Ударил ветр. Валы Евксина Шумят и блещут подо мной, И гордо вздулся парус мой На гордых персях исполина. Мой мир, оторван от земли, Летит, От берега вдали Теряет власть земная сила; Здесь только небо шлет грозу; Кругом лишь небо, а внизу — Одна широкая могила. И лежа я, раздумья полн, С размашистой качели волн — От корня мачты – к небу очи Приподнимал, и мнилось мне: Над зыбью моря звезды ночи Качались в темной вышине; Всё небо мерно колыхалось, И неподвижную досель Перст божий зыблет, мне казалось, Миров несметных колыбель, — И тихо к горизонту падал Мой взор: там вал разгульный прядал. И из – за края корабля Пучина грудь приподнимала И глухо вздох свой разрешала Седые кудри шевеля.

В широком пурпуре Авроры Восходит солнце. Предо мной Тавриды радужные горы Волшебной строятся стеной. Плывём. Всё ближе берег чудной И ряд заоблачных вершин — Всё ближе. У кормы дельфин Волной играет изумрудной И прыщет искрами вокруг. Вот пристань! – Зноем дышит юг. Здесь жарко – сладок воздух чистый, Огнём и негой разведён. И как напиток золотистый Из чаши неба пролит он. Там – в раззолоченном уборе, Границ не знающее море С небесной твердью сведено, А тут – к брегам прижаться радо, И только именем черно, Слилось лазурное оно С зелёным морем винограда. К громадам скал приник залив, И воды трепетные млеют, И рощи лавров отразив, Густые волны зеленеют.

Природа здешняя светла, Пышна, кудрява, лучезарна, Как прелесть женская – мила, И как прелестница коварна; Полна красот со всех сторон, Блистает и язвит – злодейка; В руинах дремлет скорпион; В роскошных злаках вьётся змейка; В зелёных локонах кустов Шипы таятся, иглы скрыты, И между стеблями цветов Пропущен стебель ядовитый. А знойный воздух сей, огнём В уста втекающий, как лава!.. Невидимо разлита в нем Соблазна тайного отрава: Вдыхая в грудь его струи, Я вспомнил сон моей любви — Тяжёлый сон! – Зачем любовью Здесь дышит всё? – Зайдёт ли день: Край неба весь нальётся кровью, И соблазнительная тень На холмы ляжет; из – за Понта, Округлена, раскалена, Восстав, огромная луна Раздвинет обруч горизонта, И выплывет, и разомкнёт Свои прельстительные очи… Она, бывало, перечтёт Мне все недоспанные ночи, Напомнит старые мечты, Страстей изломанных картину И всё, за чтобы отдал ты, Скиталец, жизни половину. Какой томительный упрёк, Бывало, мне на сердце ляжет, Когда луна мне томно скажет: Страдай! Томись! Ты одинок.

