— Кровь.

Он поднес дрожащие руки и посмотрел на них при неровном, пляшущем свете. Нет, нельзя было ошибиться, глядя на эти темные липкие пятна, быстросохнущие на пальцах. Волна отвращения захлестнула его, но он яростно подавил в себе это чувство. У него не было времени на бесполезные эмоции. Не сейчас, когда нужно успеть сделать так много!

Он снова приподнял лампу. Тусклый трепещущий свет упал на лицо спящей девочки. О, Боже! Какой жуткий парадокс. Тонкие линии ее лица были благодатно спокойны, каждая черточка смягчена невинностью детского сна. Она могла бы сравниться со спящим херувимом, если бы не эти жуткие кровавые пятна.

Он повернулся к служанке, стоявшей позади него, и спросил:

— Ее мать?

Служанка не ответила. Только глаза старой женщины вдруг стали еще шире и еще печальнее.

— Вы должны смыть все это, — сказал он твердым, но спокойным голосом. — Постарайтесь не разбудить ее. И никому не рассказывайте об этом. Ни слова! Даже о том, что я приходил сюда...

Он поспешил прочь из комнаты.

Дом стоял погруженный во мрак, но ему не нужен был свет, чтобы быстро и уверенно проходить через знакомые холлы.

Теперь необходимость спешить отпала, но его гнал вперед ужас. Слишком поздно, он не успел! Он понял это, когда увидел кровь. Он знал, откуда взялись эти пятна...

А за окном на небе светила полная кровавая луна.

Джинни Дэлтон еще раз попыталась читать «Ньюйоркер», который держала в руках. Как у нее не раз уже случалось, внимание отказывалось подчиниться воле, память неизбежно возвращала ее к дурным мыслям.

Она вздохнула, закрыла журнал, поклялась больше к нему не прикасаться и аккуратно положила его поверх целой стопки других, лежавших перед ней на маленьком столике.

В другом углу приемной секретарша Лу Беннера оторвала взгляд от бумаг, которые просматривала, и глянула на Джинни. Во взгляде секретарши читалось все, что она думает о посетителях, которые не умеют ожидать в приемной делопроизводителя, не теряя собственного достоинства. Особенно, когда приходят без предварительной договоренности.

Джинни про себя посмеялась над ней, но маска нетерпения не исчезла с ее лица.

— Вы уверены, что мистеру Беннеру известно, что я ожидаю его? — спросила она с холодной вежливостью в голосе.

Секретарша посмотрела на нее с плохо скрываемым негодованием, но это не обескуражило Джинни. Два года из последних трех она сама работала секретаршей. Не потому, что ей нужна была работа, а потому что просто нравилось работать. Она слишком хорошо знала все фокусы, направленные на то, чтобы охладить пыл нетерпеливых посетителей, бесконечно пытающихся нарушить Нерушимое Расписание. Она сама с успехом пользовалась ими в свое время.

— Я сообщила мистеру Беннеру, что вы здесь, — девушка информировала Джинни с ноткой укора. — Боюсь, мистер Беннер очень занят сегодня. Может быть, я занесу вас в журнал регистрации посетителей на прием в другой день...

Она уже сняла с полки журнал, чем, как считала, не оставляла для Джинни шансов быть принятой сегодня, как вдруг рядом с ней зазвонил внутренний телефон. Секретарша сняла трубку, что-то выслушала, а затем проговорила:

— Да, конечно, сэр.

После этого повернулась к Джинни и с явным разочарованием сообщила:

— Мистер Беннер готов выслушать вас. Вставая, Джинни с трудом подавила улыбку.

Когда она стояла, в ее фигуре было меньше детскости. Можно сказать, что Джинни была очень хрупкой, едва-едва выше метра шестидесяти, очень худенькая тонкокостная женщина. Но в ее облике, однако, было что-то, вызывавшее впечатление, внутренней силы и решительности. Плечи расправлены, голова высоко поднята, подбородок чуть вперед и вверх. Даже походка, когда она пошла к двери кабинета Лу Беннера, была походкой человека, точно и твердо знающего, куда ему нужно идти и как туда добраться.

