– Раядами занимался мой учитель, Александр Переверзин, – начал старик, прокашлявшись. – Началось все с того, что, еще будучи студентом исторического отделения МГУ, в одной из летописей, кажется Даниила Волжского, он нашел упоминание о небольшом народе, точнее племени, которое обосновалось в северо-восточной части современной Москвы. Впрочем, в прошлом веке это было глухим Подмосковьем. Он заинтересовался и начал поиски. Конечно, его тут же подняли на смех. Какие раяды? Тут леса да болота. Самое интересное, что племя раядов почти нигде не упоминалось, кроме той самой летописи, так что основания для скепсиса были. Однако счастье улыбнулось ему. В 1908 году он нашел более точное географическое упоминание о раядах и их политическом центре у одного из историков XIV века, кажется Никифора Алексина. Начались раскопки. Уже через год Переверзину крупно повезло: он обнаружил их поселение – Раяд. Выяснил, что у них была меновая торговля, было коневодство, развитое хлебопашество. Кроме того, существовала письменность, что несколько странно для столь малочисленного племени. Раскопки, произведенные им в начале века в бывшем Раяде, могли бы произвести подлинную революцию в исторической науке, но началась Первая мировая война, и всё бросили. Потом одна за другой грянули революции, причем совсем не научные, а очень даже конкретные, началась Гражданская война. Тут уж не до раскопок – книжками буржуйки топили. А вот после Гражданской войны советская историография заинтересовалась раядами. Правда, однобоко. Им хотелось, чтобы Переверзин выдвинул теорию о том, что раяды были чуть ли не первыми пролетариями, причем не российскими (тогда вся история России считалась дореволюционной, а значит буржуазной и вредной), а какими-то интернациональными. Смех да и только. Но Переверзин был упрямым и никак не хотел обнародовать никакую информацию о раядах, покуда не вникнет во все тонкости. Единственная уступка, на которую он пошел уже после смерти Ленина, – это упоминание о раядах в Большой советской энциклопедии в 1927 году. Началась сталинская эпоха. Переверзин был человеком творческим. Он предположил, что раяды и были теми самыми знаменитыми варягами, пришедшими в Новгород. Связь раядов с государственностью на Руси посчитали «идеологически вредной». Выходило, что какие-то прохвосты пришли в Новгород, изменили имя, скрыли свое происхождение и теперь славяне произошли от них. Раскопки были остановлены, Переверзин отстранен от преподавания.
– Значит, раяды не были варягами? – спросил Костя, поправляя ерзающую на коленях дочку.
Старик покачал головой.
– Нет, конечно. Но в одном Переверзин был прав.
– В чем же?
– Во влиянии раядов на славян, из которых мы все вышли. Дело в том, что Переверзина мучила одна загадка. Незадолго до упадка Раяда там появился некий Святополк Спаситель, который ради наведения порядка сподвиг коренных раядов на изгнание всех иноземцев из города. Ну, про Владияра и Благолюба я уже рассказывал. И вот раяды, которые были в массе своей диковатыми, но относительно мирными людьми, ни с того ни с сего с радостью перевешали и повыгоняли всех иноземцев. И это вроде как привело к процветанию Раяда. А вот далее Переверзин не мог понять, куда делся сам Раяд и почему на его территории были обнаружены поздние захоронения совсем не в славянских традициях. Кроме того, о Святополке больше никаких упоминаний нигде не содержится. Эту загадку он разгадать не успел – в 1951 году его, а также профессоров Шестакова и Виноградова расстреляли за антисоветскую деятельность. Впрочем, удивляет только то, что Переверзина не арестовали раньше – он был из того строптивого поколения дореволюционных интеллигентов, которые крайне несдержанны на язык. Впрочем, я увлекся. Я хотел только сказать, что он эту загадку разгадать не успел, но зато ее успел разгадать я.
Тут старик хитро прищурился и выдержал небольшую паузу. Даже Ленка перестала ерзать и замерла в ожидании.
– Дело в том, – все с тем же хитрым прищуром продолжил старик, – что иноземцы действительно были выдворены из города или же уничтожены физически. Однако, и в этом главная ошибка Переверзина, состояние дел в Раяде от этого не только не поправилось, а даже и ухудшилось. На многих из этих так называемых иноземцев держались торговые и прочие ремесла, к которым сами раяды не имели особого таланта. К тому же столь агрессивное поведение раядов, отчасти благодаря Благолюбу, отпугнуло тех соседей, которые еще недавно пытались вести с ними хоть какую-то торговлю или же обмен. В итоге раяды начали заново искать виноватых и обратили внимание на тех, кого они считали «некоренными» раядами. Сперва им удалось изгнать заречных раядов, потом черноземных. После этого они перекинулись на зажиточных раядов. Святополк, который, судя по всему, не ожидал подобного развития событий, покинул Раяд, а племя превратилось в столь малочисленное сообщество, что город со всех сторон начали атаковать различные соседние племена. Свою роль в этом сыграл и Владияр, которому раяды сильно доверяли. Ища выгоду, он просто продал небольшой участок города какому-то князьку. Тот явился на законных основаниях в Раяд, и мало-помалу город был заселен теми самыми иноземцами, которых еще недавно вешали и сжигали жаждущие благоденствия коренные раяды. Вот откуда взялись эти самые «неславянские» захоронения. Раяд перестал быть Раядом.
