Почтальонша Катька спала этой ночью отлично. Перед сном почитала какой-то детектив, но ей быстро надоело, ибо это был один из тех плохих детективов, где понять, кто убийца, было хоть и сложно, но совершенно не интересно. В таких детективах преступление не стоит выеденного яйца, а круг подозреваемых настолько широк, что стать им может любой неожиданно всплывший на страницах книги персонаж, например, консьержка из соседнего дома, хотя о ней до этого было сказано два слова, да и то вскользь. Бестолковая сложность подобных сюжетов обычно погружает не в сон, а в какое-то злое бодрствование, и потому Катька быстро бросила бесполезное чтение и прибегла к универсальному средству, а именно посмотрела по телевизору новости. Они действовали на нее успокоительно. Чем тревожней и страшней были вести со всяких там международных саммитов и мест военных действий, чем свирепее и непримиримее звучали угрозы наложить вето, ввести эмбарго, вынести вотум недоверия, объявить кого-то персоной нон-грата и признать что-то нелегитимным, как де-юре, так и де-факто, тем глубже и безмятежнее был Катькин сон. Мир, где всем заправляли непонятные латинские слова, казался почтальонше таким далеким, что и сообщения оттуда она воспринимала, как сообщения с другой планеты, где, ясен пень, все не по-людски. Большие Ущеры на этом кровожадном фоне очень выигрывали в ее глазах. Единственное, что Катьку тревожило, так это ее стремительно развивающаяся беременность и вяло-равнодушное отношение к этому процессу отца будущего ребенка Мити Климова, сына инженера Климова. Митя упорно обходил тему женитьбы стороной, а на прямые вопросы отвечал уклончиво и почему-то во множественном числе, например «Поглядим, как будут развиваться события» или «Будет надо — поженимся», как будто Катька требовала, чтоб на ней женилась вся деревня. Впрочем, Катька (сама детдомовская) хорошо знала Климова-старшего, и инженер уже пообещал ей поговорить с сыном по-мужски. Так что и этот вопрос можно было считать почти решенным. К тому же завтра воскресенье, и Катька еще с начала недели запланировала смотаться с Танькой в райцентр, в магазин для новобрачных, чтобы посмотреть, что да как. Танька, которая хоть и работала продавщицей в местном продуктовом ларьке, изредка за полставки помогала Катьке в письменосном деле. Теперь она обещала заскочить в одиннадцать часов. Так что проспала эту ночь Катька с блаженной улыбкой на симпатичном веснушчатом лице. И проснулась она, как и было оговорено, от стука в окно. Там стояла Танька. Только на часах было не одиннадцать, а начало девятого, и подружка выглядела совсем не празднично.

— Вставай, Кать, — через стекло Танькин голос звучал приглушенно, как из-под воды.

— Ты что, спятила? — зашипела Катька. — Мы ж на одиннадцать договаривались!

— Это не я, это кто-то другой спятил. Меня саму Громиха разбудила. Позвонила, сказала, чтоб мы обе пулей на почту летели, у них там какое-то срочное дело, предписание, в общем, хрень какая-то.

— В воскресенье?!

— А хрень только по воскресеньям и случается. Да не волнуйся, она обещала, что даст нам в другой день отоспаться. Давай одевайся, я тебя здесь подожду.

— А почему тебе?

— А у тебя телефон не отвечает.

— Вот блин!

Телефон у Катьки и вправду барахлил третьи сутки.

С трудом скинув ноги на холодный пол, почтальонша села на край кровати, пытаясь представить, за каким чертом потребовалось открывать почту в воскресный день да еще и поднимать ни свет ни заря ее работников. Но срочно значит срочно. Через десять минут подружки уже неслись на почту и под скрип свежевыпавшего снега делились соображениями насчет срочного вызова.

— Может, закрывают вашу почту? — спрашивала Танька.

— Чего это?

— Ну вишь, больницу-то закрыли.

— Так это когда было, лет уж поди восемь назад.

— И школу.

— А это вообще до нашего рождения.

— И что? Может, теперь черед почты и пришел.

— Сплюнь три раза.

— Что у тебя, кстати, с Митькой-то? — резко сменила быстро надоевшую тему Танька. — Упирается?

— А то. Как баран.

— Зря ты его летом в Москву отпускала.

— Ну ты даешь, Танька! Я ж тогда еще даже не знала, что залетела. А потом, кто я ему, чтоб на вступительные в институт не отпускать? Смешно даже. Тем более, вернулся.

— Брось, Катюха. Вернулся, потому что провалился. Только это ничего не меняет. Тот, кто в Москву один раз смотался, уже, считай, весь там.

— Да нет. Теперь ему до следующего лета здесь торчать, а до того я его уломаю.

— Флаг в руки. Но я тебе точно говорю, Москва как наркотик, один раз попробовал — подсел. У Нюрки из обувного в райцентре хахаль в Москву по делам смотался, а как вернулся, так всю дорогу какой-то странный. Она его и так и сяк, он — ноль внимания. Потом оказалось, какую-то бабу там подцепил, и так она ему в душу запала, что он мучался, мучался, а потом плюнул и сбежал от Нюрки. Обратно в Москву.

— Да ну тебя. Митька ж не такой.

— Ну, это да. Он же страшненький, кто там в Москве на него вешаться будет?