Уверенным движением руки Джинни остановила секретаршу, привставшую, чтобы проводить ее.

— Я знаю, куда идти, — сказала она и толкнула дверь, ведущую в кабинет Лу Беннера.

Джинни, как всегда, застала его врасплох... Чуть привстав из-за стола, Лу одарил ее ледяным взглядом, но вдруг выражение его лица резко изменилось, уступив место изумлению, которое в свою очередь сменилось широкой зубастой улыбкой.

— Джинни Денвер! — воскликнул он и потянулся через стол так, что чуть не опрокинул его. Почувствовав, что едва удерживается на ногах, он решил вместо объятий просто стиснуть обе руки Джинни.

— Джинни Дэлтон, Лу, — улыбаясь, поправила она. Ей действительно было приятно снова его увидеть.

— Ну да, ну да... — растерянно сказал Лу. Он наконец отпустил ее руки и взял под локоть, чтобы проводить к кожаному креслу, стоявшему напротив его стола.

— Ну, конечно. Конечно! Если в я только знал, кого заставляю ждать! Если бы я чуть-чуть подумал, когда секретарша назвала фамилию. Ну нет, тебе бы не пришлось ждать меня, как какой-нибудь торговке. Ты знаешь, я так и подумал: «Опять какая-нибудь торговка...»

Пока он говорил, Джинни уселась в кресло и продолжала, улыбаясь, смотреть на него. Ей было так приятно снова его увидеть! Ведь она отрезала себя от жизни! Не только от прошлого, не только от воспоминаний, но и от чувств. Она все это время пыталась жить, забыв о заботах и о людях, стараясь не думать о первых и не интересоваться вторыми.

Но Лу было очень приятно увидеть. Увидеть и ощутить странное трепетное тепло.

Лу обошел свой стол и уселся. Беспрестанно потирая руки, будто они замерзли, он внимательно и серьезно оглядел Джинни. Она вдруг вспомнила, что всякий раз, уезжая или возвращаясь, она чувствовала на себе этот отцовский взгляд, с тревогой ищущий перемен. Летний лагерь. Школа-пансион для девиц. Турне и путешествия под неусыпным оком чопорных сопровождающих. Лу всегда провожал и встречал ее. Макс никогда. Всегда Лу.

— Значит, Дэлтон, — он снова повторил фамилию. — Вот почему мы не могли тебя отыскать. Я пытался найти тебя, знаешь ли. Да и Сьюзан тоже, пока...

— Я знаю, — перебила Джинни. Уж она-то знала, что Лу искал ее; что Сьюзан искала ее... Но теперь Джинни не хотелось признаваться, что игнорировала эти поиски, попросту бежала от этих людей.

— Ведь Дэлтон — моя настоящая фамилия. Да ты и сам знаешь, конечно. Макс так и не закончил свои дела с удочерением, хотя я многие годы думала иначе. Поэтому, уехав, я, естественно, снова взяла себе фамилию Дэлтон.

— A мы не могли тебя разыскать...

— А еще потому, что мне не хотелось оставлять фамилию Макса. Я никогда не чувствовала себя принадлежащей к семейству Денверов. Жалко, конечно, что своего настоящего отца я никогда не видела. Может быть, я бы любила его больше, чем Макса.

— Ты все еще такая же жестокая, девочка, — сказал Лу.

Это не было вопросом. С годами, изучая Джинни, Лу стал смотреть на вещи более трезво.

Она на минуту отвела глаза и потупилась, чувствуя собственную вину, но потом все же заставила себя посмотреть на Лу.

— Да, думаю, все такая же, — произнесла она. — Макс был не очень добрым человеком, даже если сделать поправку на то, что он, как в сказке, был «гадким отчимом». А свою мать я не очень хорошо помню. Мне было всего-то лет шесть, когда она умерла.

