Сандерс вышел из душа, вытерся и остановился перед зеркалом в ванной. Он напряг бицепсы и мышцы грудного пресса и остался доволен видом мускулов, проступивших под кожей. Постучав себя по плоскому животу, он улыбнулся.

За его спиной открылась дверь ванной, и сквозняк принес аромат Гейл.

Она осторожно ущипнула небольшие складки плоти над его бедрами.

– Не упражняйся слишком много, – сказала она, – мне не хотелось бы, чтобы ты потерял эти прелестные ручки, за которые так удобно держаться, занимаясь любовью.

– Ни за что на свете.

Сандерс обернулся и поцеловал ее.

Они переоделись к обеду и вышли из коттеджа. Сандерс захлопнул дверь, повернул ключ в замке и дернул дверную ручку, чтобы убедиться, что замок сработал.

– Кто здесь станет красть? – спросила Гейл.

– Кто угодно. Камеры, аппараты для подводного плавания – все это дорогие вещи. Нет смысла подвергать людей искушению.

– Ну, закрывая дверь, мы все равно не защитимся от вора, ведь у горничной есть ключи.

Держась за руки, они прошли по дорожке к главному зданию клуба “Апельсиновая роща”. Прогулка напоминала путешествие по тропическому саду. Олеандр, гибискус, бугенвиллея, пуанциана и пуансеттия в полном цветении теснились по краям дорожки. Апельсины и лимоны падали с деревьев в маленьких, великолепно ухоженных рощицах. Сандерс и Гейл прошли мимо группы коттеджей, похожих на их собственный. Известняковые стены домов были окрашены в оранжевый цвет, только крыши сияли нежной белизной в лучах вечернего солнца. Гейл спросила:

– Видел ли ты когда-нибудь более чистые крыши?

– Лучше бы им всегда быть чистыми. Ведь это с них мы пьем воду.

– Что ты имеешь в виду?

– На Бермудах нет ни водных источников, ни подземных течений, ни рек – ничего. Всю воду получают из дождя. Дождевая вода стекает с крыш и накапливается в цистернах.

– Мне казалось, ты говорил, что здесь никогда не бывает дождей.

– Я сказал, что здесь никогда не бывает меньше трехсот сорока солнечных дней в году. Но дождей при этом выпадает достаточно много, даже летом. Штормы возникают внезапно, и они довольно сильны, но непродолжительны.

– Для человека, никогда не бывавшего здесь прежде, ты буквально напичкан всякими фактами.

– Читайте “Нэшнл джиогрэфик”, – провозгласил Сандерс. – Жизнь не что иное, как исследование и разгадка таинственных явлений.

– Почему ты перестал работать на “Джиогрэфик”? Мне казалось, что писать для них – просто удовольствие.

– Писать, может быть, и удовольствие, – улыбнулся Сандерс. – Делать что-нибудь – тоже. Но я не делал и не писал. Я ведь сочинял только заголовки. Легенды, как они их называют. Я пошел туда работать, потому что хотел жить среди диких обезьян, сражаться с крокодилами и нырять на места кораблекрушений, где не бывал ни один человек. Вместо этого я проводил целые дни придумывая такие, например, строки: “Калькутта: взгляд изнутри на бесчисленные миллионы индусов”. Я никогда ничего там не делал. Мне платили за сокращение того, что сочиняли другие люди.

Когда они подходили к главному зданию кл6a, другая пара, помоложе, появилась на дорожке, приближаясь к ним. Они шли неуклюже, так как обнимали друг друга за талию, а мужчина был намного выше своей подруги, и ему приходилось укорачивать шаги, чтобы она поспевала за ним. Как только Сандерс увидел молодую пару, он разжал руку, в которой держал руку Гейл.

Когда пара прошла мимо, Гейл спросила:

– Почему ты это сделал?

– Что именно?

– Убрал свою руку.

Сандерс покраснел.

– Молодожены заставляют меня нервничать.

Она взяла его за руку и дотронулась головой до его плеча.

– Ты ведь тоже молодожен, знаешь ли.

– Да. Но у меня уже был один медовый месяц.

– Зато для меня он первый, – сказала Гейл. – Не мешай мне наслаждаться.

Они пересекли холл – большой, пустынный, облицованный блестящими панелями из кедра, и прошли через бильярдную, комнаты для игры в теннис и карты, читальный зал и бар, направляясь во внутренний дворик с видом на океан. Их проводили к крайнему столику. Солнце, садящееся у них за спиной, окрашивало облака на горизонте в ярко-розовый цвет.

Подошел официант, чтобы принять заказ на напитки. Это был молодой темнокожий парень, на его нагрудном кармане была приколота табличка с именем: Слэйк. Он говорил односложно и обращался к ним обоим не то чтобы неуважительно, но с чувством собственного достоинства.

Когда он отошел, Гейл поглядела ему вслед и тихо сказала:

– Должно быть, паршивая работа.

– Почему?

– Какие перспективы? Разве что, если он и правда хорош в своем деле, станет когда-нибудь старшим официантом.

