Под влиянием Йоко Джон свернул на путь, который все дальше уводил его от «Битлз». Хотя внешне — для фанатов и общественности — все казалось по-прежнему в полном порядке.

В январе 1969 года в Twickenham-Filmstudios они записали все песни для пластинки «Let It Be» («Пусть будет так»), которая вышла лишь в мае 1970 года, поскольку из-за внутренних распрей срок выпуска несколько раз откладывался. Параллельно с записью диска был снят одноименный фильм.

«Битлз» (1969).

На второй неделе января они создали сингл «Get Back» / «Don't Let Me Down» («Вернись» / «Не расстраивай меня»). Здесь появилось новшество — впервые со времени существования «Битлз» на конверте стояло имя приглашенного музыканта — Билли Престона.

«Цветной» Билли, который познакомился с битлзами еще в 1962 году в гамбургском «Стар-клабе», взял на себя органные партии.

В апреле в совместной работе Джон и Пол сочинили композицию «The Ballad Of John And Yoko» («Баллада о Джоне и Йоко»), которая вместе с песней Харрисона «Old Brown Shoe» («Старый коричневый ботинок») появилась на одном сингле.

С 1 июля до 3 августа 1969 года четверо музыкантов последний раз работали вместе. Результатом стала долгоиграющая пластинка «ABBEY ROAD» («ЭББИ РОУД» — улица, на которой находилась студия звукозаписи — прим. пер.). Такая интенсивная работа создавала впечатление, что у битлзов все по-прежнему в порядке. Но за кулисами было по-другому.

Пол Маккартни пытался вдохновить Джона на производство нового фильма об ансамбле и на гастрольные поездки. Джон отверг оба проекта, хотя и участвовал — без настроения — в работе над фильмом. Свою позицию он объяснил позже: «Пол всё отлично наладил, и мы даже дискутировали о том, что можно сделать в этом фильме. Но я оставался равнодушен. У меня была Йоко, и все остальное не имело значения. Да и потом я просто устал».

К тому же Пол, Джордж, Ринго и их жены недвусмысленно дали понять, что Йоко им не нравится. Свое тогдашнее настроение Джон описал так: «Пол хотел организовать генеральную репетицию со всеми нами. Он был человеком, который всё всегда совершенствует. Мы записали пару вещей, но никто не был хорош в деле. У меня, например, в Twickenham-Studio было просто ужасное состояние. К тому же нас там постоянно снимали. Мне все это действовало на нервы. И мы с восьми утра уже были в студии. Но в такую рань просто нельзя делать музыку, со всеми этими юпитерами и съемочными камерами вокруг каждого». (Интервью Веннеру, 1970).

Тот факт, что Аллен Клейн против воли Пола начал с февраля представлять финансовые интересы «Битлз», еще более отяготило и без того напряженные отношения между Ленноном и Маккартни.

2 марта 1969 года Джон и Йоко вновь заставили говорить о себе, проведя сенсационный номер. На авангардистском «Free Jazz Festival» в Леди-Митчелл-Холле в Кембридже они вышли на сцену вместе с Мэем Ивэнсом, Джоном Чикаем и Джоном Стивенсом. Публика в зале была другой, нежели та, что толпилась прежде на концертах битлзов, — она состояла из студентов и молодых интеллектуалов. Джон и Йоко были заявлены в программе с попурри из произведений Й. Оно.

Одна из кембриджских газет писала после шоу:

«Мисс Оно начала с душераздирающего воя, который был столь же японским, сколько пение в „Но-Театре“. Она выла так долго, насколько ей позволяло дыхание. Джон сел на корточки к ее ногам, спиной к публике, в экстатических движениях двигал свою гитару к микрофону и бил ее так, что оглушил всех вокруг. Концерт получился жутко-прекрасным. Не в негативном смысле, поскольку необычная звуковая картина и суровая мелодия действительно очаровывали.

Просто в нем не оказалось ни одного спокойного места. Что и говорить, чрезвычайное событие».

Однако массового психоза, которым славились битлзы, эдакой «музыкой» было не достичь.

Джон переживал состояние душевного разлада. С одной стороны, он находил волнующим и увлекательным авангардистское направление, в которое его тянула Йоко, — здесь, по его мнению, открывались новые возможности для слияния инновационных элементов из всех сфер музыки, особенно джаза. С другой — он сознавал, что авангард не даст того массового воздействия, как это случилось с музыкой битлзов, ориентированной на вкусы молодых.