Несмотря на годы, прошедшие с тех давних пор, это слово всегда вызывало в ней дрожь. Джинни горько усмехнулась. Она не любила это слово, но раз за разом ее приучали к нему. Прошло двадцать лет, но в ушах все еще стоял натянутый голос Макса: "Черт, она не уехала. Она умерла. Твоя мать у-мер-ла! Повтори! Ну! Повтори! Скажи: «Моя мама умерла».

Джинни в конце концов научилась говорить это слово, произносить его и не заливаться слезами, лишь иногда всхлипывать. Пришлось научиться, чтобы просто иметь право выходить из своей комнаты. Иначе Макс не выпускал ее. Впрочем, во всем остальном Макс был реалистом.

— Много воды с тех пор утекло. Джинни кивнула.

— Макс всем ломал жизнь, как сломал жизнь моей матери. Кто была та маленькая девочка, на которой хотел жениться Аллен? Как ее звали? Элайна. Да, Лу, Элайна. И она была хорошей девочкой, Лу, несмотря на всю грязь, которую вырыл и вылил Макс на нее и ее семью. Это он заставил ее покончить с собой. Стыдом и посрамлением вогнал ее в могилу. А Аллен? Мой бедный брат! Как он возненавидел Макса после этого. Я так и не смогла себя до конца убедить, что авария действительно была случайной. Я думаю, что в конце концов Аллен мог...

Она вдруг замотала головой, будто хотела вытряхнуть из головы эти мысли.

Джинни много думала о том времени, и знала, что воспоминания не дадут успокоения, а лишь вновь растревожат забытое горе.

— После этого я решила уехать. В тот самый день, когда умер Аллен. Я чувствовала, Лу, я чувствовала, что должна уехать, пока не погибла, как погибли все, кто окружал Макса.

— Но ведь ты любила Сьюзан? Она-то ведь всегда любила тебя и любила искренне, ты ведь знаешь... Как она плакала, когда узнала, что я не нашел тебя...

— Любила, — коротко ответила Джинни.

Она попыталась представить лицо Сьюзан. На мгновение в памяти возник ее образ. Весь в слезах. Ведь глаза у Сьюзан всегда были на мокром месте. Джинни, наоборот, никогда не плакала.

— Иногда мы были настолько близки, что могли бы стать настоящими сестрами. До сих пор, когда я думаю о ней, называю ее сестричкой. Но, Лу, она была дочерью своего отца. И никогда не умела видеть его ошибки. Для нее Макс всегда был сказочным рыцарем в сияющих доспехах. Но если я о ком-нибудь и скучала — кроме тебя, Лу, — то это о Сьюзан. Хотя все-таки не настолько, чтобы снова вернуться и терпеть Макса. Я ничего не знала... Твое письмо пришло только на прошлой неделе. Мне очень жаль, что меня здесь не было.

Джинни замолчала, не желая больше говорить об этом, хотя знала, что все равно придется.

— Макса тоже больше нет, — сказал Лу. — Ты знаешь?

— Знаю... Некоторые из тех писем, что писала Сьюзан, все-таки доходили до меня через друзей, которым было известно, где я. Именно так я узнала, что Сьюзан вышла замуж. До меня дошло письмо, в котором она рассказывала о своей свадьбе, и еще одно письмо. Твое. Когда ты написал, что она... умерла, — Джинни снова помолчала прежде, чем сказать:

— Было еще письмо, Лу. Я хочу, чтобы ты его прочитал. Она открыла сумочку и, достав оттуда письма, печально посмотрела на них прежде, чем, перегнувшись через стол, отдать их Беннеру. Эти письма были единственным, что осталось от Сьюзан... такой молодой, такой прелестной и глупенькой Сьюзан. Лу прочитал их в том порядке, в каком они приходили. Джинни знала эти письма наизусть. Последние несколько дней она читала и перечитывала их строчка за строчкой, пока не выучила каждое слово.

Когда она вспоминала самое первое письмо, к ней невольно возвращалось саднящее чувство, которое вызвали его строки.

