Она была очаровательна. Меньше меня ростом, худенькая, элегантная даже в джинсах и бледно-голубой хлопчатобумажной рубашке. Длинные светлые волосы подстрижены так, что напоминали львиную гриву. Серебристую львиную гриву – во всяком случае, так казалось в голубоватом свете бара «Викинг».

Я поняла, почему люди считали, что мы похожи, – тот же цвет волос, та же форма лица и фамильные черты. Вот только она была яркой и жесткой, я рядом с ней как бы тускнела.

В уверенности и внешности я ей всегда уступала. Когда они с матерью приехали к нам, я была угловатым, тощим ребенком, она же уже приближалась к подростковому возрасту. Ничего удивительного, что Цыганенок – Пол? – следовал за ней по пятам еще в детстве.

Она подошла поближе, и я уловила тот терпкий липкий запах, который мне померещился в комнате на башне в мое второе утро в Дюн-Хаусе. Даже после всех этих лет я помнила, что такими духами пользовалась тетя Дирдре. По-видимому, Сара тоже их предпочитает. Меня это не удивило. Сара всегда обожала мать и старалась ей подражать, хотя и знала ее недостатки. «У моей матери есть свои недостатки…»

Что-то щелкнуло в моей памяти, я вспомнила еще одну сцену из прошлого…

– Элен, ты должна отдохнуть, у тебя слишком высокое давление, ты подвергаешь опасности и ребенка, и себя, когда так возбуждаешься.

– Тебя это удивляет? Мама, ты Дэвида видела? Он снова куда-то исчез!

Я стояла на лестничной площадке у дверей спальни моих родителей. Голоса принадлежали моей матери и бабушке.

– Ради Бога, Элен, Дэвид – художник. Ты должна оставить его в покое, чтобы он мог работать.

– Но куда он уходит? Что делает? Ты говоришь, он делает зарисовки… собирает материал… Но его часами нет дома!

– Разве можно его винить, если дома его ждет постоянно ноющая жена?

– Я не ною. Но мне нужно хоть немного внимания. Эта беременность куда хуже, чем в первый раз, я так скверно себя чувствую. А где Дирдре? Она должна приглядывать за Бетани и Сарой, а они постоянно бегают где попало!

– Элен, я люблю тебя и, видит Бог, весьма избаловала, но этот человек, за которого ты вышла замуж… Тебе надо с ним поосторожнее, ты можешь его потерять.

– Ты не должна подслушивать, Бетани. Нехорошо шпионить.

Новый голос. Подошла Сара. Сара наблюдает за мной. Ей явно доставляло удовольствие мое смущение: она ехидно улыбалась. Сначала я радовалась, что они с тетей Дирдре приехали к нам, но вскоре мне надоела ее манера командовать. Сейчас я определенно ненавидела ее.

– Я не подслушиваю. Это ты вечно подкрадываешься и суешь свой нос во все. Хоть бы ты никогда не приезжала. Поскорее бы вы убрались отсюда!

Сейчас она смотрела на меня так же, как и в тот день, – холодно, оценивающе, с чувством своего превосходства. Я встала из-за стола ей навстречу. Хоть она и была ниже меня ростом, все равно умудрялась смотреть на меня сверху вниз.

– Ну и ну, Бетани, так вот ты теперь какая.

Она сделала ударение на слове «какая» и подняла брови. Она вела себя так, будто сама стала взрослой, а я осталась ребенком. Я завелась с пол-оборота: она все еще считает, что может критиковать меня!

– Какое тебе дело? – ответила я. И тут же осудила себя за то, что непроизвольно вернулась к нашей старой детской манере препираться.

– Да никакого. Мне безразлично, что ты предпочитаешь одеваться эксцентрично. Мне лишь странно, что тебе самой нет до этого дела.

Да, она весьма напоминала свою мать: самым действенным оружием тети Дир-дре был сарказм. Я не стала ей отвечать. Мне внезапно стало ясно, что источником власти Сары надо мной в прежние годы было ее умение манипулировать мною, да и остальными тоже. Но я давно выросла, так что ей придется попробовать что-то другое.