Белело море млечной пеной. Татарский конь по берегу мчал Меня к обрывам страшных скал Меж Симеисом и Лименой, И вот – они передо мной Ужасной высятся преградой; На камне камень вековой; Стена задвинута стеной; Громада стиснута громадой; Скала задавлена скалой. Нагромоздившиеся глыбы Висят, спираясь над челом, И дико брошены кругом Куски, обломки и отшибы; А время, став на их углы, Их медленно грызет и режет: Здесь слышен визг его пилы, Его зубов здесь слышен скрежет. Здесь бог, когда живую власть Свою твореньем он прославил, Хаоса дремлющего часть На память смертному оставил. Зияют челюсти громад; Их ребра высунулись дико, А там – под ними – вечный ад, Где мрак – единственный владыко; И в этой тьме рад – рад ездок, Коль чрез прорыв междуутесный Кой – где мелькает светоносный Хоть скудный неба лоскуток. А между тем растут преграды, Все жмутся к морю скал громады, И поперек путь узкий мой Вдруг перехвачен: нет дороги! Свернись, мой конь, ползи змеей, Стели раскидистые ноги, Иль в камень их вонзай! – Идет; Подковы даром не иступит; Опасный встретив переход, Он станет – оком поведет — Подумает – и переступит, — И по осколкам роковым, В скалах, чрез их нависший купол, Копытом чутким он своим Дорогу верную нащупал. Уже я скалы миновал; С конем разумным мы летели; Ревел Евксин, валы белели, И гром над бездной рокотал. Средь ярких прелестей созданья Взгрустнулось сердцу моему: Оно там жаждет сочетанья; Там тяжко, больно одному. Но, путник, ежели порою В сей край обрывов и стремнин Закинут будешь ты судьбою, — Здесь – прочь от людей! Здесь будь один! Беги сопутствующих круга, Оставь избранницу любви, Оставь наперсника и друга, От сердца сердце оторви! С священным трепетом ты внидешь В сей новый мир, в сей дивный свет: Громады, бездны ты увидишь, Но нет земли и неба нет; Благоговенье трисвятое В тебя прольется с высоты, И коль тогда здесь будут двое, То будут только – бог и ты.

Я вижу рощу. Божий храм В древесной чаще скрыт глубоко. Из моря зелени высоко Крест яркий выдвинут; к стенам Кусты прижались; рдеют розы; Под алтарем кипят, журча, Неиссякающие слезы Животворящего ключа. Вблизи – могильный холм; два сумрачные древа Над ним сплели таинственный покров: Под тем холмом почила дева — Твоя, о юноша, любовь. Твоей здесь милой прах. В цветах ее могила. Быть может, стебли сих цветов Идут из сердца, где любовь Святые корни сохранила. В живые чаши этих роз, Как в ароматные слезницы, И на закате дня, и с выходом денницы, Заря хоронит тайну слез. В возглавьи стройный тополь вырос И в небо врезался стрелой, Как мысль. А там, где звучный клирос Великой храмины земной, Залив в одежде светоносной Гремит волною подутесной; Кадят душистые цветы, И пред часовнею с лампадой у иконы Деревья гибкие творят свои поклоны, И их сгущенные листы Молитву шопотом читают. – Здесь, мечтатель, Почившей вдовый обожатель, Дай волю полную слезам! Припав на холм сей скорбной грудью, Доверься этому безлюдью И этим кротким небесам: Никто в глуши сей не увидит Твоих заплаканных очей; Никто насмешкой не обидит Заветной горести твоей; Никто холодным утешеньем Или бездушным сожаленьем Твоей тоски не оскорбит, И ересь мнимого участья На месте сем не осквернит Святыню гордого несчастья. Здесь слез не прячь: тут нет людей. Один перед лицом природы Дай чувству весь разгул свободы! Упейся горестью своей! Несчастлив ты, – но знай: судьбою Иной безжалостней убит, И на печаль твою порою С невольной завистью глядит. Твою невесту, в цвете века Схватив, от мира увлекли Объятья матери – земли, Но не объятья человека. Ее ты с миром уступил Священной области могил, Земле ты предал персть земную: Стократ несчастлив, кто живую Подругу сердца схоронил, Когда, навек от взоров скрыта, Она не в грудь земли зарыта, А на земле к кому-нибудь Случайно кинута на грудь.

В рощах ненаглядных Здесь чертог пред вами. Камень стен громадных Весь увит цветами: По столбам взбегают, По карнизам вьются, Мрамор обнимают, К позолоте жмутся; Расстилаясь тканью, Съединя все краски, Расточают зданью Женственные ласки. Ласки, пав на камень, Пропадают даром: Из него жар – пламень Выбьешь лишь ударом. Так – то и на свете Меж людьми ведется: Прелесть в пышном цвете Часто к камню жмется; Цвет, что всех милее, Нежен к истукану; Ластится лелея К пню или чурбану. Тут хоть камень глаже Щеголя причесан: Там – посмотришь – даже Пень тот не отесан.

