31
Квартира
Роун шагал с беззаботным видом. В кармане у него лежал нож, который он украл в ресторане, куда зашел вечером. Если Коснов устроил засаду, еще есть возможность застать его врасплох. Он расквитается за Би Эй. Роун не представлял, как проникнуть в квартиру незаметно, но хоть несколько минут он побудет в роли охотника.
Роун допускал, что квартира, может быть, и не ловушка. Возможно, Эрике действительно удалось все устроить тайком от Коснова. Это, пожалуй, привлекало Роуна больше всего. Может и вправду, там все чисто?
Роун прошел мимо дома, свернул на прилегающую улицу, вернулся, прошелся с другой стороны. Никого не заметил.
Обошел дом и попытался открыть черный выход. Дверь была заперта. Значит остается только подъезд. Он вошел, поднялся на третий этаж. В одной руке он держал ключ, в другой — нож. Он бесшумно вставил ключ в замок и осторожно открыл дверь. В квартире никого не было.
Это была двухкомнатная квартира. На кухне стоял набитый продуктами холодильник, газовая плита, двойная мойка, новый кухонный гарнитур. Все шкафчики полны продуктов и консервов. В комнате Роун увидел телевизор, радиоприемник, проигрыватель, два дивана, три стула, небольшой обеденный стол. На полу — армянский ковер. В спальне стояли два комода, двуспальная кровать с деревянной спинкой и еще одно радио. По советским меркам это была прекрасная квартира.
Роун принял ванну, сделал себе бутерброд из черного хлеба с сыром и консервированным мясом, похожим на свинину. Затем он проверил содержимое комодов. В них лежало женское белье, женщины явно немолодой.
Роун страшно устал. Он прилег на кровать и не заметил, как уснул.
— Георгий, милый, пора вставать, — прошептала Эрика, целуя его.
Роун открыл глаза. Было уже светло.
— Как тебе понравился мой сюрприз? — спросила Эрика, подавая Роуну кофе.
— Чья это квартира?
— Наша. По крайней мере, на месяц. Ну скажи, тебе нравится?
Роун кивнул и отпил кофе.
Эрика начала раздеваться.
— Когда ты пришел?
— Вчера вечером.
— Вчера вечером? Что-нибудь случилось, Георгий? Почему ты не пошел к себе?
— Меня выселили.
— За что?
— Документы не в порядке. Комнату отдадут какому-то рабочему. У них свои правила.
— Тогда поживи здесь, — она обняла его. — Поживи здесь, я всегда буду знать, где ты. Постараюсь использовать любую возможность, чтобы прийти к тебе.
— Это опасное место. Нас сразу заметят.
— Тогда запремся на четыре недели и будем любить друг друга. Хочешь?
— Да.
— Договорились, — Эрика прижалась к Роуну. — Послезавтра я переезжаю сюда.
— Что ты говоришь?
— Полковник уезжает на месяц, — Эрика рассмеялась, — и оставляет меня одну. Только я не одна, правда?
— Куда он едет?
— К матери в Ялту.
— Ты уверена?
— Да, — Эрика нежно покусывала ему ухо. — Мы проводили ее на вокзале вчера, — прошептала она.
— Мы? Ты и полковник?
— Знаешь, твои уши так возбуждают. Я обожаю кусать их. Кусать и целовать.
— Эрика, полковник был с тобой, когда его мать садилась в поезд?
— Никаких вопросов. Ну почему всегда столько вопросов?
— Отвечай! — Роун оттолкнул Эрику. — Полковник был с вами?
Эрика перевернулась на живот и положила подушку себе на голову.
— Ничего не сказку. Сначала займемся любовью. Иначе буду лежать, пока не задохнусь.
— Прошу тебя, Эрика, это очень важно. Только скажи мне, потом будем делать все, что хочешь.
Эрика с недовольным видом перевернулось на спину, сложила руки на груди и уставилась в потолок.
— Я встретилась с тобой, отдала ключ. Пошла на работу к полковнику. Мы заехали за его матерью, сделали кое-какие покупки, пообедали вместе, проводили ее. Вместе. Он и я. Раз, два. Раз, два, три, йо-хо-хо-хо, и старушка в поезде. Доволен?
Роун задумался.
— Значит ты была с полковником с тех пор, как мы расстались и до?
— Я ушла от тебя в полдень и потом все время была с полковником, в одиннадцать мы легли спать. Еще вопросы есть?
— Иди ко мне, — Роун потянулся к Эрике. Но слышал он в этот миг последний крик Би Эй.
Эрика пошла в ванную. Роун лежал и курил. Весь день Эрика была с полковником. Он не возвращался на работу и даже не звонил туда. Налет на поткинскую квартиру произошел около двух. Почему Коснов отстранился? Поткин наверняка ему все рассказал. Роун знал из рассказов Эрики, что Коснов просто помешался на Разбойнике и пропавшем грузовике. Даже сам летал на Север. А в самый ответственный момент весь день провожал мать. Не знал, как произошло задержание, и, кажется, не особенно спешил узнать. Больше того, через два дня уезжает в Ялту. Значит ли это, что все погибли? Если да, допросить их было уже нельзя, ни ему, ни кому-либо другому. Но как же Роун? Коснов должен был знать, что Роун на свободе. Почему он уехал, оставив Роуна на свободе? Роун прошел в ванную, встал у открытой двери. Эрика вытирала волосы.
— Эрика, чья это квартира?
— Наша.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
— Она наша на целый месяц. Остальное не важно, — весело ответила Эрика.
— Это квартира матери полковника, да?
— Раз ее здесь нет, значит наша.
— Откуда у тебя ключ?
— Она сама дала его мне.
— Зачем?
— Чтобы я заглядывала сюда, пока ее нет. Поэтому я опоздала вчера. Я зашла помочь ей собраться, и она дала мне ключ. Потом я заказала второй, для тебя, — Эрика набросила полотенце на Роуна и притянула к себе. — Георгий, давай вместе примем ванну.
— Ты только что вымылась.
— Ну и что, мне хочется с тобой.
Роун кивнул, и Эрика открыла кран.
— Почему полковник разрешил тебе остаться в Москве?
— Потому, что он знает, что я хочу быть с тобой.
— Эрика, я серьезно.
— Я сказала ему, что у меня аллергия на солнце. Если я поеду с ним, мне все время придется сидеть в помещении одной.
— И он поверил?
— Георгий, милый, — Эрика опустилась в ванну и притянула Роуна, — он хочет верить. Он очень любит меня, а после того, как я познакомилась с тобой, я с ним обращаюсь гораздо лучше. Он хочет верить, что наш брак — не ошибка. Когда мужчина хочет поверить во что-то, а женщина поощряет его в этом, он готов на все, чтобы сохранить свои иллюзии.
После ванны Эрика накрыла на стол.
— Полковник упоминал при тебе фамилию — Поткин? — спросил Роун.
— Кто такой Поткин?
— Один из его агентов. По-моему, работает в Нью-Йорке.
— Откуда ты знаешь?
— Друг Полякова рассказал. Хочет знать, когда Поткин должен вернуться в Москву.
— Попробую узнать, — ответила Эрика, поворачиваясь к плите.
32
Ссора
Весь вечер Роун смотрел телевизор и слушал пластинки. Спать он лег рано и проснулся, только когда его разбудила Эрика. Когда с любовью было закончено, он спросил ее о Поткине.
— Друг Полякова прав, — сообщила Эрика. — Он действительно агент полковника. Он сейчас в Нью-Йорке.
— Сейчас?
— Да.
— Как тебе удалось узнать?
— Я сказала ему, что, когда ходила в парикмахерскую, меня спросила о Поткине одна женщина. Я сказала, что она соседка Поткина и давно одолжила ему какую-то посуду и теперь хотела бы знать, когда он вернется.
— Что ответил полковник?
— Засмеялся и сказал, что ей не повезло. Поткин вернется в конце лета.
— Когда полковник собирается в Ялту?
— Завтра. Мы целый месяц сможем принимать ванны вместе.
— Думаю, он не должен ехать.
— Разумеется, нет. Нам надо пригласить его к обеду.
— Эрика, я серьезно.
— И я, милый. Не волнуйся. Он не станет прятаться и ловить нас.
Роун оттолкнул Эрику.
— Кажется, у него могут быть большие неприятности.
— Какие неприятности? — замерла Эрика.
— Друг Полякова видел Поткина в Москве два дня назад. Арестовали несколько шпионов, обнаружили целую группу. Полковник очень интересовался их работой. Только сдается мне, он ничего об этом не знает. Поткин с Гродиным присутствовали при арестах, но полковнику ничего не сказали.
Эрика не шевелилась.
— А что это ты вдруг забеспокоился о полковнике?
— Потому что это отразится на тебе.
— Я думала, что ты собираешься позаботиться обо мне.
— Конечно, но это может все усложнить.
Эрика повернулась к нему. Она уже не улыбалась. Вылезла из постели, подошла к столу, закурила. В волнении она делала короткие затяжки.
— Нам хватит денег уехать из России? — спросила она.
— Почти.
— Что значит «почти»? Сколько не хватает?
— Рублей пятьсот, — ответил Роун, — но если его арестуют, тебя тоже могут схватить.
Эрика повернулась спиной к Роуну и молча курила.
— Что-то случилось, Георгий? У тебя даже голос изменился. Как будто говорит кто-то совсем другой, незнакомый.
— Ничего не случилось, — Роун подошел к ней. — Просто раньше опасности не было, а теперь есть, и я беспокоюсь за тебя.
— Георгий, — волнуясь все больше и не глядя на Роуна начала Эрика, — ответь на один вопрос. То, что ты остался без жилья, как-то связано с этими арестами?
— Нет, конечно.
— Ответь еще на один вопрос.
— Спрашивай.
Она посмотрела ему в глаза, плотно сжав губы, потом сказала:
— Я хочу уехать из Москвы немедленно. Я раздобуду эти пятьсот рублей. Они будут у тебя сегодня. Послезавтра мы должны уехать из России.
— Это невозможно.
— Почему?
— Оформление документов займет много времени.
— Сколько?
— Неделю, может, две.
— Ты говорил, как только у нас будут деньги, мы сможем уехать через день или два.
— Обстоятельства изменились. Теперь оформление длится дольше.
— Ничего не изменилось, — Эрика серьезно посмотрела на Роуна. — Ты знал это с самого начала, так ведь?
— Нет, конечно. Просто обстоятельства действительно изменились. Моему знакомому приходится действовать очень осторожно.
Эрика не двигалась. Она не отрывала глаз от Роуна.
— Ты один из тех, да?
— Из кого?
— Один из тех, за кем вчера охотились, но не поймали…
— О чем ты?
Эрика опустила голову, обхватив себя руками. Казалось, она силится что-то сказать и не может. Потом произнесла едва слышно:
— Знаешь, ведь я с самого начала догадывалась, правда-правда, — она тихонько засмеялась. — Я говорила, что полковник пойдет на все, чтобы сберечь свои иллюзии. Кажется, не он один.
