Зеленый — цвет надежды. Я уже когда-то слышал эти слова. (Читал? Вполне возможно.) Где точно, уже не могу вспомнить. Точно так же, в какой связи они появились. Но что-то мне в этом понравилось, думаю, где-то глубоко-глубоко в душе я запомнил эти слова.

Когда я увидел дом моего дяди, эти слова вернулись ко мне. Как само собой разумеющееся, будто никогда и не исчезали. Крыша дома была выкрашена в этот броский цвет (зеленый, как листья, с легким оттенком синевы, может быть, даже с бирюзовым отливом), и тут появилось воспоминание: «Зеленый — цвет надежды». Я сам тоже был исполнен надежд, когда приехал сюда.

Конечно, я был полон надежд. Мне было девятнадцать, и вдруг из облачного неба моей повседневности материализовался дядя, которого я до тех пор знал только из плаксивых ностальгических воспоминаний матери. Богатый дядюшка. Богатый американский дядя — что повысило фактор моей крутизны во много раз. И вдруг этот дядя ни с того ни с сего пришел к мысли: «Еха, та самая толстая сестра в Германии… Кажется, у нее был сын? Может быть, неплохо будет пригласить его, Germanboy , сюда, чтобы из него получился настоящий американец?

Зеленый цвет надежды. Наверное, причина была скорее в глазах наблюдателя, чем в самом рассматриваемом предмете. Как бы там ни было, но мне девятнадцать, я одержим мыслью однажды начать писать статьи для «Нью-Йорк таймс», и, соответственно, меня легко было совратить. Возможно, у дяди была маниакальная склонность к саморазрушению. Или он еще не подозревал, кого он привел к себе в дом. Прежде чем я приехал, у него была великолепная жизнь и одна тайна. Однако позже… нет, не хочу забегать вперед.

Томас выглядел так, словно был братом-близнецом моей матери, только он не пытался отпустить как можно длиннее оставшиеся на голове волосы, чтобы умело маскировать места, уже лишенные волос. Хотя он носил лысину не с достоинством, но, конечно, верил, что делает это достойно. Он говорил на трех языках: на польском с немецким акцентом, на американском английском с польским акцентом и по-немецки с американским акцентом. Я с первого нашего разговора спрашивал себя, не путается ли иногда он среди этих языков, но, насколько я знаю, такого никогда не случалось. Его жена Бекки, рослая блондинка, была намного моложе его — ей было где-то за тридцать, но она настолько злоупотребляла косметикой, что выглядела старше. Свою фигуру она поддерживала с помощью капсул, удаляющих жир, кроме того, Бекки ежедневно проводила тренировки в домашнем зальчике для фитнеса с беговой дорожкой, тренажером для кросса и целой кучей устройств, о которых я до сих пор не знаю, как их, черт возьми, использовать, не сломав себе хребет. Если у нее было лишнее время, то Бекки посвящала его христианской женской группе, которая заботилась об одиноких пожилых пенсионерах. Сначала я предполагал, что она делает это, чтобы возвыситься над другими женщинами, их плохим стилем или последствиями слишком обильного питания. Бекки была поверхностной, но очень умной женщиной. Она была на голову выше моего дяди не только ростом, но и умом.

Я всего двадцать минут сидел с ними за столом, когда в первый раз спросил себя: как этот мешок с дерьмом добился всего, что я вижу вокруг? Очень хорошо оплачиваемой работы в финансовом управлении, дома с садом, бассейном и гаражом, машинами «форд» и «вольво». И женой. Я знал дядю Томаса едва три часа и уже был уверен, что он идиот и всего этого не заработал. Не мог заработать.

Здесь было что-то не так.

Я был неопытным завистником. Нет, это чувство мне было совершенно незнакомо, причиной чему была не столько моя мораль, сколько мои эстетические предпочтения. Уже в детстве я был эстетом, а в молодости это лишь усилилось. Я не мог переносить уродливых вещей. Я молча отворачивался, вместо того, чтобы заниматься всякими ужасами и выделять пространство для них в голове, пространство для всего того, чего я не хотел помещать в эту самую голову. Люди считали это хорошим качеством, они хвалили меня за то, что я никогда ни о ком не говорил плохо. Мое поведение было вознаграждено, и я рано (очень рано), до того, как научился самостоятельно завязывать шнурки или правильно писать свою фамилию, научился использовать это в своих целях. Таким образом, я очутился там, будучи совсем неопытным завистником, и мне было трудно отличить это чувство от недоверия. Оба этих чувства стали для меня одним целым, когда я решил проникнуть в тайну, которую скрывал мой дядя Томас. Я не имел ни малейшего представления о том, что мог бы обнаружить, я знал лишь одно: он всего этого не заработал.