Прелесть и прелесть! Вглядитесь: Сколько ее на земле! Шапку долой! Поклонитесь Этой чудесной скале! Зеленью заткан богатой Что за роскошный утес, Став здесь твердыней зубчатой, Плечи под небо занес! Но извините: с почтеньем Сколько ни кланяйтесь вы, — Он не воздаст вам склоненьем Гордой своей головы — Нет! – но услужит вам втрое Пышным в подножье ковром, Тенью прохладной при зное, Водных ключей серебром. Гордая стать – не обида: Пусть же, при благости тверд, Дивный утес твой, Таврида, Кажется смертному горд! Вспомним: средь скал благовонных, В свете, над лоском полов, Мало ль пустых, беспоклонных, Вздернутых кверху голов? Тщетно бы тени и крова Близкий от них тут искал: Блещут, но блещут сурово Выси живых этих скал.

Не широки, не глубоки Крыма водные потоки, Но зато их целый рой Сброшен горною стеной, И бегут они в долины, И через камни и стремнины Звонкой прыгают волной, Там виясь в живом узоре, Там теряясь между скал Или всасываясь в море Острее змеиных жал. Смотришь: вот – земля вогнулась В глубину глухим котлом, И растительность кругом Густо, пышно развернулась. Чу! Ключи, ручьи кипят, — И потоков быстрых змейки Сквозь подземные лазейки Пробираются, шипят; Под кустарников кудрями То скрываются в тени, То блестящими шнурами Меж зелеными коврами Передернуты они, И, открыты лишь частями, Шелковистый режут дол И жемчужными кистями Низвергаются в котел. И порой седых утесов Расплываются глаза, И из щелей их с откосов Брызжет хладная слеза; По уступам вперехватку, Впересыпку, вперекатку, Слезы те бегут, летят, И снопами водопад, То вприпрыжку, то вприсядку, Бьет с раската на раскат; То висит жемчужной нитью, То ударив с новой прытью, Вперегиб и вперелом, Он клубами млечной пены Мылит скал крутые стены, Скачет в воздух серебром, На мгновенье в безднах вязнет И опять летит вперед, Пляшет, отпрысками бьет, Небо радугами дразнит, Сам себя на части рвет. Вам случалось ли от жажды Умирать и шелест каждый Шопотливого листка, Трепетанье мотылька, Шум шагов своих тоскливых Принимать за шум в извивах Родника иль ручейка? Нет воды! Нет мер страданью; Смерть в глазах, а ты иди С пересохшею гортанью, С адским пламенем в груди! Пыльно, – душно, – зной, – усталость! Мать-природа! Где же жалость? Дай воды! Хоть каплю! – Нет! Словно высох целый свет. Нет, поверьте, нетерпеньем Вы не мучились таким, Ожидая, чтоб явленьем Вас утешила своим Ваша милая: как слабы Те мученья! – И когда бы В миг подобный вам она Вдруг явилась, вся полна Красоты и обаянья, Неги, страсти и желанья, Вся готовая любить, — Вмиг сей мыслью, может быть, Вы б исполнились единой: О, когда б она Ундиной Или нимфой водяной Здесь явилась предо мной! И ручьями б разбежалась Шелковистая коса, И на струйки бы распалась Влажных локонов краса, И струи те, пробегая Через свод ее чела Слоем водного стекла, И чрез очи ниспадая, Повлекли б и из очей Охлажденных слез ручей, И потом две водных течи Справа, слева и кругом На окатистые плечи Ей низверглись, – И потом С плеч, где скрыт огонь под снегом Тая с каждого плеча, Снег тот вдруг хрустальным бегом Покатился бы, журча, Влагой чистого ключа, — И, к объятиям отверсты, Две лилейные руки, Растеклись в фонтанах персты, И – не с жаркой глубиной, Но с святым бесстрастным хладом — Грудь рассыпалась каскадом И расхлынулась волной! Как бы я втянул отрадно Эти прелести в себя! Ангел – дева! Как бы жадно Вмиг я выпил всю тебя! Тяжести мои смущает мысли. Может быть, сдается мне, сейчас — В этот миг – сорвется этих масс Надо мной висящая громада С грохотом и скрежетаньем ада, И моей венчая жизни блажь, Здесь меня раздавит этот кряж, И, почет соединив с обидой, Надо мной он станет пирамидой, Сложенной из каменных пластов. Лишь мелькнет последние мгновенье, — В тот же миг свершится погребенье, В тот же миг и памятник готов. Похорон торжественных расходы: Памятник – громаднее, чем своды Всех гробниц, и залп громов, и треск, Певчий – ветер, а факел – солнца блеск, Слезы – дождь, все, все на счет природы, Все от ней, и где? В каком краю? — За любовь к ней страстную мою!