Под влиянием Йоко с Джоном стало твориться кое-что другое, что имело большое значение для его жизни и художнического развития. Развалился прочный панцирь, под которым он прятал свои истинные чувства. Теперь он хотел и мог признаться себе в них. Это не стало результатом внезапной метаморфозы, а пришло как завершение долгого процесса, включающего в себя и заблуждения, и неверный выбор пути.

В конце марта Джон и Йоко отправились в Париж. Там их настигло известие, что Пол без всякого газетного спектакля женился 12 марта на Линде Истмэн.

Через восемь дней, 20 марта, Джон зафрахтовал самолет, чтобы вылететь с Йоко из Парижа на Гибралтар. За семь недель до этого Оно развелась с Тони Коксом на Виргинских островах.

Без какой-либо свиты, почти незамеченные сворой охочих до сенсаций журналистов, Джон и Йоко были обвенчаны служащим британского консульства.

Оба с ног до головы одетые в белое, они сделали шаг, который многие их друзья и сторонники восприняли как выражение махрового консерватизма. Конфронтируя с такими взглядами, Джон сказал: «Мы — неразрывны. Интеллектуально мы не верим в брак. Для двоих людей брак — это всегда нечто иное, чем просто совместная жизнь».

Их пребывание на Гибралтаре продолжалось ровно семьдесят минут, потом они улетели назад, в Париж. До газетных репортеров французской метрополии между тем донеслось эхо события. Они осадили свежеиспеченных супругов.

«Свадьба так меня эмоционально захватила, что я совсем разбита, подобное же состояние у Джона», — сказала Йоко. Одновременно она заявила, что не собирается становиться заурядной домохозяйкой, которая согревает своему мужу домашние тапочки. Брак для нее — это своего рода хэппенинг, представляющий большое значение для будущего. «Но самый ближайший хэппенинг мы планируем уже на следующей неделе. Посмотрим, что из этого выйдет». Этими словами репортеры были заинтригованы до такой степени, что теперь больше не упускали обоих из поля зрения.

24 марта Джона и Йоко видели обедающими вместе с Сальвадором Дали в парижском ресторане Нобеля.

Днем позже в Амстердаме начался объявленный Йоко небывалый хэппенинг…

С некоторых пор Джон стал внимательнее к политическим событиям и процессам, происходящим в мире. Он не только принимал их такими, какие они есть; чувство справедливости заставляло его всякий раз занимать определенную позицию. Теперь, когда ему уже не приходилось считаться с имиджем «Битлз» и избегать политических оценок, он хотел сделать хоть что-нибудь для того, что считал правильным.

Жизнь капиталистических стран конца шестидесятых годов была отмечена стихийными акциями молодежи, которая протестовала против империалистической великодержавной политики, против расизма, против агрессии США во Вьетнаме, требовала социальной справедливости. В противоположность так называемой «рок-н-ролльной революции» пятидесятых годов, которая со слепой яростью обрушилась на буржуазные формы жизни, представления о морали и индифферентно-эмоционально угрожала старшему поколению, движение протеста конца шестидесятых было политическим. Прогрессивные студенческие организации нацеливали молодежь на борьбу за политические и социальные перемены. Джон Леннон никогда не был ни инспиратором, ни интеллектуальным вождем этого движения. Но под влиянием масштабов и лозунгов манифестаций развилось его политическое сознание.

В своих акциях, продолжавшихся вплоть до 1973 года, и еще более в своих песнях он безоговорочно выступал за социальную справедливость, за ненасильственные действия, за мир, против войны и расовой дискриминации. Тем самым он выделялся среди множества прочих поп-звезд как единственный в своем роде.

Джон осознал, что популярность навязала битлзам несвойственные им качества лидеров общественных сил, к чему они никогда и не стремились. Фанаты следовали за ними по наркотическим джунглям, искали смысл бытия в трансцендентальной медитации. И то, что всё происходило именно так, никогда не было ясной целью Джона Леннона и «Битлз».

Отныне Великий Битл решил использовать свою популярность для создания лучшего мира.