Мольба о встрече. О воссоединении двух сестер. Сьюзан была счастлива, когда писала его. Письмо было наполнено бесконечными рассказами о человеке, за которого она выходила замуж — такого импозантного, изящного, тонкого, таинственного... — его звали Пол Лэнгдон. Их семейство жило в своем собственном замке на острове у побережья Новой Англии. В своем замке... как средневековые бароны или даже принцы.

«Ты сразу влюбишься в него, Джинни, я точно знаю. И подумать только, я буду жить, как королева. Только... на королеву, пожалуй, больше походишь ты. О, пожалуйста, возвращайся! Доктора говорят, что Макс никогда не оправится от удара.»

Но Джинни так и не вернулась домой, потому что не смогла до конца поверить, что Макс закончит жизнь как обычный смертный. Потом она, конечно, узнала, что Макс все же умер, но к тому времени уже жила своей собственной жизнью, и все остальное было в прошлом.

Да и, по правде говоря, она в глубине души была уверена, что Макс все равно будет незримо присутствовать в доме и преследовать ее.

Потом пришло второе письмо, почти через шесть лет, за полгода до сегодняшнего дня. И тон его был совершенно другим.

«...я была просто безумной, когда думала, что он меня любит. Он никогда не любил меня. Он хотел только денег, но я сказала, что ни ему, ни его семейству не дам ни гроша. Конечно, если со мной что-нибудь вдруг случится, он все же получит их. И это ему тоже известно. О, Джинни, я так напугана! Как хочется знать, что ты где-то рядом...»

Вспомнив эти строчки, Джинни поморщилась. Она не принимала их всерьез. Сьюзан всегда имела свойство драматизировать обстоятельства, и Джинни отнеслась к этому, как к очередной фантазии. Через пять месяцев Сьюзан умерла.

Лу закончил читать. Он вложил письма назад в конверты и, перегнувшись, вернул их Джинни.

— Это был несчастный случай, — сказал он, не отводя глаз. — Пэрлью — маленький, скалистый островок. Огромные окна в комнате Сьюзан выходили на балкончик, который висел над скалами и водой. Возможно, Сьюзан пристрастилась к сильному снотворному. Правда, в тот момент она не спала, но явно находилась под действием лекарств. Вероятно, она вышла на балкон, хотя знала, что это небезопасно. Там потеряла равновесие, а может, И сознание. Облокотилась о ржавые перила, они сломались, и Сьюзан упала на острые камни с высоты тринадцатиэтажного дома.

— Ты убежден, что все произошло именно так? — напрямик спросила его Джинни.

Лу вздохнул и пожал плечами:

— Но у меня нет никаких оснований, чтобы не верить. Сьюзан часто писала о том, в каком состоянии находится дом. Он буквально разваливается на части. Вот почему им так нужны были ее деньги.

— Значит, он женился на ней из-за денег?

— Вероятнее всего, — Лу замялся на минуту, потом снова заговорил. — Сразу после смерти Сьюзан я поехал на Пэрлью к Лэнгдонам, видел этот балкон: перильца действительно проржавели насквозь — стоит на них чуть надавить, и они проломятся. Я говорил с доктором, который живет на побережье. Он подтверждает, что Сьюзан в самом деле пристрастилась к сильным лекарствам. Он сам выписывал ей рецепты. И он же осматривал тело после несчастного случая. Ничего особенного ему обнаружить не удалось, только на горле была ранка, о происхождении которой никто из семейства Лэнгдонов не мог ничего внятно сказать... — Лу поднял руку, чтобы помешать прервать себя, — Нет-нет, я, конечно же, спросил доктора и об этом. Но он уверил меня, что от такой ранки Сьюзан бы не умерла. Все очень просто: она — разбилась.

— А что говорят представители власти? — спросила Джинни. Лу надолго замолчал.

— Лэнгдоны и есть власть на острове. Он находится за территориальными водами.

— Ясно, — сказала Джинни, хотя ей было не очень ясно.

— У Сьюзан осталась девочка, ты знаешь? Джинни удивилась.

— Нет, я не слышала об этом.

— Так вот, ей сейчас около шести лет. Я не видел ее, когда приезжал туда. По-моему она была нездорова. Может быть, просто подавлена смертью матери.

