– Пилигримы в Средние века старались путешествовать группами, опасаясь нападения разбойников…
Грег стоял на освещенной солнцем горной дороге, говоря прямо в камеру. Шляпа цвета хаки чуть сдвинута набекрень, на нем шорты и футболка, вокруг талии завязана рубашка с длинными рукавами, на ногах тяжелые ботинки, за спиной рюкзак.
Я включила видеомагнитофон сразу же после ухода Джози. На пленке оказался один из документальных фильмов Грега. Автор шел древним путем пилигримов через северную Испанию, рассказывая о ее истории. Вдруг он оставил свою обычную, профессиональную манеру говорить и усмехнулся.
– Но хоть я и надеюсь, что бандиты мне не встретятся, не буду делать вида, что пу тешествую один. Со мной моя команда – оператор и инженер по звукозаписи.
По знаку Грега камера повернулась, показав удивленного инженера с его записывающим устройством и, дальше, пропыленный грузовичок с оборудованием. Когда камера снова вернулась к Грегу, тот смеялся.
– Как выглядит оператор, можете себе представить сами, он у нас парень застенчивый. Кстати, хочу, чтобы вы знали – я каждый шаг прохожу пешком. А эти два парня едут за мной, иногда обгоняют, чтобы узнать, где можно переночевать. Мне даже не удается упросить их забрать мой рюкзак на тяжелых участках пути.
Через час мне уже казалось, что я проделала весь путь по крутым горным дорогам вместе с ним, останавливалась в деревнях со старинными церквями, проходила через города и изучала их древние кварталы. Грег умел сделать так, что вы верили, будто тоже находитесь там, в его экспедиции.
Выключив магнитофон, я отправилась на кухню ставить чайник. Джози сказала, что я могу есть все, что мне приглянется. Я остановилась на сыре и крекерах, куске фруктового торта, скорее всего испеченного матерью Джози, и одиноком, слегка сморщенном яблоке. Я отнесла поднос на журнальный столик. Тут я вспомнила про журнал, который мне дала Джози. Нашла разворот с фотографиями и подробностями о тех местах, где побывал Грег. Из статьи я узнала, что, готовя передачу, он прожил в Испании несколько месяцев, подружился там со многими людьми, особенно с англичанами, которые по каким-то причинам решили обосноваться в Испании. Были там сведения и о биографии Грега, о его образовании, сначала довольно хаотичном, о прекрасных успехах в университете, где он завоевывал все премии, о его успешной телевизионной карьере. Но больше всего меня заинтересовала фотография.
Грег и женщина средних лет в саду. Высокая брюнетка, все еще очень красивая. Под фотографией подпись: «Грег и его мать, бывшая поп-певица Пайпа Рэндалл». Далее следовали два параграфа о Пайпе, которая, впрочем, теперь предпочитает, чтобы ее называли Филиппой. После относительного успеха в качестве певицы она обосновалась в Озерном районе, где открыла центр художественных ремесел и галерею. Об отце Грега не упоминалось.
Я была слишком взвинчена, чтобы сидеть перед экраном телевизора. Эта тесная квартирка по непонятной причине уже не казалась мне домом. Но и Дюн-Хаус тоже еще моим домом не стал. Завещание бабушки как бы приковало меня к нему – до тех пор, пока я не пройду очищения воспоминаниями и не стану ответственной за свои поступки.
Единственным утешением могла служить музыка. Я поставила первый попавшийся диск и включила плейер. Потом я долго отмокала в ванне, а квартиру сотрясали звуки «Четырех времен года» Вивальди и «Реквиема» Моцарта.
Затем я улеглась спать.
Что-то разбудило меня. Я села и откинула одеяло. Было темно, но тем не менее я сознавала, что нахожусь не в лондонской квартире, а в спальне Дюн-Хауса. Снизу раздавались странные, похожие на жалобный стон звуки. Надо пойти посмотреть, в чем дело.
Я не знала, что и думать, поскольку не помнила, как вернулась сюда. Но когда я вышла на лестничную площадку, мое подсознание подсказало, что мне все это снится. Однако заставить себя проснуться, к своему ужасу, не могла. Сначала я должна была сделать то, что от меня требовалось. Звук, разбудивший меня, стал громче. Я попыталась найти выключатель, но не нащупала его.
Стоны становились все слышнее, и я начала на ощупь спускаться по лестнице. Ступенька… вторая… третья… Тут мои ноги запутались в шнуре. Когда я попыталась высвободиться, шнур натянулся и резко дернулся.
Ухватиться за перила я не успела. И начала падать, переворачиваясь, в темноту. Хотела закричать, но не смогла издать ни звука. Скатившись по ступенькам, я остановилась лишь на второй площадке. Причем упала я так, что голова моя свешивалась с первой ступеньки следующего пролета. Шнур все еще обвивался вокруг моих ног.