И он знал это. Зачем он вызвал меня к себе, пригласил к себе в дом, выделил мне комнату, оплачивал мою частную высшую школу и приказывал жене, чтобы она по утрам вкладывала в мою школьную сумку сэндвичи с индейкой и жареным мясом? Именно мне, от которого можно было ожидать только вопросов. (Ему было понятно, что я хочу изучать журналистику. По чистой наивности я выложил все свои карты, прежде чем понял, в какую игру ввязался.)

Может быть, я излишне задумывался над причинами, которые двигали им, но, в конце концов, я был его единственным племянником. Он рассказывал матери, что они с Бекки долго пытались завести ребенка, а Бекки сейчас задумывалась над усыновлением, но просто не могла на это решиться. Его мнения по этому поводу я так никогда не узнал. Очевидно, они считали хорошей мыслью пригласить племянника-подростка для воспитания в себе родительских чувств. Бекки и Томас привыкли к тому, что все, что они хотят, можно было заказать по каталогу или используя сотни проспектов. Обеды, обувь, сигареты, книги (которые они никогда не читали), одежду, медикаменты, украшения, косметику, парфюмерию, бритвы, домашние приборы (которые они никогда не применяли, поскольку всегда заказывали готовую еду с доставкой на дом), они даже рыбок для аквариума заказывали по каталогу и оплачивали их доставку фирме «UPS».

Можно было себе представить, что Томасу никогда не приходило в голову, что начинающий журналист будет задавать вопросы, ответы на которые приведут к опасным последствиям. Чтобы быть совсем честным — это было даже самым вероятным вариантом. В конце концов, именно его простота убедила меня, что он вряд ли самостоятельно смог бы заработать себе такое состояние.

Тогда мне было совершенно все равно, куда могло завести меня мое расследование. Может быть, я раскрою какое-нибудь преступление и засажу Томаса или Бекки (или их вдвоем) за решетку. Ранний конец американской мечты. Может быть, я просто смогу узнать, каким образом он смог раздобыть себе столько денег, дом, машины и жену. Этого было бы мне достаточно. Мне не хотелось никакого возмездия, мне даже не хотелось каким-то образом навредить им двоим. Зачем? Они мне ничего плохого не сделали. Я жил у них довольно уютно, мог (и должен был) заказывать себе все, что мне было нужно или что я хотел иметь, и у меня было достаточно свободы, которую только может иметь девятнадцатилетний парень в Соединенных Штатах. Я быстро нашел в школе друзей, крутых американских друзей, которые, в свою очередь, считали меня крутым, потому что я был немцем. Они наперебой рвались попасть ко мне домой, и Бекки делилась с нами своими сигаретами. Сначала курила она, потом передавала окурок дальше, моим друзьям. У юношей возникала эрекция, когда их губы прикасались к тому месту, где на фильтре осталась ее губная помада. Бекки это очень забавляло. Это было нашей совместной маленькой забавой, пусть даже она, к сожалению, так никогда и не узнала, что мне было об этом известно.

Девочек с собой я не приводил. Было еще слишком рано. Бекки сожалела об этом, она с удовольствием нагнала бы страху на моих подружек. Томас был обеспокоен: неужели я оказался гомосексуалистом? Он надеялся, что нет, потому что как бы он мог сказать такое соседям?

У них были свои заморочки, точно так же, как у меня были свои, но, в общем и целом, они были отличными людьми. Было ясно, что я могу навредить себе, если причиню зло Бекки и Томасу. И я чуть было не отказался от этого, потому что я был настолько ленив, насколько и любопытен. Но тем не менее я был к этому готов — в любом случае настолько готов, насколько может быть готовым человек, желающий вызвать землетрясение (вы находите землетрясение слишком мелодраматичным сравнением? Так вот, Бекки и Томас, конечно, видят все по-другому).

