В кабинете майора Хлыстова было накурено – хоть топор вешай. Окна были закрыты, вентиляция отсутствовала как явление. Тем более что само помещение – от силы двадцать квадратных метров. Почти полкабинета занимал массивный дубовый стол. Хозяин кабинета был ему под стать – огромен, тяжел, уверен в себе.

Костя сидел напротив и старался смотреть майору прямо в глаза. Хлыстов ему не понравился с первой секунды. Никаких особых предпосылок для неприязни у Кости не было – майор оказался вполне любезным и словоохотливым. Но, как говаривал какой-то философ, человек говорит для того, чтобы скрыть то, что он думает. А майор говорил много. При этом он не бегал глазами, не суетился, вел себя вполне раскованно, дружелюбно, часто смеялся и легко «держал» Костин пристальный взгляд. Но именно это и было тем самым, что смущало Костю больше всего. Глаза Хлыстова. Они были абсолютно пусты. Не глупы, не хитры, не бесстрастны, а именно пусты. Если принять за истину пословицу «Глаза – зеркало души», то либо у майора они были из тонированного стекла, либо у него не было души. В его глазах ничего не отражалось и ничего не выражалось. Ни напряжение, ни работа мысли, ни любопытство. Ничего. Со стороны могло даже показаться, что майор безнадежно слеп – настолько отсутствующе глядели его глаза в пространство.

«Вот уж точно, – думал Костя, слушая говорливого Хлыстова, – такому бы я бы даже план сортира в Кремле не доверил – продаст. Если найдет покупателя, конечно».

В этот момент Костя понял, что Хлыстов, кажется, рассказывает ему какой-то анекдот.

– А она мужу в ответ: «А тапочки твои я давно выкинула!»

Это была явно финальная фраза, и майор засмеялся. Глаза его при этом по-прежнему оставались пустыми, как у мертвеца.

«Чисто зомби», – внутренне поежился Костя, но вслух ничего не сказал, только улыбнулся, изображая, что понял юмор рассказанного анекдота.

Хлыстов заметил искусственность улыбки и, откашлявшись, задавил бычок в переполненной пепельнице.

– Ладно, – сказал он, придавая лицу серьезный вид. – Шутки в сторону. Значит, не дает покоя наш район? Все звонят да присылают. Что на этот раз?

Костя выдержал необходимую актерскую паузу, по-прежнему стараясь смотреть майору в глаза, а затем усмехнулся:

– А что, первых двух разов недостаточно?

– Ну во-первых, если вы про Исмамбекова, – сказал Хлыстов, доставая новую сигарету, – то есть если мы говорим о первой смерти – это чисто несчастный случай. Это вы там наверху горазды из искры пламя раздувать. А я могу напомнить. Исмамбекову было семьдесят шесть лет. Плюс-минус. Около подъезда его дома с ним случился инфаркт. Он упал и умер.

– И никто не вызвал «скорую», – добавил Костя задумчиво, словно говорил сам с собой, – Хотя в это время суток во дворе были десятки людей, прохожие.

– А вы что, хотите кого-то за это посадить? – услужливо спросил майор, чувствуя скрытую агрессию собеседника.

– Было бы неплохо, – ответил Костя, улыбнувшись и откинувшись на спинку стула.

Хлыстов пропустил это пожелание мимо ушей и зажег сигарету, затянувшись так, что щеки, казалось, вот-вот встретятся у него во рту.

– А что касается Оганесяна, – перебил майор, выпустив густую струю едкого дыма, – то дело его у вас. Мы всё, что было в наших силах, сделали. Плюс-минус. Я лично Оганесяну помогал как мог. Ну, в смысле, когда он еще был жив, плюс-минус.

Присказка «плюс-минус» была явно основным словесным паразитом Хлыстова.

– Неужто? – деланно удивился Костя. – А вы знаете такого Геныча?

– Плюс-минус, – сощурил один глаз Хлыстов. – А вы, я гляжу, уже вошли в курс дела.

– И кто он?

– Да так. Аспирант истфака МГУ, собирает тусовки у себя иногда.

– И все?

– А что вы хотите знать? Я лично про него ничего не знаю. Так себе человечек. Много о себе думает.

– Похоже, вы его не очень-то жалуете?

– А что мне его жаловать? Он мне не друг, не брат, не сват.

Пустые глаза майора встретились с Костиными, и Косте стоило больших усилий выдержать встречу с этой зияющей пустотой.

– А Гремлин? – попробовал он зайти с другого края.