И все это время слышались стоны. Откуда-то начал струиться красный свет, освещал тело, лежащее внизу. Это была моя бабушка. Я протянула к ней руки, но не могла дотянуться…
На следующее утро Джози была сонной, но довольной. Мы с ней не стали одеваться к завтраку. Сидели в халатах и обсуждали, что будем делать с квартирой.
Я сказала, что некоторое время буду еще платить свою долю, пока все не утрясется, но она уже может начать подыскивать себе компаньонку, если хочет.
– Да не волнуйся ты, – сказала Джози. – С этим проблемы не будет. – Она слегка покраснела.
– Понятно. Но ты ведь только что с ним познакомилась.
– Но ведь бывает, что сразу знаешь: это серьезно.
– Да, конечно. Бывает. – Я подошла к подруге и обняла ее. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, милая.
Она отстранилась и взглянула мне в лицо.
– Я-то знаю, а вот как насчет тебя? Должна сказать, что твой Грег Рэндалл куда более рискованный вариант, чем мой Мэтью.
Ну и что я могла возразить? Она была права. Ведь я не имела ни малейшего понятия о том, как ко мне на самом деле относится Грег. А вот Мэтью, если судить по поведению моей обычно трезво мыслящей приятельницы, не скрывал своих намерений.
– Давай выберемся отсюда. – Джози неожиданно вскочила на ноги. – Посмотри, какой чудесный день! – Она показала на освещенное солнцем окно. – Одевайся, давай найдем паб с садиком и поедим. Я угощаю.
Пришла моя очередь разочаровать ее.
– Извини, Джози, но я приглашена на обед. Мне уже пора собираться.
– С кем обед-то? С Грегом?
– Нет, не с Грегом. Я встречаюсь с дамой по имени Джейн Фрирз. Она была лучшей маминой подругой. Я нашла несколько ее писем, когда просматривала бумаги бабушки.
Накануне я не рассказала Джози о письмах и о подозрениях бедной мамы в последнее лето ее жизни, потому что это казалось слишком личным.
– Но ведь письма написаны так давно…
– Знаю. Я даже подумала, что миссис Фрирз могла куда-то за это время переехать. Но потом нашла записную книжку бабушки, в ней указан тот же адрес, что и на письмах. Бабушка его не вычеркнула и не исправила. Я позвонила и застала Джейн Фрирз на месте.
– Это чудесно, найти подругу твоей мамы! Она, верно, жутко обрадовалась, когда ты позвонила.
Нельзя сказать, чтобы обрадовалась, могла бы заметить я. Когда я сказала миссис Фрирз, кто я, то сразу поняла, что она поразилась. И еще… Испугалась? Похоже, что да. Но она быстро пришла в себя и согласилась со мной встретиться. Что я вполне правдиво и поведала Джози.
Джейн Фрирз была, наверное, ровесницей моей матери, то есть где-то под пятьдесят. Маленькая, полная и, хотя до вольно хорошенькая, уже несколько увядшая. Ее широкую цветастую юбку, похоже, неправильно постирали, и краски полиняли. Блузка и кардиган – разных оттенков розового.
Внезапно я почувствовала себя неловко в своем довольно элегантном льняном костюме, выходных туфлях и шелковой блузке. Волосы я уложила пучком на затылке и не забыла нацепить жемчужные клипсы. В общем, уделила своему туалету особое внимание, направляясь навестить подругу матери. Мне почему-то казалось, что я не должна ее подвести, мою маму. Мне хотелось, чтобы она мною гордилась. Дичь какая-то!
Миссис Фрирз не смогла скрыть удивления при виде меня. Она смотрела на меня несколько мгновений с открытым ртом, затем одной полной рукой схватилась за ворот своей блузки.
Первыми ее словами были:
– Ты так похожа на Элен! Она была пониже, но такая же красивая. Пожалуйста, входи.
Она показалась мне несколько утомленной и озабоченной. Наверное, из-за необходимости воспитывать детей, которых, по ее собственному признанию, она «хоть и любила, но по-настоящему никогда не хотела». Однако никаких признаков детей я, проходя за ней мрачным коридором в гостиную, не обнаружила. Впрочем, они уже, разумеется, выросли и, возможно, разъехались. Не заметно было и признаков мужа. Но поскольку я читала ее письма, меня это не удивило.
Гостиная оказалась солнечной, но несколько выцветшей. Ощущались явные признаки запустения, как и в маленьком палисаднике, который я мельком осмотрела, перед тем как войти в дом.
Миссис Фрирз пригласила меня сесть в одно из кресел у холодного, пустого камина. Рядом стоял электрический обогреватель. Перед креслами – столик на колесиках, на нем – тарелка с бутербродами и печеньем. Она нервным жестом показала на него.
– Думаю, это пригодится, когда потребуется подкрепить силы. Нам ведь о многом надо потолковать, верно?
– Да, вы очень добры, миссис Фрирз.
– Зови меня Джейн.
Некоторое время она потратила на разливание кофе из термоса и возню с бутербродами. Потом наконец заговорила:
– Мне очень жаль, что такое случилось с твоей бабушкой.
