— Встать, суд идет!

Народ в зале зашевелился, зашуршал одеждой, задвигал стульями.

В наступившей тишине, нарушаемой лишь чьим-то надоедливым кашлем, раздались шаги. В помещение вошел пожилой судья. Он неторопливо прошел за стол, поправил мантию и сел.

— Прошу садиться, — сказала девушка-секретарь.

Народ покорно сел.

Судья устало обвел глазами забитый до отказа зал областного суда. Количество зрителей его нисколько не удивило — развлечений в городе было немного, а бесплатных и вовсе никаких, поэтому народ победнее ходил на судебные заседания. Всё, как в телевизоре, только настоящее. И это субботнее утро явно не стало исключением.

Судья выждал несколько секунд, затем несколько раз стукнул молотком.

— Слушается дело об убийстве гражданина Шувалова. Обвиняемый — гражданин Коржиков. Обвиняется по статьям 105, часть первая; 163, часть первая и 161, часть первая Уголовного кодекса Российской Федерации. Представьтесь, обвиняемый.

Обвиняемый, невысокий брюнет среднего возраста с мелкими подвижными чертами лица, услышав свою фамилию, вздрогнул и замер, словно иностранец, выцепивший из непонятной речи какое-то знакомое слово.

— Обвиняемый, — повторил судья, — назовите свое имя и фамилию, возраст и род занятий.

— Я… это…

— Встаньте, обвиняемый.

Мужчина встал и нервно дернул плечом.

— Коржиков Андрей Валентинович, сорок четыре года, водитель троллейбуса.

— Спасибо, — кивнул судья, — вы можете сесть.

Коржиков снова дернул плечом и сел.

— В роли потерпевшей, — продолжил судья, — выступает гражданка Шувалова, жена погибшего гражданина Шувалова. Потерпевшая, встаньте, назовите свое имя и фамилию, возраст и род занятий.

— Шувалова Анастасия Александровна, сорок лет, домохозяйка.

— Спасибо, вы тоже можете сесть. Слово предоставляется государственному обвинителю.

Прокурор, лысоватый мужчина с большим родимым пятном на щеке, встал, откашлялся и достал листок бумаги, с которого и зачитал текст.

— Ваша честь! Тринадцатого ноября сего года около двадцати часов в Москве, во дворе дома по адресу: улица Поликарпова, дом 6, гражданин Коржиков А.В. нанес гражданину Шувалову И.А. проникающий удар кухонным ножом в область груди. После чего забрал из кошелька погибшего пять тысяч рублей и скрылся с места преступления. Пару минут спустя подсудимый сам вызвал скорую помощь из ближайшего таксофона. В беседе с дежурной, впрочем, не представился. Врачи приехавшей бригады скорой помощи доставили Шувалова в реанимационное отделение местной больницы, где он и скончался от полученного ранения спустя час. Следствие установило, что этому убийству предшествовала ссора Коржикова и Шувалова, которая заключалась в том, что Коржиков насильно и противозаконно удерживал домашнее животное гражданина Шувалова, кота неопределенной породы, требуя за него выкуп в размере пяти тысяч рублей. Шувалов неоднократно пытался убедить Коржикова вернуть кота, однако Коржиков требовал деньги, угрожая в противном случае убить кота. Так, за два дня до убийства, вечером одиннадцатого ноября, покойный Шувалов со своим приятелем Брянцевым Н.А. имели разговор с Коржиковом во дворе дома. А двенадцатого ноября Шувалов встретил сына Коржикова, когда тот возвращался из школы. Его он также просил передать отцу, чтобы тот вернул кота. На следующий день Коржиков, проходя через двор дома, снова встретил Шувалова. Завязалась словесная перепалка, переросшая в драку. Коржиков выхватил нож, который незадолго до этого купил в супермаркете. Им Коржиков и нанес Шувалову ранение в сердце, приведшее к смерти. После чего Коржиков вынул пять тысяч из кошелька Шувалова — на кошельке обнаружены отпечатки пальцев Коржикова. Согласно заключению судмедэкспертов Коржиков А.В. нанес Шувалову И.А. телесное повреждение в виде колото-резаной раны на грудной клетке справа по среднеключичной линии на уровне четвертого ребра, проникающей в грудную клетку, с пересечением внутренней грудной артерии, хряща пятого ребра, повреждением клетчатки переднего средостения. Повреждение внутренней грудной артерии сопровождалось обильным кровотечением в правую плевральную полость. От полученного телесного повреждения Шувалов И.А. скончался тринадцатого ноября сего года в 20 часов 50 минут в реанимационном отделении больницы номер 168. Согласно заключению судебно-психиатрической экспертизы подсудимый признан полностью вменяемым. На основании собранных доказательств Коржикову предъявлено обвинение по ст. 105 УК РФ, ч. 2, «Убийство, совершенное из корыстных побуждений»; ст. 163 УК РФ, ч. 1, «Вымогательство»; ст. 161 УК РФ, ч. 1, «Грабеж».