Где я? – Брожу во мгле сырой; Тяжелый свод над головой: Я посреди подземных сфер В безвестной области пещер. Но вот – лампады зажжены, Пространства вдруг озарены: Прекрасен, ты подземный дом! Лежат сокровища кругом; Весь в перлах влаги сталактит Холодной накипью блестит; Там в тяжких массах вывел он Ряд фантастических колон; Здесь облачный накинул свод; Тут пышным пологом идет И, забран в складках, надо мной Висит кистями с бахромой И манит путника прилечь, Заботы жизни сбросить с плеч, Волненья грустные забыть, На камень голову склонить, На камень сердце опереть, И с ним слиясь – окаменеть. Идем вперед – ползем – скользим Подземный ход неизмерим. Свод каждый, каждая стена Хранит прохожих имена, И силой хищной их руки От стен отшиблены куски; Рубцы и язвы сих громад След их грабительства хранят, И сами собственной рукой Они здесь чертят вензель свой, И в сих чертах заповедных — Печать подземной славы их. И кто здесь имя не вписал? И кто от этих чудных скал Куска на память не отсек? Таков тщеславный человек! Созданьем, делом ли благим, Иль разрушеньем роковым, Бедой ли свой означив путь, Чертой ли слабой – чем-нибудь — Он любит след оставить свой И на земле, и под землей.

Настала ночь. Утих базар. Теснины улиц глухи, немы. Луна, лелея сон татар, Роняет луч сквозь тонкий пар На сладострастные гаремы. Врата раскрыл передо мной Дворец. Под ризою ночной Объяты говором фонтанов Мечеть, гарем, гробницы ханов — Молитва, нега и покой. Здесь жизнь земных владык витала, Кипела воля, сила, страсть, Здесь власть когда-то пировала И гром окрест и страх метала — И все прошло; исчезла власть. Теперь все полно тишиною, Как сей увенчанный луною, Глубокий яхонтовый свод. Все пусто – башни и киоски, Лишь чьей – то тени виден ход, Да слышны в звонком плеске вод Стихов волшебных отголоски. Вот тот фонтан!.. Когда о нем, Гремя, вещал орган России, Сей мрамор плакал в честь Марии, Он бил слезами в водоем — И их уж нет! – Судьба свершилась. Ее последняя гроза Над вдохновленным разразилась. — И смолк фонтан, – остановилась, Заглохла в мраморе слеза.