– Я… я ее почти не знала.
– Конечно, но все же, семья есть семья. Сожаления об ушедших близких так естественны…
– Да.
Еще бы! – могла я воскликнуть. А еще сожаления о потраченных зря годах. О годах, пропавших из-за того, что произошло нечто ужасное и мой отец счел необходимым увезти меня из дому и заставить все забыть.
– Значит, мой адрес все еще в записной книжке Франсис? – Я кивнула. – Жаль, что я не поддерживала с ней отношений. Сама не знаю почему.
– Вы с мамой давно дружили?
– Со школы. Потом вместе посещали курсы секретарей в Ньюкасле при рекламном агентстве. Они изменили нашу жизнь.
– Каким образом?
– Элен познакомилась там с твоим отцом, он работал иногда на это агентство, а я встретила Роджера, одного из партнеров фирмы. Твои мама и папа полюбили друг друга, и Элен уговорила Дэвида вернуться в Ситонклифф еще до твоего рождения.
– Отец охотно поехал туда?
– Не уверена. Но он пошел бы за ней повсюду, это я знаю точно.
– А что насчет его работы?
– Ему удалось сохранить некоторых клиентов, потом он нашел новых, но Элен убедила его, что он зря растрачивает свой талант. Она хотела сделать из Дэвида «настоящего» художника, так она говорила.
– А он как к этому относился?
– О, он с ней во всем соглашался. Но ведь ему нужно было кормить семью, он был человеком долга.
– И тем не менее, она в конце концов убедила его бросить работу на рекламщиков?
– Твоя бабушка очень любила дочь и скучала, когда Элен была в отъезде. Миссис Темплтон была рада обеспечивать вас всех, только бы вы жили с ней. Одним словом, Дэвид пошел на поводу у твоей матери, как обычно. Но мне кажется, что здесь-то и кроется причина всех проблем…
– Да, я знаю.
– Знаешь? Откуда? Ты ведь была совсем маленькой.
Я вынула из сумки три ее письма.
– Разбирая семейный архив, я нашла вот это.
Джейн Фрирз с интересом перечитывала письма, написанные ею четырнадцать лет назад. А я вспомнила их энергичность, напористость и недоумевала, как их могла написать эта сидящая напротив меня понурая женщина. Закончив чтение, она вложила последнее письмо в конверт и прижала все три обеими руками к груди с такой силой, что я испугалась, уж не собирается ли она их порвать.
– Не надо! – воскликнула я, протянув руку. Она неохотно вернула мне письма.
– Бетани, ты вообще… что-нибудь помнишь о том лете?
– Да, немного, но вы бы мне очень помогли, объяснив кое-что.
– Попытаюсь, но… Даже не знаю, с чего начать. Лучше ты задавай мне вопросы.
– Ну, мама плохо себя чувствовала, это очевидно. Я помню что-то насчет высокого давления…
– Да, а еще у нее был токсикоз. Элен сильно тошнило, она часто раздражалась, у нее постоянно болела голова, пухли ноги и руки. Ей даже пришлось снять обручальное кольцо. Мне кажется, она его так больше и не надела. Не знаю, что с ним случилось…
– Ее состояние – это серьезно?
– Все может случиться, без надлежащего ухода и лечения токсикоз – опасная штука. А она еще ухудшила свое состояние, не выполняя предписаний.
– Не отдыхала, например?
– Был период, когда врач пригрозил положить Элен в клинику для сохранения беременности. Она пообещала, что будет отдыхать дома, и врач успокоился. – Миссис Фрирз печально покачала головой.
– Но она не могла отдыхать и вообще вести себя разумно, поскольку внушила себе, что отец завел роман? – подсказала я.
– Я не могла в это поверить. Кто угодно, только не Дэвид! Они ведь так любили друг друга. Я ей так и писала, уговаривала, успокаивала… Впрочем, ты читала мои письма. Уговоры на нее не действовали, она бродила повсюду, если его не оказывалось в доме и он не плясал под ее дудку.
– Плясал под ее дудку?
Миссис Фрирз покраснела.
– Бетани, я очень любила твою мать, но надо признать: порой она бывала чересчур уж требовательной. До того лета твой отец вел себя, как святой, а в те дни… Думаю, ему просто хотелось сбежать ненадолго, передохнуть немного, так сказать.
– Однако потом вы решили, что у мамы были основания для подозрений?
Она долго молчала, оценивающе глядя на меня, затем сказала:
– Бетани, мне очень жаль, но… Да, я ей поверила. И твоя бабушка тоже.
– Почему? Потому что мама увидела его с… с кем-то? Вы же сами напоминали ей, что у нее ухудшилось зрение…
– Но не настолько, чтобы не узнать собственного мужа, увидев его…
– Знаю, на монастырских развалинах с какой-то женщиной.
– Они обнимались, во всяком случае ей так показалось.
– Она ведь могла ошибиться, разве не так?
– Бетани, но ведь и ты их видела.