1

Влад Второй Дракул и его сын Мирча стояли на стене замка и, опершись на ограду, смотрели на приближающиеся с юга черные тучи.

— Ливень будет, — сказал Мирча.

Названный в честь легендарного Мирчи Старого, прозванного «валашским Шарлеманем», внебрачный сын князя мало напоминал храброго воеводу. Хотя он отважно сражался вместе с отцом под Варной, а после позорного поражения едва ли не больше других ратовал за казнь подлеца и труса Яноша Хуньяди, отец не рассматривал Мирчу как наследника. Да и побывал он уже Мирчей Вторым в отсутствие плененного Влада Дракула — недолго, уступив престол злокозненному Басарабу. Хватит.

Поэтому-то и держал князь своего незаконнорожденного отпрыска подальше от родового замка, на далеком северном порубежье. Но теперь, готовясь к решающему столкновению с непокорными боярами, вызвал бастарда к себе.

О своих переговорах с магистром ордена Дракона и секретной миссии фра Бернардо князь никому не рассказывал. По возвращении послал отряд во главе с неугомонным Батей предать огню поместье боярина Мирона Табары по прозвищу Красномордый. Батя вернулся с победой, сказав, что поместье нашел покинутым, забрал все, что было полезного из скарба, а дом, постройки и охранный частокол сжег дотла. Крестьяне же поведали гайдукам, что Красномордый приполз из леса чуть живой и с сыновьями и приближенными скрылся.

Влад по достоинству оценил поступок боярина. Не каждый молодой смог бы проползти столько без ног, а ведь Мирон был в годах, да еще и толст непомерно. Конечно, Красномордый теперь лелеет месть, но одним врагом меньше, одним больше — какая разница при таком их количестве…

Гайдук Пантилимон после удара по голове дубиной пришел в себя, но сделался странным. Сидел днями на лавке возле своего домика, качаясь взад-вперед, смотрел в небо, ни с кем не говорил. За ним ухаживала мать, а его девушка, узнав, что случилось с возлюбленным, вышла за другого. Влад хотел было для примера выдрать ее прутьями, но ограничился тем, что отослал ее вместе с мужем, тоже гайдуком, на дальний кордон. Матери же Пантилимона отсыпал золота и велел обращаться без стеснения, если возникнет какая нужда.

Добрался ли францисканец до Адрианополя, Влад Дракул мог только гадать. Увы, но дракон отчего-то не помогал ему. Князь никак не мог увидеть монаха, словно тот был защищен от его глаз. С другой стороны, фра Бернардо обладал не менее могущественным талисманом, и, возможно, его сила таинственным образом мешала Владу.

Зато за остальными он наблюдал невозбранно, хотя и старался пользоваться драконом как можно реже.

Обезножевший и исхудавший Мирон Красномордый прятался в глубоких пещерах. Иногда к нему наезжали люди, прятавшие лица, — всегда ночью, и шептались с ним в укромных местах так, что князь не мог разобрать ни слова.

Османский султан Мурад Второй горевал о том, что Хуньяди все набирает и набирает силу. Он без конца советовался с Чандарлы Хасан Пашой и прочими визирями, с сыном Мехмедом, даже с астрологами. В разговорах касались судьбы молодого княжича Влада — Мурад был встревожен тем, что его до сих пор не могут найти, а ведь это ставило под угрозу его возможный союз с Валахией против Хуньяди…

Несколько раз видел князь и своего сына Влада. Чаще всего одного, когда тот томился в тесной камере без окон, спал, свернувшись на полу под жесткой кошмой, или читал какую-то толстую книгу при свете свечи. Но несколько раз княжич являлся и в обществе перса, коего звали Синбэд, с его отвратительным карликом, а также красивой девушки, которая раньше не появлялась. Звали ее, насколько мог прочесть по губам сына князь, Тангуль. Бесовское, колдовское имя!

Проклятый перс уже не пытал княжича — напротив, он весьма учтиво беседовал с ним о вещах, порой совершенно непонятных Дракулу, наставлял, объяснял предметы и явления. Порой они гуляли по саду — только ночью, и это было еще одним свидетельством того, что Влад превратился в кровопийцу, солнечный свет для которых смертельно опасен. Но главное — Влад, казалось, полностью смирился со своей участью… А еще была эта девица, которая, как и Влад, никогда не выходила из башни днем. Несколько раз Дракон позволил князю понаблюдать за утехами, которым предавались черноволосая красавица и его сын, когда алхимика не было поблизости… и князь, скрепя сердце, вынужден был признать, что девушка превосходит в искусстве любви всех знакомых ему куртизанок. Поэтому князю все чаще казалось, что, даже если фра Бернардо доберется до Адрианополя и проникнет в покои Синбэда, толку не будет. Но попытаться стоило.

Нужно пойти да попробовать еще раз посмотреть, что делает францисканец. Вдруг он уже у Мурада… Но тут князя отвлек возглас Мирчи:

— Смотри, отец! Гайдуки кого-то везут!

В самом деле, далеко на дороге, опережая подползавшие тучи, появились несколько всадников. Меж двумя лошадьми были прикреплены носилки, а на них — раненый или мертвый.

— Идем вниз. — Влад поспешил к лестнице.

Когда они с Мирчей спустились, всадников еще не было. В открытых воротах стоял Батя.

— Все хуже с глазами, господин, — пожаловался он князю. — Скоро миску не стану видеть, ложку не туда суну…

— Скажи Вороне, чтоб вызвал еврея-лекаря. Он тебе очки сделает.

— Дорого же, господин! Я, небось, не боярин…

— Если я скажу — сделает.

— Да и неудобные они… Видал я, болтаются на носу, сваливаются… Куда с ними, если, скажем, биться случится с кем?

— Веревочкой привяжешь! Все! — Дракул отмахнулся от старого гайдука, показывая, что разговор окончен. Тот насупился.

К воротам подъехали всадники, старший спрыгнул с коня, сорвал с головы шапку и упал на колени перед князем:

— Господин, меня зовут Павелчо… Этот человек ехал мимо нашей деревни и упал без чувств… Мы решили поскорее отвезти его сюда, потому что сами ничего не могли сделать, но он, кажется, умер по дороге…

Дракула склонился над носилками. Покойник лежал ничком, в спине, аккурат напротив сердца, торчал толстый арбалетный болт. Князь взял мертвеца за голову, приподнял, чтобы глянуть в лицо. Незнакомый парень, совсем молодой. Зачем они его сюда притащили?!

— Эка невидаль — убили проезжего на тракте… Зачем его ко мне нести?!

— Он сам просил, — виновато сказал Павелчо. — Говорил, срочно надо к господарю, послали с известием…

Фра Бернардо?! Да ну, деревенский парень, явно из здешних, причем тут францисканец, который сейчас должен быть в далеком Адрианополе…

— Еще что говорил?