Отбарабанив этот текст, прокурор неожиданно замолчал, как будто наткнулся на невидимое препятствие.

— У вас всё? — спросил судья после небольшой паузы.

— Всё, — ответил прокурор растерянно, словно все еще был удивлен тем, что текст обвинения закончился быстрее, чем он ожидал.

— Тогда, — сказал судья, — слово предоставляется защите. Ваш подзащитный готов давать показания?

— Да, ваша честь, — бойко ответил адвокат и вскочил, поправляя галстук.

— Тогда суд переходит к судебному следствию, подсудимый, встаньте.

— Я? — спросил Коржиков, который явно заскучал от речи прокурора.

— Да, вы, — нетерпеливо ответил судья.

— Андрей Валентинович, — вкрадчивым голосом обратился адвокат к Коржикову. — Так как было дело?

— Дык это… — оживился Коржиков, обрадовавшись, что наконец может рассказать все доступным человеческим языком. — Мы сидели во дворе, играли в домино…

— Не холодновато ли для игры в домино? — встрял судья.

— Чего это холодновато? — удивился Коржиков. — Мы вообще всегда играем во дворе. До первого снега. Как футболисты. И до весны перерыв. Нет, иногда бывает, что и зимой партию-другую сыграем, но это не часто. А вот в позапрошлом году…

— Ладно, ладно, — перебил судья. — Давайте по существу.

— Так я и говорю. Мы играли во дворе в домино. У нас в тот день финал был, понимаете? Мы на деньги играем. А тут финал. Пять тысяч рублей на кону, понимаете? У меня на руках — нулевой дубль, а тут «рыба». Ну, это… короче, я почти выиграл. А в этот момент кот упал. Прямо на стол. В смысле сначала на меня, а потом на стол. А потом на землю. В общем, все костяшки разметал, сволочь…

— То есть продолжать игру не представлялось возможным? — ласково спросил адвокат.

— Что? A-а. Ну да. Я же говорю, я почти выиграл эти деньги. А когда кот упал, то всё. Кому я что докажу? Короче, кота я ногами зажал, чтоб не убег, а партию мы решили переиграть. Но тут мне уже не фартило. Проиграл вчистую. Тогда я кота этого взял под мышку и пошел искать, откуда он выпал. Ну, это я довольно быстро вычислил, потому что осень же, холодно. Окна у всех закрыты, а прямо над нами одна форточка открыта была. На четвертом этаже. Ну, я и пошел разбираться. Потому что это не дело, что коты летают, игру портят. А простой человек деньги теряет.

— Это была квартира погибшего Шувалова?

— Ну да. Его, ирода.

— И кот Шувалова был при вас? — поинтересовался судья.

— Ну я чё, лох совсем? — возмутился Коржиков. — Он бы у меня его отобрал. Кота я этажом ниже оставил.

— Что же вам ответил Шувалов? — спросил адвокат.

— Спросил, где кот. А я ему говорю: кот гуляет.

— А он?

— А он сказал, чтоб я тоже шел гулять. В смысле послал он меня.

— В грубой форме, — уточнил адвокат.

— Да, — расстроенно покачал головой Коржиков. — В очень грубой форме. Хотя бог с ней, с формой-то. А вот то, что он меня на хуй послал, мне было очень обидно.

— Следите за речью, обвиняемый, — заметил судья.

— Извиняюсь, — сказал Коржиков и дернул плечом.

— И кота вы Шувалову не вернули? — снова спросил адвокат.

— А с чего я должен был ему его возвращать? Закона такого нет, что я обязан каждому встречному-поперечному возвращать котов их выпавших.

— И после этого вы с Шуваловым до момента убийства не виделись?