Она начала одеваться.
— Эрика, я сказал правду. Мы уедем, но придется немного подождать.
Эрика продолжала одеваться.
— Поверь мне, мы уедем, это займет всего несколько недель, если повезет — дней.
— Ты не понял, — Эрика кончила одеваться. — Я люблю тебя по-прежнему, Георгий, или как там тебя зовут, но это не мешает мне презирать тебя. Со временем, надеюсь, моя любовь утихнет. Я буду молить Небо об этом.
— Я ничего не мог поделать.
— Мог, еще как мог. Ты знал, что я люблю тебя. Даже больше, ты знал, что я верю тебе. Я приняла тебя таким, каким узнала, потому что мне было все равно, что ты делаешь, кто ты — ты знал все это. Я просила только одного — не предавать мою веру, мою любовь. Предать меня можно было только одним способом, и ты нашел его. Я думала, что ты не обманываешь меня. Все так просто. Я верила, что, наконец-то, встретила человека, который не врет мне. Я устала, Георгий, Я устала жить во лжи. Мне нужны честность и любовь. Разве это много?
Роун подошел к Эрике и взял ее за руки. Она равнодушно посмотрела на него.
— Прости, это не повторится.
Эрика покачала головой.
— Слишком поздно. Во мне что-то умерло. Можешь хоть сто раз повторить, что любишь меня — не поверю. Все это просто слова, я знаю, кто ты, по крайней мере, знаю, чем ты занимаешься. Ты, наверно, хороший специалист, конечно, раз ты сумел провести меня. А ведь у меня большой опыт общения с такими, как ты — Поляков, Коснов, остальные. Вам, чтобы хорошо работать, надо уметь хорошо врать. О правде надо забыть, иначе не выживешь.
— Если бы все зависело только от меня, я бы тебе в самом начале все рассказал. Но здесь замешано много людей. У меня тоже есть начальство.
— И всегда будет. Всегда будет кто-то выше и ниже, из-за кого придется врать. Как же иначе? Это твой мир. Я знаю, ты был бы рад поверить в то, что говоришь, но уже слишком поздно для нас обоих. Поздно для меня — я все это хорошо знаю и сыта по горло. Для тебя — ты классный профессионал. Тебя ждет блестящая карьера, Георгий. В конце концов, твой талант обязательно заметят поляковы, косновы или еще кто-то. У тебя задатки большого шпиона. Поверь мне, я-то знаю.
— Я увезу тебя отсюда, увезу в Америку.
Эрика широко улыбнулась и покачала головой.
— Ты — американец? Американец? — рассмеялась она. — Да, сегодня мне точно не везет.
— Я устрою твой отъезд в Америку, — повторил Роун.
— Бедный Георгий, надо уметь вовремя остановиться. Твой образ разваливается у меня на глазах. Оставь мне хоть что-нибудь для воспоминаний. Тебе никогда не приходило в голову, что не для всех Америка — розовая мечта? Я вот, например, не люблю Америку — видела, как американцы действуют. Своими глазами видела.
— Ты предпочитаешь остаться здесь?
— Я не люблю ворошить память о войне. Что было, то прошло. Но все же расскажу тебе небольшую историю, одна-две странички из моей бурной биографии. Не для того, чтобы ты посочувствовал или осудил, просто чтобы сравнить русских и американцев.
Мне было четыре года, когда окончилась война. Нашу деревню заняли американцы. В первый же день группа солдат отвела мою мать, двух старших сестер и меня в подвал. Шесть дней их насиловали на моих глазах. Не надо ужасаться, это происходит с сотворения мира. Это делали и немцы, и французы, и англичане и другие, надо же было и американцам когда-то начать.
В конце концов, было решено, что мы отойдем в советскую зону, ушли американцы, пришли русские. И опять солдаты насиловали мать и сестер в подвале. Примерно столько же, сколько американцы. Но разница все же была. Знаешь, насиловать тоже можно по-разному. Русские были добрее. Они потом кормили нас супом. Больше они ничего нам не могли предложить. Кроме супа им самим есть было нечего. Но мы были и этому рады. Русские солдаты, наши насильники, получали свой суп и приносили его нам, а сами оставались голодными. Американцы бросали нам консервы, сладости и уходили. Так что, милый Георгий, я не хочу сравнивать русских и американцев.
— Прости, мне очень жаль, — сочувственно произнес Роун.
— Я бы и сама обошлась без всего этого. — Эрика прошла в гостиную. — Не волнуйся, я тебя не выдам. Можешь остаться здесь, если захочешь. Я узнаю все, что тебе нужно. Но встречаться с тобой больше не хочу.
— Боюсь, придется.
— Ты все меньше и меньше похож на Георгия, которого я знала.
— Твоя спальня прослушивается.
Эрика вспыхнула.
— Мы жили на квартире Поткина. Там и стоял приемник. Тот, кто организовал налет на квартиру, уже наверняка понял, что подслушивали Коснова.
— Это их проблема. — Эрика направилась к двери. Роун схватил ее и повернул к себе. Она старалась вырваться, но Роун усадил ее на стул.
— Можешь думать и чувствовать, что хочешь. Извини, что причиняю тебе боль. Мне очень жаль, что я разочаровал тебя. Но ты должна кое-что уяснить. Поляков и, возможно, все мои люди мертвы — все по одной причине. Похоже, что ты, я и полковник вскоре к ним присоединимся. Пусть это тебя и не волнует, но ты все же в долгу у Полякова. Все эти люди погибли из-за одного человека — своего настоящего врага. Он работает с двух концов, а мы все посередине. Коснов не убивал Полякова. Его выдал некто Бельман. Он выдал и его, и, возможно, мою группу. Не исключено, что он сейчас охотится за нами троими. Так вот, я хочу найти его первым, в память о тех, кто работал со мной. Ты, думаю, тоже ничего не потеряешь, если сделаешь что-то в память о Полякове. Насколько мне известно, он пару раз подвергался серьезной опасности ради тебя.
— Георгий, это глупость. Даже хуже, глупость пополам с романтикой. Никто никого не предает в этой причудливой игре. Просто кончается твое время, и все. Полякова никто не выдавал. Просто он шел на риск, слишком большой риск, чтобы раздобыть для меня денег. Потом он собирался все бросить и провести остаток жизни со мной. Он придумал, как найти эти деньги. Вот и все. У него не получилось. Он погиб.
— Заставь полковника остаться, — настаивал Роун.
— Зачем? Чтобы его тоже убили? Он хоть любит меня.
— Если он уедет, то вернется на свои похороны. И ты тоже. Этот Бельман, скорее всего, считает, что ты знаешь, кто он. Без Коснова что будет с тобой?
— Умру в конце концов.
— Тогда иди, — с вызовом произнес он. — Иди ко всем чертям и делай, что хочешь.
Эрика шагнула к двери, открыла ее и повернулась к Георгию.
— Что нужно сделать?
— Скажи ему о Бельмане, скажи в спальне, там спрятан микрофон. Скажи, что с тобой говорил человек, который знал Полякова, и рассказал, что у Полякова в Москве было два контактера. Скажи, что у второго контактера, есть информация о том, как Бельман продал Полякова. Если полковник спросит, где этот человек, отвечай, что он согласен прислать информацию по почте за пятьдесят тысяч рублей. Он пришлет небольшую часть уже на этой неделе, а затем встретится с ним. Это даст нам несколько дней передышки. Не уходи далеко от дома, сюда не приходи до пятницы. Когда поедешь сюда, проверь, чтобы не было слежки.
В пятницу Эрика вернулась и сообщила Роуну, что выполнила все, о чем он ее просил. Коснов остался в Москве и ждет письма. Эрика рассказывала стоя. Когда Роун предложил ей сесть, она отказалась. Он поцеловал ее, она не пошевелилась. Роун попросил ее прийти в воскресенье, и Эрика ушла.
33
Скверимен и Николаева
Чем больше Роун размышлял о происшедшем, тем яснее понимал, что Коснов не имел отношения к разгрому их группы. Управление Коснова ничем не отличалось от подобных служб в любой стране. Люди и техника проблемы не составляли. Третье управление могло провести операции в десяти, двадцати, пятидесяти разных областях страны, не говоря уже о Москве. То, чему стал свидетелем Роун, было очень незначительной по размерам операцией. В ней участвовали всего четыре машины и десяток человек. Район даже не оцепили, дороги не перекрыли. Стрельба привлекла бы внимание. Чье внимание? Коснова?
«Нет, за налетом стоял кто-то другой, но проверить надо», — думал Роун.
В воскресенье пришла Эрика. Она добиралась долго, три раза пересаживалась в метро, два раза меняла автобус. Эрика была уверена, что пришла без «хвоста». Она присела на стул, не снимая пальто.
— Мы спим теперь в другой спальне, — сообщила она.
— Это ваше дело, — Роун глядел на улицу. — Как называется этот сквер?
— Имени Николаева.
— Сегодня вечером, когда ты будешь уверена, что полковник в другой части дома, пройди в старую спальню и сделай вид, что ты говоришь с ним. Чтобы те, кто слушает, подумали, что он с тобой. Скажешь, что тот человек звонил, когда полковника не было дома. Деньги получил и очень доволен. Он оставит сообщение для полковника, первое из нескольких, и назовет свою кличку. Сообщение будет в конверте в основании памятника в сквере имени Николаева и завтра утром после десяти, ты или полковник должны прийти и забрать его. Скажи, этот человек утверждает, его кличка многое объяснит полковнику. У тебя есть перчатки?
— С собой нет, — ответила Эрика.
— Есть в комоде, надень и возьми конверт, — Роун протянул Эрике письмо. — Положи под памятник, когда будешь уходить. Завтра в 10.30 придешь, поищешь и заберешь. Когда приедешь домой, сожги его.
— А что внутри?
— Одно слово — «Уимплтон».
— Что это значит?
— Ничего, ровным счетом ничего, — ответил Роун.
— Это все?
— Все.
— Тогда я пошла.
— Иди.
Эрика посмотрела на Роуна потеплевшим взглядом.
— Когда мне вернуться?
— Тебе не надо возвращаться.
— А ты?
— За меня не волнуйся. К приезду твоей свекрови я освобожу квартиру.
Эрика посмотрела на письмо в руке, открыла сумочку, достала кусочек бумаги и что-то написала на нем. Она отдала его Роуну вместе с деньгами.
— Вот, возьми. Не знаю, как деньги, а этот адрес должен помочь. Это был запасной вариант Полякова. Он заставил меня выучить его наизусть. Не знаю, где это и чей адрес. Он сказал, чтобы я воспользовалась им в самом крайнем случае.
— Но сейчас как раз тот самый крайний случай. Почему ты отдаешь его мне?
— У меня есть полковник. У тебя — ничего.