— Чего это он страшненький? — обиделась Катька.

— Ой, ну извини. Может, для тебя он, конечно, и красавец, но я бы с ним только под наркозом. Ладно, ладно, шучу. А в постели-то он как? — толкнула Танька на бегу Катьку в бок. — Может, я не в курсе? Может, он ураган?

— Не знаю, — пожала плечами Катька.

— Вот те раз! А кто же знает?

Катька задумалась. Она спала с Митей всего один раз (этого для беременности, впрочем, хватило), но никому о том, что больше ничего не было, не говорила, а многозначительно молчала, давая понять, что у них все серьезно. К тому же Митя был ее первым и единственным мужчиной, так что сравнительный анализ был физически невозможен. Ту самую ночь она помнила плохо, так как слегка выпила для храбрости. Помнила только легкую боль внизу живота и сосредоточенно сопящее лицо Мити. Продолжалось это недолго, удовольствия было не больше, чем от шоколадной конфеты, но и его хватило, чтоб втрескаться в Митю по самые уши. «Надо бы сказать, что ураган», — подумала Катька. Но решила не продолжать бесполезный спор, тем более что они уже добрались до здания почты.

Там их встретила хмурая и невыспавшаяся начальница почтового отделения Зинаида Громова.

— Что так долго-то? Через Москву, что ли, бежали? Она сурово посмотрела на раскрасневшихся от бега подружек, но, вспомнив, что Катька на пятом месяце, сменила гнев на милость.

— Ладно. Хорошо, что вообще прибежали. Теперь к делу. Мне ночью позвонили, сказали, президент наш какой-то указ вчера выпустил. Коробку видите? — Громиха показала на небольшую коробку на стуле у стены. — В семь утра Бузунько привез. Там извещения для всех нас.

— Че за извещения? — поинтересовалась Танька.

— Получишь — узнаешь, — мрачно пошутила Громиха. — Надо, чтоб эти извещения к полудню были у всех жителей на руках. Желательно без почтовых ящиков, а как заказные. Постучали — отдали. В приказе написано «под расписку». Ну, у нас, слава богу, народу не так уж много, отдаленных хуторов нет — думаю, до всех информация дойдет. Обойдемся без бюрократии.

— А если дома никого? — снова поинтересовалась въедливая Танька.

— Если никого, бросай в ящик. А лучше гвоздем к двери приколоти. Шутка. Но для начала надо эти извещения заполнить. Смотрите и запоминайте.

Она положила на стол одно из извещений:

«Сегодня в___ часов___ минут в___________ состоится общее собрание всех совершеннолетних жителей нашего района, деревни, поселка (нужное подчеркнуть). Явка обязательна. Те, кто по состоянию здоровья или же по иным уважительным причинам не могут присутствовать на собрании, обязаны сообщить об этом по телефону_________ или известить каким-либо иным способом». Пробелы в извещении видим?

— Видим, — утвердительно кивнули подружки.

— Пробелы заполняем таким образом. Время указываем: 19.00, место — клуб. Там, где подчеркнуть, подчеркиваем «деревня». Где телефон, указываем телефон нашего отделения милиции. Они, если надо, районную администрацию, сами известят. Все ясно?

— А что случилось-то? — вдруг занервничала Катька.

— На собрании узнаешь. А ежели не терпится, то можешь, вон, — Громиха мотнула головой в сторону туго перетянутой пачки газет, лежащей на полке для корреспонденции, — газетку, спецвыпуск прочитать. Но это только для вашего ознакомления. С собой не брать, никому ничего пока не показывать и не рассказывать.

Катька с Танькой испуганно переглянулись.

— Оставшиеся извещения не выкидывать — еще пригодятся, вишь, сколько их тут привезли — на Маланьину свадьбу. Заполнили извещения — разнесли. Быстрее управитесь, быстрее домой пойдете или куда вы там собирались. И про себя не забудьте. В смысле, в клуб к семи придите. Всё. Еще вопросы будут?

И Громиха, слегка опустив голову, многозначительно посмотрела на Катьку. Она казалась ей более достойным собеседником. Танька громко чихнула и быстро отрапортовала:

— Нет, Зинаида Павловна.

— Мда, — задумчиво произнесла Громиха, то ли имея в виду чих Тани, то ли что-то еще.

И, повернувшись, вышла.

Девчонки какое-то время потоптались для вежливости, переглядываясь и пожимая плечами. Потом поставили коробку с извещениями на стол и достали оттуда несколько пачек.

— Чего это их так много? — удивилась Катька. — Вот людям бумаги не жалко.

— Много — не мало. Давай уж начнем быстрее — раньше отмучаемся.

— А что там в газете-то?

— Да какая разница?

— Вот ты, блин, странная. А может, война?

— Типун тебе на язык!

— Ладно, дай-ка я гляну, а то прямо не по себе. Катька достала с полки кипу газет и, разрезав ножницами серую бумажную веревку, развернула один из номеров.

— Ну, чего там? — вопросительно вскинула голову Танька.

— Да ничего — много тут всего. Вон землетрясение в Анголе.

— А нам-то что?

— Ой! — вскрикнула Катька. — Вот оно.

— Да что?

— Да президента обращение.

— Ты меня только не пугай! Давай вслух читай, а я пока начну заполнять извещения.

— Ладно.

И Катька начала читать вслух специальное обращение президента.