1

Путешествовать оказалось гораздо труднее, чем представлял себе Влад, любивший истории о странствующих рыцарях.

Во-первых, выяснилось, что если ехать верхом больше двух часов кряду, задница начинает болеть, как после хорошей порки. А они не слезали с коней по десять-двенадцать часов, даже маленький Раду, которого гайдук вез на седле перед собой.

Во-вторых, гайдук, чье имя было Данил, все время их подгонял. Владу и самому не терпелось увидеть загадочный Эдирне, в котором его отец вел какие-то переговоры с турецким султаном, — но он не понимал, почему нельзя делать хотя бы два коротких дневных привала, чтобы сходить по нужде в кусты и заодно размять ноги. А Данил им этого не позволял. Мужчина должен уметь терпеть, объяснил он в первый же вечер, когда выяснилось, что Раду не выдержал и обмочился прямо в седле. Иногда приходится целый день, не шевелясь, лежать в засаде — а если шевельнешься, тут же получишь стрелу в затылок. Поэтому молодые воины учатся не только биться на мечах и секирах, но и сохранять неподвижность в течение долгих часов. Тело — тот же слуга, говорил он братьям, оно должно беспрекословно повиноваться своему господину, а господин этот — ум. Если слуга нерадив и плохо выполняет свои обязанности, его наказывают. Но бить самого себя глупо, поэтому лучшее наказание для тела — это выполнение сложных и однообразных упражнений, которые делают его выносливым и послушным. Учитесь проводить в седле не по десять часов, а день и ночь напролет, и в час смертельной опасности, когда вам нужно будет уйти от погони, тело не подведет вас. Так Данил повторял им на каждом вечернем привале, и в конце концов Влад пришел к выводу, что гайдук — самое занудное существо в Валахии, хуже ненавистного Гуго Игнациуса.

Вот уж кого бы Влад с радостью бы оставил в замке, так это немца. Но ментор тоже поехал с ними — его долг, мол, присматривать за молодыми княжичами, где бы те ни находились. Нужен он в походе, как пятое колесо в телеге! Только и делает, что зудит, словно огромная желтая муха: Влад-де не так сидит в седле, глазеет по сторонам, вместо того чтобы смотреть на дорогу перед собой, ест без присущего сыну господаря достоинства (это когда проголодавшийся княжич первым вцепился в горячий кусок только что поджаренной на костре кабанятины и обжег себе язык)… Лучше бы вместо Игнациуса они взяли бы с собой Льва! Но пса пришлось оставить дома: даже гончая не может бежать несколько дней наравне с лошадьми, а в седельную суму Льва не посадишь.

Еще вместе с ними ехали десять арбалетчиков под командованием Деметриуса Белки, сурового грузного мужчины со шрамом через все лицо. Белкой его прозвали за то, что он попадал в глаз этому зверьку с расстояния в сто шагов. За все время пути Белка обронил едва ли с десяток слов, и ни одно из них не предназначалось для ушей Влада.

А Раду на привалах лишь хныкал, жалуясь на натертую седлом попу, или сидел, забившись куда-нибудь в тень, и грыз орехи в меду. Этих медовых орешков, любимого лакомства Раду, они взяли с собой целый мешок, но судя по тому, как увлеченно уничтожал их братец, Влад сомневался, что к моменту прибытия в Эдирне от этого запаса что-нибудь останется. Сам он терпеть не мог сладости — считал, что это недостойно мужчины.