Мой взор скользит над бездной роковой Средь диких стен громадного оплота. Здесь – в массах гор печатью вековой Лежит воды и пламени работа. Здесь – их следы. Постройка их крепка; Но все грызут завистливые воды: Кто скажет мне, что времени рука Не посягнет на зодчество природы? Тут был обвал – исчезли высоты; Там ветхие погнулись их опоры; Стираются и низятся хребты, И рушатся дряхлеющие горы. Быть может: здесь раскинутся поля, Развеется и самый прах обломков, И черепом ободранным земля Останется донашивать потомков. Мир будет – степь; народы обоймут Грудь плоскою тоскующей природы, И в полости подземны уйдут Текущие по склонам горным воды, И, отощав, иссякнет влага рек, И область туч дождями оскудеет, И жаждою томимый человек В томлении, как зверь, освирепеет; Пронзительно свой извергая стон И смертный рев из пышущей гортани, Он взмечется и, воздымая длани, Открыв уста, на голый небосклон Кровавые зеницы обратит, И будет рад тогда заплакать он, И с жадностью слезу он проглотит!.. И вот падут иссохшие леса; Нигде кругом нет тени возжеланной, А над землей, как остов обнаженный, Раскалены, блистают небеса; И ветви нет, где б плод висел отрадной Для жаждущих, и каплею прохладной не светится жемчужная роса, И бури нет, и ветер не повеет… А светоч дня сверкающим ядром, Проклятьями осыпанный кругом, Среди небес, как язва, пламенеет…

Он здесь! – В средину цепи горной Вступил, и, дав ему простор, Вокруг почтительно, покорно Раздвинулись громады гор. Своим величьем им неравный, Он стал – один и, в небосклон Вперя свой взор полудержавный, Сановник гор – из Крыма он, Как из роскошного чертога, Оставив мир дремать в пыли, Приподнялся – и в царство бога Пошел посланником земли. Зеленый плащ вкруг плеч расправил И, выся темя наголо, Под гром и молнию подставил Свое открытое чело. И там, воинственный, могучий, За Крым он растет с грозой, Под мышцы схватывает тучи И блещет светлой головой. И вот я стою на холодной вершине. Все тихо, все глухо и темно в долине. Лежит подо мною во мраке земля, А с солнцем давно переведался я, — Мне первому луч его утренний выпал, И выказал пурпур, и злато рассыпал. Таврида-красавица вся предо мной. Стыдливо крадется к ней луч золотой И гонит слегка ее сон чародейный, Завесу тумана, как полог кисейный, Отдернул и перлы восточные ей Роняет на пряди зеленых кудрей. Вздохнула, проснулась прелестница мира, Свой стан опоясала лентой Салгира, Цветами украсилась, грудь подняла И в зеркало моря глядится: мила! Роскошна! Полна красотою и благом! И смотрит невестой!.. А мы с Чатырдагом Глядим на красу из отчизны громов И держим над нею венец облаков.

Разом здесь из жаркой сферы В резкий холод я вошел. Здесь на дне полупещеры — Снега вечного престол; А над ним немые стены, Плотно затканные мхом, Вечной стражею без смены Возвышаются кругом. Чрез отвёрстый зев утёсов Сверху в сей заклеп земной Робко входит свет дневной, Будто он лишь для расспросов: Что творится над землёй? — Послан твердью световой. Будто ринувшись с разбега По стенам на бездну снега, Мох развесился над ней Целой рощей нисходящей, Опрокинутою чащей Нитей, прядей и кистей. Что ж? До сердца ль здесь расколот Чатырдаг? – Сказать ли: вот Это сердце – снег и лёд? Нет бесстрастный этот холод Сдержан крымскою горой Под наружной лишь корой. Но и здесь не без участья К вам природа, и бесстрастья В ней законченного нет: Здесь на тяжкий стон не счастья Эхо стонет нам в ответ; Словно другом быть вам хочет, С вашим смехом захохочет, С вашим криком закричит, Вместе с вами замолчит, Сердцу в муках злополучья Шлёт созвучья и отзвучья: Вздох ваш скажет – ох, беда! — И оно вам скажет – да! Так глубоко, так сердечно! Этот воздух ледяной Прохладит так человечно Жгучий жар в груди больной; Он дыханье ваше схватит И над этим ледником Тихо, бережно покатит Пара дымчатым клубком. Этот мох цвести не станет, До цветов ему – куда? До зато он и не вянет И не блекнет никогда. А к тому ж в иные годы Здесь, под солнечным огнём, Бал таврической природы Слишком жарок: чтоб на нём Сладко грудь свежилась ваша, Здесь мороженного чаша Для гостей припасена И природой подана. И запас другого блага Скрыт здесь – в рёбрах Чатырдага: Тех ключей, потоков, рек Не отсюда ль прыщет влага? Пей во здравье, человек! В этой груде снежных складов Лишь во времени тверда Тех клокочущих каскадов Серебристая руда; Но тепло её затронет, Перетрёт между теснин, Умягчит, и со стремнин Подтолкнёт её, уронит И струистую погонит В область дремлющих долин.