Она повернулась и пошла к выходу.
Она уже выходила, когда Роун попросил:
— Постарайся разыграть разговор где-то от десяти до одиннадцати.
Роун видел в окно, как Эрика вошла в сквер, приблизилась к памятнику, присела на основание, будто хотела поправить туфлю, и незаметным движением опустила письмо в щель между плитами, посмотрела на окна квартиры и пошла прочь.
Роун начал дежурить у окна незадолго до десяти. Сквер не освещался, но ночь была безоблачная и лунная. Около одиннадцати он посмотрел на часы. Они уже знают. Когда он еще раз взглянул на часы, было уже два часа ночи. Никто не пришел.
«Может быть, они все еще думают?» — успокаивал себя Роун. В четыре часа он начал нервничать, до рассвета оставалось полтора часа. Роун сомневался, что они появятся когда рассветет. Если не придут, значит, все-таки, Коснов. Без четверти пять Роун разглядел фигуру мужчины в дальнем конце сквера. Казалось, он возник из воздуха. Мужчина, как бы между прочим, подошел к памятнику. Несколько мгновений памятник заслонял его. Затем мужчина появился вновь. Он осматривал памятник. Его походка и фигура показались Роуну знакомы, но вспомнить кто это, он не мог. Даже на расстоянии было ясно, что для Поткина этот человек слишком высок. Возможно Гродин, но не Коснов. Человек медленно обошел памятник, останавливаясь и наклоняясь. Наконец задержался со стороны Роуна. В руках у него был маленький фонарик. Узкий луч высветил старый камень и опустился к основанию. Осветив щель, замер. Человек выключил фонарик и присел, затем поднялся и вернулся в дальний конец сквера. Роун разглядел очертание машины с выключенными фарами. Мужчина сел на заднее сиденье. Роун увидел темно-красную вспышку и понял, что письмо сфотографировали в инфракрасном свете. Машина оставалась на месте еще минут пять. Отпечатки, подумал Роун. Наконец, неизвестный опять вылез из машины и вернулся к памятнику, положил письмо на место, сел в машину и она уехала.
Роун проспал до десяти часов, встал, сварил кофе и подошел к окну. В 10.30 к памятнику подошла Эрика, походила вокруг, будто разыскивая что-то, и, наконец, «нашла» письмо. Роун остался доволен, получилось очень правдиво. Он еще понаблюдал, пока ладная фигурка Эрики не скрылась из вида, и вернулся в постель.
34
Эмбриологи
Роуна разбудил громкий стук в дверь. Он взглянул на часы. Было три часа дня. Роун осторожно вышел из спальни и тихонько приблизился к двери.
— Георгий, — прогремел голос Уорда, — открывай эту чертову дверь.
Роун открыл дверь.
— Пришлось потрудиться, пока нашел тебя, — сказал Уорд, входя в квартиру.
— Как тебе это удалось?
Уорд расплылся в улыбке:
— Я просто пошел за твоей пассией. Ну и задала она мне работку со всеми своими пересадками — метро, трамвай, автобусы. Но, как видишь, я дошел.
— А как ты узнал, что я не арестован?
— Я видел, как ты пытался спасти Би Эй. Я хотел прихватить героин перед твоей «исповедью». Заметил людей у дома и отошел подальше, и тут как раз ты достал машину. Чистая работа, племянничек, молодец!
— Они взяли Ханиса, — сообщил Роун.
— Но как они обо всем узнали? — совершенно спокойно спросил Уорд.
— Твой друг — Поткин, — холодно отозвался Роун. — Я видел его в машине с Гродиным. Ничего бы не случилось, если бы ты прислушался к моему совету.
— Ты, конечно, прав. Но зато мы с тобой теперь чертовски богаты. Те трое погибших стоят почти четыреста тысяч.
— Как ты можешь говорить о деньгах?
— А зачем же еще мы в это ввязались? — невозмутимо спросил Уорд.
— Насколько я помню, половина денег на счету, а половину получим, когда привезем письмо.
— Не сомневайся, привезем.
— Ради бога, спустись на землю. Здесь мы можем оставаться пять дней, а потом нам деваться некуда. Что мы можем сделать и как выжить?
— Есть куда деваться, — Уорд опять улыбнулся. — И место очень даже приличное. Пойдем, я покажу.
— Как тебе удалось?
— Через французов. Но идея твоя, племянничек. Ты оказывался прав гораздо чаще меня, вот я и решил прислушаться к твоему совету. Мы все должны были переехать туда в день налета. Я немного просчитался со временем, но в целом вышло неплохо. — Уорд, наконец, огляделся. — Чья квартирка?
— Матери Коснова, — ответил Роун. — Эрика устроила.
— Оставь ей записку, чтобы она не волновалась, и пойдем.
— Нет необходимости. Я могу с ней связаться.
— Ну зачем девушку расстраивать, она еще пригодится.
Под взглядом Уорда Роун быстро написал короткую записку Эрике.
Они вышли из дома и направились на метро в сторону Университета. Вскоре Уорд привел Роуна к современному зданию. Они поднялись по лестнице, Уорд вынул ключ и открыл дверь, за которой оказалась химическая лаборатория с новейшим оборудованием.
— В науке смыслишь? — спросил Уорд.
— Не очень.
— Тогда быстро осваивай, теперь мы ученые, — Уорд протянул Роуну новый паспорт. — Как у тебя с французским?
— Ужасно.
— Обойдемся моим. Мы с тобой эмбриологи — работаем здесь по обмену.
— Как тебе удалось? — спросил Роун.
— «Дядя Моррис» все устроила. Я бы раньше тебе сказал, но ты так задрал нос, что я решил оттянуть удовольствие. Ну и поскольку я в хорошем настроении, сделаю тебе еще один комплимент. Это был отличный трюк.
— Какой?
— Твоя придумка со вторым контактером Полякова.
— А ты откуда знаешь?
— Смотри. — Уорд привел его в крошечную спальню при лаборатории, открыл ящик комода и вынул маленький приемник. — Это один из запасных приемников Би Эй, которые хранились на квартире Поткина. Би Эй принесла его сюда утром в тот роковой день. Она настроила его так, чтобы мы могли прослушивать дом Коснова. Здесь я все и услышал вчера. Сразу подумал, что это твоя работа.
— Я надеялся, что мы могли бы получить небольшую передышку, — признался Роун.
— Передышку? Какую?
— От Коснова.
— А ну-ка объясни, племянничек.
— Коснов в налете не участвовал. Это работа Гродина, Бресновича и Поткина.
— С чего это они стали бы действовать за спиной Коснова?
— Чтобы дискредитировать его. Бреснович хочет остановить расследование Коснова, и другие шишки тоже. Лучше план и не придумать. Коснов выводится из игры, а участие в операции Гродина — отличное прикрытие.
— Не знаю, не знаю, племянничек. Что-то уж слишком запутанно. Почему бы им просто не убить Коснова и, тем самым, покончить с его расследованием?
— Думаю, они так и сделают, как только придумают способ.
— Ты меня моими же приемами обходишь. Я думал, только я умею говорить загадками.
— Коснова убить сложно. Во-первых, его хорошо охраняют.
— С каких пор?
— С того ужина у Бресновича. Он начал что-то подозревать. С ним все время два охранника, из его людей.
— Откуда он их взял?
— Вызвал откуда-то. Еще у него всегда две группы наготове. Эрика случайно слышала, как он отдавал приказы одной из них. Она убеждена, что Гродин об этих группах ничего не знает, а может, и знает. Не могу сказать. Чтобы убить, его надо застать врасплох без охраны и отрезать от этих групп. А это будет нелегко. Во-вторых, нельзя так просто обезглавить одну из крупнейших спецслужб России, обязательно будет шум. Какие оправдания они смогут выдвинуть?
— Ну, оправдания всегда найдутся, — хмуро заметил Уорд. — А вот как это сделать — действительно вопрос. Ты точно знаешь про охрану?
— Все, что Эрика говорила до сих пор, подтвердилось, я ей верю.
— Тогда, похоже, мы имеем маленькую революцию в революции, но все же я до конца не убежден, что именно Гродин организовал налет.
— Я видел его своими глазами.
— Этому Гродину нельзя доверять, я бы его в курятник не пустил. Как ты смотришь на то, чтобы сходить куда-нибудь?
— Куда?
— Отпраздновать. Думаю, твоя информация этого заслуживает. Как насчет оперы?
— Ты что, спятил? — Роун не поверил своим ушам. — Уверен, Гродин и Поткин уже знают, как мы выглядим. И еще не менее дюжины их людей. Нас наверняка ищут.
— Ты что, думаешь, нам надо собирать вещички и рвать на Запад?
— Неплохая мысль.
— И упустить такие деньги?
— Нам и так хватит.
— Я хочу получить все.
— Что толку, если не сможешь потратить?
— Смогу, — упрямо процедил Уорд.
— Ну, значит, ты знаешь, как вдвоем сделать то, что не смогли пятеро. Кстати, охотились именно за пятью, а не шестью.
— Святые праведники! — ухмыльнулся Уорд. — Вот уж не думал, что ты будешь так беспокоиться.
Роун почувствовал досаду.
— Тогда, может, расскажешь, как мы найдем контактера Полякова и письмо?
— Думаю, я смогу сделать это.
— Ты знаешь кто он?
— В этом я не уверен, но вполне возможно, что письмо будет в наших руках очень скоро, недели через две, а может и раньше.
— Каким образом? — изумился Роун.
— Если ты уже две недели отсиживаешься и ничего не делаешь, не надо думать, что остальные тоже бездельничают.
— Но как?
Уорд покачал головой и подмигнул.
— Потихоньку, потихоньку, племянничек. Тебе полезно помучиться. Когда буду уверен, скажу. А сейчас прими-ка ванну, поплещись немного… А я пойду попробую достать билеты.
— Я бы хотел услышать твой рассказ сейчас, — настаивал Роун.
— Георгий, мальчик мой, надо уметь верить людям.
— Я слишком верил. Возможно, именно поэтому погибли те трое.
— Производственные потери.
— Производственные, как же! — огрызнулся Роун.
— Если ты думаешь задеть меня всем этим, пустая затея. Я сказал тебе, что вышел на письмо, так оно и есть. Если тебя это не устраивает, и ты предпочитаешь смыться на Запад, вот тебе мое благословение. Только помощник мне бы пригодился. Если остаешься, прекрати свое хныканье и займись делом. Нам придется подождать пять-шесть дней, и я не собираюсь сидеть здесь безвыходно все это время. От такого сидения может крыша поехать. Я полмира проехал не для того, чтобы глазеть на тебя. Иди прими ванну и приведи себя в цивилизованный вид. Зачем лишать себя удовольствия?
