В груди у юноши есть гибельный вулкан. Он пышет. Мир любви под пламенем построен. Чредой прошли года; Везувий успокоен, И в пепле погребён любовный Геркулан; Под грудой лавы спят мечты, тоска и ревность; Кипевший жизнью мир теперь – немая древность. И память, наконец, как хладный рудокоп, Врываясь в глубину, средь тех развалин бродит, Могилу шевелит, откапывает гроб И мумию любви нетленную находит: У мёртвой на челе оттенки грёз лежат; Есть прелести ещё в чертах оцепенелых; В очах угаснувших блестят Остатки слёз окаменелых. Из двух венков, ей брошенных в удел, Один давно исчез, другой всё свеж, как новый: Венок из роз давно истлел, и лишь один венок терновый На вечных язвах уцелел. Вотще и ласки дев и пламенные песни Почившей говорят: восстань! изыдь! воскресни! Её не оживят ни силы женских чар, Ни взор прельстительный, ни уст румяных лепет, И электрический удар В ней возбудит не огнь и жар, А только судорожный трепет. Кругом есть надписи; но тщетно жадный ум Покрывшую их пыль сметает и тревожит, Напрасно их грызёт и гложет Железный зуб голодных дум, Когда и сердце их прочесть уже не может; И факел уронив, и весь проникнут мглой, Кривляясь в бешенстве пред спящею богиней, В бессильи жалком разум злой Кощунствует над древнею святыней.