И вот наступил момент, когда у меня появились угрызения совести, или, лучше сказать, сомнения. Это, наверное, случилось в то время, когда я понял размах их дел и последствия этих дел для всех нас.

Меня это знание просто не оставляло в покое. Мне это мешало, как щепка под ногтем, о которой знаешь, что ее нужно удалить, иначе появится болезненное воспаление. Томас не заслужил той жизни, которую вел, и у меня не было никакого объяснения, почему он вообще может ее вести. Не было ни наследства, ни выигрыша в лото и никаких денежных вливаний извне. Должна быть какая-то тайна, что для меня значило только одно: произошла какая-то история, и я должен ее найти.

Я поставил все на одну карту и все надежды возложил на то, чтобы эту историю раскопать.

 

Глава 13

Листы Дерия оставляет дома, но когда утром отправляется на работу, несет историю в душе. Она беспрерывно думает об этом. Часы проносятся как минуты, когда тело выполняет свою работу, а мысли заняты попытками понять и принять текст. Наконец, наконец ее духу есть чем заняться! Роман Якоба вдохновляет ее. Она никогда не была сторонницей того, чтобы писать тексты как отражение собственной жизни, — возникает опасность описать самого себя и не позволить героям романа иметь свой собственный характер. А поскольку никто не любит стоять голышом перед публикой — даже актеры, они сами носят роли как костюмы, прикрывая ими свою наготу души, — человек начинает приукрашивать главную фигуру, соскребать с нее все уродливое и маскировать все более красивым материалом, чтобы превратить ее в совершенство. Слишком много совершенства — это описание героя, который слишком похож на автора. Слишком много совершенства — это искусственно, ненатурально, не по-настоящему и всегда заканчивается скукой. По крайней мере до вчерашнего дня Дерия видела проблему так.

Якоб нарушил этот неписаный закон — жизнь его безымянного героя во многом есть отражение его собственной жизни. Она спрашивает себя, знает ли он, что нельзя свою собственную реальность возводить в степень искусства. Ответ должен звучать как «да». Он даже вслух сказал так. Он словно спрашивает: «Разве не здесь начинается искусство? Разве не тогда начинается искусство, когда человек начинает нарушать правила?»

«Однако Якобу можно нарушать правила», — объясняет она сама себе, когда вечером едет домой на трамвае. — Потому что он это умеет. Он описывает себя, не приукрашивая, и создает совершенно нового героя из фундамента и столбов, составляющих его собственную жизнь. Эгоистичного, подлого героя из того же материала, но так непохожего на самого Якоба. Его герой из зависти хочет разрушить себя самого и потому является противоположностью своего создателя.

«Одну минуточку», — проносится сомнение у нее в голове. Если он в этом главном герое романа создал свою противоположность, тогда не нужно бояться, что произойдет то же самое, когда сам автор вставляет себя в роман, только наоборот? Композиция, состоящая только из отрицательных сторон, которая в конце концов тоже производит неестественное и неправдивое впечатление и ведет к скуке?

Да, тяжело признается она сама себе. Такая опасность существует.

— Но я уверена, что ему это удастся.

— Извините, что вы сказали? — пожилой мужчина, сидящий рядом с ней, с удивлением взглянул на нее. — Кому что удастся, женщина?

Она улыбается:

— Я просто говорила сама с собой. Я слишком глубоко погрузилась в собственные мысли.

Как давно это было! Как давно в последний раз она могла говорить о себе нечто подобное…

У нее дома всего час — час на то, чтобы освежиться, прежде чем снова уйти. Вечером у нее смена на кассе. Она умывается, причесывается, пользуется дезодорантом и надевает новое платье. Затем идет в кухню, где на стволе лежит текст Якоба и что-то ей шепчет. Собственно говоря, у нее нет времени, чтобы еще раз прочесть его. Да в этом и нет необходимости, она его знает почти наизусть. Но противиться искушению у нее нет сил. Она стоя пробегает глазами страницы и одновременно выпивает стакан воды. Этот текст напоминает ей о времени, когда ее собственные слова словно лились сами по себе. Когда она писала свою книгу «Зеркальные капли», она чувствовала то же самое — ощущение, что ты находишься в невидимом пузыре, в безопасности и под защитой своей фантазии и окружающий мир ничем не может тебе помешать.