— Здрасьте! — возмутился Коржиков. — Как это не виделись? На следующий день я с работы шел, а тут ко мне подходит Шувалов этот с каким-то хмырем и начинает мне угрожать. Я хотел уйти, но тут кореш его мне прямо в лицо кулаком засветил. И потом под дых еще.

А когда я упал, Шувалов мне сказал, что в следующий раз будет хуже, если я не верну кота. Ну а через пару дней он сына моего встретил и в морду дал. И снова про кота своего драного шарманку завел. Тут уж меня прям заклинило: что ж ты, сука, творишь? Кота я и отпустил — на хер он мне сдался? На улицу выпустил. Ну а на следующий день я из магазина шел. Я как раз новый нож купил. У старого-то все время ручка съезжала. Прямо напасть какая-то. Я ее изолентой прикручиваю, а она все равно съезжает. Я снова прикручиваю, а она обратно съезжает…

— Проблему с ножом мы уже поняли, — раздраженно перебил Коржикова судья. — Что дальше?

— Ну, он и начал на меня орать. А я ему возьми да ляпни, что кота я его убил. Но это я так сказал, сгоряча. Кота-то я не убивал. Я его отпустил. Нужен он мне больно. Ну, тут Шувалов как озверел. Бросился на меня. А он здоровый, гад. Начал меня душить. Короче, я лежу на земле, чувствую: все, сейчас дуба дам. Тут про нож и вспомнил. Нащупал его рукой и ткнул Шувалова. Хотел в ногу, но тут, блин, он дернулся, и я промахнулся.

— И попали в сердце, — язвительно заметил прокурор. — Где нога, а где сердце, обвиняемый, вы соображаете?

— Ну ты глухой, что ли? — разозлился Коржиков. — Я ж говорю, дернулся он некстати.

— Ничего себе дернулся, — хмыкнул прокурор.

— А дальше? — устало спросил судья.

— Ну, а дальше он с меня свалился. Я еще подумал, притворяется. Сам-то лежу, воздух ртом глотаю, круги в глазах красные. Или зеленые. Нет, красные. В общем, цветные какие-то. Ну а потом в себя пришел, вижу, нет, зацепил я его серьезно. Короче, я встал и домой пошел. А перед этим у него из кошелька взял пять тысяч. Ну, то, что мне причитается из-за игры потерянной. Остальное не трогал, чтоб не подумали, что я вор какой.

— И вызвали скорую? — напомнил адвокат о важном смягчающем обстоятельстве.

— A-а, точно, — закивал Коржиков. — Я ж думал, он живой. Я ж не хотел его убивать. Крови-то почти не было. Ну, я в скорую и позвонил, так, мол, и так, тут человеку нехорошо. Они говорят: опишите симптомы. А я не знаю, какие у него симптомы. Вот у него нож в сердце торчит, это да, а кроме ножа, вроде больше никаких симптомов. А они засмеялись и говорят: «Так это такой симптом, гражданин, что всем симптомам симптом. Вам теперь, гражданин, надо не скорую, а автобус похоронный вызывать. Мы, говорят, трупы возить не любим». Но я им тогда сказал, что трупы возить никто не любит, только тут дело такое, что, может, он еще живой. Ну и все. Так что я по совести поступил — тут упрекнуть меня не в чем. Да и когда милиция ко мне пришла, я тоже все честно рассказал. Прятаться не стал, ничего не утаил. Мы ж не жлобы какие-то — люди интеллигентные, всё понимаем. Ответственность, хуё-моё.

Судья снова лениво сделал замечание, а прокурор предпринял попытку достучаться до сознания Коржикова.

— Обвиняемый, а вы понимали, что совершаете противоправные действия, насильно удерживая не принадлежащее вам домашнее животное?

— Ну, это ж его кот, — удивился тот. — Должен же он отвечать за свое животное или нет? Если собака кого-то на улице кусает, за нее ж хозяин отвечает. Или как? Чё за херня?

— Обвиняемый, последний раз предупреждаю, — встрял судья.

— То есть брать кота в заложники и требовать деньги за сорванную игру — это нормально? — продолжал давить прокурор.

— Но я же пять тысяч потерял, — пожал плечами Коржиков, словно дивясь непроходимой тупости прокурора.

— А вы зафиксировали побои в местном травмпункте или в каком-либо ином медицинском учреждении после того, как вас якобы избил Шувалов с приятелем?