— Да он в себя почти и не приходил. Уже по дороге, как везли, очнулся и сказал: «Господаря предупредите, пусть остерегается…» А кого остерегаться тебе, не открыл. Помер…

Батя наклонился к мертвецу близко-близко, едва не уткнувшись пупырчатым багровым носом в рану. Ухватил пальцами арбалетный болт, выдернул. Повертел перед самыми глазами, протянул Владу:

— Глянь-ка, господин.

На болте нацарапана была буква P.

— Что это значит?

— Пантилимонов болт. Они с ребятами порой охотились, так чтобы ясно было, кто оленя или вепря завалил, пометки делали.

А арбалет Пантилимона остался у лесных разбойников боярина Красномордого. Снова он… Но от кого же ехал убитый и чего нужно остерегаться? Или болт и есть ответ на этот вопрос? О чем-то ведь сговаривался с ночными гостями Мирон Табара…

Князь велел схоронить покойника как полагается и отправился к себе. Он не знал, что фра Бернардо в этот момент действительно уже добрался до Адрианополя и как раз беседует с султаном во дворце…

2

— Я готов встретиться с Синбэдом, — учтиво произнес францисканский монах, стоя перед Мурадом Вторым. Султан тяжело вздохнул и взял с подноса финик.

— Тут вопрос уже не в алхимике, — сказал он. — Сын валашского князя попросту не может вернуться домой, потому что он не человек. Синбэд говорит, что княжич не может выходить днем из подземелий башни, потому что солнце для него губительно. Он больше не человек, он — чудовище.

— Это не мешает мне встретиться с персидским мудрецом.

— Я тебе не препятствую, чужеземец. Но я не могу заставить Синбэда принять тебя, потому что… потому что я не властен над ним.

Последние слова Мурад произнес с явной неохотой и принялся жевать финик. Чернокожие слуги-нубийцы ритмично работали опахалами над его головой в белоснежном тюрбане. Всем своим видом султан показывал, что беседа окончена, но фра Бернардо не отступал.

— А что ты скажешь о письме, что передал тебе Влад Дракул?

— Я рад, что он готов помочь мне против Хуньяди. И я с радостью отпущу домой его второго сына, Раду. Но более я ничего сделать не в силах.

— Так ты не властен на своей земле над каким-то чернокнижником, о сиятельный султан?! — неожиданно спросил францисканец, не скрывая иронии. — Даже если не можешь исполнить из-за этого данное другому государю слово?

Мурад с трудом сдерживал злость, но не справился с собой. Он пнул ногой в мягком, расшитом узорами башмаке блюдо, со звоном покатившееся по мраморному полу. Изысканные сладости полетели в разные стороны.

— Ты мне не указ, чужеземец, даже если принес полезные вести! — крикнул он.

— Я просто привык выполнять те обязанности, что возложены на меня Господом и папой Николаем Пятым. Позволь мне действовать самому, великий султан. Пусть никто мне не мешает, и я сам найду способ встретиться с Синбэдом. Я нисколько не порицаю тебя, ибо знаю: есть вещи, которые сильнее любой человеческой власти, даже власти над Османской империей. Осмелюсь предложить тебе следующие условия: если молодой валашский князь выйдет из подземелья днем…

— Это невозможно! — перебил султан.

— Это возможно, — мягко сказал фра Бернардо. — По крайней мере, я приложу все усилия, чтобы это случилось… Так вот, если молодой валашский князь выйдет из подземелья ясным солнечным днем и с ним ничего не случится, все поймут, что он — обычный человек, а не чудовище. Тогда ничего не помешает тебе отпустить княжича Влада домой…

— Делай, что хочешь, — кивнул Мурад, успокаиваясь. В самом деле, если этот христианский монах полезет на рожон, Синбэд или его жуткие помощники разберутся с ним сами, и он попросту исчезнет. И потом, виданое ли дело — вылечить кровопийцу?! — Я дам распоряжение, чтобы тебе никто не препятствовал. Ты волен ходить в пределах города где хочешь и когда хочешь. Но пеняй на себя, если с тобой что-то случится. Я более не ответчик за твою жизнь.

— Благодарю, великий султан, — с достоинством поклонился монах. — Надеюсь, все разрешится к нашей общей пользе.

Покинув дворец, фра Бернардо отправился перекусить. Францисканец мог обходиться самой простой и грубой пищей или не есть несколько дней вовсе. Однако он не видел смысла в том, чтобы голодать без нужды. К тому же в местах скопления горожан — на рынке, у мечети, в харчевнях и кофейнях — можно было подслушать интересные и полезные вещи.

Потому фра Бернардо направился в уличную харчевню, где заказал у расторопного хозяина-турка местное блюдо — жареную печенку.

Сами османы говорили так: «Если вы не ели печень в Эдирне, то вы печень вообще не ели!» Это было особое блюдо, которое готовилось с величайшим трепетом. Ведь самые лучшие мясо и молоко получаются из тракийских животных, вскормленных на ароматных травах этой зеленой части Османской империи. Тщательно промытая, обвалянная в муке тонкого помола и обжаренная в масле, печень просто таяла во рту, а особым образом замаринованные, острые, чуть кисловатые перчики разных размеров приятно обжигали язык.

Вот и сейчас монах наслаждался этим вкусным блюдом, запивая его ледяной водой из глиняного кувшина, который сохранял ее температуру даже в палящий зной. В харчевне кроме него никого не было, но, когда фра Бернардо уже заканчивал трапезу, приковылял карлик довольно отталкивающего вида. Высотой не более чем в половину человеческого роста, карлик был замотан в черную ткань так, что свободной была лишь одна рука. Одеяние уродца местами перепачкано глиной.

Чалмы или тюрбана он не носил, открывая взору лысую голову, усыпанную бородавками и буграми. Лицо карлика также было изуродовано и перекошено, а правый глаз закрывало бельмо.

Францисканец уже слыхал об этом зловещем человечке. Звали его Мехрдад, и являлся он слугой алхимика Синбэда. Он выполнял различные поручения перса, хотя почти не умел разговаривать. Вот и теперь карлик сунул явно испуганному хозяину харчевни маленькую записку. Турок, кланяясь, задом отступил за ширму и завозился там, чем-то бренча.

Карлик покосился на фра Бернардо, который учтиво ему улыбнулся; в ответ карлик скорчил гадкую гримасу и плюнул три раза на пол, очевидно, выражая презрение к неверному. Монах пожал плечами и демонстративно сунул в рот последний кусок печенки.

Тут вернулся хозяин, отдавший Мехрдаду несколько полотняных мешочков. Не обращая более внимания на европейца, карлик проковылял мимо. Как только он покинул харчевню, фра Бернардо бросил турку монетку в плату за обед и поспешил вслед за маленьким уродцем.