«Bed-In» («В постели») в номере 902 «Хилтона» было зачином кампании борьбы за мир, начатой Джоном и Йоко. «Идея публичной акции родилась у Йоко. За всем, что она делала, прятался специфический мотив. Имя ему — мир. Я пел о любви, что было всего лишь другим обозначением мира. Наша акция была акцией в стиле Йоко». (Джон Леннон, 1975 год).

Они пролежали в постели семь дней — с 25 по 31 марта. В отеле перебывали журналисты со всего мира. Некоторые из них были разочарованы, поскольку ожидали от оригинальной выходки чего-то более пикантного, чем борьба за мир. Это не подпадало под известные концепции, но в своих материалах они изрядно повеселились над выдумкой «этого непредсказуемого битла».

В одном из интервью того периода Джон сказал: «Йоко и я ничего не имеем против того, чтобы играть клоунов, если это принесет что-то хорошее. Знаю, что я — одна из этих самых „известных личностей“. Люди пишут обо мне по причинам, которые известны только им самим. Они пишут о том, что я говорю, а я говорю — мир…»

На упрек в экстравагантной расточительности (для своей акции супруги сняли самую дорогую «люкс-сюиту» в амстердамском «Хилтоне») Джон ответил:

«Людей волнует то, что мы выложили деньги для всего этого, демонстрируя за Биафру и прочее, куда, по идее, лучше было бы эти деньги послать. Но я это уже сделал. И впредь буду уважать этот вид человеческой взаимопомощи. Но это не решает проблему. В таком капиталистическом обществе, как наше, люди с деньгами могут сделать очень многое. А у нас есть деньги. Мы известны, и поэтому мы используем нашу славу и деньги для того, чтобы воспитать всё больше сторонников борьбы за мир».

Март 1969: первая акция за мир «Bed-In» в амстердамском «Хилтоне».

Это признание честно, в том нет сомнений. В то же время амстердамская акция служила вполне прагматической цели — отполировать поврежденный скандальными историями имидж Джона и Йоко.

31 марта оба покинули Амстердам и вылетели в Вену, где вечером по телевидению должна была состояться всемирная премьера их фильма «Rape» («Насилие»). После постельной акции внимание австрийской общественности было им обеспечено. На публике они появились, скрываясь в белом мешке. И только по их голосам можно было понять, что они сидят внутри.

На следующий день они вылетели в Лондон.

Все последующие недели также были отмечены лихорадочной активностью. Следующую авантюру «в постели» они собирались провести в Нью-Йорке. Приготовления к этому шли полным ходом.

22 апреля Джон и Йоко в сопровождении государственного служащего поднялись на крышу здания «Эппл». Следуя всем правилам официальной церемонии, Джон переменил свое второе имя Уинстон на Оно.

8 мая Джон, Джордж и Ринго подписали договор с Алленом Клейном. Пол Маккартни отказался его подписывать.

16 мая стало известно о другом факте — акция «в кровати» не могла быть проведена в Нью-Йорке, поскольку американские власти отказали Джону в праве въехать в страну. Повод: имел судимость за нарушение закона о наркотиках. Пусть это и соответствовало правде, решающим здесь было намерение запретить Джону и Йоко их пацифистскую деятельность на территории Соединенных Штатов.

Провозгласив десятимесячную кампанию борьбы за мир (с конца марта по начало декабря 1969 года), Джон и Йоко провели в монреальском отеле «Королева Елизавета» свою вторую акцию «бед-ин».

В номере 1742 царила оживленная деятельность. Они давали интервью — для шестидесяти газет и радиостанций мира. В одном из них Джон сказал: «После нашей акции люди стали говорить о мире. Мы и хотели, чтобы молодые люди стали говорить об этом. Однако о насилии не может быть и речи, иначе это приведет к хаосу. Мы хотели подвигнуть их к тому, чтобы выйти на улицы и площади».

Джон и Йоко беспрерывно звонили по телефону со своей кровати, обрамленной белыми и розовыми гвоздиками. Им позвонили студенты из Беркли, которые собрались в парке на демонстрацию протеста против вьетнамской войны. Они хотели, чтобы Джон сказал им, как следует себя вести, если полиция начнет их атаковать.

Джон объявил о своей солидарности с ними и посоветовал не поддаваться на провокации.

По сравнению с амстердамской акцией Монреаль принес им полный успех. Им удалось с помощью средств массовой информации распространить свое мирное послание по всем свободным странам мира. Они перехитрили американские власти, ибо их голоса неслись из радиоприемников, их самих видели на телеэкранах и читали о них в газетах «избранной Богом страны».