Во время бесконечных дневных переходов Влад думал о том, что путешествовать без попутчиков было бы куда интереснее. Он ехал бы к отцу один, не слишком торопясь, любуясь открывающимися по обе стороны дороги видами. Первые два дня они двигались через горы, вздымавшие свои вершины к прозрачно-голубоватому осеннему небу. Как-то маленький отряд ехал через ущелье, стены которого были образованы скалами, в три раза превосходившими по высоте самую высокую колокольню. Дорога здесь вилась по берегу стремительной горной реки и сужалась настолько, что лошади могли проехать по ней только одна за другой. Было темно и сыро. Влад задрал голову — высоко вверху сияла узкая голубая полоска, как будто там протекала еще одна, небесная река. В этом ущелье им пришлось заночевать. Белка велел своим стрелкам наловить рыбы, и в тот вечер они объелись запеченной на углях форелью — такой вкусной Влад никогда еще не едал. А на утро, когда они выехали из ущелья, перед ними открылись цветущие равнины южной Валахии, на которых тут и там сверкали, словно прозрачные самоцветы, небольшие озера. Здесь даже воздух пах по-другому, не так, как в горах, — свежескошенной травой, цветами, теплой, распаренной на солнце землей. По сторонам дороги встречались небольшие, утопавшие в зелени садов деревушки с опрятными белыми домиками, поля, в которых трудились дочерна загорелые крестьяне в широких соломенных шляпах, водяные мельницы над окаймленными тенистыми липами запрудами, веселые и шумные ярмарки, где продавали глиняную и деревянную посуду, кур и гусей, молодое вино и золотисто-прозрачный мед. То был счастливый и благодатный край, совсем непохожий на привычные для Влада Карпаты. Его жители — мирные земледельцы и скотоводы — снабжали обитателей горных селений и замков дарами своей щедрой земли в обмен на защиту от грозных врагов с другой стороны Босфора. Полвека назад, когда султан османов Баязид перешел Дунай и вторгся в Валахию во главе огромной армии, дед Влада, Мирчо Старый, вышел ему навстречу из горных ущелий с небольшим, но хорошо обученным войском. Целый год он изматывал турок неожиданными нападениями и мелкими стычками, пока, наконец, не разбил Баязида в решающем сражении под стенами Ровина. Мирчо едва не убил самого султана, но тому вовремя удалось бежать с поля боя под прикрытием отборных телохранителей.

С тех пор турки не раз вторгались в южную Валахию, и князьям из славного рода Басарабов, наследникам Мирчо Старого, приходилось отражать их атаки то силой, то хитростью. Последние двадцать лет Валахия платила османам по три тысячи золотых в год, откупаясь от набегов, угрожавших, прежде всего богатым равнинам юга. Отец Влада, тоже происходивший из династии Басарабов, после вступления в орден Дракона основал собственный дом Дракул и попытался изменить этот порядок вещей, отказавшись выплачивать унизительную дань. Он примкнул к объединенному войску мадьяр и поляков, двинувшемуся к Дунаю, где стояли основные силы османского султана Мурада. Но турки нанесли союзникам поражение и оттеснили их к стенам древнего города Варны. Там-то и произошла последняя битва, в которой рыцари Запада оказались наголову разбиты янычарами Востока. Возглавлявший войско молодой король Владислав погиб, тысячи рыцарей были захвачены в плен. Влад уже знал, что его отцу удалось вырваться из кольца врагов, но, чтобы остановить орды османов, готовых вторгнуться на земли Валахии, он сам прибыл в ставку Мурада и вступил с султаном в переговоры. Данил обмолвился однажды, что отправка в Эдирне Влада и Раду было условием, которое султан поставил валашскому господарю.

Влад хорошо понимал, что это значит. Гуго Игнациус не зря вдалбливал княжичам историю немецких и итальянских княжеств, Венгрии и Польши. Их везли в Эдирне как заложников: султан был готов оставить отцу престол Валахии, но хотел посадить его на прочную цепь. А что может удержать прочнее, чем судьба двух сыновей, один из которых рано или поздно унаследует княжескую корону?

Раду был слишком мал, чтобы переживать из-за того, какая судьба им уготована. Неудобства, причиняемые жестким седлом, огорчали его куда больше. А вот Влад думал о будущем постоянно и даже после утомительных дневных переходов долго не мог заснуть, разглядывая мерцавшие на темном хрустале неба звезды и представляя себе, что ждет их в столице османов.