Когда она добирается до конца текста и хочет положить листки снова на стол, там уже сидит Один и недовольно взирает на нее. Что с ним? Она хочет проверить его корм, но там, где обычно стоят его мисочки, нет ничего. Странно.

— Я же тебе сегодня утром положила завтрак.

Действительно положила или нет? Да, она может точно об этом вспомнить. Во всяком случае, она ищет мисочки среди грязной посуды и, когда не может их найти, опускается на колени и проползает всю кухню, заглядывая под каждый шкаф и в каждый угол. В конце концов, у нее нет времени на долгие поиски, ей сейчас уже нужно бежать, чтобы успеть на трамвай. Она наполняет одну из чайных чашек водой и кладет на блюдечко специально больше корма. Он еду не тронет, но она хотя бы дает ему возможность что-то поесть.

— Твои любимые мисочки мы найдем, когда я вернусь, — утешает она его, надевает пальто, туфли и спешит на остановку.

Когда она возвращается с работы, ей бросается в глаза, что почтовый ящик Солнца переполнен. Розовые листки рекламы выглядывают из прорези почтового ящика, словно вялые языки. Дерия заходит на лестничную площадку. Внутреннее освещение не работает, здесь темнее, чем на улице. Ее охватывает страх. Сейчас только не хватало разнервничаться. Через несколько шагов она уже будет дома. Она оставляет почту Солнца в прежнем состоянии и поспешно вбегает на несколько ступенек к своей квартире. Замок ее квартиры открывается через пол-оборота ключа. Неужели она забыла закрыть дверь? Но она никогда не забывает об этом. Никогда. Хотя перед этим довольно сильно отвлеклась. Наверное, она все-таки забыла.

В квартире стоит едкая вонь кошачьей мочи. Одина, кажется, мучает совесть, потому что он не встречает ее возле двери. Дерия идет по запаху в ванную комнату и стонет, увидев сюрприз. Кот помочился на все вещи, которые она в обед поспешно бросила в угол. Вся ее одежда мокрая и вонючая. Как может один-единственный кот за такое короткое время произвести столько вони? А сверху он, как корону, еще и кучу наложил.

— Чертов кот, вот дурак, — бормочет Дерия, но тут ее взгляд падает на кошачий туалет. Туалет стоит обратной стороной наружу, так что добраться до него можно только со стороны кафельной стенки. У бедного Одина не было никаких шансов забраться в свой туалет. Где была ее голова, в каких облаках витали мысли? Как она могла такое просмотреть?

Дерия со вздохом начинает заниматься устранением этого свинства и загружать белье в стиральную машину. Включать стиральную машину она сейчас уже не станет, иначе от звука центрифуги проснутся соседи, но отказаться от короткого душа она не может. Пусть это даже будет не так беззвучно, как положено было бы в такое время. Сердитая пара, проживающая над ней, уже несколько месяцев назад прекратила возмущаться, а пожилая дама, живущая рядом, наполовину глухая и сама включает телевизор на полную громкость. Когда Дерия стоит под душем и горячая вода льется ей на волосы и лицо, в комнате раздается какое-то дребезжание. Она вздрагивает, открывает глаза и тут же в них попадает шампунь. Сейчас, наверное, этот сумасшедший кот что-нибудь сбросил со стола или полок. Ну хорошо, не поспоришь, у Одина есть полное право злиться на нее. Она не только по ошибке поставила его в неудобное положение, она о нем просто забыла. Звонит телефон. Пока она смывает с себя гель для душа, телефон замолкает. Она вытирает волосы, накручивает на голову полотенце, а другое полотенце — вокруг себя. Это то же самое полосатое полотенце, которое ей недавно снилось. Что-то заставляет ее прижать полотенце к носу и проверить, не пахнет ли оно металлом. Он не пахнет ничем, ни металлом, ни раствором для полоскания. Оно пахнет, словно с ним ничего и не было. Но у нее из головы не выходит тот устойчивый запах металла, и она спрашивает себя, как это может быть. Может ли человек во сне вообще чувствовать запахи?