Тут несообразительность обвинителя явно начала раздражать Коржикова.

— Да ничего я не фиксировал! — возмутился он. — И что, мальчик, чтоб бегать по травмпунктам? Эдак на всех уродов справок не напасешься. Ну дали пару раз, губу разбили — с кем не бывает? У меня тесть родной в больницу как на работу ходит — ему в подворотне постоянно ребра ломают. Три раза за прошлый месяц. И то он не жалуется. Это ж жизнь. Надо понимать. В ней всякое бывает.

Прокурор, чувствуя, что никак не может найти брешь и железобетонной логике Коржикова, тоже начал злиться.

— Ну, хорошо. Но вы требовали за кота денег? — зашел он на новый круг.

— Зачем? — удивился Коржиков — удивление, судя но всему, было его основной реакцией на любые вопросы.

— Ну вы же пришли к Шувалову и потребовали пять тысяч, а в противном случае пригрозили держать его кота у себя!

— Да ну вот еще! Я ему сказал, мол, мне твой кот игру попортил, давай пять тысяч. Он отказался. А кота я в отместку забрал. Мол, нет денег — нет кота. Но денег я за него не требовал. Я требовал деньги за моральный ущерб.

— Погодите, — запутался прокурор, — то есть кота вы забрали просто так и не ждали выкупа?

— Не ждал я никакого выкупа. Говорю же, меня просто зло взяло.

— Тогда я ничего не понимаю, — растерялся прокурор. — Если вы за кота не хотели никакого вознаграждения, зачем же его держали у себя? Он вам понравился, что ли?

— Я что, гомик какой, что ли, чтобы мне коты нравились? Я просто думал, что вдруг Шувалов придет, извинится. А я ему кота верну. Чтоб по-людски все.

— Вам что, так было важно извинение Шувалова? — растерянно спросил прокурор.

— Ну да, — шмыгнул носом Коржиков.

— Но потом-то вы кота все равно выбросили! — закричал прокурор, теряя последние остатки самообладания. — Зачем?

— А что мне с ним делать? Всю жизнь с ним, что ли, жить?

— Так зачем вы его два дня держали?!

— Так я думал, Шувалов придет, извинится. А я ему кота верну. И потом, мне пять тысяч тоже не лишние.

— Так вы же денег не ждали от Шувалова?!

— Не ждал. Но если б он принес, кто бы отказался?

Коржиков поглядел в зал, как бы адресуя этот риторический вопрос зрителям. К удивлению прокурора, все закивали головами — действительно, кто бы отказался? Прокурор тихо застонал и растерянно посмотрел куда-то в пространство.

— Ну, хорошо, — сказал он после паузы. — А вы знали, что у погибшего была дочь с рождения инвалид, и кот у для нее много значил?

— Откуда мне было знать? — мрачно пробурчал Коржиков. — Мне кот об этом не докладывал.

Прокурор подавленно замолчал, но потом вспомнил что-то и оживился.

— Значит, вы утверждаете, что во время первого разговора с Шуваловым оставили кота на лестничной клетке, чтобы он у вас его силой не отобрал?

— Ну да, — насторожился Коржиков.

— То есть вы просто оставили кота без присмотра? Вы что, не боялись, что кот убежит?

— Ну да. То есть нет. В смысле да, не боялся.

Тут прокурор язвительно улыбнулся.

— А вот у меня есть свидетельство Горбоносова А.И., соседа Шувалова снизу, — он в этот день вышел на лестничную клетку выкинуть мусор и видел, как (тут прокурор поднял выписку и зачитал дословно) «какой-то кот сидит на привязи». Вы привязывали кота? Отвечайте.

Поняв, что его на чем-то поймали, но не очень понимая, на чем, Коржиков усиленно засопел носом.

— У меня дополнение, — ловко встрял адвокат. — Господин прокурор почему-то не желает читать показания Гражданина Горбоносова дальше. А тут написано…

Он поднял, видимо, идентичную выписку и зачитал:

— «Вышел выкинуть мусор в мусоропровод. Я еще тогда три дня бухал, как фантик. Жена всю плешь проела — иди, говорит, сходи к мусоропроводу, мусор выкини, проветрись, а то совсем фиолетовый от выпивки стал. Вижу, какой-то кот сидит на привязи у батареи. Думал, померещилось. Ну, с пьяного дела». Конец абзаца.

