И твой мне милый лик запечатлен виной. Неотразимое готов обвиненье. Да – ты виновна предо мной В невольном, страшном похищеньи. Одним сокровищем я в мире обладал, Гордился им, над ним рыдал. Его таил от взоров света В непроницаемой глуши, Таил – под рубищем поэта На дне измученной души. Ты унесла его лукаво: На лоно счастья мне голову склоня, Ты отняла навеки у меня Моё великое, единственное право: То право – никогда, кончая жизни путь, С усмешкою горькою на прошлое взглянуть, На всё, что рок мне в мире заповедал, На всё, что знал и проклял я, И с торжеством сказать друзьям моим: друзья! Вот жизнь моя. Я счастия не ведал Теперь – застенчиво я буду умирать. Начав минувшего черты перебирать, Блаженства образ я увижу Среди моих предсмертных грёз И мой последний час увижу Среди моих предсмертных грёз И мой последний час унижу До сожаленья и до слёз, — И в совести упрём родится беспокойный: Зачем я, счастья недостойный, Сосуд его к устам горящим приближал? Зачем не умер я в тоске перегорая? Зачем у неба похищал Частицы божеского рая? И боязливо я взгляну на небеса И остывающей рукою С последним трепетом прикрою Слезами полные глаза.