– А что же в этом плохого? – спросил Сандерс. – Это все же лучше, чем быть безработным.

– Ты заметил его имя? Слэйк. Звучит как-то не по-бермудски.

– Не думаю, что вообще есть слова, звучащие по-бермудски. Есть чернокожие люди с именами типа Бэскомб, говорящие по-английски так, как будто всю жизнь прожили на Сэвил-Роу, а есть белые, говорящие так, будто бы вырвались из гетто на Ямайке. В этническом отношении это место – смешение всего сущего на земле.

Им принесли напитки, и они сидели молча, прислушиваясь к шуму волн внизу и глядя на пятна коралловых рифов, видимых только в безветренную вечернюю пору.

Сандерс порылся в карманах и вынул найденную ампулу.

– Утром надо будет поискать кого-нибудь из здешних обитателей, кто проверит ее для нас. Держу пари, что это пенициллин из судовой аптечки. На всех судах были запасы антибиотиков.

– Не думаю, что пенициллин был широко распространен до окончания войны. Это больше похоже на вакцину. Так или иначе, имеется шанс заработать.

Он хотел отдать ампулу Гейл, чтобы она положила ее в сумочку, когда за спиной у него раздался чей-то голос:

– Где вы это взяли?

Они обернулись и увидели их официанта, держащего в руке меню.

– Прошу прощения? – переспросила Гейл.

Казалось, он сам был обескуражен внезапностью своего вопроса.

– Извините. Увидел этот маленький сосуд и заинтересовался, где вы его нашли.

Слэйк говорил с мелодичным акцентом, характерным для Ямайки. Сандерс ответил:

– На месте кораблекрушения.

– “Голиафа”?

– Да. – Гейл подняла ампулу на ладони, чтобы Слэйку было удобнее рассмотреть. – Вы знаете, что это такое?

Слэйк взял ампулу большим и указательным пальцами. У него за спиной горел газовый светильник, и он покрутил ампулу в его свете, потом вернул ее Гейл и ответил:

– Не имею ни малейшего представления.

Сандерс спросил:

– Тогда почему же вы так ею заинтересовались?

– Меня заинтересовало стекло. Оно выглядит старым и очень красивым. Извините.

Слэйк положил меню на столик и направился к кухне.

После обеда Сандерсы рука об руку пошли по дорожке к своему коттеджу. На небе висел серпик луны, заливавший золотым светом листву и цветы. Кусты казались живыми из-за кваканья населявших их лягушек.

Сандерс отпер дверь коттеджа и предложил:

– Выпьем по рюмочке бренди на веранде.

– Надеюсь, нас не съедят живьем.

Он разлил бренди в два стаканчика из ванной и вынес их на веранду. Гейл сидела в одном из двух сплетенных из пальмовых листьев стульев возле маленького столика.

– Прекрасно, – сказала она, с наслаждением вдыхая воздух. – Тысячи разных ароматов.

В течение нескольких минут они молча глядели на небо и прислушивались к шуршанию бриза в листве.

– Готова ли ты услышать об еще одном потрясающем факте из анналов “Джиогрэфик”? – спросил Сандерс.

– Конечно.

– В семнадцатом веке это место было известно под названием “Остров дьяволов”.

– Почему?

– Откуда мне знать? Мой контракт предусматривает только обязанность сообщать тебе факты. Кому-то другому следует платить за то, чтобы он их объяснял.

– Сейчас я начну зевать, – предупредила Гейл.

– Не стесняйся.

– Это будет наиболее чувственный и провокационный зевок, который кто-либо слышал. Он будет обещать дикое, невообразимое наслаждение, которое заставит меня позабыть, что ты маньяк со склонностью к самоубийству. Короче говоря, это будет нечто.

– Давай, – сказал Сандерс. Он прикрыл глаза и замер, вслушиваясь.

Гейл начала выводить низкий, стонущий, блаженный зевок. И вдруг он прекратился – так внезапно, как если бы кто-то заткнул ей горло пробкой.

– В чем дело? – спросил Дэвид. – Проглотила язык? – Он открыл глаза и увидел, что она всматривается во тьму. – Что?

– Кто-то здесь есть.

– Это ветер.

– Нет, не ветер.

Сандерс подошел к краю веранды. Тропа была пустынна. Он обернулся к Гейл и сказал:

– Никого нет.

– Посмотри. – Гейл указывала пальцем на что-то позади него.

Когда Сандерс обернулся снова, то увидел человека, выходящего из кустов на тропу. Незнакомец приблизился к ним, остановился в нескольких ярдах от веранды и сказал:

– Извините меня.

Это был темнокожий мужчина в черном костюме. Все, что Сандерсы могли разглядеть как следует, – это белки его глаз и белое пятно рубашки.

– Как давно вы здесь находитесь? – спросил Сандерс.

– Что? Я подошел сию минуту.

– Из этих кустов?

Человек рассмеялся:

– Это кратчайший путь. Тропинка сильно петляет. – У него был жесткий акцент зажиточного британца.

– Чем мы могли бы помочь вам?

– Если разрешите, я хотел бы поговорить с вами.