Но Джону этого было мало. Не только сенсационными акциями он хотел умножить ряды борцов за мир. Он оставался Великим композитором, поэтом и певцом. Он не мог упустить шанс, который давал ему Талант, чтобы сказать людям о том, что считал себя обязанным сказать.

Он уже давно хотел сочинить песню, которая стала бы такой же знаменитой, как, например, «We Shall Overcome» («Мы преодолеем»). Новая песня должна была стать еще более актуальной, чем вещь Пита Сигера.

22 мая он написал эту песню и впервые сыграл ее в предпоследний вечер монреальской акции собравшимся в комнате отеля друзьям. Уже в следующую ночь комната была переоборудована в студию звукозаписи восьмидорожечным записывающим аппаратом. Премьера состоялась.

Это была простая, но необыкновенно завораживающая мелодия. Ритм соответствовал маршу демонстрантов, текст выражал страстное стремление целого поколения к миру. Стихийность события — все, кто был в комнате в момент записи, образовали импровизированный хор, — лишила песню коммерческого оттенка.

Гости отеля из соседней комнаты были первыми, кому в уши ввинтился энергичный рефрен:

Песня «Give Peace A Chance» («Дайте миру шанс»), которая 4 июля вместе с композицией «Remember Love» («Вспомни о любви») увидела свет на новом сингле, достигла в Англии второго, а в США — лишь 14-го места в национальных хит-парадах.

И все же эта новинка обошла земной шар не как «вторая». Где бы ни собирались в те дни демонстранты — в Вашингтоне, Беркли, Западном Берлине, Лондоне или Токио, — всюду, где выступали за мир и уважение к правам человека, их сопровождала песня Леннона «Дайте миру шанс». Гениальное произведение стало гимном антивоенного движения.

15 ноября в Вашингтоне на улицы вышли полмиллиона демонстрантов, не желающих, чтобы их соотечественники проливали кровь во Вьетнаме и убивали людей только за то, что они пожелали стать свободными. Без конца над колоннами грохотало: «Дайте миру шанс!»

Во время концерта Боба Дилана под открытым небом на острове Уайт (1969).

Джон, который увидел все это по телевизору, тихо сказал: «Это был один из самых великих моментов моей жизни…»

Пытаться осмыслить действия Джона в период сольной карьеры только как стремление к миру значило бы пройти мимо реального положения вещей и не отдать должного противоречивости его натуры.

Джон чувствовал себя обязанным пацифизму и выступал за принцип ненасилия. Его вдохновляла жизнь таких борцов духа, как Махатма Ганди и Мартин Лютер Кинг. Леннон не был искушен в политике и слабо разбирался в глубинных причинах войн и социальной несправедливости. Он оставался поп-звездой, но уже пришел к убеждению, что мир должен быть изменен к лучшему. И он хотел сделать для этого всё, что мог. Его талант определял выбор средств.

При этом сугубо личные проблемы тесно переплетались с политической деятельностью. Иногда они даже сталкивались. Его жизнь и творчество дают тому немало примеров.

Джон все еще был под властью наркотиков, хотя пытался в одиночку освободиться от этого. Он дал привязать себя к стулу, получал еду и напитки — все, что хотел, только не наркотики. Но выдержал лишь тридцать шесть часов отчаянных мучений. Насильственный курс не решил проблему.

С большой надеждой он и Йоко ждали декабря — там, наконец, должно было осуществиться их самое страстное желание — рождение Их ребенка. Но в начале октября у Йоко опять произошел выкидыш. Это был удар, глубоко поразивший обоих.

Осень принесла с собой очередное крушение: вопреки стараниям Аллена Клейна «Северные песни» не дали прибыли.

Все, что делали Джон и Йоко независимо от «Битлз», неотвратимо углубляло пропасть между ними. Она становилась непреодолимой.

Следующий сингл, поступивший на рынок после «Дайте миру шанс», подарил миру песни «Cold Turkey» («Холодная Турция») и «Don't Worry Kyoko» («He тревожься, Кьоко»).

Джон Леннон и Йоко Оно с ее пятилетней дочерью Кьоко (1969).

В «Холодной Турции» Джон описал свои мучения в момент «очищения» от наркотиков; в песне «Не тревожься, Кьоко» Оно пронзительными воплями жаловалась на то, что при разводе с Тони Коксом вопрос о ее дочери решился не в пользу матери.