Пол тоже встал. Его обычная самоуверенность уступила место смущению.

– Сара, кто же так встречает кузину, особенно если учесть, что она ничего не помнит…

– Помолчи, Пол. – Она даже не пыталась быть вежливой. – И Бетани вовсе не моя кузина. Сам знаешь, у нас очень отдаленное родство.

– Но мы оказались достаточно близкими родственниками, чтобы твоя мать могла этим воспользоваться, когда твоего папашу посадили в тюрьму, разве не так, Сара?

В тот же момент я поняла, что говорю совсем так же, как и моя мать, но мне было приятно увидеть расширившиеся глаза Сары.

– Ты помнишь? – спросила она севшим голосом. – Но я думала…

Я промолчала. Ирэн снова включила пылесос, а Вэл принялась протирать столы. Джефф ставил на стойку вазы с орехами и печеньем. По-видимому, бар вскоре откроется.

Сара молчала. Заговорил Пол.

– Бетани, вероятно, я должен был тебе сказать, что твой дядя Раймонд… – Сара резко, с шумом втянула воздух. Пол замолчал, взглянул на нее, но потом все же продолжил: – Твой дядя Раймонд умер в тюрьме.

Он, похоже, ждал, что я что-нибудь скажу. Например, что мне очень жаль. Мне жаль, Сара, что я и мои слова причинили тебе боль. Я не отозвалась на его призыв. В ее глазах светилась злость, не печаль.

Наконец Сара пожала плечами – взяла себя в руки.

– Лиз Дэвидсон сказала, что ты хотела меня видеть. Чтобы обменяться оскорблениями или была и другая причина?

– Да нет, Сара, ничего важного.

Я пришла сюда утром в надежде, что при виде Сары вспомню что-то еще. Так оно и вышло. Я верила, что когда она впервые приехала в наш дом, мы не были врагами, что взаимная неприязнь возникла постепенно. Теперь же, когда мы смотрели друг другу в глаза, я поняла: она всегда не любила меня. Вероятно, это было связано с убеждением ее матери, что Дюн-Хаус должен принадлежать им. Но не только с этим.

Сара боялась. Меня? Или того, что я могу вспомнить? Я не знала. Я только видела, что на секунду, когда она потеряла контроль над собой, в ее глазах мелькнул настоящий ужас. То, что случилось в прошлом, влияло на нас сегодня, и я страшилась, что моя жизнь, жизнь всех нас изменится бесповоротно, стоит мне только вспомнить.

– Тогда зачем ты пришла?

Я не знала, что ответить. Не могла же я сказать, что надеялась вспомнить с ее помощью тот день, когда умерла моя мать. Я уже поняла, что в этом – главное. Но по ее реакции мне стало ясно, что добровольной помощи от нее я не дождусь.

– Возможно, Бетани просто хотела подружиться.

– Не говори ерунды, Пол. – Последовала длинная пауза. – Так как, Бетани?

Я повернулась и ушла.

– Мне жаль, что Сара с тобой так говорила.

– Да ладно, Пол, ты-то тут при чем?

Мы стояли у входа на трейлерную стоянку'. Когда я вышла из бара, Пол поспешил за мной. Он, похоже, искренне расстроился, что моя встреча с Сарой прошла так неудачно. Но тут он ухмыльнулся и сказал:

– Ты выглядишь потрясающе даже в этом диком одеянии! – Он достиг своей цели. Я улыбнулась, и Пол вздохнул с облегчением. – Хочешь, подвезу домой?

– Нет, спасибо.

– Мне недолго взять машину, она тут рядом.

– Да нет, лучше подышу свежим воздухом. Но, Пол…

– Да?

– Я не знала, что отец Сары умер.

– Но ты знала, что его посадили, и поэтому они приехали к вам?

– Да.

– Каким образом? Отец тебе рассказал? Или ты вспомнила?