В антракте они смешались с публикой. Роун чувствовал беспокойство, а Уорд, казалось, не испытывал большего удовольствия в жизни, но к концу второго действия Роун заметил в нем перемену. Уорд как-то осел в кресле и рассматривал свои руки. Он втянул щеки и закусил нижнюю губу. В конце похлопал для вида, без всякого энтузиазма.
— Ты с Эрикой когда увидишься? — спросил он у Роуна на обратном пути.
— Не знаю.
— Можешь ускорить встречу?
— Не знаю, — повторил Роун.
— Хорошо бы завтра. Она может понадобиться.
— Мы поссорились.
Уорд нахмурился.
— Серьезно?
— Более чем.
— Исправить нельзя?
— Нет.
— Ясно. Что ж, может, и к лучшему. Кстати, в последний день сообщения были?
Роун еще не рассказал Уорду о визите «Дяди Морриса».
— Нет, не было, — ответил он.
Они молча дошли до лаборатории.
— Мне надо кое-что обдумать, — бросил Уорд. — Погуляем еще?
— Не хочется, — отозвался Роун.
— Тогда до утра.
35
Жертва
— Возможно, сегодня, — объявил Уорд Роуну утром, четыре дня спустя.
— Письмо?
— Может быть. Встретимся ровно в 17.30 в ресторане «Арарат» на Неглинной.
Уорд выждал, пока уйдет Роун, подошел к комоду, вынул из ящика грубые кожаные перчатки, воткнул за пояс пистолет.
Эрика смотрела показ мод в ГУМе до 11.20. В 11.30 она была у обувного прилавка.
— Я друг Георгия, — тихо сказал Уорд, разглядывая тапочки.
— Что с ним случилось? — спокойно спросила Эрика.
— Его взяли сегодня утром.
— Кто?
— Думаем, ваш муж.
— О Господи, не может быть.
— Возможно, нам удастся что-нибудь предпринять, — ответил Уорд, не глядя на Эрику. — Подождите десять минут, затем идите по улице Горького до четвертого перекрестка и сверните направо, в середине здания есть проход, пройдите через него до конца и ждите.
Эрика без труда нашла проход. Она поднялась по кирпичным ступенькам и стала ждать в подъезде. Раздались чьи-то шаги, Эрика прижалась к двери. Шаги звучали торопливо и резко, замолкли, возобновились и опять смолкли. На какое-то мгновение все стихло, а потом шаги направились прямо к ней.
Эрика увидела сурового китайца.
— Где он…
Больше китаец ничего не успел сказать, он упал вперед с ножом в спине. Это был нож Уорда.
— Сюда, — скомандовал Уорд, выталкивая Эрику из двери на улицу. Он открыл машину, толкнул Эрику внутрь и сел за руль. — Мы можем поехать на квартиру вашей свекрови? — спросил Уорд, когда они выехали на улицу.
— А здесь нельзя поговорить?
— Послушайте, дамочка, если полковник узнает про вас с Георгием, вам в Москве станет неуютно. Нам много надо обсудить. Машина — неподходящее место. Ну так как?
— Хорошо, — неохотно согласилась Эрика.
Эрика неподвижно сидела в комнате. Уорд протянул ей сверток с одеждой.
— Это одежда Георгия, — сказал он. — Я подумал, может, она вас как-то подбодрит.
— Как его взяли? — спросила Эрика, сохраняя самообладание.
— Мы не знаем. Его взяли на улице.
— Что известно полковнику?
— Он знает, что вы пользовались этой квартирой.
Эрика встала и начала ходить по квартире, обхватив себя руками. Потом зажгла сигарету и посмотрела в окно. Она стояла спиной к Уорду и не видела, как он надел перчатки. Когда она повернулась к нему, он с силой ударил ее кулаком в лицо.
Уорд отнес ее в спальню и бросил на кровать. Сорвал с нее одежду и белье. Когда Эрика пришла в себя, она увидела, что Уорд стоит рядом с ней голый. Эрика пыталась сопротивляться. Она до крови исцарапала ему спину. От второго удара она опять потеряла сознание. Уорд изнасиловал ее. Закончив, он посадил Эрику на постели и начал избивать, бил по голове, по плечам, по рукам и ногам. Кровь залила ее лицо и тело. Потом Уорд задушил ее.
Уорд снял перчатки и швырнул их на пол, вымылся, вытерся, промокнул полотенцем кровь на спине и оделся. Затем развязал сверток с одеждой и сложил ее аккуратно в ящик комода. В сумочку Эрики он положил карточку, на которой было написано «Георгий» и адрес.
Он вышел из квартиры и поехал в гостиницу «Ленинградская», оставил машину на стоянке и пошел по Каланчевской. Его внимание привлек младенец в коляске. Он с умилением похлопал его по щечкам, приподнял шляпу, приветствуя няню, и бодрым шагом пошел дальше, негромко насвистывая какую-то мелодию.
36
Тени Гефсимана
— Георгий, — позвал Уорд, поднимаясь из-за дальнего столика, когда Роун вошел в ресторан, — закажи что-нибудь и поешь. Похоже, сегодня нам повезет.
Улыбка Уорда напоминала змеиную.
— Письмо? — спросил Роун.
— Письмо, племянничек, письмо, — подтвердил Уорд. — Есть вероятность, что к утру оно будет в наших руках. Догадайся, что еще?
— Что?
— Билеты на балет.
«Лебединое озеро» в постановке Большого театра завораживало. Временами Роун забывался. Техника прима-балерины была безупречна, изящество — несравненно. Иногда Роун бросал взгляд на Уорда, который совершенно преобразился. Время от времени он толкал Роуна локтем и одобрительно кивал головой.
— Не исключено, что ничего подобного ты в жизни больше не увидишь, — прошептал он.
В антракте они вышли в фойе, заполненное людьми.
— Подожди здесь, мне нужно позвонить, — сказал Уорд.
Вернувшись, он похлопал Роуна по спине.
— Пошли, племянничек. Еще чуть-чуть, и мы богачи.
Они быстро шагали по ночной Москве.
— Ты вышел и на письмо, и на контактера? — спросил Роун.
— Не уверен. Скорее всего, одно письмо. Ты не представляешь, чего это стоило.
Он неожиданно остановился и схватил Роуна за руку.
— Странно, — тихо сказал он, — но мне вдруг стало не хватать остальных. Жаль, что они погибли.
— С ними пришлось бы делиться, — холодно заметил Роун.
— Да черт с ними, с деньгами. Хорошие были ребята. Жаль, что не дожили до конца операции.
— Раньше я за тобой чувствительности не замечал.
— Мне правда жаль, я не стыжусь признаться в этом. Особенно жаль малышку Би Эй.
— Заткнись!
— Угу.
В двух кварталах от лаборатории Уорд остановился.
— Ты иди и начинай складываться, собери одну сумку, остальное оставь.
— А ты куда?
— За товаром.
— Письмо?
— Ага, я бы и тебя взял, но мой приятель слегка нервничает. Я вернусь через пятнадцать минут и — прощай Москва. Он похлопал Роуна по спине и пошел.
Роун смотрел ему в след, фигура Уорда все уменьшалась в темноте. У него была покачивающаяся походка. И по мере того, как Уорд становился все меньше, Роун вдруг узнал эту фигуру. Именно эта сутулая фигура шла через площадь и по ступенькам церкви в Гефсимане, именно эта седовласая фигура искала письмо в сквере имени Николаева. Уорд — человек с фонариком.
37
Столкновение
Роун пробежал через темную лабораторию в спальню, включил свет и подошел к приемнику. Он включил его и прибавил громкости. Был слышен только треск. Он покрутил настройку. Приемник был в порядке. Роун проверил антенну. Она поднималась по стене и уходила в отверстие в потолке. Антенна не была подсоединена. Роун потянул за проволоку, и она упала ему на руки. Он осмотрел ее концы и понял, что их никуда не прикрепляли. С помощью этого приемника нельзя было подслушать разговор ни в спальне Коснова, ни в каком другом месте. Подслушать их можно было только из одного места.
Теперь Роун был уверен, что Уорд находился на квартире Поткина после налета. Именно он услышал, как Эрика «рассказывала полковнику» о втором контактере Полякова. Именно Уорд забрал письмо в сквере и прочел слово «Уимплтон». Ему незачем было выслеживать Эрику, он прекрасно знал, где находился Роун все это время. А пришел он на квартиру матери Коснова только затем, чтобы сверить почерк. Уорд настоял, чтобы Роун оставил Эрике записку под предлогом, что девушка еще может понадобиться. Ну, а когда он сравнил почерк в письме и в записке, он заявил Роуну, что знает о его плане, так как подслушал Эрику по приемнику в лаборатории. Он привел Роуна туда, чтобы подтвердить это.
Роун открыл кладовку и пошарил на верхней полке — пистолет исчез. Он обыскал письменный стол — денег тоже не было. Уорд вернется через десять минут. Роун быстро сунул в сумку смену белья, выключил свет и пошел к выходу. Он подошел к входной двери и взялся за ручку. Дверь была заперта, Роун подергал ее и полез в карман за ключом.
— Похоже вы торопитесь, — раздалось в темноте. Роун повернулся, и в этот момент включился свет. Роуна схватили за руки, заломили их за спину и надели наручники. Налетчиков было двое, они напоминали охранников Коснова, как их описывала Эрика. Высокий блондин уселся на стол и начал болтать ногами. Второй, лысый азиат с черными усами и козлиной бородкой, в тюбетейке, украшенной бело-красной витиеватой вышивкой, прислонился к стене, скрестив руки на груди.
В центре лаборатории неподвижно стоял полковник Коснов. Рядом с ним сидел изможденного вида, явно нервничающий, человек.
— Это он, — указал человек на Роуна, с трудом поднимая руку. — Я видел его с вашей женой на улице сегодня. Он затолкнул ее в машину.
— Ты уверен?
— Это он.
Коснов кивнул, и азиат увел человека из комнаты. По-прежнему не двигаясь, полковник рассматривал Роуна.
— Так значит, ты — Георгий? Как давно ты знаешь мою жену? — он медленно натягивал запачканные кровью кожаные перчатки.
— Вашу жену? — удивился Роун. — Я не знаю, кто вы, не говоря уже о вашей жене. Что все это значит? Какое право вы имеете?
Коснов посмотрел на свои руки в перчатках, сжал и разжал кулаки.
— Сколько это продолжается?
— О чем вы говорите? Что вы здесь делаете?
— Она сказала тебе, что между вами все кончено? Она смеялась над тобой? Унижала тебя? — он остановился перед Роуном, заложив руки за спину и решительно выдвинув вперед подбородок, все еще не поднимая глаз. — Она заставляла тебя пресмыкаться перед собой?
Роун получил удар в живот, прежде чем успел ответить. Он упал на колени, задыхаясь, но его тут же сильно ударили ногой по лицу.
— В общем-то, это неважно, — сказал Коснов отступая. — Она несла с собой разрушение. Не ты, так кто-то другой, все равно бы сделал это. Может, даже я сам в конце концов.