Снова звонит телефон. Она снимает рубку, но на другом конце провода молчание. Похоже, трубку уже положили, может быть, кто-то ошибся номером. Или опять там кто-то дышит? На всякий случай она цедит сквозь зубы: «Ты, онанист несчастный!», прежде чем положить трубку. На тот случай, если там кто-то все же есть и он ее слышит.

В ее желудке появляется неприятное ощущение. Чтобы успокоиться, она решает сначала убрать хаос, который только что сотворил Один. Мимоходом она проверяет спальню. Сначала нужно посмотреть на ковер, но там, конечно же, ничего нет. В гостиной ей тоже ничего не бросается в глаза, а в кухне она, правда, находит Одина, который сидит на угловой скамейке и расслабленно лижет свою лапу, но на полу пусто — он, похоже, ничего на пол не сбрасывал. Странно. Что же это был за шум? Может, он послышался из квартиры над ней?

Она наливает воду в чайник и закладывает в ложечку для чая свою любимую смесь трав. Пока чай настаивается, она еще раз решает заглянуть в рукопись Якоба. Строчки успокаивают ее натянутые нервы, словно бальзам.

Может быть, потому, что текст содержит обещание: «Я доверяю тебе свою работу. Я дорожу твоим мнением». Может быть, это даже означает: «Ты важна для меня». В любом случае эти несколько листков бумаги являются подписанным договором, который гарантирует ей, что она снова увидит его. Он бы не оставил ей свой текст навсегда, теперь он не сможет исчезнуть на всю жизнь.

Но куда она положила эти листки? Еще раз она осматривает каждую комнату, но не может ничего найти. Она проверяет все ящики и даже смотрит в сумку, хотя абсолютно уверена, что текст туда не клала.

— Где я его видела в последний раз? — спрашивает она кота, но он только молча взглядом спрашивает ее, как вообще ей пришла в голову мысль, что какой-то текст может его интересовать.

Она помнит, что читала этот текст и хотела оставить его на столе. Но там сидел кот. Сразу же после этого она искала мисочки Одина для воды и корма. Тогда она их не нашла, и, как ожидалось, кот даже не притронулся к еде на блюдце. «Глухие кошки часто очень нервные, и у них развивается почти истерическая щепетильность», — объяснила ей сотрудница приюта для беспризорных животных. Дерия ей тогда ответила:

— Как и я — я забираю его, никого другого, только его.

Один, кажется, услышал ее.

— У тебя, наверно, больше неврозов, чем у меня! — ругает она его и еще раз на коленях проползает по полу, чтобы заглянуть под все шкафы в поисках его мисочек и начала романа Якоба.

Но той ночью она ничего не находит.

На следующее утро она чувствует себя, словно ее четвертовали. Она плохо спала, время от времени просыпалась. Ночные хождения Одина, которые обычно внушали ей чувство безопасности, в этот раз заметно мешали и не давали успокоиться. Лишь рано утром, когда кот уже улегся возле ее ног, она заснула по-настоящему, так глубоко, что не слышала писка будильника.

И вот опять она опаздывает, ей приходится спешить, чтобы вовремя прийти в кафе. Она набрасывает на себя одежду и бежит в ванную, чтобы почистить зубы. Дверь закрыта — почему она закрыта? И когда она открывает дверь, в нос ей ударяет едкая аммиачная вонь. На секунду она замирает в дверном проеме. Вещи, которые вчера опи´сал Один, лежат на полу в ванной. Вонь проникает через открытую дверь и расползается дальше по квартире. Ей даже кажется, что она видит эту вонь в виде дыма, как она распространяется везде, проникает в ковер, в ее одежду и, словно тонкая пленка, оседает на ее волосах. Ей приходится бороться с тошнотой, отчасти от отвращения, отчасти от того, что все это действительно выглядит страшно. Она ведь убрала все вещи в стиральную машину и закрыла ее. Совершенно точно. Как она снова вылезла оттуда и почему дверь оказалась закрытой?

— Я искала рукопись Якоба, — бормочет она.

Вчера она переутомилась и, скорее всего, у нее упал уровень сахара в крови. Может ли быть такое, что она сама вышвырнула вещи из машины, чтобы убедиться, что среди них не было текста? Но зачем ей понадобилось просто закрывать дверь, вместо того чтобы снова засунуть белье в машину?