Тут даже судья решил вмешаться.

— Подсудимый, вы находитесь под присягой. Отвечайте на вопрос обвинителя. Вы привязывали кота к батарее или нет?

— Ну да, да! — разозлился вдруг Коржиков. — Привязал я его слегка. Вы так, блин, говорите, как будто я повесил его на этой батарее. Шнурок вокруг головы затянул и привязал. Делов-то, — тут он заметил, что адвокат отчаянно вращает глазами, видимо, давая понять, что не надо бы признаваться в такой жестокости, и неожиданно закончил, глядя на своего адвоката: — А ты не смотри так. Не надо! Мне скрывать нечего. Я правды не боюсь!

Зал мгновенно осудил адвоката («ишь врать его заставляет») и похвалил Коржикова («молодец мужик, не теряет достоинства»),

— Чужого кота шнурком за шею! — торжествующе выкрикнул прокурор, довольный, что хоть на чем-то сумел поймать обвиняемого и скороговоркой добавил: — Спасибо. У меня больше нет вопросов.

Но тут уже судья разозлился:

— Вы, господин прокурор, может, для начала разберетесь, в чем вы обвиняете гражданина Коржикова. В убийстве с вымогательством и грабежом или в жестоком обращении с животными?

Прокурор опустил голову и пробормотал что-то невнятное. Судья махнул рукой и приступил к слушанию потерпевшей и свидетелей.

Надо сказать, что если до какого-то момента единственной дикостью в деле был выпавший из окна кот (ну что с кота взять?), то по мере того, как стали выступать по очереди остальные участники процесса, дикость приобрела устойчиво-безумный характер. Складывалось ощущение, что все герои этой драмы существовали в какой-то абсурдной реальности, где любое агрессивное действие было не только естественным, но и единственно возможным. Их не удивляло то, что их били, оскорбляли, шантажировали. В своих выступлениях они то и дело отвлекались на какие-то нелепые детали, вяло переругивались друг с другом и явно недоумевали, с чего тут, собственно, весь сыр-бор — ну, взял кота, ну, послал на хуй, ну, двинул в морду. Все это разбирательство, по их мнению, не стоило и выеденного яйца — казалось, оно их всех невероятно утомляет. Например, жена убитого так прокомментировала обвинения в том, что ее муж ударил сына обвиняемого, требуя вернуть кота:

— Да чушь это! Мой муж и мухи не обидел бы. Этот уголовник на него наговаривает просто. Ну не мог мой муж ребенка избить — не мог и все. По шее просто надавал. Может, лицо задел случайно. Тем более было за что. А потом, что было делать? Ваську, ну кота этого, наша дочка-инвалид очень любила. Что ж теперь ФСБ вызывать?

Когда же адвокат Коржикова спросил, правда ли, что ее муж грозился убить обвиняемого, призналась, что да, было дело.

— Так он и меня с дочкой грозился убить, — пожала она плечами, — так что ж теперь, каждое слово к делу подшивать?

Она повернулась к залу за поддержкой, и там раздался одобрительный гул — действительно, глупости всякие скрашивают. Судья застучал молотком, восстанавливая тишину, и вызвал в качестве свидетеля соседа Коржикова, пенсионера Белова.

Старик был, как многие одинокие люди, крайне словоохотлив, и судье стоило большого труда заставить говорить пенсионера по делу — тот все время сбивался на посторонние темы: от цен на продукты до пойманной в прошлом году щуки. Наконец, они совместными усилиями вырулили на Коржикова, и прокурор спросил, был ли знаком свидетель с обвиняемым.

— А то, — охотно откликнулся Белов, — говно-человек.

— Ну спасибо тебе, дядя Коля, — хмыкнул Коржиков, но как-то беззлобно.

— Да на здоровье, — весело ответил ему пенсионер и пояснил остальным: — Ну, я в том смысле, что человек он так себе, на троечку. Мы ж соседи. Так вот он у меня деньги до получки постоянно стреляет. И я даю. А когда я его в прошлом месяце попросил в долг, так он не дал. Это по-людски, что ли? Да убивать таких надо. Так что сажайте его на здоровье — нам хуже не будет.

— Свидетель, — вкрадчиво начал адвокат. — Вот обвиняемого, похоже, вы не очень жалуете.

— Ну да, — согласился старик.