Искусство слежки францисканец изучил сызмальства и у таких мастеров, что могли стоять рядом с человеком на расстоянии вытянутой руки, а тот бы их не заметил. Ничего не заподозрил и карлик. Он шустро проскочил по узкой замусоренной улочке, потом свернул в пролом в старом глиняном заборе и исчез. Фра Бернардо последовал за ним и оказался на пустыре. Мехрдада нигде не было.

Монах с превеликим тщанием осмотрел груды битого кирпича, но небольшой деревянный люк, искусно замаскированный среди пыльных кустов сорняка, нашел далеко не сразу. Он осторожно взялся за железное кольцо-рукоять и потянул. Люк отворился. Вниз уходила округлая нора, вырытая в глинистой почве. Совсем неширокая…

— Что ж, — пробормотал фра Бернардо, — не следует торопиться. Лучше прийти к Синбэду, когда он будет ожидать этого менее всего. Хотя он, если подумать, этого совершенно не ожидает…

Францисканец вернулся на постоялый двор и с чувством выполненного долга сел писать донесение в Ватикан. Он никуда не спешил, руководствуясь ветхозаветными притчами Соломона: «Нехорошо душе без знания, и торопливый ногами оступится» и «Помышления прилежного стремятся к изобилию, а всякий торопливый терпит лишение». Тем более, он составил четкий план, как, впрочем, поступал и всегда.

3

А вот валашский господарь Влад Дракул сидел в своих покоях и думал.

И слова убитого не выходили из головы, и намеченный совет с боярами по поводу войны против Хуньяди вызывал опасения. Мирон Красномордый верно сказал, что правлением Влада многие недовольны. Уж не зреет ли заговор среди бояр? И подпитывает его небось все тот же проклятый венгр… Надо было в самом деле казнить его, как требовал Мирча. Одной заботой было бы меньше, причем какой заботой!

Постучался кастелян Ворона.

— Бояре уж собрались, — сообщил он. — Только вас и ждут, господин.

— Иду, иду… — сердито бросил Влад. Увидел на столе стилет, оставленный францисканцем, машинально сунул в карман кафтана.

Бояре в самом деле расселись по скамьям. Завидев вошедшего в залу господаря, поднялись и принялись почтительно кланяться. Не обращая внимания на поклоны, Влад прошел к своему месту и сел.

— Я хотел сказать вам, что решил примкнуть к османскому султану против Яноша Хуньяди! — объявил он, не откладывая. — Я знаю, что многие из вас воспротивятся, но уже отправил гонца к султану и ничего менять не собираюсь! Пусть каждый представит мне как возможно больше ратников и будет наготове. Когда выступать, я извещу особо.

Бояре молчали.

Князь обвел взглядом повернутые к нему лица: бритые и бородатые, молодые и старые, морщинистые и покрытые рублеными и резаными шрамами. А ведь кажется, пришли не все… Мирона Красномордого нету, это ясно… Влаху тут, и Михай Руп, и Чика… Тудоран, Беспалый Траян… А вот верного Станку Большое Лихо нету, на его поддержку Влад как раз очень надеялся. И дряхлого, но мудрого Талмаца нет. И еще нескольких…

— Не по нраву нам, господарь, твоя война, — встал Михай Руп. Остальные одобрительно загудели. — Негоже за Аллаха кровь проливать. Не наш он Господь.

— Не за Аллаха, а против предателя и труса Хуньяди! Он даже не валах, а дрянной венгр!!

— Да хоть бы и так. Хуньяди не мечется, как ты, между католиками и неверными! — крикнул Чика, тараща глаза от натуги.

— То есть вы не желаете мне повиноваться?!

Вот оно, подумал Дракул. «Господарю скажите, пусть остерегается…» Наверное, Талмац гонца послал, или Большое Лихо, или еще кто из тех, кого сейчас нет на совете… Да и в живых, поди, тоже нету…

— Не люб ты нам больше, Дракул!

Бояре повалили навстречу князю, вынимая на ходу сабли и кинжалы. Влад вскочил, перевернув кресло, и полоснул выхваченным стилетом по лицу завопившего Тудорана. Хотел было подхватить оброненную кем-то в суматохе саблю, но не успел, стал отступать к заднему потайному выходу из залы, но оттуда уже валили чьи-то гайдуки. Зала огласилась ревом и криками:

— Бери его!

— Вздернуть дьявола!

— Ну, Дракул, где твои друзья из ада?! Чего не помогают?!

— Тащите его на улицу, братцы!

— Надо его выблядка найти, Мирчу, он тоже где-то тут, еще сбежит!

Влад отмахивался стилетом, на него брызгала горячая кровь, мягко шмякнуло по щеке чье-то срезанное ухо. Но князя повалили, принялись совать кулаками в лицо, ломая зубы, пинать ногами. В сутолоке бояре и гайдуки промахивались, увеча друг друга, кто-то с верещанием пополз на четвереньках прочь, Тудоран размазывал по роже вытекший глаз. Наконец здоровяк Михай Руп расшвырял заговорщиков, схватил господаря за ворот окровавленного кафтана и поволок прочь из залы, говоря:

— Как собаки на кота, навалились… Казнить так казнить, зачем же на части рвать?!

Это было последнее, что слышал князь Влад, проваливаясь в черное смутное беспамятство.

Очнулся он во дворе замка, когда на него выплеснули бадью ледяной колодезной воды.

— Живой еще, — обрадовано воскликнул незнакомый гайдук, когда Влад открыл заплывшие глаза.

— Хорошо, а то негоже мертвому голову-то рубить…

— Во, шевелится… Глядите, чтоб не кинулся!

— Да он еле дышит.

— Кто его знает — поди, с самим врагом рода человеческого знался, ну как он ему помочь решит?!

Влад с трудом перевернулся набок, потер ладонью грудь под разодранным кафтаном, сплевывая острые осколки зубов. Дракона не было. То ли сорвали, пока били, то ли потерялся, пока Михай Руп тащил его на двор… Да и не помог бы дракон. Никто не поможет — магистр далеко, верных гайдуков во главе с Батей, наверное, побили… Где же Мирча?!

Словно откликаясь на мысли господаря, кто-то подбежал, громко топая, и доложил:

— Удрал щенок, и с ним несколько господарских людей. Пробились через наших, только и видели…

— Ладно, с ними после разберемся, никуда они не денутся!

— Да мы погоню послали, Беспалый за главного.

— Хватит болтать, господаря казнить надобно!

— Тащите его! Вот и плаха!

— Чика, топор неси!