«Холодная Турция» была энергичной песней-протестом против наркотического зелья. Она возникла на основе собственного печального опыта. Джон, которого часто критиковали за то, что он безответственным образом распевал о разноцветных чудесах наркотических джунглей, завоевал новой песней симпатии не только старшего поколения.

Самым высоким местом, которого достиг этот сингл, было 13-е.

Вскоре Джон попросил тетю Мэри вернуть ему орден, который по королевскому указу сделал его «Членом Британской империи».

Если бы она хоть отчасти предугадала скандальные намерения Джона, орден ни за что бы не очутился в его руках.

Но прежде чем мир узнал, что Леннон задумал сделать с королевской наградой, в свет вышел «Wedding Album» («Свадебный альбом»), который появился вскоре после их экстравагантной прогулки на Гибралтар. На стороне А только и слышно было, что бесконечное повторение имен Йоко и Джона. Сторона Б почти ничем не отличалась: странные шорохи, которые Джон записал в постели амстердамского отеля, интервью, объясняющее смысл их мирной акции. И на самом конверте, и внутри его фанаты нашли свадебные фотографии, факсимиле брачного свидетельства, вырезки из газет и на одном из снимков — кусок свадебного торта. Если не брать в расчет интервью, приложения и оригинальная упаковка были куда интереснее, чем пластинка.

26 ноября Джон написал письмо королеве Великобритании, которое на следующий день было опубликовано во всех газетах:

«Ваше величество,

в знак протеста против английского вмешательства в дела Нигерии-Биафры, против поддержки Америки во Вьетнаме и против недооценки „Холодной Турции“ в хит-парадах я возвращаю Вам эту МВЕ-медаль.

С любовью, Джон Леннон».

После акции «Bed-in» в Монреале интерес средств массовой информации к экстравагантным выходкам Леннонов ослаб. Джон решился на возврат награды, чтобы вновь заставить о себе заговорить. И этот шаг принес ожидаемый эффект.

Журналисты повалили к нему толпами.

Дерек Тейлор, ответственный за рекламно-информационную службу, должен был употребить весь свой организаторский дар, чтобы внести в хаотичную толпу хотя бы видимость порядка.

Джон еще раз зачитал свое письмо к королеве перед телевизионными камерами. В заключение он использовал удобный случай для следующего заявления: «Этой акцией мне хотелось добиться паблисити для идеи мира. Я корчился от смеха всякий раз, когда видел „МВЕ“ на своей почтовой бумаге, поскольку не принадлежу этому миру. Полагаю, что истэблишмент хотел тогда купить „Битлз“. Праздничные награждения — чистая потеря времени и большей частью лицемерный снобизм, являющийся составной частью нашей классовой системы. Я принял награду лишь для того, чтобы сделать большое дело для „Битлз“, хотя из-за этого продал свою душу, но идея мира вновь выкупила ее. А то, что „Холодную Турцию“ я назвал на одном дыхании с Биафрой и Вьетнамом, то — о, боже мой! — „Keep smiling!“»

О том, какой эффект вызвала эта необычная демонстрация, дает понять письмо, посланное Джону английским философом и математиком Бертраном Расселом. В нем среди прочего были такие строки: «То, что пресса породила своей негативной реакцией, привело, я уверен, к главному: люди опять задумались о войне». В декабре Джон и Йоко продолжили свои акции с еще большими силами.

15 декабря вместе с «Пластик-Оно-Супергруп» (в ней участвовали Джордж Харрисон, Клаус Форманн, Билли Престон и Кит Мун) они дали лайф-концерт под эгидой ЮНИСЕФ — в помощь детям.

Через день после концерта они вылетели в Торонто (Канада), где стартовала масштабная «плакатная» акция. Во всех больших городах появились гигантские транспаранты с надписью:

«War Is Over! If You Want It. Happy Christmas From John And Yoko!» («Война миновала! Если ты этого хочешь. Пожелание счастливого рождества от Джона и Йоко!»).

 Во время мероприятия «War is over» (рождественские праздники 1969 года).

Кроме того, у Леннона была идея, которую он развил на пресс-конференции в Центре науки в Онтарио: «Мы прибыли в Канаду, чтобы начать агитацию в пользу большого концерта за мир, который должен состояться с третьего по пятое июля следующего года в Моуспорт-парке, в Торонто. Это будет самый грандиозный музыкальный фестиваль в истории. Мы представим на сцене лучших…».