– Куда же делись сами раяды? – спросил Костя.
– Да, – поддакнула Ленка.
– А это как раз то, в чем Переверзин был прав. После заселения города иноземцами раяды покинули его. Но только ни в какой Новгород они не ходили. Они разошлись в разные стороны и… растворились.
– Как это? – удивилась Ленка и строго добавила: – Так не бывает.
– Бывает, – улыбнулся старик. – Они растворились. В тебе, во мне и во всех остальных. Они влились в другие племена. Иначе говоря, в каждом из нас, здесь живущих, есть частица Раяда. А это гораздо сильнее и глубже, чем если бы они просто были какими-то варягами, установившими государственность на Руси.
– Значит, я – раяд? – изумилась Ленка.
– Конечно, – улыбнулся старик.
– И папа?
– И папа. И я. И Кроня. Все.
– А что же стало с городом? – спросил Костя.
– Ничего. Те, кто теперь в нем жил, не чувствовали никакой связи с этим местом. И, естественно, не горели желанием защищать его от враждебных племен. В итоге Раяд превратился в бесконечный проходной двор, который со временем просто прекратил свое существование, так как лишен был какой-либо внутренней структуры или общности. Его покинули все. И вот тогда действительно наступил полный порядок – город Раяд опустел.
– А где же он теперь? – снова влезла любопытная Ленка.
– Ты сейчас в нем находишься, – невозмутимо ответил старик.
Ленка театрально сделала удивленные глаза.
– В Раяде?
– В нем самом. Ведь он... здесь.
И старик развел руки в разные стороны.
– Именно в этом районе он и находился. Северо-восточная часть современной Москвы. Но от самого города ничего не осталось. Все раскопы во время Отечественной войны были засыпаны и уничтожены. И на их месте стоят дома. В одном из которых мы сейчас и сидим. Точнее, вы сидите, а я лежу, – засмеялся старик глухим гортанным смехом.
– Значит, наша Родина – Раяд, – подытожила Ленка.
– И всегда ей будет, – улыбнулся старик и, снова закашлявшись, откинулся на подушку, тяжело дыша.
Костя с Ленкой терпеливо переждали приступ, а Николай Алексеевич, приподнявшись, попросил Костю передать ему со стола папку. Костя, не снимая Ленку с колен, выполнил просьбу старика.
– Что это? – спросил он.
– Здесь все, что осталось от Переверзина, – сказал старик, раскрывая тоненькую папку. – В свое время, когда он уже был реабилитирован, я получил доступ к материалам его дела. Собственно, там были только материалы допроса. Архив Переверзина был конфискован и утерян. А в здание, где хранились материалы и предметы, оставшиеся от Раяда, еще в 43-м попала немецкая бомба. Так что, как понимаете, разжиться особо нечем. Но кроме протокола допросов осталось еще кое-что. И это я вам как раз и хочу показать. Возможно, вам будет интересно.
– Что это? – спросил Костя, принимая из сухих рук старика небольшой сложенный вчетверо тетрадный листок.
– Verba volant, scripta manent, что в переводе с латинского «слова летучи, письмена живучи». Это стихи. Последнее, что Переверзин написал перед арестом. Стихи неважные, но… это единственные стихи, которые он написал за всю свою жизнь. Переверзин, кажется, не очень жаловал поэзию. Они тоже были в деле. Как знать, может, они стали частью обвинения Переверзина в антисоветской деятельности.
– Вы взяли стихи из дела? – удивился Костя.
– Более того – я их украл, – простодушно признался старик и с усмешкой добавил: – Вы, кажется, недовольны?
– Да нет, – смутился Костя.
– Иначе здесь нельзя, – развел руками тот.
– Дай, дай мне посмотреть, – обиженно заканючила Ленка, когда Костя взял из рук старика письмо.
– Прекрати капризничать, – отрезал Костя.
Он развернул сложенный вчетверо листок. Чернила со временем выцвели, расплылись, и почерк Переверзина, и без того мелкий и неразборчивый, превратился в какую-то вязь.
– Разберете? – спросил старик.
Костя неуверенно кивнул.
– Попробую.
– Читайте вслух, – попросил старик и добавил, похлопав ладонью по кровати: – А ты, Леночка, иди сюда. Послушаешь, как папа стихи читает.
– Папа? Стихи? – прыснула Лена и вопросительно посмотрела на Костю.
Костя усмехнулся, а Лена, спрыгнув с папиной коленки, протопала до кровати старика, где уселась на краешек.
– Ну-с, любезный, – обратился старик к Косте, – публика ждет.
– Да, – поддакнула Лена, – публика ждет.
Костя посмотрел на Лену, затем перевел взгляд на старика. Ему показалось символичным, что перед ним сидят два человека из крайностей временного измерения, будущего и прошлого, а сам он в который раз находится между. Он набрал в легкие воздуха, прежде чем прочитать написанное, и за секунду до того, как приступить к декламации, краем глаза заметил, что старик откинулся на подушку и прикрыл глаза, а Лена, наоборот, распахнула свои так широко, что казалось, втянет ими, как в воронку, и Костю, и старика, и эту комнату, и весь этот мир. И Костя прочел стихи.