Долго шёл между горами И с раската на раскат… Горы! тесно между вами; Между вами смертный сжат; Тесно, сердце воли просит, И от гор, от их цепей, Лёгкий конь меня уносит В необъятный мир степей. Зеленеет бархат дерна — Чисто; гладко; ровен путь; Вдоволь воздуха; просторно: Есть, где мчаться, чем дохнуть. Грудь свободна – сердце шире! Есть, где горе разнести! Здесь не то, что в душном мире: Есть, чем вздох перевести! Бездна пажитей пространных Мелким стелется ковром; Море трав благоуханных Блещет радужно кругом. Удалой бурно – крылатый Вер летит: куда лететь? Вольный носит ароматы: Не найдёт, куда их деть. Вот он. Вот он – полн веселья — Прах взвивает и бурлит И, кочуя, от безделья Свадьбу чёртову крутит. Не жалеет конской мочи Добрый конь мой: исполать! О, как весело скакать Вдаль, куда смотрят очи, И пространство поглощать! Ветер вольный! брат! – поспорим! Кто достойнее венка? Полетим безводным морем! Нам арена широка. Виден холм из – за тумана, На безхолмьи великан; Видишь ветер – вон курган — И орёл летит с кургана: Там ристалищу конец; Там узнаем, чей венец: Конь иль ветр – кто обгонит? Мчимся: степь дрожит и стонет; Тот и этот, как огонь, И лишь ветр у кургана Зашумел в листах бурьяна — У кургана фыркнул конь.

Я видел: бережно, за рамой, под стеклом, Хранились древности остатки дорогие — Венцы блестящие, запястья золотые И вазы чудные уставлены кругом, И всё, что отдали курганы и гробницы — Амфоры пирные и скорбные слезницы, И всё была свежа их редкая краса; Но средь венцов и чаш, в роскошном их собранье, Влекла к себе моё несытое вниманье От женской головы отъятая коса, Достойная любви, восторгов и стенаний, Густая, чёрная, сплетённая в три грани, Из страшной тьмы могил исшедшая на свет И неизмятая под тысячами лет, Меж тем как столько кос и с царственной красою Иссеклось времени нещадною косою. Нетленный блеск венцов меня не изумлял; Не диво было мне, что эти диадимы Прошли ряды веков, все в целости хранимы. В них рдело золото – прельстительный металл! Он время соблазнит, и вечность он подкупит, И та ему удел нетления уступит. Но эта прядь волос… Ужели и она Всевластной прелестью над временем сильна? И вечность жадная на этот дар прекрасной Глядела издали с улыбкой сладострастной? Где ж светлые глаза той дивной головы, С которой волосы остались нам?.. Увы! Глаза… они весь мир, быть может, обольщали, Диктаторов, царей и консулов смущали, Огни кровавых войн вздувая и туша, Глаза, где было всё: свет, жизнь, любовь, душа, Где лик небес сверкал, бессмертье пировало, — О, дайте мне узреть хоть их волшебный след! И тихо высказал осклабленный скелет На жёлтом черепе два страшные провала.

Прости, волшебный край, прости! На кратком жизненном пути Едва ль тебя я снова встречу, Да и зачем?.. я не замечу И не найду в тебе тогда Того, что видел ныне – да! Ты будешь цвесть, ты вечно молод, А мне вторично – не цвести: Тогда в тебя вознёс бы холод… Прости, волшебный край, прости!