Какие они вообще, эти османы? Игнациус говорит, что настоящее имя этого свирепого народа — турки, а Османом звали их первого султана, правившего полтора века назад. Предки их пришли из бескрайних восточных степей, спасаясь от наводящих ужас монголов. Но беглецы, как показало время, были ничуть не лучше своих обидчиков. Оказавшись в безопасности на берегах голубого Босфора, они вскоре показали свою волчью природу. Сначала сожрали земли приютивших их сельджуков, потом вытеснили из Анатолии византийцев и стали подбираться к Константинополю. Лет за десять до рождения Влада огромная армия султана Мурада — того самого, к которому везли их с братом, — осадила столицу Восточной империи. Тогда натиск османов удалось отбить, но Константинополь потерял почти все свои владения, оставшись одиноким островом христианской веры посреди бушующего зеленого моря ислама.

«Они грязные варвары, — говорил Игнациус, — и злейшие враги христиан. Чтут своего пророка Магомеда и поклоняются дьяволу, которого называют „аллах“. В городах, осмеливавшихся им сопротивляться, они убивают всех мужчин, насилуют всех женщин, а младенцев едят живьем. Кровожадные и жестокие, они завоевывают все новые и новые земли, стремясь дойти до самого Рима. И когда их воняющие бараньим жиром, обмазанные кровью воины ворвутся во дворец наместника святого Петра и зарубят его своими кривыми саблями — вот тут-то и настанет конец света».

Раду, слушая лязгающую речь ментора, втягивал голову в плечи и начинал плакать. Но Влад думал, что немец преувеличивает, выставляя османов исчадиями ада. Вряд ли отец стал бы вести переговоры с чудовищами, пожирающими детей. Наверняка что-то человеческое в турках все-таки есть. Должно быть. Ведь им с братом предстоит провести среди них несколько месяцев…

Никто не говорил им, сколько времени займет их пребывание в Эдирне. «Это князю решать», — отрезал Данил, измученный вопросами Раду. «Вряд ли, — подумал тогда Влад. — Скорее всего, решать будет султан. А отец только поставит свою подпись под договором».

Что, если им придется «гостить» при дворе султана целый год? Год вдали от родных мест, от замка, ото Льва, который за это время забудет своего хозяина…

Подумав так, Влад тут же выбранил себя за то, что беспокоится о какой-то чепухе. Подумаешь, пес! А каково отцу? Ведь пока они с Раду будут торчать в османской столице, князь должен вести себя так, чтобы ненароком не разгневать султана. А значит, не сможет даже защитить своих подданных, если турецкие орды вновь вторгнутся в Валахию. Или сможет?

Влад представил себе отрешенное, холодное лицо отца. Представил его сильные пальцы, поглаживающие серебристого, свивающегося кольцами чешуйчатого змея — знак принадлежности к ордену Дракона. Представил, как князь разжимает тонкие бледные губы и произносит:

— Благо моего княжества для меня дороже моих детей.

Перед мысленным взором Влада проносились закованные в броню воины, суровые рыцари Карпатских гор. Подчиняясь воле князя, они вырвутся на равнину и отбросят османов, как было уже не раз в истории. А султан, разгневанный таким неповиновением, прикажет утопить княжеских детей в водах Босфора.

Отец еще не стар. Он найдет себе молодую жену, которая родит ему сына. И тот станет наследником трона Валахии. А Влад, всю жизнь готовивший себя к судьбе господаря, будет гнить в набитом камнями мешке на дне морском.

«Нет, — думал Влад, ворочаясь на кошмах под неуютным, пронизывающим взглядом звезд. — Я должен уцелеть и вернуться, чтобы стать князем. Я стану притворяться и лгать, я научусь лицедействовать, как бродячий актер, и пусть османы считают меня своим другом. И даже если мой отец выступит против турок, султан не захочет лишить меня жизни, потому что я сумею внушить ему, что буду полезнее живым… А потом, когда я все-таки стану князем… я буду знать об османах все — все их слабые и сильные стороны. И тогда я ударю прямо им в сердце и навсегда покончу с их владычеством. И повсюду на Западе — от Рима до Кракова — люди назовут меня Владом-Освободителем».