Джинни на минутку задумалась, наконец сказала:

— Наверное, поэтому Сьюзан не ушла от него. Знаешь, я все время пыталась понять, почему она, если так боялась своего мужа, если действительно была в опасности, просто не уехала оттуда. Хотя... Могла ли она уехать? Ведь это остров, не правда ли?

Лу кивнул.

— Да-да, я тоже об этом думал. Конечно, у них есть лодки, чтобы добираться до материка и обратно... А пассажирские катера туда не заходят. Это самая оконечность Мэна. Там есть маленький городок, называется Грэндиз Лэндинг, но, естественно, ни одно коммерческое пароходство к острову не подходит.

— Значит, для того, чтобы выбраться оттуда, Сьюзан пришлось бы воспользоваться каким-нибудь семейным судном...

Лу пожал плечами и ничего не сказал. Впрочем, все было ясно и без слов.

— Уезжала ли она с острова хоть когда-нибудь? Бывала ли в городке? — спросила Джинни.

— По большей части, все семейные вопросы решали слуги или Пол — муж Сьюзан, но примерно раз в месяц она приезжала в городок вместе с ним, ходила к доктору — она была ужасно болезненна. Немного покупок... Разве что последние месяца два до смерти Сьюзан вообще не покидала остров.

— А почта? А телефон? У них там есть телефон?

— И да. И нет. Человек, который построил Пэрлью — дед Пола Лэнгдона потратил кучу денег, чтобы провести телефон. Он даже заключил контракт с какой-то фирмой по обеспечению связи, чтобы они проложили по дну кабель до самого острова, но работники оказались, по меньшей мере, неквалифицированными, так что, в основном, все семейство полагается на почту, которую доставляют слуги раз в неделю.

Джинни сидела и молча обдумывала услышанное. Не могло ли случиться так, что, несмотря на свой страх, Сьюзан не могла покинуть остров? Может — да, а может — нет. Но уже одно ясно: она вполне могла воспользоваться телефоном в те короткие часы, когда он работал. Она могла бы послать письмо, в котором было бы меньше ее обычного романтического щебетанья. А так все выглядело, будто Сьюзан просто преувеличивает трагичность своего положения. Кто знает, возможно, Пол Лэнгдон действительно женился на ней ради денег, но бог свидетель, в этом не было ничего преступного, да и, попросту, ничего необычного. Это была та сторона жизни, с которой так или иначе сталкивается любая богатая девушка. Но и конечно же, если Сьюзан при всей своей ранимости вдруг поняла это, или они просто поссорились, вполне вероятно, что она тут же начала воображать себе всякие глупые ужасы. И все же...

Джинни не могла избавиться от странного ощущения полуправды.

— Ну, а деньги? — спросила она неожиданно громко. — Если Сьюзан боялась, что они могут... могут сделать с ней что-нибудь, чтобы получить деньги? Ведь ей стоило только изменить завещание, ведь так?

Лу нахмурился и, чтобы сгладить неловкость, стал барабанить пальцами по столу.

— Видишь ли, — сказал он, — Сьюзан действительно подумывала об этом. Я получил от нее письмо несколько месяцев назад. Она писала, что хочет приехать ко мне по поводу завещания, но больше ни слова. И, конечно же, она так и не приехала.

— А что написано в ее завещании?

— После смерти Макса все его деньги достались Сьюзан. Я надеюсь, ты понимаешь, что тебе он в наследстве отказал. А собственное завещание Сьюзан — она написала его примерно через год после свадьбы — было очень простым: треть отходила мужу, треть — дочери по достижении совершеннолетия, и третья часть — тебе...

— И сколько же в общей сложности?

Джинни действительно не имела представления о том, сколько денег оставил Макс, хотя, конечно же, знала, что он был человеком состоятельным. Он никогда никому не позволял об этом забывать.

— Если грубо, то каждая сторона получает по полмиллиона. Конечно, некоторая часть денег заключена в ценных бумагах, и для того, чтобы превратить их в наличность, потребуется несколько лет.