Полковник наклонился, поднял голову Роуна за волосы и негромко сказал:
— Видишь ли, мой невезучий друг, в конечном счете мы все играем жертву. Роли розданы, позиции уточнены, маски и плащи надеты, логика забыта. Побеждают чувства. Ты — любовник, я — одураченный муж. Ты — убийца, я — мститель. У меня есть причины ненавидеть и уничтожить тебя. Ничто не доставит мне большего удовольствия.
От следующего удара ногой в лицо Роун растянулся на полу. Охранник-блондин подскочил к нему и поднял на ноги. Он жестом показал Коснову куда-то вверх. Над лабораторным столом с потолка свисал небольшой крюк. Коснов одобрительно кивнул. Охранники подняли Роуна и уложили на стол лицом вниз. Он слышал, как опустили крюк и зацепили его за наручники. Крюк начал медленно подниматься вверх вместе с Роуном. Руки и плечи его вывернулись, он повис вращаясь. Затем его опустили и посадили на стол так, чтобы он сидел наклонившись вперед и не мог выпрямиться.
— Жаль, что в квартире не было такого приспособления, — произнес Коснов. — Продолжим?
Кулак, врезавшийся Роуну в лицо, разбил ему нос и десны, голова его откинулась назад до металлической цепи. Он почувствовал, как по телу струйкой потекла кровь.
Следующий удар пришелся в скулу, а третий — в челюсть. Роун часто заморгал глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Боль от ударов и вывернутых мышц становилась невыносимой. Роун молил Бога о потере сознания.
— Постепенно я сделаю с тобой то, что ты сделал с ней. Я переломаю тебе все кости, все до последней.
Коснов замахнулся и сильно ударил Роуна в кадык. Роун задохнулся, подступила тошнота, глаза и грудь горели, по лицу текли слезы. Очередной удар пришелся в зубы, следующий — в правый глаз. Глаз тут же заплыл. Роун судорожно глотал воздух. Он промок от пота и крови, острая боль охватила все тело, пронзила ребра и отозвалась в пальцах.
— Опустить, — скомандовал Коснов. — Мы изобьем его так, что из ушей кишки полезут.
Роун уже почти не сознавал, как упал на пол, как ударил его в живот Коснов. Сознание ускользало. Он еще удивился, почему так долго не теряет его. Он лежал на боку, голова — на полу. Он видел рядом ноги Коснова, видел, как он отвел назад правую ногу, знал, удар придется прямо по зубам.
Роун хотел закричать, но сил не было. Нога летела ему на встречу, он успел отвести голову, и ботинок лишь слегка задел ее. Он попробовал что-то сказать, попросить и не мог. Он чувствовал, что сил осталось совсем мало, что еще немного и — смерть. Он проклинал свою выносливость. Как еще надо бить, чтобы он потерял сознание? Почему он не может отключиться и не чувствовать собственной казни?
Удар каблука пришелся прямо в лицо, он слышал хруст ломающихся костей, но уже ничего не чувствовал. Это был первый знак — онемение, еще немного, и он перестанет чувствовать боль. Или это знак смерти? Одним глазом Роун еще мог разглядеть, как полковник опять заносит ногу, прицеливается, рассчитывая удар. «Это последний удар», подумал Роун и вдруг услышал голос:
— Думаю, вы достаточно потренировались, полковник.
Коснов развернулся, охранник-блондин соскочил со стола и схватился за пистолет. Роун с трудом отвел голову назад и через заплывшие веки с трудом разглядел Уорда. Он медленно подходил к ним, держа руки на поясе.
— Господи, что происходит в этом мире? Не успел выйти воздухом подышать, а приятеля уже до полусмерти забили.
— Не подходить! — приказал Коснов.
— Почему бы вам не извиниться? Помогли бы моему приятелю встать, да и убрались бы отсюда подобру-поздорову, — продолжал Уорд не останавливаясь.
Коснов отступил назад, вынул пистолет и сделал два выстрела. Уорд продолжал двигаться к нему. Коснов выстрелил еще раз. Уорд покачал головой и улыбнулся. Полковник удивленно посмотрел на свой пистолет, позади него прогремел выстрел. Роун увидел, как оседает смертельно раненный блондин. Роун перевел взгляд на бесстрастного азиата — пистолет в его руке слегка дымился.
Коснов сделал еще шаг назад.
— Кто вы? — властно спросил он.
— Ваш старый приятель, очень старый.
Коснов рванулся к двери, она оказалась запертой. Он начал колотить в нее и звать своих людей, ответа не было. Он закричал опять.
— Бесполезно, полковник. Я всех отправил домой.
— Гродин, это все его работа, да? — кричал Коснов.
— Да нет, это наше с вами дело.
— Как это?
Роун медленно приподнялся и сел. У него кружилась голова, страшная слабость была во всем теле. Приходилось сильно напрягаться, чтобы разглядеть хоть что-то. Онемение уходило, возвращалась боль. Он видел вопросительный взгляд Коснова.
— Я вас знаю, да? — сказал Коснов почти любезно.
— Наши дороги пересекались, — отозвался Уорд.
— Полагаю, договориться с вами вряд ли удастся? — Коснов старался взять себя в руки.
— Исключено.
Коснов понимающе кивнул.
— Вы хорошо поработали. Но зачем же было с девушкой так?
— Вас трудно взять в одиночку. Вы слишком осторожны. Надо было вывести вас из равновесия.
— Да, трудно не потерять равновесия, когда насилуют и убивают твою жену.
— На это я и рассчитывал.
Полковник расслабился. Он отшвырнул пистолет и посмотрел на Роуна, затем на своего мертвого охранника.
— И кто же из этих двоих будет отомщенным любовником?
— Выбирайте.
— Чья одежда была в квартире?
— Убитого.
— Значит, я должен быть убит из его пистолета?
— Совершенно верно, — подтвердил Уорд, — но чуть позже. Видите ли, полковник, нам еще многое надо обсудить, многих убитых вспомнить. Когда-то у нас было много общих знакомых. Может, вы помните Веддера?
— Поляка?
— Одного из них. А еще Густав Цайф и Марсель Мара. Халларен, британский агент. Его вы допрашивали две недели, кажется.
Коснов нахмурился и сжал губы указательным и большим пальцами. Он слушал с закрытыми глазами.
— Списку нет конца, полковник. Да. Сильва, Готтлиб, Карда, Юлиан, ну и, конечно, ваша последняя работа — Поляков.
— Я чувствую, что знаю вас.
Уорд сурово смотрел на него. Он поднял пистолет блондина.
— Я знаю все, что вы сделали с каждым из них. Я пытался представить боль и муки, которым вы их подвергли. Если один человек может отомстить за страдания многих, это сейчас случится.
Уорд выстрелил. Левая коленка Коснова подогнулась и он рухнул на пол.
— По-моему, именно так вы начинали с Кордой, — сказал Уорд.
Роун чувствовал, что теряет сознание. Все тело горело, боль стала невыносимой, он едва дышал. Роун цеплялся за остаток сознания, заставлял себя смотреть и слушать. Уорд стоял над извивающимся Косновым.
— Помните Цайфа? — услышал он голос Уорда. — Помните, как вы лили ему в горло кислоту так, чтобы он не умер, а кричал от боли. Вы любите, когда кричат от боли, так ведь, полковник? Ну так я вам тоже кое-что приготовил.
Роун боком повалился на пол. Казалось, боль отступила, появилось ощущение прохлады и покоя. Он смутно чувствовал, что его поднимают за плечи и ноги, помнил крик Коснова: «Нет, это не возможно, этого не может быть», как его спускают по лестнице. Затем раздался крик. Этот крик Роун помнил отчетливо, кричал Коснов. Роун никогда раньше не слышал такого страшного крика, даже со скидкой на свое состояние.
38
Убежище
Роун очнулся на заднем сиденье автомобиля. Один глаз опух так, что не открывался. Другим он видел лишь лысый затылок и тюбетейку водителя. Машина резко повернула. Роуна подбросило вперед на тело Коснова. Азиат смотрел на дорогу, Роун попытался вернуться на сиденье. Он должен собраться с силами. Он сжимал и разжимал кулаки. Они совсем ослабели, руки болтались как плети.
Роун дотянулся до Коснова и начал шарить по карманам. Но когда азиат повернулся, отдернул руку от Коснова.
— Больно? — равнодушно спросил азиат.
— Пройдет, — ответил Роун.
— Когда приедем, о тебе позаботятся, — сказал азиат, не поворачиваясь.
Роун продолжил обыскивать Коснова. Того, что он искал, не было. Он надеялся найти пистолет. Роун продолжал искать.
Машина остановилась. Задняя дверь открылась, и двое выволокли тело Коснова. Роун попытался приподняться.
— Не высовывайся, — сказал ему Уорд, наклонившись в машину. — Чем меньше увидишь, тем здоровее будешь. Поезжай, — приказал он азиату и захлопнул дверь.
Роуну понадобилось несколько минут, чтобы сесть. Он старался дышать глубоко и медленно. Азиат не сводил глаз с дороги. Роун увидел, что они проезжают сквер имени Николаева и едут в сторону Кремля. Роун снял ремень и положил его на колени. Он шевелил пальцами и растирал себе руки, чтобы улучшить кровообращение. Единственным глазом он следил за дорогой и за водителем, задерживал дыхание, пережидая приступы боли в боку. Они подъезжали к строительной площадке — теперь Роун точно знал, где они.
Он сделал на ремне узел, постарался затянуть его как можно туже. На это ушли все его силы. Он подвинулся к двери и сел прямо за водителем, вытянулся вперед, накинул ремень на шею азиата и затянул, упершись ногой в спинку переднего сиденья. Голова азиата дернулась назад. Он отпустил руль и попытался освободиться от петли. Роун продолжал затягивать ее. Машина съехала на обочину. Роуна бросило на дверь, и машина перевернулась.
Азиат лежал неподвижно. Роун дотянулся до пистолета. Машина лежала на боку. Роун открыл дверь, медленно вылез и что было сил побежал к строительной площадке. Он соскользнул в вырытую яму и чуть не свалился в воду, прислушался. Было совсем тихо. Он прошел через яму с водой к деревянной лестнице-стремянке, кое-как поднялся по ней и пополз по свеженасыпанной земле. С насыпи он посмотрел на бульвар — виднелись только темные очертания. Остановилась какая-то машина.
Роун спустился к набережной, прошел через недостроенное здание, пересек временный подъезд к стройке и, качаясь, направился к вагончику строителей. Ноги почти не слушались. Дышать становилось все трудней. Из носа пошла кровь, открылась рана на шее. Он ухватился за подоконник чтобы не упасть и огляделся. Разглядел в темноте несколько грузовиков и неуверенно направился к ним. Одна нога подогнулась, Роун упал, поднялся и заставил себя идти дальше. Он упал еще дважды, пока дошел до машин и притаился между ними. Потом постарался дотянуться до ручки кабины одной из них, ухватился за нее, с трудом влез на подножку и, превозмогая сильную боль в руках, подтянулся, перевалился в кузов и упал на кучу мокрой глинистой земли. Роун чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, сил уже не оставалось.