Она снова все укладывает в барабан, насыпает туда слишком много стирального порошка и включает машину. Затем она моет руки горячей водой. Ее отражение в зеркале не может сфокусировать взгляд, вокруг глаз образовались темные тени. Она невольно вспоминает Ханну, ее слова, когда она впервые во время развода попала к ней: «Вам нужно больше заботиться о себе, Дерия, — сказала она тогда. — Ваша книга, без сомнения, очень важна для вашей карьеры. Персонажи романа зависят от вас, это я хорошо понимаю. Но, пожалуйста, больше заботьтесь о себе самой. Ваша работа нуждается в том, чтобы она была в безопасности в вашей душе».

Она решает и в этот раз всерьез последовать совету Ханны, но это может обождать, пока она не попадет в кафе. Сейчас ей нужно торопиться. Сейчас ей нужно бежать, и бежать как можно быстрее!

Ближе к обеду в кафе появляется робкая согнутая фигура, которую Дерия сейчас же узнает по дорогой зимней куртке, на которой тают несколько снежинок.

— Я не хочу тебе мешать, — уверяет Киви после первого приветствия, — и ни в коем случае ничего не хочу просить взаймы. Не хочу, чтобы у тебя сложилось обо мне превратное впечатление.

— Ну что ты, все в порядке. Тем не менее разреши пригласить тебя на кофе? — Ей это кажется чем-то неправдивым. — Или какао?

— Нет, спасибо, — тихо отвечает Киви. — Я не хочу пользоваться тем, что ты…

— Да тут одна чашка лишняя осталась, — врет Дерия, — со сливками. Я не рассчитала и сделала на одну чашку больше. Мне разрешают в таких случаях пить ее самой, но я не люблю сливок. А ты в любом случае можешь легко перенести лишнюю порцию сливок.

Киви выглядит плохо. Ее лица почти не видно, она подняла воротник куртки очень высоко, а шапочку надвинула почти до носа. Но тот небольшой участок кожи, который остается виден, такой сухой, что кажется, что на нем образовались трещины. Ее щеки запали, а губы бледные и шелушатся. Она сначала еще сопротивляется, а затем согласно кивает.

— Садись, — приказывает Дерия и указывает ей место, откуда Киви не может видеть прилавок. Затем она поспешно готовит какао с двойной порцией сливок.

Киви делает жадный глоток и обжигает себе рот:

— Это была лишняя чашка, да? — спрашивает она и с ухмылкой качает головой. — Что-то она очень горячая. Я у тебя в долгу.

— Забудь это. Это всего лишь какао.

— Я ничего не забываю. Никогда. Я не люблю оставаться в долгу.

— Я понимаю, — отвечает Дерия, и это еще не все. Если быть честной, она бы еще сказала, что и сама точно такая же. — Но это всего лишь какао с молоком. Спасибо — это больше чем достаточно, и тогда мы в расчете.

Киви это не убеждает, и по ее лицу явственно это видно.

— Когда-нибудь ты мне ответишь тем же самым.

Наконец Киви кивает:

— Да, может быть. Ты такая любезная.

Дерия улыбается. Она может время от времени сделать что-нибудь приятное. Но из-за этого она не становится приятным человеком. К сожалению. Однако ей нравится, что Киви считает ее приятной, — да, ей хочется быть такой приятной.

— Что привело тебя сюда, если не желание выпить какао?

Киви отпивает глоток. Ее губы постепенно приобретают естественный цвет.

— Я просто хотела посмотреть, как у тебя дела. Не следят ли за тобой опять какие-то типы.

Дерия пугается, но Киви улыбается:

— Keep cool. Нет, я сегодня с утра встретилась с двумя парнями и как раз была тут неподалеку. Хотела просто посмотреть, когда ты заканчиваешь работу, может быть…

Сказать больше для нее, видимо, слишком большое обязательство. Она обрывает фразу на полуслове.

Дерии это кажется чем-то странно трогательным. То, что кто-то старается быть к ней поближе, чтобы просто провести время вместе, — это новое для нее чувство.

— Если это глупая идея… — начинает Киви и прячется за своей чашкой.