«Миллион долларов, — думала Джинни. — Конечно, семейство Лэнгдонов только выигрывало от „несчастного случая“ Сьюзан...»

— Мне не нужны эти деньги, да я их и не хочу, — сказала она.

— У меня остался еще вклад от матери. Конечно, это не такая куча денег, но я не нуждаюсь. И к тому же, я все это время работала. Я ведь всегда понимала, что значит жить под грузом таких денег. Во всяком случае, денег Макса. Далеко не все из того, чем он владел, пришло к нему честными путями, и мы оба знаем об этом.

— Видимо, Сьюзан боялась, что ты не появишься или, появившись, не захочешь взять деньги, — сказал Лу, игнорируя замечание о честности Макса. — В завещании сказано, что если ты не востребуешь свою долю в течение года, право на нее автоматически переходит к мужу. Если же что-нибудь случится с ребенком, то и эти деньги переходят к нему.

«Для человека, женившегося ради денег, — думала Джинни, — и для которого эти они оставались под запретом (Сьюзан писала, что отказалась давать ему деньги) такое завещание было большим разочарованием и большим соблазном...»

— Расскажи мне об этих людях, Лу. Ты знал их?

— Только то, что смог разузнать перед самой свадьбой, — сказал он.

По тому, как краска бросилась ему в лицо, Джинни поняла, что Сьюзан не просила его узнавать что-нибудь про семью, в которую входила невесткой. Она была слишком невинной и наивной, чтобы думать об этом. Но Лу сделал это из озабоченности судьбой Сьюзан, и Джинни была благодарна ему.

— Я виделся с ними дважды: на свадьбе и на похоронах. Там есть мамаша, этакая вдовствующая королева, и два сына. Рэй — своего рода профессиональный обольститель, если ты понимаешь, что я имею в виду. Не думаю, что он когда-нибудь задавался проблемами более серьезными, чем сравнение разных сортов вина. Ну и, конечно же, Пол, муж Сьюзан, довольно приятный мужчина. Мне, правда, показалось, что он немного староват для Сьюзан и несколько, ну... жестковат. Опять-таки, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Джинни молча кивнула. Она сразу поняла, что Лу имел в виду. Сьюзан должна была выйти как раз за такого: человека старше, чем она, сильного, даже жесткого типа, человека, подобного Максу. Ведь Макса больше не было, и некому было вести Сьюзан по жизни. Ей и в голову не пришло бы управлять своей жизнью самой.

— Одно время у семейства были очень большие деньги, еще из Англии. Дом на острове построил прадед Пола, а дед только немного модернизировал. Правда, оный джентльмен довольно рано скончался, а его сынок, то бишь отец Пола, был кем угодно, но не хозяином. Вдвоем с братом он умудрился спустить почти все семейное состояние. Часть многочисленных владений была проиграна в карты, а остальное пришлось заложить, чтобы погасить долги... К тому времени, как Пол вступил в наследование, поместье было практически разорено. Конечно, у них остался Пэрлью и еще одно или два владения поменьше, но дело в том, что все они заложены и перезаложены. Потребовались бы все деньги Сьюзан, пожалуй, даже еще больше, чтобы выкупить то, что осталось.

Лу внезапно осекся, будто припомнил что-то или сказал больше, чем хотел. Он прошел в другой угол кабинета, где стоял блестящий кофейник, налил две чашки, подождал, пока Джинни кивнет, и потом положил сахар, Джинни приняла чашку из его рук и отхлебнула с задумчивым видом.

— Пол унаследовал от деда любовь к острову, — продолжил Лу, рассматривая чайную ложечку, — и, конечно, присущую семейству гордость. Он очень много работает, чтобы сохранить остатки своих владений и по возможности поставить семью на ноги.

Джинни представила себе жесткого целеустремленного человека, борющегося за спасение семейного имущества, бьющегося в тисках неистовой нужды, и Сьюзан, несчастную, слабохарактерную Сьюзан, такую хорошенькую, такую бездумную и... такую богатую. Эта противоположность показалась ей зловещей.