Он прислушался, где-то далеко в ночи звучал голос. Слабея, он зарылся в мокрую землю, размазал ее по себе и потерял сознание.
Сверху на него валился сырой грунт. Роун обтер лицо и увидел челюсти экскаваторного ковша, направляющегося за новой порцией грунта. Роуна почти засыпало, он высвободил руки и расчистил небольшое пространство у борта грузовика. Стрела повернулась, ковш заскрежетал открываясь, и на Роуна вывалилась мокрая земля.
Он услышал крики. Двигатель грузовика затарахтел, машина дернулась и выехала на покрытую грязью дорогу. Роун догадывался, куда его везут. Прогуливаясь, он часто бывал здесь. Он освободился от земли, подполз к заднему борту и приподнялся. Грузовик опять свернул. Они ехали по асфальту. Уже недалеко, еще один поворот. Роун дважды пытался подтянуться и перевалиться через борт, это удалось только на третий раз. Машина исчезла за поворотом. Роун встал и побежал к воротам. Неважно, кто встретит его первым. Он пробежал мимо удивленного охранника, вскарабкался по ступенькам к входной двери и, ввалившись в здание посольства, рухнул без сознания.
Комната была уютная. Роун сидел на кровати, потягивая чудесный итальянский кофе.
— Я долго спал? — спросил он.
Вице-консул Амадео Грано положил ногу на ногу, смахнул пылинку с темного в полоску костюма, сунул большие пальцы в кармашки жилета и откинулся на спинку кресла.
— Почти два дня, — ответил он на безупречном оксфордском английском. — Как самочувствие?
— Трудно двигаться.
— Доктор говорит, ничего серьезного. Если не считать серьезной травмой два сломанных ребра и вывихнутую скулу, с ним можно согласиться.
— Вы связались с американским посольством?
— В первый же день, — отозвался Грано. — Вы плохо соображали. Возможно, вы дали нам не совсем точную информацию?
— А что сказали в посольстве?
— Никогда не слышали о Чарльзе Роуне.
— Пусть свяжутся с ВМФ США.
— Похоже, они пробовали связаться со всеми, кто мог прояснить положение. Чарльз Роун никогда не значился в списках ВМФ, и паспорт на это имя никогда не выписывали.
— Идиоты! — вырвалось у Роуна.
— Я предложил им прислать кого-нибудь побеседовать с вами. Они довольно сухо отказались.
— Когда мне можно будет отправиться туда?
— Как только вы покинете наше посольство, вы можете идти куда угодно. Но я сомневаюсь, что американцы обрадуются вам. Они утверждают, что Чарльз Роун вообще не существует. Если им верить — вы самозванец и, во всяком случае, не американец.
— Вы же слышите мой английский — разве это подделка?
Грано встал, быстро провел кончиками пальцев по лацканам.
— В бреду вы говорили по-русски, — сказал он, расхаживая по комнате. — А еще у вас французский паспорт. Мы связались с французским посольством, они говорят, сам паспорт подлинный, но никогда с таким номером и именем не выдавался.
Грано остановился в ногах у Роуна и посмотрел на него. Он похлопал руками по карманам пиджака и заговорил, подняв руки кверху:
— Дорогой друг, что я могу сказать? Мы связались и с британским посольством. Нигде о вас ничего не знают. Больше того, у меня даже создалось впечатление, что они слишком уж от вас открещиваются, а может быть, мне просто показалось. И здесь, у нас, вам тоже оставаться нельзя.
Роун посмотрел на него.
— Попытайтесь понять положение в Москве. Мы ни в чем не уверены. Это ведь очень старый трюк для внедрения — прикинуться слабоумным. Он используется с незапамятных времен.
— Вы хотите сказать, — перебил его Роун, — что я должен уйти?
— Друг мой! — Грано опустился в кресло и положил ногу на ногу. — Вы ставите нас в затруднительное положение. Я не знаю, кто вы, что вы должны сообщить, но я точно знаю, что ваша информация никому не интересна, в Москве, во всяком случае.
— Это вам сказали в американском посольстве?
— В посольстве ничего не сказали, просто я так объясняю для себя их молчание. Если вы не самозванец, хотя все указывает именно на это, тогда, очевидно, с вами для них связано то, что предпочитают забыть. Это называется дипломатией. Для сохранения лица можно многим пожертвовать. У меня такое чувство, что вами как раз и пожертвовали.
— Отдайте мне одежду, и я уйду.
— Куда?
— Не в американское посольство, конечно, и не в британское.
— Мы располагаем сведениями, что вас в Москве разыскивают определенные круги.
— Меня это не удивляет.
— Вы как-то связаны с убийством Коснова?
— Впервые слышу это имя. Верните мне одежду и я уйду.
— Она в шкафу, вычищенная.
Грано невозмутимо сидел в кресле, сложив руки. Роун встал и неуверенно прошелся по комнате, затем начал одеваться.
— Вам не удастся выбраться из Москвы, вы же понимаете, — сказал Грано.
— А может, мне здесь нравится?
Плечи и руки плохо слушались Роуна. Правая коленка еле сгибалась.
— Возможно, я бы мог передать информацию в американское посольство. Это бы избавило всех от осложнений, — подчеркнул Грано.
Роун повернулся к нему.
— Чье посольство подкинуло вам эту мысль?
— Ничье. Я сам до этого додумался.
— Забудьте.
Роун осторожно опустился на стул и, превозмогая боль, стал медленно нагибаться, чтобы надеть новые туфли.
— Если вы тот, за кого я вас принимаю, думать надо о практичности, а не о смелости и честности. Все очень просто. Вам не выбраться из Москвы, вас ищут. Об этом знаем и мы, и вы и еще три посольства. Они ничего для вас не сделают. Вами уже пожертвовали для сохранения престижа. Если хотите, мы можем заключить сделку.
— Что вы предлагаете?
— Мы переправим вас на Запад.
— В обмен на что?
— Моя страна не так увлечена дезинформацией и охотой за информацией, как другие. Но мы сознаем важность и того, и другого. Как все, мы стараемся поддерживать определенный уровень. Наше положение В России не так уязвимо, как, скажем, некоторых соседей и союзников. Мы можем позволить себе немного рискнуть. Скажите нам, кто вы и что хотите сообщить американцам, и мы возьмем на себя риск переправки вас на Запад.
Роун оделся.
— А вдруг я самозванец? А если нет, и просто ничего не знаю?
— В этом и заключается наш риск. Мне не в первой оставаться в дураках.
Роун проверил карманы — пусто. Грано показал на ящик комода. Роун открыл его и увидел свои вещи.
— Я избавлю вас от возможных осложнений в связи с моим арестом, — сказал он. — Я ничего не знаю.
— Мы могли бы заплатить, — добавил Грано.
Роун проверил свои вещи. Он расправил скомканный листок с адресом, который дала ему Эрика.
— Да, — продолжал Грано. — Неплохо заплатить.
— Я французский эмбриолог, — ответил Роун. — Сколько за это можно дать?
— Как вы оцениваете свою жизнь?
— Я ухожу, где выход?
Грано встал, похлопал себя руками.
— Дождитесь темноты. Нам бы не хотелось, чтобы на наш мрамор пролилась кровь. Мы можем отвезти вас за несколько кварталов от посольства. А вы по дороге подумаете над нашим предложением.
— Бесполезно, — ответил Роун.
Грано провел пальцем по стрелкам усиков.
— Ваш пистолет в нижнем ящике. Думаю, он вам пригодится.
39
Запасной вариант
Официант не замечал его. Студенты за соседним столиком тоже. Все увлеченно смотрели, как девушка с экзотической внешностью и черными косами изображала своего преподавателя. Даже Роун улыбнулся. Он не разобрал, китаянка она или монголка. Он доел взбитые сливки и наслаждался горячим чаем.
Роун еще раз прочел адрес и инструкцию. Эрика говорила, что это был запасной вариант Полякова. Роун задумался, почему Поляков так и не воспользовался им. Может быть, просто не успел? Роуну было не до сомнений. Это — его последняя надежда. Уорд и все остальные наверняка уже разыскивают его. А остальные, как предупредил его Грано, были русскими.
За соседним столиком уже рыдали от восторга, у восточной красавицы был просто дар перевоплощения. Роун оплатил чек и медленно пошел к выходу. Идти было недалеко. Впереди виднелись университетские здания. Двигаться стало легче. Тело все еще ныло, но шаг стал тверже. Роун свернул за угол и увидел нужное здание. Оно было построено в виде буквы «П» и поднималось вверх на десять этажей. В середине здания зиял проход.
Роун прошел через него и оказался во дворе. Тропинка вела наискосок к железной ограде. Роун вошел в третью калитку, спустился вниз по ступенькам, прошел мимо входа в больницу, обошел здание и увидел серую металлическую дверь. Он постучал три раза, выждал минуту и постучал еще три раза. Послышались шаги за дверью, потом все стихло. Прошла минута. Роун постучал снова. Шаги возобновились. Роун автоматически сунул руку в карман и сжал пистолет.
Дверь медленно открылась. В проходе стоял очень крупный мужчина.
— Мне сказали, вы можете помочь, — произнес Роун.
— Кто сказал? — Мужчина говорил на чистом русском языке.
— Друг Полякова. — Роун разглядел еще двоих, стоявших на расстоянии.
— Вы его знали?
— Я знал его жену.
— Входите.
Дверь закрылась и свет погас.
— Мы вас давно поджидаем, Георгий, — «Китай» обнажил два передних металлических зуба.
Роун молниеносно выхватил пистолет и не целясь выстрелил. «Китая» отбросило к стене, и он упал на пол, раскинув руки. Два других китайца развернулись и побежали. Роун попал в обоих, открыл дверь и выскочил во двор. Остановился он только у ресторана. Он прислонился к дереву, переводя дыхание.
«Сука, — подумал он, — эта сука хотела убить меня».
Телефон-автомат он нашел только в пяти кварталах от ресторана. Роун опустил монету и набрал номер, он его помнил хорошо.
— Товарища Бресновича, — потребовал он.
— Он спит, — ответили на другом конце.
— Разбудите.
— Это невозможно.
— Разбудите, скажите, что с ним хочет поговорить французский эмбриолог, знакомый Коснова.
Ему не ответили, но Роун слышал, как на том конце положили трубку на стол.
— Бреснович слушает, — прозвучало чуть позже в трубке.
— Это Георгий, — сказал Роун. — Я знаю, что товар предназначается вам. Я также знаю, где он и чье имя на нем. Мне известно, где деньги.
— О чем вы говорите?
— Через двадцать минут жду вас у памятника в сквере. Если вас не будет, я передам информацию вашим противникам.