– Разве так уж важно, насколько хорошо я помню те годы, что жила здесь?

Его глаза забегали.

– Не понимаю, о чем ты… Тебе же было всего семь лет, когда отец увез тебя. Вот я и полагал, что те годы не слишком четко сохранились в твоей памяти.

Но я чувствовала, что не должна быть с ним откровенной. Что-то подсказывало мне: лучше – безопаснее? – оставить его в сомнении.

– Что же, так оно и есть. – Я улыбнулась по возможности искренне, и он заметно расслабился. Значит, моя догадка верна. – Но городок такой маленький, поневоле слышишь всякое – домыслы, слухи…

– Верно, сплетен хватает, мне ли не знать. – Он уже улыбался. – Поскольку ты все равно услышишь, лучше я сам тебе расскажу. Раймонд Темплтон работал бухгалтером. Когда выяснилось, что он по-крупному мухлевал с некоторыми счетами, его посадили. Судьям и присяжным не нравятся люди, пользующиеся своим служебным положением для махинаций. Твоя бабушка пожалела Дирдре и Сару и пригласила их к себе.

– А дядя Раймонд умер в тюрьме.

– Он не смог выдержать, покончил с собой.

– Мне очень жаль, правда. – Я была потрясена и не смогла этого скрыть. – Бедная тетя Дирдре!..

– Не трать свое сочувствие на тетку. Раймонд, возможно, и не поступил бы так, окажи она ему больше поддержки.

Пол улыбнулся с горечью, как будто это его лично касалось. Интересно, в чем дело?

– Ну, тогда бедная Сара.

– Да, в ее жизни все запуталось на какое-то время. – Потом он добавил: – Бетани, мы ведь еще поговорим? О моих планах?

– Я же сказала, мне нужно время, Пол. А сейчас мне бы хотелось узнать кое что…

– Что именно?

– Тебе известны условия завещания моей бабушки?

– Нет, откуда. – Он снова не смотрел мне в глаза.

– Ладно, я так спросила. Теперь мне пора.

Я не оглянулась, так что представления не имею, как долго Пол смотрел мне вслед. Он явно не умеет врать. По его виду я поняла: он прекрасно знает, что, откажись я от наследства, оно перейдет другим Темплтонам. А знает он это, поскольку знает Сара. Мистер Симпсон ведь сказал мне, что он поставил в известность все заинтересованные стороны.

Мой отец ничего не рассказывал о дяде Раймонде. Безусловно, он исходил из лучших побуждений, когда пытался заставить меня забыть прошлое. Видно, хотел защитить меня от печали. Но, не рассказав мне о смерти мамы, он не дал мне возможности горевать о ней.

Почему он бросил рисовать?

Мое детство в Лондоне было вполне счастливым, но теперь, оглядываясь назад, я понимала, что мы жили как бы лишь наполовину. Отец менял одну конторскую работу на другую, и вся его жизнь концентрировалась на мне. Но в одном он мне отказал. Пока я не смогу по-настоящему оплакать свою мать, я не стану полноценным человеком.

Именно с этой мыслью я решила остаться и принять наследство.

Я пошла домой по дороге. Проезжающие машины опять обдавали меня грязной водой. Бабушкины сапоги терли пятки, лодыжка снова разболелась. Я запыхалась и раскраснелась. В этот момент я услышала, как за моей спиной остановилась машина. Я была уже готова отбросить гордость и поблагодарить Пола за то, что все же решил подвезти меня. Но это был Грег.

– Ты в порядке, Бетани? – Он выбрался из машины, поспешно обошел ее и взял меня под локоть.

– В порядке.

– Что-то ты сильно хромаешь. Ты, случайно, не падала?

– Нет, это все сапоги, они не мои и… Пожалуйста, не смейся, Грег.

– И не думаю смеяться. Я даже не собираюсь спрашивать, почему ты ковыляешь по проселочной дороге в чужих сапогах и в плаще, который тоже вряд ли твой, во всяком случае я на это надеюсь. Просто лезь в машину, отвезу тебя домой.