Бояре перекрикивались, словно крестьяне, собравшиеся колоть особенно злобную и крупную свинью, которая и сама может завалить да загрызть. Словно бы каждый боялся взять нож и сделать первый удар, а что случись, так всегда можно сказать, что «все виноваты».

Наконец Влада подтащили к плахе, положили голову на выщербленную ударами топора колоду. Он закрыл глаза, надеясь, что теперь все закончится. Но рано радовался Дракул — вокруг зашумели, потом последовал удар ногой в бок, и знакомый голос прогудел:

— Небось, не чаял уже со мной встретиться, господарь? А?

Рядом с плахой на специально сработанном стуле с ручками, чтоб носить, сидел Красномордый. В руке он держал топор с широким лезвием.

— Зачем же? Я знал, что ты жив. Худую собаку всегда труднее убить, чем породистую. Правда, думал, что будет наоборот — ты на плахе, а я с топором.

— А оно иначе получилось. Обидно, поди, господарь?

— Не знаю пока. Обожди, я потом из рая к тебе в ад специально зайду, вот и поговорим. Заодно маслица на твою сковородку плесну.

Послышались смешки.

— Шути, господарь, шути, — беззлобно сказал боярин. — В последний раз шутишь. А там и Мирчу твоего поймаем… А? Ежели на султана надеешься, то не надейся. Зря. С нами теперь Хуньяди, он нынче регент при малолетнем короле Ласло, вся венгерская армия за ним!

— Не тот ли Хуньяди, что под Варной бежал, сломя голову, а потом наши земли валашские грабил? Не ты ли, Красномордый, его поносил, когда на ужин меня любезно приглашал? Не бывать Валахии под Хуньяди, пусть вы меня нынче убьете!

— Да что тут дальше говорить… — Боярин замахнулся, и тяжелый топор обрушился вниз.

…Мирча, бастард Влада Дракула, скакал на неоседланном коне прочь от Тырговиште. С ним было девять человек, включая старого Батю. Остальных перебили боярские гайдуки. Хромого кастеляна Ворону, который оборонялся на лестнице своей Водяной башни, из окна этой же башни и выбросили живым.

Куда податься, Мирча не знал. Он понимал, что остальные надеются на него, как-никак, наследник господаря… Тем более по пятам гнались боярские прихвостни.

— Настигают, господин! — крикнул сокольничий отца, серб Зоран.

Мирча оглянулся — в самом деле, взмыленные кони преследователей оказались совсем рядом. Из луков и арбалетов заговорщики не стреляли, наверное, хотели взять живьем, чтобы вдоволь потешиться. Впереди скакал Беспалый Траян, рядом с ним — двое его сыновей, Костин и Рипан. Мирча помнил их еще совсем маленькими, они вместе играли, вместе ловили раков в реке под берегом, вместе боялись привидения, живущего в развалинах старого дома в лесу…

Сдаться?

Но остальных убьют. А его, Мирчу Дракула, названного в честь храброго деда, запомнят как предателя-бастарда, труса, выступившего против собственного отца. Хуже подлеца Хуньяди.

Впереди замаячил холм, поросший редким лесом. Говорили, что это древний курган, под которым похоронены воины-великаны из незапамятных времен. Хорошее место, чтобы лечь рядом с ними, подумал Мирча и позвал своих:

— Давайте на холм! Сверху легче атаку отбивать, может, что и выйдет!

Лошадей пришлось оставить — они поскальзывались, не могли взобраться по крутизне. Мирча на прощание шлепнул по крупу своего гнедого, и тот резво поскакал обратно к Тырговиште. Бог даст, хорошему хозяину попадет в руки.

Беглецы вскарабкались на холм, двое втащили под руки запыхавшегося Батю. На самом верху торчал острый камень в человеческий рост, напоминающий клык.

— Спиной к камню! — скомандовал Мирча, доставая свой меч. — Умрем достойно, братья!

Преследователи уже спешились и тоже карабкались по склону, поросшему высокой пахучей травой и полевыми цветами. Сокольничий Зоран раскрутил пращу, камень врезался в лоб одного из гайдуков, и тот покатился вниз, крича и ругаясь. Второй камень выбил еще одного, кривоногого хорвата, но остальные неумолимо приближались. Мирча сделал шаг вперед и схватился с Рипаном. Сын Беспалого хрипел и скалил зубы, но боец он был так себе. Ударом тяжелого меча Мирча срубил его саблю у самого эфеса, а вторым движением проткнул насквозь там, где печень. Рипан упал, обливаясь кровью, его место занял брат Костин. Этот дрался получше; пожалуй, даже посильнее Мирчи. Княжич пошел на хитрость — увернулся, пропустил Костина мимо себя и толкнул в спину так, что Костин врезался с размаху в камень-клык. Не давая тому опомниться, Мирча с оттягом рубанул поперек спины, чувствуя, как подается плоть и лопается хребет.

Резко развернувшись на месте, Мирча приготовился встретить очередного противника, но все уже было кончено. Его спутники лежали замертво кто где, лишь старого Батю, пыхтя и хекая, топтали ногами человек шесть. Беспалый Траян с перекошенным от ненависти лицом кинулся на Мирчу, но его сдержали:

— Боярин, не лезь! Сами справимся!

— Сыночки мои… Детки-братики… — стонал Беспалый, упав на колени.

— По одному подходите, — велел Мирча. Но кинулись на него стаей, всего-то и успел княжич, что метнуть меч, словно копье. Лезвие вошло прямо в горло мордастому гайдуку, а потом Мирчу сбили с ног.

— Не убивайте! — кричал Беспалый. — Я сам!

Но убивать Мирчу и не спешили. Длинными кинжалами прибили руки к земле, словно распятому Христу, кривоногий хорват сел на ноги, придавил. Подошел Беспалый, плюнул в лицо липкой слизью, сказал:

— Ты ж с ними в детстве в деревяшки играл…

— Не знал тогда, что их отец предателем станет.

— Копайте могилу, — распорядился боярин.

— Чем? — развел руками гайдук.

— Мечами, саблями! Хоть зубами грызите, а чтобы могилу тотчас вырыли! — хрипло заорал на них Траян. Гайдуки поспешно принялись за работу, благо земля на холме была мягкая, жирная. Наружу лезли розовые дождевые черви.

— Тут бы сеять, — пробормотал кто-то.

Боярин опустился на корточки рядом с головой Мирчи. В руках он держал охотничий нож.

— Было у меня два сына, — медленно произнес он, дыша чесноком и луком в лицо княжичу. — А у тебя, Мирча, два глаза. Вот не стало у меня одного сына…

С этими словами Беспалый воткнул в левый глаз Мирчи острие ножа. Глаз лопнул, словно виноградина, голову прострелило жуткой болью. Мирча до крови закусил губу, понимая, что будет дальше.