— У какого памятника? — спросил Бреснович.
— У вас двадцать минут. Приходите один. Всего двадцать минут, — закончил Роун и повесил трубку.
Недалеко от сквера остановился «ЗИМ». За рулем сидел Бреснович. Роун прятался в кустах, он выждал еще десять минут. Других машин не было, на улице — пусто. Роун подошел к машине, открыл дверь и сел на заднее сиденье. Он приставил пистолет к затылку Бресновича и произнес:
— Трогайтесь, руки держите на руле.
Роун говорил куда ехать, Бреснович молчал.
— Вы — источник Полякова, — начал Роун. — Письмо — ваша общая идея. Предназначалось оно для вас, но не для того, чтобы заручиться поддержкой антикитайских кругов, как Поляков говорил на Западе. Оно вам было нужно, чтобы шантажировать Хрущева. Ему оно и было адресовано, только вы этого письма так и не получили.
Бреснович молчал.
— Я знаю, у кого оно и что произошло. Я все изложил письменно в четырех экземплярах. Два — в Москве. Если я не заберу их в течение суток, их переправят двум членам ЦК, с которыми вы не в лучших отношениях. Два других уже на Западе. Их я должен забрать в течение недели, иначе они станут достоянием общественности. Так что, мы с вами крепко связаны.
Мне нужно следующее. Я и еще один американец, Уорд, должны выехать из России. Если вы еще не знаете, где он, советую разыскать его до десяти завтрашнего утра. К этому времени должны быть оформлены все бумаги. Вы будете ждать дома. Я позвоню и назначу место встречи. До того времени вы обещаете мне свободное перемещение по Москве. Если меня задержат — это ваша проблема. Если меня убьют, письма уйдут адресатам.
— Вы достанете письмо? — наконец спросил Бреснович.
— Узнаете завтра. Сейчас езжайте к своему дому. Машину оставьте мне. Из дома позвоните в гостиницу «Украина» и закажите номер по моему французскому паспорту. Вы ведь сами эти паспорта нам с Уордом сделали. Я буду жить в гостинице за ваш счет.
Через несколько минут Алексей Бреснович остановил машину и вышел.
40
Подтверждение
Спустя двадцать минут Роун был уже в гостинице.
— Да-да, — приветливо встретил его администратор. — Товарищ Бреснович только что звонил нам. Все подготовлено.
Он сунул руку под стойку, и Роун автоматически схватился за пистолет в кармане. Администратор протянул ему буклет.
— Здесь все о нашей гостинице, — с гордостью объяснил он. — У нас двадцать восемь этажей.
— У вас есть номер с телефоном и ванной? — остановил его Роун.
— У нас тысяча двадцать шесть номеров, и в каждом не только телефон и ванна, но и радио. У нас есть автоматы для чистки обуви. В буклете обо всем рассказывается.
Роун спал крепко. Его разбудили в 9.15 вместо девяти. До половины десятого он нежился в ванне, потом побрился, оделся, сунул в карман гостиничную карточку и спустился в ресторан позавтракать.
В десять он вернулся в номер и позвонил Бресновичу.
— Я хочу поговорить с американцем, — потребовал Роун.
— Пожалуйста, — ответил Бреснович.
Роун немного подождал, и в трубке раздался голос Уорда.
— Племянничек, ты, говорят, роскошно устроился?
— Перестань паясничать! — оборвал его Роун. — Слушай внимательно. Должен извиниться перед тобой. Я думал, ты работаешь на них с самого начала. Теперь я понимаю, что ошибался. Тебя арестовали во время налета, и ты сделал все, что велели, чтобы остаться в живых. У Бресновича письма нет, но я знаю, где оно. Думаю, мы сможем выпутаться из этой истории живыми.
— Очень надеюсь. Здесь у меня не очень приятно.
— Ты не знаешь, они оформили документы?
— Я видел билеты.
— У меня осталось несколько дел. Передай Бресновичу, пусть ждет моего звонка у себя. Я позвоню через час, скажу, где встретиться.
— Все передам, племянничек, теперь — ты хозяин положения.
Роун повесил трубку, лег на постель, включил радио и закурил. Через сорок минут он спустился в холл, вышел из гостиницы, сел в «ЗИМ» и поехал к Бресновичу.
Роуна провели в кабинет наверху. Там его ждали Бреснович, Гродин и Уорд.
— Ну, мой храбрый Георгий, что ты хочешь сообщить нам?
Роун удобно устроился в кожаном кресле.
— Сперва я расскажу вам о содержании своих четырех писем, — обратился Роун к Бресновичу. — Для начала я проследил вашу раннюю связь с Поляковым, как вы вдвоем сбывали картины из хранилища. Затем у вас появилась мысль сместить Хрущева с помощью подсадного письма. Я проследил каждый ваш шаг, в том числе и как Полякову пришла мысль продавать информацию на Запад. Там поверили. Сведения были верные. Затем вы на какое-то время приостановили передачу сведений, это лишь разожгло аппетит. И тогда Поляков предложил им предоставить письменное свидетельство поддержки Запада. Отличная работа. По меньшей мере одно высокопоставленное официальное лицо на Западе было убеждено, что вы планируете захватить Кремль и атаковать Лоп Нор. В итоге вы письмо получили — точнее, получил Поляков.
— Это все? — спросил Бреснович.
— Думаю, этого достаточно, чтобы сдержать ваших противников. Я, конечно, отметил, что в ваши планы не входили активные действия, вы ограничивались шантажом.
— Как вы пришли к этому выводу?
— Вы всегда были настроены против Китая. Уже давно выступаете против него. Смешно было рассчитывать укрепить это мнение о вас через Лопнорское соглашение. Что это давало вам? У вас в союзниках уже были многие, настроенные антикитайски. Нет, товарищ Бреснович, вам надо было как следует тряхнуть тех, кто поддерживал Китай. Если бы они поверили, что Хрущев планирует атаку, они бы сделали всю грязную работу за вас. Хрущева бы сместили, а вы, воспользовавшись сумятицей, захватили бы власть. Но время работало против вас. Хрущева сместили раньше, чем вы рассчитывали, и сделали это те, кто придерживался середины. Случилось все это как раз в тот момент, когда вы ждали Полякова с письмом.
Волновало вас не столько у кого письмо, сколько, кто знает о нем. Вы боялись, что это Коснов, но только пока не схватили Уорда и не узнали от него все, что мы выяснили. Полковник не имел к этому отношения. Но узнать мог, и тогда стал бы опасным. Поэтому вы ликвидировали и его, и Эрику. Теоретически этого было достаточно, но тут появился я. Теперь приходится возиться со мной. Для полного спокойствия, вам необходимо достать то, что я написал.
— А вы весьма самоуверенны, — заметил Бреснович.
— Да. Я сообщу вам, кто такой Бельман в обмен на нашу свободу.
— Мне нужно письмо.
— Вы узнаете, кто Бельман и где письмо.
— Даже если я соглашусь, где гарантия, что я сдержу слово?
— Когда я все объясню, вы поймете, что слово придется сдержать.
— Вы предлагаете кота в мешке.
— Вы можете отказаться, — спокойно ответил Роун. Он увидел, как Уорд беспокойно заерзал в кресле.
Бреснович и Гродин обменялись взглядами. Бреснович встал, подошел к столу и вернулся с конвертом.
— Вот ваши билеты и все документы, — он улыбнулся. — Обещаю исполнить все, о чем вы просили. Вашу работу стоило увидеть.
— Когда мы можем уехать?
— Самолет из Москвы улетает в пять.
— Вам рассказать подробно или кратко?
— Полностью, пожалуйста. Согласитесь, я заплатил сполна.
— Бельман — сам Поляков, — начал Роун. — Вы с Поляковым договорились продавать сведения Западу. Хотели войти в доверие. Большую часть денег должен был получать Поляков. Не потому что вас деньги не интересовали. Если бы ваш план провалился, не исключено, что вам пришлось бы спешно покинуть Россию. Вот почему вы часть денег оставляли себе.
Поляков восстанавливал свое профессиональное имя, когда встретил Эрику и влюбился. Перечница решил отойти от дел. Но это требовало денег. То есть со временем его мотивы изменились. Он хотел получить от этой операции максимум.
— Откуда ты знаешь? — вырвалось у Уорда.
— «Дядя Моррис» навестила нас накануне налета. Они нашли банковские счета Полякова. Все довольно просто. Сначала Поляков делил деньги в свою пользу. Проверить его никто не мог, так как деньги на счет клал он сам и сам же отчитывался перед Бресновичем здесь. Вначале вклады делались в швейцарском банке.
Роун повернулся к Бресновичу.
— Запад настаивал, чтобы вы продолжали поставлять информацию и после того, как они согласились написать письмо?
Бреснович отвернулся.
— Мы поняли, — вставил Гродин, — что источник Полякова должен продолжать поставлять информацию.
— Но Поляков сообщил на Запад, что, как только они согласятся написать письмо, информация перестанет поступать. Так и случилось. После письма они ничего не получили. Однако, Поляков получил от своего московского источника, если я не ошибаюсь, еще пять сообщений.
— Да, именно пять, — подтвердил Гродин.
— Видите ли, — продолжил Роун, — все изменилось, когда Поляков случайно встретил старого знакомого по наркобизнесу, Чу Чанга. Чанг объяснил, что красный Китай заинтересован в информации. У них не было опыта в получении информации за деньги, но средства имелись. Это и привлекло Полякова. Он открыл отдельный счет в Танжере, куда и вносил деньги, получаемые из Пекина.
Он не прогадал, продавая последние пять сообщений только в Китай. Он подставил Запад. Поляков решил продать письмо тому, кто больше даст за него — он рассчитал, что это будет Коснов.
Поляков тайно встретился с Косновым в Париже. Действовал он осторожно. Он только сообщил Коснову, что в его руки попал документ исключительной важности и что китайцы стремятся его заполучить.
Поляков держал письмо у себя целых десять дней, прежде чем продал его. Он набивал цену и водил вас за нос. В конце концов он мог бы сказать вам, что Запад в последнюю минуту отказался написать это письмо. Вы бы никогда не узнали, так ли это.
— Кто купил письмо? — требовательно спросил Бреснович.
— Китайцы.
Бреснович застыл. Его губы медленно задергались, и он расхохотался.
— Это слишком смешно, слишком смешно.
— Смешно, потому что они заплатили за письмо, и Хрущев смещен?
— Нет-нет, — от хохота у Бресновича по лицу текли слезы. — Нужно понимать китайцев и склад их ума. Больше они никогда нам не поверят. Это первый шаг. Разве вы не понимаете, случилось именно так, как я хотел, но по ошибке. И это смешно. Теперь они все сделают за меня.
— Из-за этого может начаться война, — напомнил Роун. Бреснович рассмеялся.
— Чем скорее — тем лучше для России, да и для остального человечества.