Эти мысли были приятны — гораздо приятнее, чем досадный образ погружающегося в волны извивающегося мешка. И, думая о своей грядущей славе, Влад, третий этого имени из рода Басарабов и второй — из дома Дракул, наконец, забывался крепким, полным ярких видений сном.

2

— Смотрите в четыре глаза, ребята, — сказал Данил на следующее утро. — Перед вами одно из чудес света.

Маленький отряд поднялся на плоскую и лысую, словно старческое темя, вершину холма. Под ними расстилалась широкая, серо-стальная лента реки, закованная в темно-зеленую бронзу покрытых лесами берегов. В нескольких лигах к северо-западу на другом берегу реки возносил к голубому небу сияющие купола собор, который, как показалось Владу, был не из камня построен, а соткан из нежно-кремовых облаков. Витые башенки собора словно парили в воздухе — до того невесомыми и легкими они выглядели. Золотые кресты пылали в ярких лучах восходящего солнца.

— Это монастырь Арджеш, — пояснил гайдук. — Двести лет назад его основал Черный Князь. А строил его великий мастер Маноле и восемь других мастеров, лучше которых не было по эту сторону Карпатских гор.

— Черный Князь? — переспросил Раду, утирая тыльной стороной ладони ползущую из носа соплю. — Тот, что приходился прапрадедушкой Мирче Старому?

— Наверное, — пожал плечами Данил. — Я не очень силен в генеалогии. Мой дядя, рассказывавший мне эту историю, всегда называл его просто Черный Князь — Негру Водэ.

— Это всего лишь легенда, — проскрипел подъехавший Гуго Игнациус. — В книгах дома Басарабов нет никакого Негру Водэ. Первым властителем этого рода, чье имя записано на пергаменте, был Токомерий, родом из куманов .

— Но ведь князь, построивший это чудо, жил на свете, — улыбнулся Данил. — Не так уж важно, как его звали.

— А кто такой великий мастер Маноле? — спросил Влад.

— Он был воином и зодчим, — ответил гайдук. — Сражался бок о бок с Черным Князем, когда тот покорял дикие карпатские племена. Строил для него крепости и осадные машины. А потом, когда Негру Водэ одержал свою последнюю победу и объединил всю Валахию, он велел Маноле построить самый красивый храм на земле. Но такая работа была не по плечу одному зодчему, даже самому выдающемуся. И Маноле объехал полмира в поисках других мастеров. Одного привез из Галицкой земли, другого — из самого Константинополя, третьего — из Венгрии, четвертого — из далматской Рагузы. Остальные четверо были валахами.

Негру Водэ пообещал осыпать мастеров золотом, так что они не будут нуждаться в деньгах до конца своих дней. А еще он пообещал сделать их боярами — но только в том случае, если они построят такой храм, с каким не сравнится ни один христианский собор на свете. Если же им не удастся этого сделать, сказал Черный Князь, он замурует их заживо в стенах собора.

— Но ведь у них получилось? — с надеждой спросил Раду.

— Не сразу. Сначала строителей храма преследовал какой-то злой рок. Все, что они строили днем, за ночь превращалось в груды камней и песка. Мастера выставляли караулы по ночам, но волшебная сила погружала их в сон, и утром они вновь видели на месте постройки одни руины. И так продолжалось месяц или даже больше.

И вот мастера устали и отчаялись. Они прекратили работать и стали думать о том, как потихоньку покинуть Валахию, чтобы избегнуть гнева Черного Князя. Маноле, которому бежать было некуда, с горя выпил цуйки и лег спать. Во сне он услышал голос, говоривший: «Чтобы постройка стала крепкой, замуруй в стене сестру или жену одного из мастеров — ту, что первой принесет мужу обед».

А надо сказать, что с каждым из мастеров приехала в Арджеш его жена. Они жили вон там, — гайдук вытянул руку с арапником, указывая на россыпь разноцветных хаток, усыпавших склон холма неподалеку от собора, — в деревне. Конечно, мастерам не понравилось то, что сказал им Маноле, и каждый поспешил тайно предупредить свою женушку, чтобы она не торопилась с обедом. Только Маноле свою жену не предупредил, зная, что она гостит в соседнем селе у тетки.