— А потом не стало у меня второго сына, — продолжал Траян, втыкая нож в правый глаз.

Свет для Мирчи погас, в глазах плясало черно-красное, и словно из стога сена, из самой глубины, он услышал:

— Кидайте его в яму да засыпьте землей.

— Он ведь живой еще, господин! — робко заметил кто-то из гайдуков.

— Там и подохнет…

Мирчу подтащили к могиле, пинками сбросили вниз. Он упал набок и почувствовал, как сыплются сверху тяжелые комья. Они набивались в рот, в уши. Княжич пытался отплевываться, скреб землю пробитыми руками, но тяжесть наваливалась все сильнее, не давая дышать…

Притоптав землю, гайдуки уставились на боярина в ожидании приказов.

— Заберите моих сыновей, — устало велел тот и принялся спускаться к подножию холма, где мирно паслись кони.

4

Фра Бернардо полз, словно уж, по тесной норе.

Для карлика она была в самый раз, но францисканцу, пусть и не обладавшему излишним весом, приходилось трудновато. Он ввинчивался между стенок, изо всех сил помогая себе руками и ногами. Про себя монах молился, но то и дело от молитв его мысли обращались к этой проклятой норе. Порою казалось, что он застрял и не может двинуться ни вперед, ни назад, но, поборов волнение, фра Бернардо протискивался дальше.

Расстояние от пустыря до башни алхимика оказалось изрядным, к тому же подземный ход изгибался и прихотливо вилял. Несколько раз монах даже помянул дьявола, а в одном месте пришлось подкопать немного кинжалом, чтобы протиснуться.

Отовсюду сыпались пыль и глина, но глаза монах держал закрытыми, а рот был прикрыт повязкой. С потолка норы свисали длинные корни, в которых францисканец один раз запутался.

Когда фра Бернардо стало казаться, что тоннелю не будет конца и он, наверное, где-то пропустил нужное ответвление, нора неожиданно расширилась и закончилась камерой, в ней высокий монах смог выпрямиться во весь свой рост.

Он с наслаждением потянулся, сделал несколько упражнений, отряхнул глину с одежды и огляделся. Сверху сквозь решетчатую квадратную крышку пробивался лунный свет. Вот и выход. В глиняной стенке были вырезаны ступени — очевидно, чтобы карлик мог ловко взбираться наверх. Упершись носком сапога в одну из средних ступеней, фра Бернардо сдвинул крышку в сторону и вылез на воздух.

Башня черной громадой возвышалась в нескольких шагах. Нора выводила в ее внутренний дворик, куда, как понимал фра Бернардо, без ведома Синбэда и его охраны попасть было невозможно. Однако он находился здесь и вдыхал ароматы ночных цветов овевающих сад.

Впрочем, наслаждаться простором и свежим воздухом времени не было. Францисканец прокрался к стене башни и обнаружил там маленькую дверцу, в половину человеческого роста. Интересно, прикинул он, перс-алхимик построил башню с учетом размеров своего слуги-карлика или после проделал эту дверцу? А может, он всегда предпочитал карликов другой прислуге?

Где-то наверху лязгнуло железо, и фра Бернардо прижался к холодному камню, уже отпустившему накопленное за жаркий день тепло. Наверное, пошевелился один из стражников на балкончике, которых по стенам башни было несколько… Подождав немного, монах вернулся к осмотру дверцы. Разумеется, она оказалась запертой, но фра Бернардо тут же нащупал скважину для ключа. Из потайного кармана он извлек набор отмычек, сделанных для него по специальному заказу в парижской воровской гильдии, и принялся ковыряться в замке.

Его старания вознаградились практически сразу — видимо, труднодоступность самой дверцы успокоила ее хозяев, и они не стали вставлять еще и сложный замок с секретами. Петли были хорошо смазаны, и внутрь монах попал без лишнего шума. Там оказалась комнатка с оконцем и деревянная лесенка, уходящая вверх по узкой темной шахте. Покачав головой и еще раз помянув черта, фра Бернардо начал взбираться по ней, покрепче хватаясь за расшатанные перекладины.

Он карабкался, мысленно представляя высоту башни и свое продвижение. Вообще-то монах полагал, что самое интересное находится в подземелье, на нижних ярусах, но путь вел туда, куда вел, и выбирать не приходилось. Вверху забрезжил свет, и вскоре фра Бернардо высунул голову из квадратной дыры в полу. После чего ему на плечо наступила босая нога, и кто-то спросил по-турецки:

— А ты что тут делаешь, неверный?!

Францисканец, недолго думая, схватился за вторую ногу, оказавшуюся прямо у него перед носом, и дернул изо всех сил. Говоривший грохнулся на выложенный черно-белой плиткой пол, оказавшись полуголым янычаром с разбойничьей физиономией. Его широкий ятаган отлетел в сторону, но в планы монаха в любом случае не входило устраивать с турком бой. Он и сабли-то с собою не взял, иначе застрял бы с ней в подземном ходе… Потому фра Бернардо резво выскочил из проема в полу, бросился на ошеломленного янычара и нанес ему несколько ударов в висок. Поскольку в его перчатку вшиты свинцовые полоски, не было ничего удивительного в том, что турок тотчас потерял сознание и закатил глаза.

— Весьма поучительное зрелище.

Соскользнув с поверженного противника, фра Бернардо перекатился и увидел перса-алхимика. Он стоял в дверном проеме в виде арки и незлобиво смотрел на незваного пришельца.

— Эгемен не привык проигрывать, — заметил Синбэд на хорошем французском, как и насчет «весьма поучительного зрелища».

— Тем печальнее для него, — ответил по-турецки монах.

— Говорите на франкском, прошу вас, — попросил алхимик. — Мне полезно попрактиковаться. А вам повезло, э-э…

— Фра Бернардо. Посланник и представитель папы Николая Пятого, епископа Рима, викария Христа, преемника князя апостолов, верховного первосвященника Вселенской церкви, великого понтифика, примаса Италии, патриарха Запада, архиепископа и митрополита Римской провинции, суверена Ватикана, раба рабов божьих.

Францисканец специально именовал папу Николая полным его титулом, зная, как на Востоке ценится все пышное и цветистое. И только в последний момент сообразил, что произносит титул, умостившись седалищем на полу рядом с полумертвым янычаром.

— Встаньте, мой друг. Я слышал о вас, но не думал, что увижу. Насколько я понимаю, вы проникли сюда через тайный вход. Что вам помешало прийти как доброму гостю?

— То, что вас все боятся. — Фра Бернардо поднялся. — Так почему же мне повезло?

— Вы наткнулись на Эгемена, а он принадлежит к числу самых обычных стражей моего покоя. Вы могли встретиться с куда более непредсказуемыми противниками.

— Вроде живых покойников?