41
Цена молчания
— Ты хочешь сказать, племянничек, — заговорил Уорд, бреясь в ванной номера в гостинице «Украина», — что все эти деньги просто лежат в каком-то африканском банке?
— Возможно, более двух миллионов долларов.
— Два миллиона долларов?! — проревел Уорд. — Должен же быть какой-то способ снять их!
— Не надо было убивать Эрику.
Уорд не добрившись вышел из ванной.
— Поверь, это была ошибка.
— Дорогая ошибка.
Уорд кивнул и вернулся в ванную.
— Кто подсказал тебе?
— Поляков не очень расстроился, когда первые два агента, посланные за письмом, погибли. Он этого ожидал. Он сам китайцам про письмо рассказал. Он был уверен, что агентов взяли именно китайцы: А когда приехал в Москву, узнал, что их взял Коснов. Поляков понял, что китайцы хотели, чтобы Коснов знал содержание письма. Они хотели спровоцировать инцидент, но не знали, что дни Хрущева сочтены.
А Поляков догадывался об этом. Поэтому он связался с Рудольфом и спросил, нельзя ли у него остановиться. Он не мог обратиться к Бресновичу. Запасной вариант был тоже через китайцев, им нельзя было воспользоваться. А Коснов уже висел у него на хвосте.
— А кто был в машине? — спросил Уорд, выходя из ванной.
— Китаец, возможно сам «Китай».
— Теперь все стало ясно, да?
— И не стоило труда.
— Ты что? Нам же платят.
— Скольких жизней это стоило?
— Сейчас сосчитаю. Поляков, два агента, Коснов, немецкая шлюха, Ханис, Фокусник…
— Ладно, хватит.
— Я уже извинился однажды, племянничек, могу еще раз извиниться.
— Забудь.
Уорд натянул пиджак и посмотрел на часы.
— Через час мы едем в аэропорт. Я еще хочу кое-что купить.
— Будь осторожен.
— А что?
— Как бы чего не случилось… несчастный случай, например.
— Чтоб я опоздал на самолет? Никогда. Я жду не дождусь, когда мы отсюда выберемся.
— Я тоже, — ответил Роун.
Роун и Уорд сидели на заднем сиденье «ЗИМа» Бресновича.
— Знаешь, племянничек, я никак не могу успокоиться — твоя первая операция за границей, и ты все разгадал.
— Почему ты допустил, чтобы Разбойник умер таким образом? — спросил Роун.
— Он сам хотел этого. Ему все равно недолго оставалось, а он очень хотел помочь. Конечно, для нас это было бессмысленно, но не для него, умирающего.
— А кто был в машине с ним вместо меня?
— Труп купили в городском морге. Слушай, а что если нам вместо Лондона сначала на несколько дней махнуть в Рим?
— Почему бы вообще не отменить всю поездку?
— Ты что несешь? — не понял Уорд.
— Ты же остаешься здесь.
— В России?
— Именно.
— С какой стати мне здесь оставаться?
— Потому что ты — Стердевант.
— По-моему, ты спятил!
— Пусть, но ты — Стердевант.
— Ладно, выкладывай, как ты до этой глупости додумался.
— Я думал об этом с нашей первой встречи, меня насторожила твоя пластическая операция, но тогда я не стал особенно ломать голову. А вот когда ты забрал конверт из-под памятника, я задумался серьезно. Я задал себе всего один очень простой вопрос: «Почему русские решили иметь с тобой дело? Почему именно с тобой?» Отсюда я начал раскручивать. Прежде всего, главой операции был, конечно, ты. Ты принимал решения, а выполнял их Разбойник.
— Он был болен.
— Судя по вашей работе, он бы оставался у руля, пока мог ползать, однако, командовал ты. Меня немного сбило с толку, что тебя не узнал ни один из тех, кто работал со Стердевантом в прошлом. Ты изменил не только лицо, но и голос.
— И когда тебя осенило?
— Когда тебя узнал Коснов. Не лицо, а голос. Когда он закрыл глаза, он вспомнил твой голос. Это было как раз перед тем, как я потерял сознание. Я даже не сразу сообразил, почему он узнал твой голос, а твои люди — нет. Ответ, как всегда, был прост. Ты очень поработал над голосом и речью, но только в английском. Тебе и в голову не пришло проделать это с другими языками. Для Коснова ты звучал так же, как годы назад — твой русский не изменился.
Узнал ли тебя Бреснович, или ты ему сам сказал, кто ты, сейчас уже неважно. Много лет назад Бреснович хотел посадить тебя на место Коснова. Он очень точно выбрал время и крепко держал тебя в руках твоей биографией. Но ты добрался до долгожданной цели — до Коснова.
Уорд уже не улыбался. Он прислонился к двери и холодно посмотрел на Роуна. Его губы были плотно сжаты.
— Если бы это и было так, я бы не хотел, чтобы узнали другие. И еще, я бы не выпустил тебя из страны.
— Тебе нужно, чтобы я уехал. Кто же еще получит деньги и расскажет, как прошла операция?
— Можно было бы придумать что-то другое.
— Но даже больше денег, — продолжил Роун, — тебе нужна страховка. Я и есть та страховка. Теперь я понимаю, как только вы с Бресновичем договорились, мне бояться уже было нечего. Да мне и не нужно было изображать из себя героя. Мне все равно дали бы уехать, потому что пока я жив по ту сторону границы, я всегда могу разоблачить его. Я уверен, ты убедишь его позже, что у меня есть улики против него. Видишь, как все переменилось. Теперь я нужен тебе — пока я жив, ты здесь в безопасности.
— Ну, Георгий, и мерзавец же ты.
— От такого слышу.
— Ладно, давай расстанемся по-хорошему. Можешь думать обо мне, что угодно, но я о тебе очень высокого мнения. Ты загнал меня в угол, да-да, племянничек, ты меня обставил.
Машина остановилась у здания аэропорта.
— Пойдем, — сказал Уорд. — Я приготовил тебе прощальный подарок.
Роун прошел за ним через зал в одну из боковых комнат. У стены стоял азиат с перевязанным горлом.
— Покажи ему, — распорядился Стердевант.
Открылась боковая дверь.
— Зайди, взгляни.
Роун осторожно заглянул. На носилках «скорой помощи» лежала Би Эй, она улыбнулась Роуну, попыталась что-то сказать и не смогла.
Азиат запер дверь.
— Пришлось повозиться с Ней, пока привели в чувство, — сказал Стердевант. — Она проглотила только часть яда. Ее парализовало. Говорить еще не может, но врачи уверены, она поправится.
— Что вы с ней сделаете?
— Это зависит от тебя. Пока эта девочка здесь, при мне, я думаю, ты не станешь трепаться и болтать лишнего. Например, рассказывать о моей доблестной смерти, я хочу сказать, о смерти Уорда.
— Я вытащу ее отсюда, — пообещал Роун, — я что-нибудь придумаю.
— Попытка — не пытка.
Роун и Стердевант молча сидели в отдельном зале ожидания. Наконец Стердевант заговорил.
— Знаешь, племянничек, старика вроде меня уже нигде особенно не ждут. Жизнь прошла мимо. Я должен доиграть по своим правилам. На Западе это мне вряд ли удастся. А Бресновичу нравится моя работа. Он даст мне работать так, как я хочу. Можешь называть это двойной игрой, предательством. Наверное, так оно и есть, но я больше двадцати пяти лет рисковал головой для Запада, а вместо благодарности получил пинок под зад.
Я уже немолод, мне трудно угнаться за переменами. Здесь все иначе, во всяком случае, мне так говорят. Здесь нужен человек с моими талантами, Чарли. Больше мне идти некуда. Мне нужно действовать, а других предложений нет.
Роун был бы рад не слушать и не мог. Он злился на себя и был сбит с толку. То, что Стердевант обошел его в самый последний момент, уже само по себе было плохо, и какой ценой — Би Эй оставалась в России! Уже ничего не изменить. Виноват он один.
— Я знаю, ты винишь себя в том, что я обошел тебя, — безучастно сказал Стердевант. — Может, и обошел, а может быть, и нет. Это просто вопрос времени. Помнишь, когда мы встретились, я сказал тебе, дело не в том, что ты узнал или сделал. Дело в том, как быстро ты это узнал или сделал. Ты действовал почти также быстро как я, но упустил только последний маленький штрих. Кто знает, еще день или два, и ты бы разгадал эту последнюю загадку. А это совсем неплохо, если учесть, что опыта у меня на дюжину-другую лет побольше, чем у тебя, и я знаю чуть-чуть побольше. Знаешь, никто бы не сделал больше чем ты.
Роун подошел к окну. Четырехмоторный реактивный самолет зашел на посадку.
— Странно, племянничек, мне кажется, что я тобой горжусь, как гордился бы сыном. Ты отличный оперативник, Чарльз Роун, лучшего и желать нельзя. Но учеба — процесс бесконечный, особенно, познание самого себя. Надо знать свои слабости. Ты слишком много внимания обращаешь на чувства других людей. В нашей работе это скорее недостаток.
Убей чувства, Чарли! Растопчи их в пыль! Принимай мир таким, какой он есть.
Если что-то и можно вынести из нашей операции, так именно это. Поткин сломался из-за семьи, Коснов потерял осторожность из-за женщины, той же самой, из-за которой, в конечном счете, погиб Поляков.
Нетрудно догадаться, на чем я поймал тебя.
Ты с отличием закончил детский сад, но чтобы получить аттестат, надо еще немного поработать. Поработаешь хорошо — получишь девушку в качестве подарка. Не сразу, конечно, через годик-другой.
Стердевант протянул ему конверт.
— Вот твое домашнее задание, а вон там, — он указал на плоский квадратный сверток на столе, — небольшой трофей, повесишь у себя на стенку.
Грохот приземлившегося самолета заглушил слова Стердеванта, и он прокричал Роуну:
— Каждый раз, когда будешь сомневаться, вспоминай Полякова и Коснова и из-за чего они погибли. Не попадайся больше в эту ловушку. Пока ты ни от кого не зависишь, все будет в порядке.
В самолете Роун сел у иллюминатора и посмотрел на Стердеванта. Он стоял у входа, размахивая сцепленными над головой руками.
Роун развернул сверток и увидел свое досье, то самое, которое Поткин послал Коснову. Но фотография была не Роуна, он никогда не встречал этого человека, чей труп сопровождал Разбойника в Сибирь.
Он открыл конверт и увидел банковскую расчетную книжку из швейцарского банка и напечатанную на машинке записку:
Задание племяннику Чарли
1. Положи мою часть денег на указанный в книжке счет.
2. Закрой Фонд Тиллинджера и отправь всех домой. Не увлекайся, рассказывая о моей смерти.
3. Убей жену и дочерей Поткина, или я убью Би Эй.
Роун в ярости сжал кулак и обернулся к иллюминатору. Но Стердеванта уже не было.