Лёгкий сумрак. Сень акаций. Берег моря, плеск волны; И с лазурной вышины Свет лампады муз и граций — Упоительной луны. Там, чернея над заливом, Мачт подъемлются леса; На земли ж – земли ж краса — Тополь ростом горделивым Измеряет небеса. Горячей дыханья девы, Меж землёй и небом сжат, Сладкий воздух; в нём дрожат Итальянские напевы; В нём трепещет аромат. А луна? – Луна здесь греет, Хочет солнцем быть луна; Соблазнительно – пышна Грудь томит и чары деет Блеском сладостным она. Злая ночь златого юга! Блещешь лютой ты красой: Ты сменила холод мой Жаром страшного недуга — Одиночества тоской. Сердце, вспомнив сон заветной, Жаждешь вновь – кого-нибудь… Тщетно! Не о ком вздохнуть! И любовью беспредметной Высоко взметалась грудь. Прочь, томительная нега! Там – целебный север мой Возвратит душе больной В лоне вьюг, на глыбах снега Силу мыслей и покой.

В стране, где ясными лучами Живее плещут небеса, Есть между морем и горами Земли роскошной полоса. Я там бродил, и дум порывы Невольно к вам я устремлял, Когда под лавры и оливы Главу тревожную склонял. Там, часто я в разгуле диком, Широко плавая в мечтах, Вас призывал безумным криком, — И эхо вторило в горах. О вас я думах там, где влага Фонтанов сладостных шумит, Там, где гиганта – Чатырдага Глава над тучами парит, Там, где по яхонту эфира Гуляют вольные орлы, Где путь себе хрусталь Салгира Прошиб из мраморной скалы; — Там, средь природы колоссальной, На высях гор, на рёбрах скал, Оставил я свой след печальной И ваше имя начертал; И после – из долин метались Мои глаза на высоты, Где мною врезаны остались Те драгоценные черты: Они в лазури утопали, А я смотрел издалека, Как солнца там лучи играли Или свивались облака. Блеснёт весна иного года, И может быть в счастливый час Тавриды смелая природа В свои объятья примет вас. Привычный к высям и оврагам, Над дольней бездной, в свой черёд, Татарский конь надёжным шагом Вас в область молний вознесёт — И вы найдёте те скрижали, Где, проясняя свой удел И сердца тайные печали, Я ваше имя впечатлел. Быть может, это начертанье — Скалам мной вверенный залог — Пробудит в вас воспоминанье О том, кто вас забыть не мог… Но я боюсь: тех высей темя Обвалом в бездну упадёт, Или завистливое время Черты заветные сотрёт, Иль, кроя мраком свет лазури И раздирая облака, Изгладит их ревнивой бури Неотразимая рука, — И не избегну я забвенья, И, скрыта в прахе разрушенья, Заветной надписи лишась, Порой под вашими стопами Мелькнёт не узнанная вами Могила дум моих об вас.

Пируя праздник возвращенья, Обет мой выполнить спешу, И юга светлого растенья Я вам сердечно приношу. Там флора пышная предстала Мне в блеске новой красоты; Я рвал цветы – рука дрожала И их застенчиво срывала: Я не привык срывать цветы. Они пред вами, где ж приветный, Чудесный запах южных роз? Увы! Безжизненный, безцветный Я только прах их вам привез: Отрыв от почвы им смертелен, И вот из скудных сих даров Лишь мох остался свеж и зелен От чатырдагских ледников — Затем, что с ним не зналась нега; Где солнца луч не забегал, Он там над бездной льдов и снега Утёсов рёбра пеленал; Да моря чудные растенья, Как вживе, странный образ свой Хранят – затем, что с дня рожденья Они средь влаги и волненья Знакомы с мрачной глубиной.