— О, вы многое знаете!

— Вам следует чаще бывать за стенами башни, — сказал фра Бернардо. — Люди и не такое рассказывают, и мне стоило большого труда вычленить из подслушанных разговоров относительно правдоподобные вещи. Правда, я не уверен, что ваши живые покойники — действительно покойники.

— Продолжим нашу беседу в более удобном месте, — любезно предложил перс. — Здесь множество весьма уютных комнат… Может быть, вы хотите вина или кофе?

— Благодарю, я ужинал, — вежливо отказался монах. — А что будет с этим?

Он ткнул носком сапога в ногу так и не пришедшего в сознание янычара.

— Умертвят, — пожав плечами, ответил Синбэд. — Надеюсь, от мертвого будет куда больше толку, чем от живого…

Ярко освещенная комната со стенами, забранными шелковыми портьерами с искусной вышивкой, и впрямь оказалась уютной. Фра Бернардо сел на ковер напротив хозяина; их разделял низенький столик, на котором стояла лишь изящная золотая вазочка с веткой жасмина.

— Итак, что же вы хотели? И почему, повторюсь, не пришли ко мне обычным путем?

— Я говорил с султаном Мурадом, но он предоставил мне разбираться самостоятельно. Дело в том, что я прибыл в Эдирне по поручению валашского господаря Влада Второго Дракула. Того самого, чей сын томится у вас в подземелье и, как уверен султан, безвозвратно превращен вашей магией в чудовище, питающееся человеческой кровью.

Алхимик тотчас помрачнел.

— Вот оно что… Я огорчу вас, фра Бернардо, но султан не солгал. Не во всем правда: моя магия к болезни княжича Влада не имеет никакого отношения. Я лишь развил в нем некоторые способности, уже вызванные хворью и показавшиеся мне… э-э, полезными.

— А что, если я возьмусь излечить молодого княжича? — спросил, прищурившись, францисканец.

Синбэд изумленно посмотрел на него и расхохотался.

Алхимик смеялся долго, вытирая слезы рукавом халата. Монах ждал, легонько барабаня пальцами по гладкой поверхности стола. Жасминовая ветка едва заметно покачивалась.

— Вы очень самоуверенны, — проговорил перс, отсмеявшись. — Я многие годы постигал знания, чтобы стать тем, кем я есть. И я знаю, что княжича вылечить невозможно.

— Но вы позволите мне попробовать? — настаивал фра Бернардо.

— Сколько угодно. Знаете, поначалу я собирался вас убить…

— Каким образом, если не секрет?

— Сам я неважный боец, хотя когда-то неплохо управлялся с клинками. В молодости… Эй, Мехрдад! — Алхимик громко прищелкнул длинными сухими пальцами. За спиной францисканца послышался шорох. Он повернулся и увидел, как из незаметной прорези в портьере высунулся карлик. В руке у него была короткая трубка, заряженная, как понял монах, отравленной иглой. — Мехрдад все время следовал за вами. Один мой знак — и вы были бы мертвы, фра Бернардо.

— Любой яд действует не моментально, — покачал головой монах и показал алхимику зажатый между пальцами левой руки маленький сюрикен в форме шестиконечной звездочки. — Я успел бы метнуть вот это. Кстати, тоже смазано ядом. А я, между прочим, регулярно принимаю противоядие — на всякий случай, вроде сегодняшнего.

— процитировал Синбэд, полуприкрыв глаза.

— Арнольд из Виллановы, — кивнул францисканец. — «Салернский кодекс здоровья». Я удивлен — полагал, что вы изучали только то, что добыто единоверцами.

— Любое знание ценно, и неважно, ваш Исса или же Аллах даровали его пытливому уму.

Алхимик снова прищелкнул пальцами, и карлик исчез. Фра Бернардо незаметно перевел дух — значит, сегодня он не умрет.

Пока не умрет.

— Что ж, я даю свое согласие, — продолжал тем временем Синбэд. — Мне-то известно, что излечение невозможно, но если вы так уверены…

— Если я вылечу Влада, вы отпустите его со мной в Валахию.

— Сколько угодно! Хотя… Я передумал, — неожиданно сказал перс. — У вас есть козырь, о котором я не знаю, иначе вы не явились бы сюда так смело… Я размышляю, убить ли вас или просто отпустить. Склоняюсь ко второму. Надеюсь, вы понимаете, что больше сюда не проникнете… Я не люблю подобные игры, но не хочу осложнений. Мне и так хватает забот. Больной княжич останется у меня, ему нечего делать в мире людей, ибо он давно уже не человек. Не будем же менять порядок вещей. Мехрдад проводит вас к выходу, и я надеюсь более не видеть вас, фра Бернардо, — по крайней мере, в моих владениях.

— Хорошо.

— Попытка была достойной.

— А вот я разочарован. Я не ожидал, что вы испугаетесь. Человек, которого боится сам великий султан Мурад…

Францисканец надавил на самолюбие алхимика и не прогадал. Перс насупился.

— Я вновь передумал! Пытайтесь. Но к молодому княжичу я вас не допущу. Сделаем так — в условленный день он должен будет выйти средь бела дня на солнце. У вас будет немного времени на общение с ним, читайте свои молитвы, давайте ему снадобья, делайте все, что заблагорассудится. Поскольку я не знаю способов излечения, их не можете знать и вы, потому что я изучал эту болезнь много лет, а вы — всего лишь христианский выскочка…

Похоже, Синбэд не на шутку рассердился и обиделся, подумал фра Бернардо. Нужно было с самого начала играть на этих струнах. Что ж, по крайней мере, согласие получено. А вот то, что княжича он сможет увидеть только в день их своеобразного состязания, весьма плохо. Крыса — а именно ее собирался использовать для лечения монах — должна воздействовать на больного как минимум несколько дней. Сразу ничего не получится… Что же придумать?!

— А когда вы проиграете, — говорил алхимик, — то уберетесь из Эдирне восвояси и более не вернетесь сюда никогда! Иначе вас постигнет жестокая смерть! Хотя… что я говорю! Влад разорвет вас, он выпьет вас до капли!

— Сомневаюсь, — усмехнулся фра Бернардо.

— И напрасно! — воскликнул окончательно разъярившийся перс. — Потому что у вас нет защитного амулета, а у меня есть!

— Амулетов, защищающих от кровопийц, не существует, — отмахнулся монах.

— Скажите лучше: вы не знаете об их существовании! — рявкнул Синбэд. — Между тем вот эта штука, — его рука нырнула в карман, — делает упырей кроткими, как овечки!

Фра Бернардо подался вперед, жадно уставившись на лежащий в ладони алхимика предмет. Это была серебряная пиявка в полпальца длиной. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: предмет этот был сродни крысе и дракону.