Сначала мы ехали молча, потом, не сводя глаз с дороги, он спросил:

– Была на трейлерной стоянке?

– Ты же сказал, никаких вопросов.

– Ну… простое любопытство…

– А ты где был?

Он проигнорировал мою воинственную интонацию и вполне дружелюбно ответил.

В Озерном районе.

– Где?

– Это вовсе не так далеко, как ты думаешь, всего полтора часа езды. – Он правильно истолковал мое изумление. – Разыскивал художника, которого собираюсь пригласить в свою передачу… Я выяснил, что она живет в Кесуике. Я не стал звонить, решил прямо поехать. А потом проехал немного дальше и переночевал дома.

– Дома? Разве ты живешь в Озерном районе?

– Я там редко бываю, хотя не мешало бы почаще. – Мне очень хотелось узнать побольше о его доме, о том, кого он там должен был бы навещать почаще. Но Грег сменил тему: – Трейлерная стоянка выглядит сейчас намного лучше, чем раньше.

– Раньше? Это когда же?

– Много лет назад там просто стояло несколько трейлеров, кругом грязь, правда был душевой павильон и сырой дом, где располагалось кафе.

– Такое впечатление, что ты там жил?

– Да, одно лето, вместе с матерью… Ну вот, приехали.

Машина остановилась, а в голове у меня продолжали сновать разные мысли. До последнего момента я считала, что к Ситонклиффу Грега привязывает лишь его интерес к истории христианства и развалинам монастыря. Оказывается, много лет назад он жил здесь с матерью летом. Он тогда был мальчиком… высоким и темноволосым…

Грег вылез из машины, обошел ее и открыл мне дверцу. Он держал в руке кейс.

– Я тебе кое-что принес, переводы, помнишь? У меня их довольно много дома.

Из машины я выбралась с опаской. Но даже короткий отдых помог, я почти не хромала, поднимаясь по ступенькам.

– Зайдешь? Выпьем кофе.

– Да, с удовольствием. Я ведь к тебе и ехат.

Я сняла сапоги, прежде чем войти в дом, а внутри первым делом начала стягивать плащ. Грег поставил кейс на пол, чтобы помочь мне.

– Дай-ка плащ сюда. Ты уверена, что не хочешь и его оставить снаружи?

– Нет, он не так уж плох, мне даже нравится. Повешу куда-нибудь просохнуть.

Грег прошел за мной на кухню и, пока я вешала плащ на вешалку, снял кожаную куртку и повесил ее на спинку стула. Потом налил воды в чайник и достал пару кружек из буфета.

– Слушай, скажи мне, что где, и я сварю кофе. Тебе, наверно, стоит подняться наверх и обсушиться.

Да, он прав. Бабушкин плащ местами пропускал воду, так что моя одежда была вся во влажных пятнах. А вот капюшон оказался надежным, и волосы на этот раз не облепили лицо. Я подняла голову и увидела, что он смотрит на меня.

– В чем дело?

– Твои волосы…

– Что с ними?

– Очень красивые. Что ты с ними сделала?

– Ничего. Просто воздух влажный, вот они и вьются слегка. Но это ненадолго…

Я видела, что он поднял руку, но не: смогла шевельнуться. Он слегка коснулся моей щеки, потом поднял волосы и позволил им пробежать между пальцами. Затем положил мне руку на шею, ласково поглаживая ее. Я почувствовала, что дрожу. Он не сводил с меня взгляда. Я подняла руки, обняла его и притянула к себе. Он крепко прижал меня и коснулся губами моих губ.

Поцелуй не был страстным, скорее медленным и нежным, но он потряс нас обоих до глубины души… Я оставила его варить кофе, радуясь, что он, так же как и я, потерял дар речи, и бросилась в свою спальню. На лестнице всегда было темно, так что я щелкнула выключателем. Безрезультатно: очевидно, перегорела лампочка. Мой фен все еще лежал на полу, включенным в розетку. Я споткнулась о него в темноте, но, похоже, не повредила. Отодвинув его ближе к стене, я вошла в спальню, чтобы переодеться.