Но вышло так, что, поднявшись утром на леса, Маноле увидел спешащую к нему через поле женщину — и была то его молодая жена Анна. Она так соскучилась по нему, что вернулась из гостей раньше времени и сразу же побежала проведать мужа.

«Хорошая жена, — подумал Влад, — но глупая».

— Упал тогда Маноле на колени, — продолжал свой рассказ Данил, — и взмолился: «Господи, пусть польет ливень, чтобы Анна вернулась домой!» И Бог внял его мольбе, и ливень, каких еще не видывали Карпаты, пролился с мгновенно потемневших небес. Но молодая женщина так хотела увидеть своего любимого, что продолжала идти сквозь секущие струи дождя.

«Пошли, Господи, сильный ветер!» — продолжал молить Маноле. И ураган, вырывающий с корнем деревья, обрушился на Арджеш. Но Анна, закрывая лицо руками, все шла и шла через поле.

И, когда очистилось небо и утих ветер, Анна, улыбаясь сквозь слезы, подошла к лесам, на которых трудились мастера. Все они — кроме Маноле, конечно, — очень обрадовались, увидев ее. Маноле же сердился на Анну и хотел отослать ее обратно, но мастера ему не позволили.

«Помоги нам, — сказали они Анне. — Мы должны сделать нишу в стене, такую, чтобы в ней могла поместиться деревянная статуя святой Анны в полный рост. Стань в нишу, а мы замуруем тебя до пояса, так что ты легко сможешь выбраться. Так мы будем знать, что в нише достаточно места для статуи».

Анна сказала: «Как решит мой муж». И Маноле хмуро кивнул.

Его жена встала в нишу, и мастера начали быстро закладывать ее камнями. Когда ряд камней поднялся выше ее груди, Анна испугалась.

«Вы говорили, что замуруете меня только до пояса, — сказала она. — Выпустите меня поскорее».

Но тут к нише подошел сам Маноле и начал ряд за рядом класть камни, замуровывая свою жену в толще стены. Анна закричала: «Маноле, Маноле, стена давит на меня слишком сильно, я умираю!» Но он не остановился, пока не положил последний ряд камней.

— И она умерла? — дрожащим голосом пролепетал Раду.

— А ты как думал? — презрительно отозвался Влад. — Кто, по-твоему, мог бы выжить в каменной стене?

— Ты прав, — сказал Данил. — Анна действительно умерла, хотя ее стоны доносились еще несколько дней. Но с тех пор постройка собора стала продвигаться быстро, и меньше чем через год самый красивый храм в Валахии был готов.

— И Черный Князь действительно осыпал мастеров золотом? — недоверчиво спросил Влад.

— Да, он сдержал слово. Он приказал набить золотыми монетами девять мешков размером с бурдюк для вина. И велел своим слугам отнести мешки на вершину недостроенной башни монастыря — вон ту, видите?

Когда же зодчие поднялись на башню по шатающимся под ветром лесам, слуги Негру Водэ подожгли просмоленные леса, и они сгорели, как пух, — быстро и ярко. И девять мастеров оказались на плоской крыше башни, на высоте трехсот локтей от земли.

Круглые глаза Раду полезли на лоб от удивления.

— Зачем он это сделал?

— Чтобы они никогда больше не построили ничего столь же прекрасного, — ответил гайдук. — У мастеров не было ничего, кроме мешков с золотом, а золото, как вы знаете, нельзя есть. Но Маноле, искусный изобретатель, нашел выход.

Данил сделал паузу, предоставив мальчишкам поразмышлять, какой бы выход нашли они из такой хитроумной ловушки.

— На крыше башни оставались еще строительные доски и инструменты. Маноле распилил их так, что получились тонкие дощечки, и сделал крылья — по два на каждого мастера. Они привязали деревянные крылья к плечам и прыгнули вниз с крыши башни.