— Нет, нет. Прекрасно. Я рада. — Более того, она очень волнуется. — К сожалению, я сегодня еще должна сидеть за кассой в REWE, но как насчет завтрашнего дня? У меня завтра заканчивается работа в половине третьего, а после этого я свободна. Мы можем пойти куда-нибудь и что-нибудь выпить.

— Я не могу за это заплатить, — отвечает Киви.

Дерия может себе представить, что слова «буду платить я» будут неправильным ответом.

— Значит, мы просто пойдем в город, будем смотреть на людей и разговаривать.

— Звучит неплохо. — Киви робко улыбается, вытирает рот тыльной стороной ладони и опирается руками на стол, вставая. — Тогда я лучше пойду. А то я тебя задерживаю.

Возражать не имеет смысла. Дерия уже видит клиентов, которые нетерпеливо машут ей руками, вздыхает и отправляется к ним. Когда она оборачивается к Киви, та уже исчезла.

По дороге домой в трамвае Дерия долго думает об этом разговоре. Она восхищается мужеством Киви, восхищается тем, что она решилась и так запросто появилась в кафе. Сама Дерия тоже постоянно сомневается, упрекает себя, у нее возникает такое чувство, что, вероятно, кто-то не хочет ее присутствия или она кому-то мешает, словно мокрое и колючее одеяло.

«А почему, собственно?» — снова и снова думает она, пока вдруг внутреннее сопротивление становится сильнее, чем страх быть отвергнутой, и вот мобильный телефон уже у нее в руках.

Раздается звук вызова, он длится некоторое время, а затем чей-то безликий голос диктует стандартный текст автоответчика.

Она разочарованно прячет мобильный снова в сумку. Ну да. Якоб опять ждет своего хода. Он, наверно, позвонит ей, если увидит вызов. Он ведь позвонит или нет?

В среду ей выпадает столько же стресса, что и во вторник, а сегодня уже в четыре часа ей нужно сидеть за кассой. У нее остается ровно столько времени, чтобы переодеться. Дома она швыряет сумочку в угол и бросает влажную от моросящего дождя куртку на пол. Где же Один? Она хочет посвятить ему хотя бы четверть часа, прежде чем ей придется опять уйти из дому. Она заглядывает на кухню и вздрагивает. Ее моментально охватывает леденящий ужас.

Здесь кто-то побывал.

Все кухонные шкафы распахнуты настежь. Все ящики выдвинуты. Макароны, мука и рис рассыпаны по полу. Несколько тарелок и чашек разбиты. Мусорное ведро вывернуто. Бумаги, которые она хранила под ножами и ножницами, рассыпаны по полу, словно листья. Кто бы это ни сделал, он наверняка когда-то уже здесь побывал. Это настолько ясно, что она удивляется, что сразу не обратила на это внимание. Кто-то забрал мисочки Одина, спрятал рукопись Якоба и вышвырнул мокрое белье из стиральной машины. Ничего этого она сама не делала — как все это можно связать между собой?

Ей становится тошно от мысли, что здесь был кто-то, пока она стояла под душем или спала. Так, наверное, оно и было. Вот чем был вызван шум в квартире, которому она не могла найти объяснение! Один вряд ли что-нибудь опрокинул бы и снова поставил на место. Здесь был взломщик. Но кто? И почему?

У нее начинаются спазмы в желудке, она боится, что сейчас ее вырвет, и бежит в ванную. Там она видит свое отражение в зеркале. Бледная искаженная страхом физиономия позади красных, как кровь, полосок, которые нарисованы поперек зеркала слева направо, справа налево, по вертикали и диагонали. Рисунок террора. Ее красная губная помада «Ланком», наполовину сломанная, лежит в раковине умывальника.

Такого просто не может быть. Неужели это ей снится, неужели опять кошмар? Это ведь ее квартира, ее собственная квартира, квартира ее одной! Ее дом. Никто не имеет права врываться в ее дом, ломать и переворачивать здесь все.

«Один», — проносится у нее в голове. Два чувства борются в ее душе и не дают дышать: страх за кота — это только одно. Другое чувство — облегчение. Это, наверное, сон, это может быть только сон. Когда ей снилось окровавленное полотенце, кота там тоже не было.

— О’кей, — говорит она, но получается у нее тише и слишком пискляво, чем она хотела. — Спокойно. Мне всего лишь нужно проснуться!