Пока я сбрасывала платье и натягивала джинсы и хлопчатобумажную рубашку, Грег приготовил кофе и отнес поднос в гостиную. Я нашла его у балконной двери.

– Прелестный сад, но довольно запущенный, – заметил он, не оборачиваясь.

– Знаю, надо будет что-то сделать, но я ничего в садоводстве не понимаю. Тут я совершенно беспомощна. Моя подруга Джози даже называет меня «Смерть комнатным растениям». Видно, в этом я пошла в отца.

– Но твой отец наверняка любил этот сад. Уверен, что именно он и сделал его таким.

– Откуда тебе это известно?

– Бетани, насколько хорошо ты знаешь своего отца?

– По-видимому, не слишком, – с горечью призналась я.

Сев в кресло у камина, я обеими руками взяла кружку с кофе с журнального столика. Грег сел напротив. Я вспомнила свои грезы в первый вечер. Они закончились тем, что я в своих мечтах заметила его настороженный взгляд. Именно так он смотрел на меня сейчас.

– Мне хотелось бы, чтобы ты ответил на мой вопрос, – сказала я.

Он опять не дал мне прямого ответа.

– Я знаю, что твой отец – художник…

– Что же, я и этого не знала.

– Мне довелось видеть некоторые из его работ…

– Которых я никогда не видела.

– Я это понял тогда, в монастыре. Ты так… бурно прореагировала, когда увидела его рисунок. Ну, а что касается этого сада, то я видел наброски, эскизы сада, пояснительные записки.

– Где?

– В галерее.

– Работы моего отца есть в галерее? Почему же я их никогда не видела?

– Потому что он, похоже, бросил писать, когда увез тебя отсюда. Все его работы, которые можно увидеть, относятся к давним годам, и их очень немного.

– Грег, когда ты решил делать передачу о монастыре, ты знал, что я буду здесь?

– Конечно нет. Я и понятия не имел, кто сейчас живет в Дюн-Хаусе.

– Сейчас?

Он улыбнулся моей подозрительности.

– Я же уже говорил, что жил одно лето в Ситонклиффе, когда был мальчишкой. Твой отец был талантливым и начинающим преуспевать художником, к тому же в таком маленьком городке всегда сплетничают о жильцах большого дома.

– Ты знал, что я только что приехала?

– Ну, я догадался, вспомнив твою реакцию на мой вопрос об отпуске. Знаешь, я ведь приехал сюда за пару дней до тебя, – продолжил он, – и сомневаюсь, что вернулся бы сюда, не найди я ту старую рукопись.

– И на этот раз ты не живешь на трейлерной стоянке. – Грег улыбнулся. Нет, он не дождется от меня вопроса о том, где же он остановился на этот раз. Пусть играет в свои глупые игры, если ему так хочется. – Я приехала, потому что бабушка оставила мне этот дом… то есть он будет моим, если я соглашусь.

– А что ты решила?

– Думаю, я соглашусь.

– Замечательно, мне не придется обсуждать мои планы с кем-нибудь еще! Теперь насчет обещанных переводов… – Он допил кофе и сходил в холл за кейсом. – Вот, я их тебе оставляю. Мне неловко присутствовать, когда ты их будешь читать. – Он положил папку на кофейный столик.

Стоя в дверях, я глядела на отъезжающую машину. Мне хотелось спросить его о многом, но, хотя Грег и отвечал охотно, он установил некоторые границы. А еще я не была уверена, что он всегда отвечал мне правдиво. Он не лгал насчет причины своего возвращения в Ситонклифф. Однако я ощущала: он знает значительно больше о моей семье, чем может знать человек, проживший здесь неподалеку вместе с матерью всего одно лето. Откуда, например, ему известно, что отец «увез меня отсюда»? Наиболее приемлемым объяснением было то, что лето, проведенное им тут, было тем самым, когда умерла моя мама.