— И спаслись? — перебил его Раду.

— Нет. Они разбились, потому что никто, кроме Маноле, не захотел расстаться со своим золотом. Тяжелые мешки с монетами потянули мастеров вниз, и легкие крылья не помогли им.

— А Маноле отказался от золота и уцелел? — не выдержал Влад.

— Он прыгнул с башни последним. Свое золото он оставил там, на крыше. И сильный порыв ветра подхватил Маноле и понес его высоко в небе, над куполами собора, который он построил. И тут Маноле вновь услышал голос, но на этот раз голос принадлежал его мертвой жене. «Маноле, Маноле, — говорила она, — стена давит на меня слишком сильно, холодные камни сжимают мою грудь, они высасывают жизнь из меня и из нашего ребенка, которого я ношу в своем чреве». Тогда Маноле понял, что обрек на страшную смерть не только Анну, но и их нерожденного сына. Он сложил свои деревянные крылья и камнем рухнул вниз, к подножию стены, в которой была замурована его жена. С тех пор там, у стены собора, из земли бьет источник, соленый, как слезы Анны.

— Старые байки, — буркнул Гуго Игнациус. — У нас в Баварии найдется немало замков, похожими легендами.

— Это не байки, — внезапно вмешался в разговор одноглазый Деметриус Белка. — При Мирче Старом монастырь отстраивали заново после большого пожара. И в стене собора нашли женский скелет.

Теперь монастырь Арджеш уже не казался Владу опустившимся на землю розовато-белым облаком. За его украшенными затейливыми рисунками башнями и стенами скрывалось древнее зло.

— Мы теряем время, — неожиданно властно произнес княжич. — Мой отец ждет нас, а мы тут развлекаемся, слушая всякие небылицы.

И Влад первым повернул коня на юг, туда, где за цветущими фруктовыми садами и лавровыми рощами, на берегу теплого моря раскинулись шатры несметного воинства султана Мурада.

3

У стен Варны османов уже не было. В самом городе, правда, оставался значительный гарнизон во главе с сардаром Атабеком, но сам султан со своими пленниками и гостями вернулся в столицу. От Варны до Эдирне не менее четырех дневных переходов — и то если скакать, не останавливаясь. Между тем из отпущенного Мурадом срока путешественники израсходовали уже шесть дней. Данил хотел немедленно отправляться в путь, но сардар — тучный добродушный мужчина с неестественно ярким румянцем на пухлых, как подушки, щеках — остановил его.

— Отдохните до утра, — предложил он. — Сходите в хаммам, смойте с себя пыль и грязь дорог. Его величество султан — да продлит Аллах его дни! — идет к Эдирне во главе войска в триста тысяч человек. Такое войско поневоле движется медленно. Если вы отправитесь в путь завтра с рассветом, то через два дня на закате догоните его величество в предгорьях Истранджа.

Гайдук, поразмыслив, согласился с доводами османа. Сам он, как и арбалетчики Белки, не нуждался в отдыхе, но оба княжича, непривычные к долгим походам, были совершенно измотаны шестидневной скачкой. Влад еще держался, а маленький Раду беспрерывно плакал и жаловался, что не может больше сидеть в жестком седле.

Сардар Атабек велел предоставить княжичам и сопровождавшему их гайдуку покои в собственном дворце. Арбалетчиков Белки — и, к радости Влада, ментора Игнациуса — разместили в казарме, примыкающей к городской стене. Дворец поражал роскошью и одновременно какой-то запущенностью — в темных углах огромных гулких залов лежала пыль, тяжелые портьеры из расшитого золотом шелка пятнали проеденные молью дыры, а в массивных бронзовых светильниках не хватало свечей. Но в гостевых покоях было чисто и приятно пахло свежестью — каменные полы сплошь усыпаны толстым слоем розовых лепестков: ноги утопали по щиколотку.

— Турецкие штучки, — презрительно хмыкнул Данил, поковыряв носком сапога розовый ковер. — Не понимаю, как такие неженки сумели завоевать полмира.