– Хорошо. Но подойдите же к свету.

Человек, выглядевший лет на пятьдесят, поднялся на веранду. Его иссиня-черная кожа была морщинистой, а в волосах проблескивала седина.

– Меня зовут Таппер. Бэзил Таппер. Работаю управляющим ювелирного магазина в Гамильтоне. Магазин Дрейка. Возможно, вы слышали о нем. Но это неважно. Мое хобби – античное стекло.

Сандерс взглянул на Гейл:

– Полно обожателей стекла на этих Бермудах. Таппер сказал:

– Мне стало известно, что недавно у вас появился маленький стеклянный предмет из района кораблекрушения “Голиафа”. Мне бы очень хотелось взглянуть на него.

– Зачем?

– Что же в нем такого любопытного? – спросила Гейл, взяв сумку со своего стула. – Это просто медицинский сосуд.

– В нем действительно нет ничего любопытного, – ответил Таппер, – но не для людей, которые интересуются тонким стеклом. Парень по имени Рейнхардт работал по стеклу в Норфолке в середине сороковых годов. Его изделия довольно редко попадают на рынок. Они стоят немного в открытой продаже, но в нашем маленьком кружке завладеть стеклом работы Рейнхардта – настоящая удача.

Гейл нашла капсулу и протянула Тапперу. Он поднес ее к свету.

– Прекрасная вещь, – сказал он, – не выдающаяся, но очень хороша.

– Это ампула, – сказал Сандерс, – таких везде сколько угодно.

– Верно, но вот здесь крошечный пузырек на одном конце. Так расписывался Рейнхардт.

– А что в ней находится? – спросила Гейл.

– Не имею понятия. Могло быть все что угодно. И меня это абсолютно не интересует.

Гейл улыбнулась:

– Для человека, которого не интересует, что у нее внутри, вы изучаете ее весьма тщательно.

– Я исследую сосуд, а не его содержимое. Жидкость имеет желтый цвет, но меня это не удивляет. Стекла Рейнхардта часто придавали свой цвет жидкостям. – Таппер вернул Гейл ампулу. – Очень хороша. Я готов предложить вам за нее двадцать долларов.

– Двадцать долларов! – сказал Сандерс. – Но это...

– Я знаю. Это кажется большой суммой. Но, как я уже сказал, в нашем маленьком коллекционном бизнесе существует довольно сильная конкуренция. Я был бы чрезвычайно рад стать первым, кто приобрел стекло работы Рейнхардта. Честно говоря, эта вещь стоит не более десяти долларов, но, предлагая вам двадцать, я знаю, что большинство других не смогут заплатить вам так много. Кто-нибудь вроде вашего знакомого Слэйка вряд ли сумеет выложить за нее более десяти долларов. Я предлагаю вам сделку, заранее превышающую возможные ставки, если можно так выразиться.

– Вы не станете возражать, если мы извлечем из нее часть жидкости? – спросила Гейл. – В отличие от вас, нам бы хотелось узнать, что в ней находится.

– Нет, – ответил Таппер, – Это совершенно невозможно. Чтобы вытянуть часть жидкости, вам пришлось бы разбить конец сосуда. Это обесценит вещицу.

– Тогда, боюсь, не может быть и речи о продаже, – сказал Сандерс.

– Тридцать долларов, – резко произнес Таппер, забыв об учтивости.

– Нет, – ответил Сандерс, – нет даже за пятьдесят.

– Вы совершаете ошибку, знаете ли. Никто другой не предложит вам сумму, даже близкую к этой.

– Тогда, мне кажется, мы просто должны оставить его себе, – заявил Сандерс. – Кроме того, вы ведь сами сказали, что это большая удача – иметь в коллекции стекло Рейнхардта.

Таппер злобно взглянул на него, затем кивнул Гейл, попрощался и сошел с веранды. Пройдя несколько ярдов по тропе, он раздвинул кустарник и исчез.

– Что, черт возьми, ты думаешь об этом? – спросил Сандерс.

Гейл встала.

– Давай пройдем в дом. Если он ошивается где-то поблизости незаметно для нас, бог знает что еще может случиться.

Они вошли в коттедж, и Сандерс закрыл дверь на замок.

– Ты поверила ему?

– Нет. А ты?

– Кто знает о стекле Рейнхардта?

– Если существует такая конкуренция между этими коллекционерами стекла, – сказала Гейл, – то почему Слэйк рассказал ему об ампуле? Он мог попытаться купить ее сам. Нет. Бьюсь об заклад, что его не интересует стекло. Ему нужно то, что внутри ампулы.

– Интересно, почему он не сказал об этом прямо?

– Не знаю. Думаю, что очень трудно выдать себя за коллекционера жидкостей.

– Ты вынула остальные наши находки?

– Конечно, – ответила Гейл. – Почему ты об этом спрашиваешь?

– Завтра давай поспрашиваем, нет ли здесь кого-нибудь, кто знает об этом кораблекрушении. Может быть, где-то хранится перечень грузов. По крайней мере, это дало бы нам возможность узнать, что было у “Голиафа” на борту.