Не трать огня напрасных убеждений О сладости супружнего венца, О полноте семейных наслаждений, Где сплавлены приязнию сердца! Венец тот был мечты моей кумиром, И был готов я биться с целым миром За ту мечту; я в книге дней моих Тогда читал горячую страницу, И пел ее – любви моей царицу — Звезду надежд и помыслов святых. Небесный луч блистал мне средь ненастья, Я чувствовал все пламя бытия И радостно змею – надежду счастья Носил в груди… прекрасная змея! Но весь сосуд волшебного обмана Мной осушен; окончен жаркий путь; Исцелена мучительная рана, И гордостью запанцирилась грудь. Не говори, что я легок и молод! Не говори, что время впереди! Там нет его: закованное в холод, Оно в моей скрывается груди. Напрасно ты укажешь мне на деву, Не хладную к сердечному напеву И сладкую, как в раскаленный день Для бедуина пальмовая тень, — Я не хочу при кликах «торжествуем» Притворствовать у ангела в очах И класть клеймо бездушным поцелуем На бархатных, малиновых устах. Пускай меня язвят насмешкой люди, Но грудь моя, холодная давно, Как храм пустой, где все расхищено, К божественной да не приникнет груди! Да не падет на пламя красоты Морозный пар бесстрастного дыханья! Не мне венец святого сочетанья: В моем венце – крапивные листы. Былых страстей сказанием блестящим, Отчетами любви моей к другой Я угожу ль супруге молодой И жаждущей упиться настоящим? Удел толпы – сухой, обычный торг — Заменит ли утраченный восторг? Нет; пусть живу и мыслю одиноко! Пусть над одним ревет судьбы гроза! Зато я чист; ужасного упрека Меня не жжет кровавая слеза. Пускай мой одр не обогрет любовью, Пусть я свою холодную главу К холодному склоняю изголовью И роз любви дозволенных не рву, — Зато мой сон порою так прекрасен, Так сладостен, роскошен, жив и ясен, Что я своим то счастие зову, Которого не вижу наяву.