— А правда ли, что в прошлом году вы его попросили помочь вам разрешить конфликт с соседом из-за машины, которую тот всегда ставил перед вашим гаражом?

— Было дело, — охотно кивнул Белов. — Тут врать не буду. Андрюха пошел со мной.

Он повернулся к Коржикову и, расплывшись в благодарной улыбке, радостно потряс над головой сложенными ладонями — мол, мир, дружба; держись, Андрюха, — свои не сдают.

Этот жест внезапной солидарности после определения Коржикова как «говно-человека» никого в зале не удивил. Там никто даже не шелохнулся. Только один из зрителей наклонился к соседу и громко прошептал: «Хороший мужик». Причем не было ясно, кого он конкретно имел в виду.

— То есть Коржиков пошел с вами, хотя ваш сосед был настроен агрессивно? — продолжал давить адвокат, явно пытаясь обелить своего подзащитного.

— Агрессивно настроен? Сосед? Да не-е, — поморщился Белов. — Ну, мне ключицу выбил и Андрюхе бровь разбил. Но это потому, как не разобрался, что мы к нему с миром пришли. Увидел у меня разводной ключ в руке и, видать, с перепугу на нас бросился.

— И Коржиков, конечно же, сразу полез в драку, — хитро подытожил адвокат.

— Не-е-е, зачем? — удивился Белов. — Он говорит, давайте все мирно решим, зачем драться? Ну и потом сели, выпили и все мирно решили. Правда, потом все равно подрались, но это уже по другому поводу.

— То есть, по-вашему, Коржиков — человек миролюбивый, сам в драку не полезет? Так получается?

— Получается так, — уверенно кивнул пенсионер.

— А вы говорите «сажайте на здоровье». Так, может, и не надо сажать?

— Не надо, — удивился старик. — Я это так сказал, для солидности. Чтоб не думали, что я его выгораживать буду. Зачем же вы за слова цепляетесь? Нехорошо.

В зале тоже зашептались — мол, действительно, чего это адвокат на пенсионера взъелся. Адвокат смутился и сел.

Едва судья отпустил старика, как на авансцену вышел Никита Брянцев, друг погибшего. Он как раз и был тем самым «корешем» Шувалова, который разбил Коржикову губу. Его показания отличало все то же дикое расхождение в таких общепринятых (и, казалось, общепонятных) терминах, как «избиение», «угроза», «насилие» и пр. Казалось, все участники процесса живут в каком-то параллельном мире, где любая травма воспринимается как досадная неизбежность, смерть как естественное продолжение жизни, а сама жизнь как неприятная дополнительная нагрузка к смерти. Вроде похмелья к пьянству. Казалось, скажи им, что после смерти человек больше не воскреснет, не пойдет пить пиво, не сядет смотреть телевизор, они всё так же искренне удивятся, как сейчас удивлялись непонятливости прокурора, адвоката и судьи. А может, просто пожмут плечами — мол, всякое бывает, ну, не воскреснет и не воскреснет. Казалось, у любого ребенка было бы больше интереса к вопросам жизни и смерти, чем у всех этих людей.

Это явно сбивало с толку адвоката, прокурора и судью, зато совершенно не смущало народ в зале, который открыто поддерживал фигурантов дела и с пониманием относился к любым логическим зигзагам с их стороны. Тут не было ничего удивительного, ибо это был их мир. Мир, куда не проникала обычная логика и привычное здравомыслие. Мир, куда не смогли бы пробиться никакие самые образованные прокуроры и адвокаты. Мир, где не было места реальности, ибо жизнь в этом мире была сон. Именно поэтому зрители смотрели на обвиняемого и свидетелей с таким понимающим вниманием. Для них это было как сон, где ты одновременно и говоришь, и видишь себя говорящим со стороны. И тебя это нисколько не смущает, потому что пока ты во сне, все нормально и все допустимо.

Например, когда адвокат спросил Брянцева, действительно ли тот избил обвиняемого, свидетель только пожал плечами.

— Ну, вот еще. Никто никого не избивал. Мы вообще никого не собирались бить. Мне просто Шувалов говорит, что мужик попался агрессивный, надо с ним по-мужски поговорить, чтоб не думал, что он типа здесь за пахана. А Коржиков сразу в бутылку полез: «Да я, да ты, да я вас всех». Мне в лицо плюнул зачем-то. Ну, я ему под дых и врезал. Может, еще слегка лицо задел. Но не сильно — типа нос или губу расквасил, я даже как-то не понял. А потом уже стемнело, а у меня утром смена. Ну, мы и ушли.

