-то случится, с тобой свяжется агент, законсервированный в Праге.

— Почему ты не хочешь сказать все? — удивился Роун.

— Потому что я еще жив! — огрызнулся Уорд.

— Девушка идет? — поинтересовался Роун.

— А что?

— По-моему, она волнуется.

— И все?

— У нее нет опыта.

— У тебя тоже.

— Я просто подумал…

— Послушай, племянничек, если ты с ней трахаешься тайком, это еще ничего не значит. Мы сами выбираем нужных людей. Думать нужно было раньше, когда ты решил прихватить ее сюда.

Роун не нашелся, что ответить.

— Когда я уезжаю? — только и смог он спросить.

— Это зависит от сибирских метелей.

Уорд ушел. Роун вскрыл конверт и прочел список:

Разбойник

Уорд

Новичок

Проститутка

Фокусник

Эректор