— Откуда у вас это? — срывающимся от волнения голосом спросил францисканец.

— А вам-то что? — подозрительно прищурился Синбэд. — Ну, скажем, я нашел ее в подземелье разрушенной башни далеко на востоке…

— Она была там одна?

— А! — Перс довольно захохотал и поднял испачканный чем-то желтым палец. — Вы тоже знаете о магических серебряных фигурках? Может быть, даже владеете одной из них, а?

Фра Бернардо сделал скорбное лицо.

— Наша религия запрещает нам пользоваться дьявольскими амулетами… Значит, все ваше волшебство на самом деле…

— Нет! — крикнул, вновь рассердившись, перс. — Моя магия — это многие годы тяжелого учения, тысячи экспериментов, упорный труд! А фигурки лишь помогают…

— Все-таки у вас есть и другие амулеты, — заметил довольный монах.

— Шпион, — с отвращением проговорил Синбэд, убирая пиявку в карман. — Убирайтесь отсюда! Все равно вы больше ничего не узнаете! Эй, Мехрдад! Проводи его к выходу и выставь за ворота! Если будет по пути совать нос куда не следует — убей!

Раздался едва слышный топоток, и карлик возник справа от монаха. Дернул его за рукав, скорчив противную гримасу.

— Вы не уточнили, в который день состоится наше состязание, — напомнил францисканец, брезгливо оттолкнув карлика и поднимаясь с ковра.

— Вас известят. Я знаю, на каком постоялом дворе вы остановились.

Синбэд замолчал и не произнес ни слова, когда монах в сопровождении Мехрдада вышел из комнаты.

Карлик переваливался впереди, проводя фра Бернардо по длинным анфиладам, темным комнатам без окон. Затем вывел к спиральной лестнице с укрепленными на стенах факелами, по которой они спустились. У дверей их встретили двое янычар — видимо, те самые «живые покойники», о которых ходило столько слухов. Они и впрямь выглядели восставшими мертвецами, с восковыми лицами, неподвижные, и даже грудь их, казалось, не вздымалась для дыхания. Однако по знаку карлика они зашевелились и быстро отперли дверь, приведя в действие некий сложный механизм, скрытый за деревянной ширмой. Дверь, окованная металлическими полосами, со скрежетом и постукиванием ушла вверх. Карлик пнул монаха ногой в лодыжку, намекая, чтобы тот убирался.

— Поаккуратнее, мелкое исчадие ада, — цыкнул на него францисканец.

Карлик что-то злобно пробормотал в ответ, но монах не понял ни слова.

По дорожке, петлявшей среди деревьев и розовых кустов, усыпанных цветами, Мехрдад провел его к калитке, которую охраняли такие же безмолвные и недвижные янычары. Калитка открывалась уже обыкновенно, с замком и засовом. Снаружи её стерегли обычные воины, которые были чрезвычайно удивлены появлением европейца, вышедшего оттуда, куда он не входил. Когда калитка захлопнулись, командир охраны с решительным видом двинулся к фра Бернардо, но тут же остановился и сказал:

— Ты, верно, тот чужеземец, что получил от великого султана право ходить везде и всюду?

— Именно, — согласился монах. — Рад, что великий султан донес свое распоряжение до всех своих достойных воинов.

— Но как ты попал внутрь?! — изумленно спросил турок. — Или ты тоже колдун?

— И еще, какой сильный! — ответил фра Бернардо, поклонился и пошел прочь. Он устал и очень хотел спать. А еще он совершенно не представлял, как доставить крысу несчастному княжичу. Но проигрывать поединок он точно не хотел.

К тому же теперь он знал, что может получить в случае выигрыша. Если он привезет в Ватикан пиявку, папа осыплет своего верного посланника милостями, которым позавидует любой кардинал.

Но, положа руку на сердце, дело было вовсе не в милостях.

Просто фра Бернардо привык выполнять все поручения.

5

Фра Бернардо знал, что во время родов своего третьего сына султан Мурад читал Коран. Лишь только он добрался до суры победы — стихов, предсказывающих победу над неверными, — как гонец принес ему весть о появлении на свет сына. Его и назвали Мехмедом. Однако оба единокровных брата Мехмеда были старше его, и мальчик никогда не являлся любимцем отца. Его шансы стать султаном весьма зыбки, в том числе и оттого, что мать Мехмеда родом из Сербии и являлась христианкой. Возможно, именно поэтому по характеру Мехмед оказался совершенно несхож со своим отцом.

Первые годы жизни Мехмед провел в дворцовом гареме Эдирне, однако в возрасте двух лет его послали в Амасию, главный город Анатолии, где он мог сделать первые шаги на пути к образованию. В то же время старший из его единокровных братьев, двенадцатилетний Ахмед, стал правителем Амасии, но спустя несколько лет внезапно умер. Шесть лет спустя, когда правителем был другой единокровный брат Мехмеда, Али, в Амасию приехал знатный паша Кара-Хизир, который проник ночью во дворец и задушил несчастного Али прямо в его постели. По чьему повелению Кара-Хизир это сделал, он так и не признался.

Мехмед остался единственным наследником, и у султана не было иного выбора, кроме как призвать сына в Эдирне. Однако Мурад буквально пришел в ужас, вновь увидев сына: тот был упрямым и своевольным, не желал повиноваться своим наставникам, не давая себя наказывать и не изучая Коран.

Мурад призвал знаменитого муллу Ахмеда Гурани, поручив ему привести юного принца к повиновению. С палкой в руке мулла отправился к наследнику.

— Твой отец, — сказал он, — послал меня заняться твоим обучением. Но если ты не будешь слушаться, я тебя накажу.

Мехмед громко расхохотался в ответ на угрозу, но мулла задал ему такую трепку, что тот сразу взялся за книги. Особенно мальчик преуспел в постижении языков — он знал турецкий, персидский и арабский и вдобавок умел говорить по-гречески, на славянском диалекте и немного по-латыни, а также увлекался историей и географией, инженерным делом и литературой. Все это позволяло надеяться, что он станет выдающейся личностью.

Францисканец доселе не видел юного Мехмеда, но зато читал его описание, сделанное итальянцем Джакомо де Лангуски: «Хорошо сложенный, роста скорее высокого, чем среднего, искусно владеющий оружием, вида более устрашающего, нежели почтенного, смеется редко, чрезвычайно осмотрительный, наделенный немалым великодушием, упорный в исполнении своих замыслов, во всех своих предприятиях проявляющий храбрость и столь же жадный до славы, сколь Александр Македонский. Ежедневно ему читают сочинения римских и иных историков. Он говорит на трех языках: турецком, греческом и славянском. Он прилагает значительные усилия, чтобы изучить географию Италии, хочет знать, где пребывает папа, а где император и сколько королевств в Европе. У него есть карта Европы, ее стран и провинций. Ничто не изучает он с большим интересом и энтузиазмом, чем географию мира и войн; его сжигает желание господства; он старательно изучает отношения между государствами. В мире, говорит он, должна быть только одна империя, одна вера и одна власть».