— Значит, факт избиения все-таки имел место? — продолжал гнуть свою линию адвокат, которому было выгодно, что его клиента избивали, оскорбляли и провоцировали.

— Да нет, — снова пожал плечами Брянцев. — Я ему просто слегка в лицо двинул. Ну и в грудь. Ногой, — добавил он после паузы и почесал шею. — Разве ж это избиение? И потом он первый в меня плюнул.

Больше из Брянцева адвокат ничего выбить не смог и отпустил его с миром.

Потом вышла последняя участница процесса — жена обвиняемого. Первым делом прокурор спросил, не показалась ли ей вся ситуация с принесенным чужим котом странной. Она, точь-в-точь как выступавший до нее Брянцев, пожала плечами:

— Да нет. Чего ж тут странного? Мой муж животных любит. Он однажды ежа принес. Мы его два дня покормили, потом выпустили. Его еще потом Валерка-сосед по пьяни своим «жигулём» переехал. Потом еще в столб врезался. А тут приносит кота худющего какого-то.

— Кто? Валерка? — встрял судья, начиная путаться и местоимениях.

— Да при чем тут Валерка?! Вы меня что, совсем не слушаете, что ли? Муж мой, Коржиков, чтоб ему пусто было! Ой, в каком же он виде был. Кожа да кости! Видели б вы его!

— Кого? — спросил судья.

— Ну кого, кого? — разозлилась Коржикова. — Кота, конечно! Мужа-то, слава богу, я кормлю. На то я и жена. А они кота своего, поди, и не кормили вовсе. Он хоть у нас отъелся. И потом муж же его не убивал. Просто выпустил туда, откуда тот на него свалился.

— Откуда — это куда? — устало встрял прокурор. — Обратно в окно, что ли?

— Зачем в окно? — удивилась Коржикова. — Где стол с домино стоит.

Тут она почему-то выдержала паузу и добавила:

— А в чем вопрос-то был? Я, может, вопрос не поняла?

Прокурор махнул рукой и сел на место.

Судья дал обвиняемому последнее слово. Тот, однако, почти ничего не сказал, кроме как «дико извиняюсь, если что».

Судья вопросительно посмотрел на Коржикова, потом понял, что продолжения не будет, и удалился для вынесения приговора. Секретарь попросила всех выйти на несколько минут, чтобы проветрить душное помещение. Народ, переговариваясь, вывалил в коридор.

— М-да… Коржикова надо отпускать, — сказал какой-то мужик в синем вязаном свитере.

— Дык человека же зарезал, — возразил ему кто-то.

— Это да, — охотно согласился мужик. — Но ведь не сажать же его теперь.

— Логично, — вздохнул возражавший.

— То есть адвокат вас убедил? — встрял третий, старичок интеллигентного вида.

— Адвокат? — удивился мужчина в свитере. — Чего это? Совершенно не убедил.

— Но ведь вы же за Коржикова. Считаете, что его надо отпускать. А Коржиков — подзащитный адвоката. Он его защищал.

— Да что вы мне голову морочите? Как он его защищал? Задавал вопросы и все. Прокурор тоже задавал, и что? А Коржикову просто не повезло. Бывает. Вот были бы вы на месте Коржикова, тогда бы поняли.

— Ну, хорошо, — не унимался старичок. — А как же жена убитого? Она-то ни в чем не виновата.

— Это да. Жену убитого я как раз очень хорошо понимаю. И сочувствую. Нельзя ж так — раз и ножом. Это не по-людски. За такие вещи по головке никто не погладит.

— Вы как-то интересно судите. И Коржиков не виноват, и жене вы сочувствуете.

— А вы не сочувствуете? — удивился мужик.

— Да нет, я тоже сочувствую, но если вы считаете, что прокурор не прав, то…

— Конечно, не прав, — перебил его мужик.

— Но он же…

Тут старичок запнулся и начал судорожно собираться с мыслями.

— Прокурор не прав, значит?

— Нет.

— И адвокат, выходит, тоже не прав?

— Конечно! — обрадовался долгожданному прозрению старичка мужик.

— Так… может… и судья вам не нравится? — спросил тот осторожно.