Этим концертом, который должен был затмить Вудсток, Леннон намеревался осуществить еще одну акцию в защиту мира. Во время выступлений музыкантов зрителям предполагалось раздать записки с вопросом: «Ты за войну или нет?». Джон надеялся таким образом, а также с помощью музыкальных журналов и других средств массовой информации собрать и послать в Вашингтон двадцать миллионов призывов за мир — записки, помеченные именами и адресами.

Эта идея, которой он посвятил не один месяц, так и не была реализована. По представлениям Джона, такой фестиваль должен был быть бесплатным, однако менеджеры думали иначе.

Все приготовления закончились телеграммой, отправленной организаторам фестиваля в марте 1970 года: «Прочтите еще раз Ваше сообщение. Вы сделали именно то, чего не должны были делать. Мы говорили, что это должен быть бесплатный концерт. С Вами и Вашим фестивалем нам теперь делать нечего. Не используйте, пожалуйста, для этого мероприятия ни наши имена, ни наши идеи и символы.

Джон и Йоко Леннон».

Кульминацией их пребывания в Канаде была почти часовая беседа 22 декабря с премьер-министром страны Пьером Трюдо, который проявил интерес к их акциям за мир и одобрительно высказался по этому поводу.

В Кенте перед Рочестерским собором 24 декабря состоялась акция «Set-in» за мир, против голода на планете. Джон и Йоко решили принять в ней участие, приехав на место встречи в собственном роллс-ройсе.

В тот день Джон вновь столкнулся с враждебным противодействием своей деятельности. Когда он выступал перед демонстрантами и говорил о голоде, его упрекнули в том, что об этом легко вещать, когда приезжаешь на митинг в роллс-ройсе.

Джон ответил: «А разве я должен обязательно приходить пешком? Люди, которые нас критикуют, тоже имеют автомобили. Если для дела мира они пожертвуют ими, я тоже отдам мой роллс-ройс».

А Мик Джеггер из «Роллинг Стоунз» публично высказался в том смысле, что Джон неплохо зарабатывает на своих мирных акциях. Леннон отверг измышления — он не получает за это ни цента. Впрочем, нельзя спорить с тем фактом, что интенсивная работа прессы сослужила его имиджу хорошую службу, что отразилось на сбыте его пластинок. Приписывать же ему, что борьба за мир велась лишь с целью агитации за самого себя, было бы несправедливо.

 Джон Леннон во время концерта в лондонском «Лайцеуме» (декабрь 1969), под белым покрывалом у его ног Йоко Оно.

Ленноны основали «Spirit-Foundation» — организацию, которая поддерживала деньгами различные гуманитарные акции. На счет этой организации они регулярно переводили часть своих доходов.

Фанаты по-своему определили эффективность их деятельности на благо мира. Это стало ясно после опроса, проведенного английским журналом «Диск энд Мьюзик Эхо»:

«Некоторые находят поведение Джона Леннона эксцентричным. Особенно с тех пор, как он познакомился со своей нынешней женой Йоко. Что Вы думаете по этому поводу?» — Такой вопрос адресовала редакция читателям.

Одна пятнадцатилетняя девушка ответила на это:

«Я считала его весьма эксцентричным, когда он женился на Йоко, но теперь мое мнение о нем изменилось. То, к чему он стремится, кажется мне наполненным смыслом».

Молодой шотландец написал в редакцию:

«Нельзя отрицать, что формы поведения Джона Леннона склоняются к неортодоксальным, но он-то как раз и не является ортодоксом. Это — честный, открытый христианин, в котором через край бьет страсть к миру, хотя многие непрочь распять его».

Девушка из Уэльса призналась:

«Он делает куда больше полезного, чем большинство политиков. По крайней мере, для того, чтобы добиться мира. А это лучше, чем просто сидеть и говорить о нем».

Впрочем, были и сомневающиеся. Шестнадцатилетняя девушка написала: «Мне бы очень хотелось понять, действительно ли серьезны его усилия в борьбе за мир, или это самодовольные причуды очень богатого и эгоистичного молодого человека».