Сейчас Мехмед находился перед монахом и, на его взгляд, вполне соответствовал описанию итальянца.

— Так ты прибыл от Влада Дракула, валашского князя, — сказал Мехмед задумчиво.

— Да, господин.

— Тогда ты, верно, до сих пор не знаешь, что с ним случилось?

— А что с ним случилось, господин? — насторожился фра Бернардо. — Когда я покидал Валахию, князь был здоров, хотя и обременен проблемами. Мы как раз сбежали вместе из плена, куда попали из-за козней одного предателя-боярина.

— Влад Дракул больше не обременен проблемами, — с неподдельной печалью сказал Мехмед. — Он мертв. Убит боярами, которые устроили заговор с подачи Хуньяди. Его сын Мирча тоже погиб — ослеплен и заживо похоронен… Поистине христиане рассказывают жуткие истории о жестокости правоверных, но сами превосходят их во многом.

Францисканец был поражен услышанной новостью.

— И кто же теперь правит Валахией?

— Владислав Второй Басараб. Из дома Басарабов-Данешти. И это в тот момент, когда валашский князь принял нашу сторону против Хуньяди, — продолжал сетовать Мехмед. — Отец возлагал на этот союз огромные надежды…

— В таком случае нам и подавно нужно спасти княжича из башни Синбэда. Он — наиболее подходящий наследник, ведь Раду слишком мал и, что не тайна, простоват! — решительно заявил монах. Мехмед удивленно поднял брови.

— Спасти?! Ты что, не знаешь, глупый монах, что мой друг Влад…

— Что он превратился в кровожадное чудовище? Знаю. Более того, я посетил башню алхимика и говорил с ним.

Фра Бернардо поведал Мехмеду о своем визите к персу и грядущем состязании. Мехмед слушал рассказ с восторгом подростка, переспрашивал, искренне радовался и пугался…

— Но как ты собираешься вылечить княжича? — недоверчиво спросил он. — Неужели с помощью какого-то вашего христианского колдовства?

— Христианского колдовства не бывает, господин, — покачал головой францисканец. — Вот что мне должно помочь.

С этими словами монах протянул Мехмеду фигурку крысы на цепочке.

Наследник османского султана с опаской взял крысу и принялся внимательно ее рассматривать, словно ребенок — игрушку.

— Что это за вещица? — спросил он. — Талисман?

— Я и сам толком не знаю, господин, — уклончиво ответил фра Бернардо. — Я получил его от людей, которым безгранично доверяю и перед которыми преклоняюсь. Я не ведаю, какие силы в ней содержатся, но это точно не силы зла.

— Ничего не понимаю. Что может сделать эта железная безделушка?

Мехмед капризно швырнул фигурку обратно монаху.

— Ее нужно передать княжичу Владу, — терпеливо начал объяснять фра Бернардо. — Я пока не знаю, как это сделать, потому что вряд ли сумею снова проникнуть в башню Синбэда.

— Да, там же мертвые янычары! — с нескрываемым восторгом сказал Мехмед.

— В том числе и они, господин. Думаю, что алхимик управляет ими с помощью подобного же… амулета. Так вот, когда Влад получит фигурку, он должен будет ее надеть на шею и держать при себе, скрывая от Синбэда и его помощников. Тогда он сможет излечиться, без страха и опасности для себя выйти на солнечный свет, а злонравный алхимик будет посрамлен. Разве ты не хочешь этого? Спасти друга, восстановить союз с Валахией против Яноша Хуньяди, победить того, кого боится даже твой отец Мурад?!

Францисканец осторожно, словно на струнах лютни, играл на честолюбивых мыслях подростка.

— Я… Я помогу тебе, — сглотнув слюну, произнес Мехмед. — Но как? Сам я тоже не смогу попасть в башню. Не брать же ее приступом…

— Приступом брать, конечно, не надо, — согласился монах. — Но я слышал, что у княжича был телохранитель по имени Аббас.

— Да, был такой. Верный человек, однако не уследил, и княжич исчез.

— Где он теперь, господин?

— В темнице.

— Верно ли, что Аббас — бывший ассасин?

Теперь уже с неподдельным интересом спрашивал сам фра Бернардо. Он много слыхал о таинственных ассасинах. О том, что самых стойких учеников опаивали опиумом, а после того как они теряли сознание, переносили в специальный «райский сад», где их ожидала изысканная еда, роскошь и множество красивых женщин. Несколько часов спустя ему опять давали наркотик и переносили обратно, сообщая, что вернуться в рай он сможет, только отдав свою жизнь ради священного дела. Поскольку ученики обычно набирались из тех, кто жил в бедности, они проникались мыслью о грядущем блаженстве и приступали к жестоким тренировкам.

Их учили не только владению оружием и акробатике, но и актерскому мастерству, и языкам, и маскировке… Все это делало из молодых людей идеальных убийц. Однако настоящего ассасина францисканцу увидеть пока так и не довелось. Много говорили о том, что тайный орден больше не существует, причем очень давно — с тех пор как умер его основатель, Хасан ибн Саббах.

— Я не знаю, монах. Но видел, как Аббас взбирался по отвесной стене, в которой не было видимых трещин или выступов, и как он ловил рукой летящую стрелу. Это был лучший мой человек, я отдал его в услужение своему другу, но Аббас не уберег княжича…

— Возможно, Аббас не так уж и виноват, — предположил фра Бернардо. — Что, если княжич сбежал сам?

— Но зачем же ему сбегать? — поразился Мехмед. — Разве ему было здесь плохо?!

— Причин достаточно, господин… Но вернемся к Аббасу. Ты по-прежнему доверяешь ему?

— Больше, чем многим.

— Тогда почему он в темнице?

— А как я еще мог наказать его?! Другому отрубили бы голову!

— В таком случае пускай Аббас и попробует доставить фигурку в подземелье. Если не справится настоящий ассасин, не справится никто. Если не справится никто, я не выполню данное мне поручение. Я не могу такого допустить, господин.

— Ты человек чести, монах, — с уважением сказал Мехмед. — Идем скорее к Аббасу. Я сам все объясню ему, тебя он не станет слушать. Но что, если Аббаса убьют мертвые янычары Синбэда и ты потеряешь свою волшебную фигурку?

— Тогда я потеряю честь, о которой ты сказал, господин, — просто ответил фра Бернардо. — Надеюсь, мой Господь этого не допустит.

— Надеюсь, что милосердный Аллах тоже, — кивнул Мехмед.