Влад и сам чувствовал себя обманутым. Он ожидал встретить кровожадных, волосатых и кривоногих воинов, которые если и не едят на завтрак христианских младенцев, то, по крайней мере, наводят ужас на врагов одним своим видом. Но сардар Атабек мог навести ужас разве что на жареного каплуна, а стражники, дежурившие в полутемных коридорах дворца, были самыми обычными людьми, отличавшимися от валахов разве что чуть более смуглым оттенком кожи. Влад спросил у Данила, все ли османы таковы, и гайдук ответил:

— Это вообще не турки.

— А кто же тогда?

— Ну, сардар, конечно, чистокровный осман. А стража в основном набрана из местных, из болгар.

— Как же сардар им доверяет? — не поверил Влад. — Ведь они же могут поднять бунт, захватить крепость и перерезать весь гарнизон!

Данил покачал головой.

— Баязид покорил болгар полвека назад. Нынешние болгары — дети тех, кто сражался с османами под Тырново и Никополем. Почти все они мусульмане, выросшие в рабстве. Такие не станут бунтовать.

Продолжить разговор им не удалось — слуги, присланные Атабеком, внесли в комнату огромные медные подносы с мисками и тарелками, над которыми поднимался аппетитный пар. Тут был бараний плов, жаренные в меду перепелки, зеленые стручки фасоли в луковом соусе, маленькие голубцы, завернутые в виноградные листья (Данил сказал, что они называются «долма»), мясные шарики, сбрызнутые лимонным соком, баклажаны, фаршированные нежным кроличьим паштетом, и огромное количество сладостей. Влад за всю свою жизнь не видал такого разнообразия блюд, а уж Раду-то и подавно. Младший княжич немедленно пошел в наступление на блюда со сластями, запихивая себе в рот сочащиеся медом пирожки, ореховое печенье, какие-то полупрозрачные кубики, посыпанные розовым сахаром… Невольники, прислуживавшие им за столом, никуда не уходили, стояли у стен, готовые по первому знаку поменять тарелки или наполнить чаши с шербетом. Наверняка поведение Раду вызовет пересуды и сплетни в коридорах дворца; теперь слуги османов будут долго рассказывать о том, какие варвары эти валахи, даже княжеские дети не умеют прилично вести себя за столом. Влад не удержался и больно пихнул брата в бок. Раду перестал жевать и немедленно захныкал.

— Не надо так, молодой господин, — негромко произнес гайдук (Влад с удивлением отметил, что он впервые за все время путешествия обратился к нему на «вы»). — Ваш брат еще очень мал, а таким детям турки прощают все.

Влад раздраженно передернул плечами.

— Будешь есть только сладкое — попа слипнется, — сказал он брату. — Попробуй лучше мясо на палочке — оно не хуже твоего печенья и гораздо полезнее. Мужчине нужно есть много мяса.

— Не хочу! — капризно надул губы Раду. — Хочу еще таких трубочек с ореховой пастой!

Подскочивший невольник немедленно исполнил его желание. Влад фыркнул и отвернулся.

После трапезы его сморил сон, но как следует выспаться Владу не дали. За ним явилась целая делегация слуг, одетых в странные длинные халаты. С перекинутыми через плечо пушистыми полотенцами. Влада чуть ли не насильно отвели в сырой, но теплый подвал, в котором ничего не было видно из-за густого водяного пара. Там с него сняли одежду и уложили на большой плоский камень, теплый, приятно греющий кожу.

— Это хаммам, — объяснил гайдук, внезапно материализовавшийся из клубов белого пара. Вокруг узких бедер Данила была обернута тканевая повязка, от плеча к животу шел тонкий белый шрам. — Паровая баня османов. После пары часов, проведенных в хаммаме, ты забудешь о том, что неделю не слезал с седла.

Влад недоверчиво нахмурился.

— Откуда у тебя этот шрам?

— Стычка в Урочище Ангелов, — небрежно ответил Данил. — С венграми. Их было восемь, нас — трое.