— Могу тебе заодно рассказать и все остальное, — неуверенно предложил Лу. — В шкафах семейной истории хранится еще пара скелетов. Мои расследования были, конечно, совершенно поверхностны: с одной стороны, у меня не было времени, чтобы копнуть поглубже, а с другой, я не хотел, чтобы Сьюзан догадалась, что я что-то пытаюсь разузнать. У меня нет никаких свидетельств, но в Англии, заслышав их имя, люди начинают нервничать. Не то, чтобы Лэнгдонов не любили — их почему-то боятся.

— Ты не знаешь, почему? — спросила Джинни. «Или, — подумала она, — не хочешь мне этого говорить».

Лу пожал плечами.

— Не могу точно сказать, просто в семье было какое-то помешательство. Один из предков был явно не в себе. А потом была еще какая-то прапрабабка, которую в средние века сожгли на костре.

Джинни удивленно подняла брови.

— Колдовство?

— Не совсем. Ее обвинили в том, что она вампир.

— Вампир? Ты имеешь ввиду этих киночудовищ, которые превращаются в летучих мышей? — Джинни не смогла сдержать насмешку. Она не верила в ночные страхи.

Лу усмехнулся вместе с ней.

— В некоторых странах Восточной Европы вампиры играли ту же роль, которую повсеместно играли ведьмы; Я имею в виду то, что они часто становились несчастными жертвами злой судьбы. Обвиняемый просто оказывался козлом отпущения после какого-нибудь происшествия: плохая погода, полегший урожай, необъяснимая и безвременная кончина кого-нибудь по соседству... Или это был человек, которого недолюбливали, или человек, имевший могущественных врагов. Вполне вероятно, что эта прапрабабушка была слегка эксцентрична. В те годы это автоматически вызывало подозрение. — Лу улыбнулся и продолжал: — Д если хорошо подумать, мне кажется, что немногое изменилось с тех пор, а? Как бы то ни было, что-то нехорошее случилось в деревне, и вину возложили на нее. Ну вот, ты просила рассказать все, что я знаю, так что... — он развел руками, давая понять, что больше ничего не знает.

Джинни допила свой кофе и встала. Лу поднялся вместе с ней.

— Что ты собираешься делать с деньгами? — спросил он.

— Еще не знаю, — честно ответила Джинни. — Я не знаю, что мне с ними делать.

— Дом тоже принадлежит тебе, между прочим, — сказал Лу. — Сьюзан отметила это в отдельном пункте. Он, конечно, закрыт, но если тебе захочется остановиться там, пока ты в городе, он вполне сгодится.

— Если понадоблюсь, я в отеле «Шерри», — сказала Джинни. Лу проводил ее до двери.

Секретарша посмотрела на нее ледяным взглядом, но Джинни даже не заметила его. В парадном привратник густым, голосом сказал:

— О, вы промокните, мисс!

Но Джинни лишь улыбнулась ему в ответ и, откинув назад свои длинные светлые волосы, шагнула навстречу мартовскому дождю.

Она успела пройти пару кварталов по Пятой авеню, когда завидела вывеску туристического бюро. Огромные окна были залеплены плакатами, зовущими в Испанию, Грецию и Швейцарию. Джинни автоматически прошла мимо, но вдруг остановилась и повернулась так резко, что чуть не столкнулась с мужчиной, шедшим позади.

Она зашла в бюро. Очень молодой и очень подтянутый служащий поздоровался и спросил, чем может быть ей полезен.

— Я хочу в Мэн, — сказала Джинни.

— Понимаю, — в голосе служащего прозвучало неподдельное удивление: отчего кому-то должно хотеться в Мэн, да еще именно в это время года, когда кругом висели приглашения в райские уголки, в Испанию, например, или Грецию, или, на худой конец, в Швейцарию. — Куда-нибудь конкретно в штате Мэн, мисс? — спросил он, справившись с эмоциями.

Джинни на минуту задумалась.

— Да, — наконец сказала она, — Мне нужно в один прибрежный городок, он называется Грэндиз Лэндинг.