– А что Гремлин? Ну, имеется и такой зверь в нашем зоопарке. Он и есть убийца Оганесяна. Плюс-минус.

– Плюс или минус? – раздраженно переспросил Костя.

Майор рассмеялся, поняв, что присказка его в данном случае оказалось не совсем к месту.

– Плюс, плюс, – сказал он. – Без минусов.

– Откуда такая уверенность?

– А что вас смущает? Да тут к гадалке не ходи. На весь район он и его кореша – основные головорезы. Они, собственно, это и не скрывают. Думаю, дай им волю – любого нерусского с полпинка на перо поставят.

– А что ж вы его не возьмете? – язвительно усмехнулся Костя.

– А то вы сами не знаете. Там же нет ни одного свидетеля. Точнее, куча, только все в пользу Гремлина.

– Причем все свидетели говорят одно и то же, как под копирку.

– И что? – пожал плечами Хлыстов и потер заслезившийся от дыма правый глаз. Косте показалось, что он не потер, а протер глаз, как протирают помутневшие окулярные стекла.

– Как это «что»? – удивился Костя, чувствуя, что еще немного и сойдет с ума от здешней логики.

– Да разве вашу контору когда-то смущало отсутствие свидетелей?

Хлыстов засмеялся, правда на этот раз как-то не очень уверенно – видимо, не хотел задевать «контору».

– Значит, вы понимаете, что показания – липа, неправда?

«Какого хрена я пытаюсь припереть его к стенке? – начал злиться про себя Костя. – У него ж по тузу в каждом рукаве».

Слово «неправда» вызвало у Хлыстова очередной приступ смеха.

– Неправда! Ха-ха! А говорить, что русский народ – самый интернациональный в мире, – это правда? А говорить, что у нас нет проблем с мигрантами, – это правда? А говорить, что все мы только мечтаем жить по соседству с чурками, хачами, китаезами и так далее, – это правда? Да неправда, неправда. Дальше-то что? Берите тогда всех ваших лжесвидетелей за жабры и закрывайте дело – у меня от него и так уже голова болит.

– Что ж вы их сами не взяли?

Неожиданно доброжелательность схлынула с лица майора.

– Слушайте, вы дело у нас забрали? Забрали. Вы – ребята серьезные. Ну так берите Гремлина, и дело с концом. Чего вы хотите от меня-то? У нас здесь тихо и спокойно. Плюс-минус.

– Вот именно, что плюс-минус. Оганесяну, например, сейчас очень спокойно.

– Дался вам этот Оганесян! – вдруг потерял терпение Хлыстов, и Косте на секунду показалось, что в глазах майора мелькнуло что-то живое, хотя и не очень приятное. А может, просто свет так упал. – А зачем ему вообще было сюда соваться? А вы знаете, что он здесь форменную камеру пыток устроил? Он же расследовал поджоги, так? Так вот, он разослал сотню повесток людям от шестнадцати до двадцати пяти. И по очереди пытался выбить из них показания по факту поджогов – кому в глаз, кого лицом об стол, кому просто угрожал, а кому и пряники обещал. А ведь поджогов было от силы десяток. И каждый, кто так или иначе пострадал от поджогов, – все это были люди, которым уже не первый месяц предлагали отсюда уехать.

– Предлагали или угрожали?

– Да какая разница?!

– А вы, конечно, считаете, что никакой?

Хлыстов с усмешкой повел головой, как будто потерял всякую надежду что-то втолковать собеседнику.

– А протоколы допросов Оганесян вел? – спросил Костя, чувствуя, что снова утыкается в очередную стену.

– Ага, – усмехнулся Хлыстов. – Щассс. Я же говорю, он здесь настоящий беспредел устроил.

Костя промолчал, подавленный логикой и аргументами собеседника.

– А хотите, я вам цифры приведу? – неожиданно оживился Хлыстов, и Костя исподлобья посмотрел на майора.

– Ну.