Он наклонился, подхватил с пола кувшин с водой и вдруг окатил Влада с ног до головы. Вода оказалась ледяной.

— Эй! — крикнул Влад возмущенно. — Ты что себе позволяешь?

— Подожди, — ухмыльнулся Данил, — скоро сам попросишь, чтобы тебя облили холодной водицей.

Он оказался прав. Хотя в хаммаме было не слишком жарко, Влад очень скоро почувствовал, что покрывается липким потом. И, конечно же, захотел смыть его с себя. Данил хлопнул в ладоши, и из тумана выступил огромный смуглолицый детина, с ног до головы заросший черным курчавым волосом. Он принялся натирать Влада душистой мыльной пеной, а затем опрокинул на княжича большую лохань чистой воды. Хотя вода в лохани была такой же ледяной, что и в кувшине, Влад с удивлением понял, что его распаренному, разгоряченному телу это даже нравится.

— Теперь, по крайней мере, ты предстанешь перед отцом чисто вымытым, — одобрительно сказал Данил, глядя, как волосатый великан по второму разу растирает княжича мягкой мочалкой. — А то я боялся, как бы он не принял тебя за углежога.

Влад хотел было поставить дерзкого гайдука на место, но почувствовал себя таким счастливым и разомлевшим, что лишь презрительно усмехнулся. Банщик между тем перевернул его лицом вниз и принялся изо всех сил разминать мышцы княжича. Поначалу было больно, но постепенно напряжение, сковывавшее мускулы Влада, исчезло, уступив место блаженной истоме. Накатила дремота, перед глазами Влада потянулась бесконечная дорога, по которой монотонно стучали подкованные копыта коней. Княжича подхватила и понесла куда-то теплая река, с берегами одетыми молочным туманом.

— Не буди его, — сказал Данил банщику по-турецки. — Пусть выспится, как следует.

«Кто знает, — подумал он про себя, — когда парню удастся в следующий раз отдохнуть по-человечески».

Гайдук Данил по прозвищу Два Сердца не понаслышке знал, что такое жизнь заложника. Четыре года назад Данилу пришлось охранять венгерского графа Матуша в замке Бран. Граф был пленником Влада Дракула, причем пленником ценным — его родне принадлежали богатейшие земли в верхнем течении Дуная и золотые рудники на реке Грон. Но это не помешало князю держать ценного пленника в тесной и узкой каменной клети под самой крышей замковой башни. Дважды в день Данил приносил графу еду — тарелку просяной мамалыги и половину ковриги хлеба. Ни мяса, ни молока, ни, тем более, вина. Князь Дракул был зол на графа Матуша за то, что тот насмехался над родом Басарабов, называя господарей этого дома татарскими последышами и деревенскими губошлепами. Данил как-то сказал об этом графу, когда тот уж слишком утомил его своими жалобами.

— Но как он узнал? — недоуменно спросил венгерский вельможа. Изумление его было столь велико, что он даже перестал возмущаться. — Никто не мог донести вашему князю об этом — ведь я шутил так только в узком кругу верных мне людей!

— Моему князю не нужно пользоваться услугами доносчиков, — гордо ответил тогда молодой гайдук. — Он и так знает обо всем, что творится под небесами.

Говоря так, он лишь повторял слова своего дяди, старого кастеляна Петра Вороны. Тот с детства твердил племяннику: горе тебе, если захочешь обмануть нашего князя! Он зрит сквозь горы и воды, и нет для него ничего тайного под луной и солнцем.

Но, лишь став приближенным гайдуком князя, сражаясь с ним бок о бок, Данил узнал, что было источником легендарного всеведения Влада Дракула, о котором шептались солдаты у лагерных костров.

И сейчас, глядя на распластавшегося на теплом камне, мирно посапывающего княжича, Данил не сомневался, что его господин, сопровождающий сейчас османского султана к Эдирне, видит ту же самую картину. И рука его поглаживает серебряный амулет, надежно прикованный к прочной стальной цепочке.

Свернувшегося тугими чешуйчатыми кольцами дракона.