Читатели журнала избрали Джона «Самым любимым Битлом», оказав ему честь, которой до сих пор удостаивался Пол Маккартни. Однако Леннон не был этому рад в полной мере. Слишком многое произошло в последние месяцы, что привело его к депрессии.

Во время пребывания Джона и Йоко в Дании у ее бывшего мужа Тони Кокса (конец декабря 1969 — начало января 1970), в «London Arts Gallery» были выставлены четырнадцать литографий Леннона. Через день после открытия выставки служащие Скотланд Ярда изъяли восемь произведений под тем предлогом, что они эротичны и безнравственны. Экспоненту была предъявлена судебная повестка, поскольку выставка не соответствовала закону 1839 года. Адвокаты Джона выступили в его защиту, утверждая, что эти литографии могут быть сравнимы с такими же работами Пикассо.

Джон Леннон в 1970 году, на заднем плане с завязанными глазами — Йоко Оно.

Опять назад, в Англию. В один из дней Джон сочиняет песню «Instant Karma» («Мгновенная карма») и записывает ее с Филом Спектором, который в то время взял на себя роль, подобную той, что у битлзов играл Джордж Мартин.

Весной обострились экономические противоречия между Джоном и Полом. Аллен Клейн, которому доверились Джон, Джордж и Ринго, то и дело сталкивался с Ли Истмэном, представлявшим интересы Пола. И хотя Клейну удалось договориться с «ЭМИ» о выгодном для «Битлз» договоре, проблема империи «Эппл» оставалась нерешенной. Неготовность к кооперации между двумя менеджерами затрудняла нормальные деловые отношения. Столь необходимые решения о декартелизации концерна «Эппл» и его финансовая санация не были осуществлены.

В творческом отношении у Пола и Джона больше уже не было ничего общего. Это видно по сольной пластинке «Маккартни», в процессе создания которой Пол использовал все стили (появилась 17 апреля 1970 года). Альбом содержал собрание любовных песен в старом битловском звучании.

Отход Джона от группы в результате его новых представлений, позиций и действий стал столь очевидным, что возвращение к старому было уже попросту невозможно. Он это ясно понимал. И Джоном овладела мысль сформировать под своим руководством новую группу — вместо «Битлз». Но это скорее был сентиментальный порыв, ибо уже несколько месяцев назад он публично заявил, что хочет окончательно покинуть ансамбль.

Последнюю черту подвел Пол Маккартни. Он позвонил Джону и сообщил: «Я делаю теперь то же самое, что ты и Йоко, — издаю альбом и покидаю группу». Ошеломить Джона это решение не могло, но он чувствовал себя глубоко уязвленным.

Леннон уединился. Даже Йоко не могла пробить эту самоизоляцию. Депрессия и пассивность осложнили их отношения. До сих пор их союз прибавлял ему сил и оживлял творческие потенции, теперь, казалось, он привел к стагнации. «Мы по двадцать четыре часа были вместе, мы начали подавлять друг друга», — говорил Джон об этой жизненной ситуации весной 1970 года.

Рисунок Джона Леннона для журнала «Disc and Music Echo», датируемый 1969 годом.

Активность вновь вернулась к Джону — по крайней мере так все выглядело. Он начал ремонтировать многие помещения в своем доме, и на время переехал с Йоко в отель.

Энтони Фосет, с 1968 по 1970 личный секретарь Леннонов, был их другом и советником в творческих делах. Он организовывал их выступления, сопровождал в поездках, а иногда даже вмешивался в личную жизнь. Постоянная близость к Джону и Йоко давала ему основания считать себя знатоком этого дуэта между 68 и 70 годами.

В своей книге «Джон Леннон — битл, художник, провокатор» он пишет: «Назад, в Титтенхерст они вернулись в полной самоизоляции. Это было реакцией на события прошедшего года, на постоянный диалог с прессой, на их мирные акции, поездки. Джон в то время еще не осознавал, что ему нужен кто-то еще, кроме Йоко, к кому он мог бы обратиться, найти отдушину. Мне было совершенно ясно, что их связь так дальше продолжаться не может».

Может быть, именно Энтони позаботился о том, чтобы однажды в руки Джона попала книга американского психолога Артура Янова «Древний крик». «Когда я ее прочел, она стала для меня, как колумбово яйцо. Это надо осуществить, сказал я себе. Ведь уже было так много ошибок — с наркотиками и Махариши… Я дал это почитать и Йоко. Она полностью разделила мое мнение, и тогда мы схватились за телефонную трубку…».