— Еще бы! Судит ведь живого человека. Сейчас вкатает ему пяток-другой. А попади он в такую ситуацию, что бы делал? А всё туда же… судить лезет.

— Подождите… В какую ситуацию? Коржикова или Шувалова?

— Да хоть одного, хоть другого.

Тут старичок заметил, что вокруг уже столпились люди, но, к его удивлению, большинство, казалось, были совсем не на его стороне.

— Я — человек приезжий, — смутился старичок. — Может, чего не понимаю. Но, по-вашему, выходит, что, с одной стороны, есть Коржиков с убитым Шуваловым, а с другой — судья, адвокат и прокурор.

К его удивлению, толпа одобрительно зашумела и закивала головами.

— Конечно, — выразил общее мнение мужик в свитере. — Ты ж, дед, сам видел, как люди в беду попали. А эти что? Чего-то выспрашивают, в душу лезут, уличают, путают, ловят. Это, по-твоему, как?

Старичок испуганно замолчал.

— Вот то-то и оно, — цокнул языком мужик и покачал головой. — Судья судит, обвинитель обвиняет. Как тут прорвешься?

— Но защитник-то защищает, — робко возразил старичок.

— Адвокат, что ли? — спросил мужик и хохотнул: — Он же так, для вида.

И мужик сочувственно посмотрел на наивного старичка — мол, столько лет, а ума не нажил.

— Адвокат — это ж тот же прокурор, только хитрее. На прошлой неделе один такой защитничек дело вел. Помните? — обратился мужик к толпе.

Некоторые закивали головами.

— Что за дело? — поинтересовался старичок.

— Да Дед Мороз с балкона сиганул.

— Это как? — опешил старичок.

— А вот так. Заказали люди Деда Мороза дочке в новогоднюю ночь. А он пришел какой-то странный, подарки девочке дарить отказался, попросил гитару, спел «Владимирский централ», потом с родителями подрался, отцу девочки синяк поставил, а потом говорит: «Где тут у вас балкон?» Потом вышел на балкон и говорит: «Ну, всё. Хули делов! С Новым годом! Мне пора дальше лететь». Рукой на прощание помахал. И прыг вниз.

— И что, разбился?

— Нет, бляха-муха, собрался! Конечно, разбился. Четырнадцатый этаж — не кот нассал.

— А чего это он? — спросил озадаченный старичок, не очень понимая, к чему был весь этот рассказ.

— А фиг его знает, — пожал плечами мужик. — Обкуренный, наверное, был. Или обколотый. Ну, так родители, ясен хер, подали в суд на агентство, которое им Деда Мороза этого прислало. Дочка-то их до сих пор в шоке. Так адвокат, знаете, кого защищал?

— Кого?

— Агентство! — торжествующе подытожил мужик.

— И защитил, — добавил кто-то хмуро в толпе.

— Во-во! — сказал мужик. — И защитил. Вот винт хитрожопый. Доказал, что девочка теперь окончательно поверит в существование Деда Мороза. Кто же еще, говорит, как не сказочный персонаж, может поздравить всех с Новым годом и сигануть с четырнадцатого этажа? Девочке же не сказали, что он разбился? Не сказали. Так что она до сих пор уверена, что Дед Мороз действительно «дальше полетел».

— А как же мордобитие? — спросил старичок.

— Вот мордобитие — это плохо. Но, с другой стороны, всякое бывает, а агентство не может каждого Деда Мороза со Снегурочкой проверять. У них до трех сотен вызовов в день. Так после этого адвокат этот от имени Деда Мороза еще подал на родителей в суд за то, что они, видите ли, вместо того, чтобы милицию вызвать, Деду Морозу показали, где балкон. Видели же, что он ненормальный. А вы говорите, адвокат. Все — одна шайка-лейка.

В этот момент всех попросили в зал на вынесение приговора, и толпа послушно побрела внутрь. И старичок тоже.

Финальная часть прошла как-то сухо и быстро. Коржикову дали три года. Услышав приговор, мужик в свитере повернулся к старичку и показал глазами — вот так-то.

А народ тем временем стал потихоньку тянуться к выходу — в соседнем зале начиналось новое слушание. Там три слесаря с вагоноремонтного завода на спор проверяли, у кого крепче черепная коробка, ударяясь по очереди головами о железную рельсу. Один умер, не приходя в сознание.