Темно. Ни звездочки на черном неба своде. Под проливным дождем на длинном переходе Промокнув до костей, л сердца, до души, Пришли на место мы – и мигом шалаши Восстали, выросли. Ну слава богу: дома И – роскошь! – вносится в отрадный мой шалаш Сухая, свежая, упругая солома. «А чайник что?» – Кипит. – О чай – спаситель наш! Он тут. Идет денщик – служитель ратных станов, И, слаще музыки, приветный звон стаканов Вдали уж слышится; и чайная струя Спешит стаканов ряд наполнить до края. Садишься и берешь – и с сладостной дрожью Пьешь нектар, радость пьешь, глотаешь милость божью. Нет, житель городской: как хочешь, величай Напиток жалкий свой, а только он не чай! Нет, люди мирные, когда вы не живали Бивачной жизнию, вы чаю не пивали. Глядишь: все движится, волнуется, кишит; Огни разведены – и что за чудный вид! Такого и во сне вы, верно, не видали: На грунте сумрачном необразимой дали Фигуры воинов, как тени, то черны, То алым пламенем красно освещены, Картинно видятся в различных положениях, Кругами, группами, в раскидистых движеньях, Облиты заревом, под искрами огней, Со всею прелестью голов их поседелых, Мохнатых их усов, нависших их бровей И глаз сверкающих и лиц перегорелых. Забавник – шут острит, и красное словцо И добрый, звонкий смех готовы налицо. Кругом и крик, и шум, и общий слитный говор. Пред нами вновь денщик: теперь уж, он как повар, Явился; ужин наш готов уже совсем. Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем! Прекрасно! – И, делим живой артелью братской, Как вкусен без приправ простой кусок солдатской! Поели – на лоб крест – и на солому бух! И ж герой храпит во весь геройский дух. О богатырский сон! – Едва ль он перервется, Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь, Великий сон! – Он, глубже мне сдается, Чем тот, которому дано названье: смерть. Там спишь, а душу все подталкивает совесть И над ухом ее нашептывает повесть Минувших дней твоих; – а тут… но барабан Вдруг грянул – и восстал, воспрянул ратный стан.