Янов приехал в Англию и начал с Леннонами собственный курс терапии «Древний крик».

С каждым в отдельности, в различных помещениях, он провел первые беседы. Вскоре после этого они отправились в Лондон, где Ленноны устроились в двух разных отелях. Янов продолжил свою терапию. Путем раздельного лечения он пытался добиться, чтобы каждый осмыслил самого себя. Целых два года они постоянно были вместе, что изолировало их не только от других, но и каждого — от его собственного прошлого.

В конце апреля Янов вылетел с ними в Лос-Анджелес, где в следующие четыре месяца лечил уже методом групповой терапии. То, что Джон тщетно искал в наркотиках и в медитациях Махариши, он, казалось, обрел теперь в лечении Янова. Он стал больше понимать самого себя и не считал необходимым стыдливо скрывать чувства за маской цинизма и клоунады. «Я полагаю, что в начале этой терапии люди очень удивляются, что узнают о себе всё. В этой фазе думают: дружище, об этом определенно еще никто ничего не слышал. Это — гарантированное безумие, потому что ты переживаешь то, чего никто и не переживал… Я, как и прежде, нахожу терапию великолепной и очень не хочу, чтобы из нее опять получилось что-то вроде большого дела Махариши…» (Интервью Веннера). Сарказм последних слов не скрывает сомнений Джона и, возможно, желания сделать антирекламу «Древнему крику» мистера Янова.

Однако об эффекте терапии говорит следующий альбом Леннона.

Пластинка «Джон Леннон/Пластик Оно Бэнд», записанная в октябре, может быть, самая личная из всего, что он до сих пор делал. В этих песнях он воскрешает свое детство.

«Смерть моей мамы» — песня-траур по Джулии, кончину которой он так и не может постичь. Он открыто поет о сиюминутных жизненных обстоятельствах в зонге «Изоляция».

В «Working Class Него» («Герой рабочего класса»), которую Джон писал как революционный зонг, он на свой лад выражает собственную причастность к рабочему классу. Журналисту Веннеру он сказал: «Я считаю концепцию этой вещи революционной. Надеюсь, она стала песней для рабочих, а не для шлюх и гомиков.

Также надеюсь, что она служит тому же делу, которому служит „Дайте миру шанс“… Я полагаю, что она — для людей из рабочего класса, будь он верхним или нижним. Все они должны быть включены в средний слой, или уже автоматически — через аппарат — в него втянуты. И это все, что я хотел сказать. Это мой опыт, который, надеюсь, станет предупреждением для людей».

Если не учитывать «Героя рабочего класса», альбом производил впечатление, что фаза активного включения в борьбу за мир была лишь коротким озарением, которое отныне погасло. Другие песни альбома наводили на мысль, что Леннон хотел бы отныне петь только о себе самом и своих проблемах, пусть и с небывалой до этого честностью.

Интервью Веннера устранило все сомнения. В нем Джон подвел решительную черту под отрезком жизни, который был озаглавлен как «Время „Битлз“». Одновременно он дал понять, что передумал о многом. Леннон заявил, что чувствует себя причастным к идеалам, которые все на этой планете называют миром и справедливостью. И, казалось, он готов немедленно присоединиться к борцам за эти идеалы.

Беседа не лишена противоречий, что не удивительно для импульсивного характера Джона. С одной стороны, будучи знаменитой поп-звездой, он хочет использовать все свое влияние, дабы привлечь под знамена борьбы с насилием как можно больше людей, с другой, утверждает, что никогда не передавал никаких посланий.

Текст предпоследнего зонга в этом альбоме звучит как кредо:

Все, что Леннон говорил журналистам до того, было произнесено под влиянием внезапных мыслей, спонтанного, сиюминутного чувства. А нередко он утверждал что-то, чтобы достичь сенсационного эффекта.

В беседе с Веннером он был очень открыт, и от души говорил обо всем, что его волновало. Ему тридцать. Эпоха «Битлз» закончилась. Подводился итог.

Достигли ли они того, чего хотели? Изменили ли своими песнями мир к лучшему? Или все осталось по-прежнему?

Да, теперь ему было тридцать. А разве не он еще совсем недавно ревел на всю страну известный клич: «Не верь никому, кому за тридцать»?

Ему еще оставалось десять лет…