– В соседнем отделении милиции за последние два месяца произошло два изнасилования и три попытки изнасилования. Во всех случаях виновные – гастарбайтеры из солнечных республик. Было зарегистрировано четырнадцать угонов личного автотранспорта – за всеми, по оперативным сведениям, стоит преступная этническая группировка, возглавляемая неким Муратом. Кстати, Мурат на свободе – у него хорошие связи наверху. Свои, видать, помогают. А вот еще. Три убийства с попыткой ограбления – снова гастарбайтеры. И десяток грабежей – четыре раскрыто, в трех из четырех случаев, группой руководил гастролер с Кавказа Левон Галикян. И только в одном случае – наш, да и то украинец, тоже гастролер. Я уже молчу про многочисленные драки в этом их гадюшнике-ресторане. В соседнем районе люди вообще на улицы не выходят, девушек по вечерам встречают и провожают, как под конвоем, про местные кафе можете забыть – там полным-полно всякой нечисти. Впору комендантский час вводить. А в нашем районе за то же время – девять поджогов. Все – личного автотранспорта и один поджог киоска. Причем заявления только по ларьку и одной машине. То есть, считай, всего два. И одно убийство. Убийцу, кстати, я вам на блюдечке поднести готов. И всё. У нас район по показателям лучший в Москве, а то и во всей России. Но, конечно! Оганесяна убили, так теперь все ФСБ сюда слетелось. Беда! Драма! Страшный район! Не ходите, дети, в Африку гулять.

– А сотни людей, вынужденных поменять квартиры и переехать в другие районы, причем с потерей денег? А бизнес, который был брошен? А дороги, которые ваши тимуровцы блокируют так, что трасса, по которой шло сообщение в северо-восточном направлении, практически пустует?

– Ай, – махнул с досадой Хлыстов. – Что за бред? Никто ничего не блокирует, люди слухи распускают и едут в объезд – их проблемы. А насчет уехавших, обменявших свои квартиры и так далее я так скажу. Состава преступления здесь нет, никто из переехавших заявления не подавал. А вот если бы они не уехали.

– То что?

– То тогда бы… возможно, наш район по показателям не лучший, а худший бы был.

– Ага. Значит, остались только белые и пушистые, а черные и злые уехали.

– Ну зачем так-то? У нас просто все на виду. Камеры слежения, вон, на каждом доме висят.

– Кстати, о камерах, – перебил майора Костя. – Это чья инициатива?

– Людей, – удивленно развел руками Хлыстов. – У нас все дома в районе на самоуправлении – их право.

– Ну хорошо. Если на каждом доме висит по нескольку видеокамер, они должны были что-то зафиксировать. Движение Оганесяна по району, подтверждение или опровержение слов свидетелей и так далее. Но к делу эти съемки не приобщены. Почему?

– Мы пытались, – несколько театрально развел руками Хлыстов, – но оказалось, что через три дня все пленки уже были стерты. Они не хранят видеозаписи больше двух дней. Ну плюс-минус.

– Кто это «они»?

– Люди.

– Опять какие-то «люди», – раздраженно замотал головой Костя. – Что ж вы так неоперативно?

– А кто этим должен заниматься? – разозлился Хлыстов. – У меня в подчинении четыре человека. Один до сих пор на больничном, другого перевели в соседнее отделение, кстати, не по моей инициативе. А у меня не сто рук, чтобы всем заниматься. Можете порасспрашивать, сколько раз я просил увеличить наш штат. Меня только «завтраками» кормили. Тем более тут на следующий день после убийства столько ваших поналетело, дело у нас отобрали и уехали. Так два дня и прошло.

Костя резко потер лицо ладонями рук. «Как ящерицу ловлю, – подумал он с раздражением, – хватаешь ее за хвост, а она хвост отбрасывает и убегает».

– А по мелочам, – продолжил после паузы Хлыстов, – ну да, конечно, что-то имеем, врать не буду, но если у нас кто-то что-то и совершит, ну там убийство или грабеж, его жители сами выкинут из района, а из нашего района никто уезжать не хочет. А черные… черным туда и дорога, плюс-минус.

– Ясно. А что делал Оганесян до похода в кино?

– А это вы у его жены спросите.

– Она говорит, что отлучался на полчаса. А где он был эти полчаса, никто не знает.

– А шофер?

– Шофера он позже вызвал.

– Не знаю, – замотал головой Хлыстов и, закашляв, потянулся к новой сигарете. – Дело уже у вас. Вы и разбирайтесь. Если нужна какая-то конкретная помощь, говорите. А если нет, так нечего воду в ступе толочь.

«С тобой любой разговор – вода в ступе», – подумал Костя и встал из-за стола.

– Ладно, – кинул он не столько майору, сколько самому себе. – Счастливо оставаться.

– Счастливо, – отозвался эхом хозяин кабинета, не вставая.

Открыв дверь в коридор, Костя обернулся.

Хлыстов смотрел ему вслед. В его стеклянных глазах отражался сизый сигаретный дым.