Она щипает себя за руку, но чувствует только боль, а мир вокруг остается таким, какой он есть. Зеркало испачкано, а помада сломана. Она щиплет себя до тех пор, пока не чувствует кровь на кончиках пальцев. Однако это ничего не меняет в осознании реальности, которая, холодная как лед, ползет вверх по ее спине.

В квартиру кто-то проник. Кот исчез. Преступник может быть еще в квартире.

Одновременно в голове проносятся несколько мыслей о вещах, которые она должна сделать немедленно, но сделать это невозможно, потому что она словно парализована и ни на что не способна.

Ей нужно вызвать полицию.

Ей нужно найти Одина.

Ей нужно немедленно покинуть квартиру.

Звонит телефон, и на какой-то абсурдный момент Дерия задумывается над тем, чтобы подойти к телефону, но тут ей снова становится понятно, что сейчас у нее другие проблемы, чем пропущенный звонок. Ей нужно подумать. Сосредоточиться. Звонок ей в этом немного помогает.

«Сначала нужно найти Одина», — думает она. Где-то же он должен быть. Она на цыпочках выходит из ванной, проходит через коридор и заглядывает в спальню. Здесь вид не лучше, чем в других комнатах. Ее постель разбросана. Что взломщик искал в ее постели? Дверцы шкафов открыты нараспашку — по крайней мере она видит, что за ними никто не прячется, а вся ее одежда валяется на ковре. И между ними — голубое полотенце с полосками кремового цвета. К счастью, оно чистое — никакой крови. С бешено бьющимся сердцем она прокрадывается в гостиную. На первый взгляд она не обнаруживает там ничего необычного. Неужели это помещение пощадили? Может быть, преступнику кто-то помешал? Но затем она видит, что ее ноутбук открыт. Она двигает курсор по экрану, картинка на экране исчезает, и Дерия вынуждена признать, что преступник даже взломал ее пароль: ее ноутбук находится в рабочем режиме, хотя все программы закрыты и все файлы, на первый взгляд, на своем месте, но более точно она может сказать это только после того, когда спокойно все проверит.

Сейчас пока понятно только, что она находится в квартире одна. Преступник исчез.

По крайней мере она так надеется.

 

Глава 14

Раздается стук в дверь, и у Дерии вырывается крик. Голос Солнца приглушенно отвечает из коридора и все время повторяет имя Дерии, пока она наконец открывает дверь.

— О боже, Дерия! Что случилось? У тебя все в порядке? Да ты плачешь! — У Солнца тоже совсем расстроенный вид, зато она держит на руках кота.

У Дерии на душе становится так легко, что все внутри, кажется, растворяется и расплывается. С Одином ничего не случилось. Он вырывается и запускает когти в пуловер Солнца. Та отпускает его, он прыгает на пол и скрывается в спальне. Дерия встревоженно смотрит ему вслед. Она толком не знает, безопасно ли там, но до того, когда она сможет позаботиться о коте, ей нужно дать какое-то объяснение Солнцу. Она вытирает слезы и только собирается сообщить, что случилось, как Солнце сама берет слово:

— Я должна тебе что-то показать. Идем! — Она хватает Дерию за руку и тащит ее из квартиры вверх по лестнице, до самого верхнего этажа под крышей, где находится ее квартира.

— Я сама только что пришла домой, — объясняет Солнце. — Когда я обнаружила твоего кота перед своей дверью, то сразу поняла, что что-то не в порядке. Он сидел тут такой, словно его кто-то насмерть перепугал. Я и сама перепугалась! — Дерия видит, что имеет в виду ее подруга.

«ЛЖИВАЯ ГАДЮКА!!!» Эта надпись нанесена ярко-красной губной помадой толстыми большими буквами на двери квартиры Солнца.

Дерия могла бы поспорить, что это написано ее губной помадой «Ланком».

— Роберт… — говорит она полушепотом.

— Ты уверена? — спрашивает Солнце, упирает руки в бедра и смотрит на надпись таким злым взглядом, словно тот, кто нанес эту надпись, почувствует от этого страх.

— Уверена. Всю мою квартиру кто-то перерыл.

— Что? — Солнце закрывает ладонью рот, затем обнимает Дерию. Дрожь потихоньку отпускает Дерию, зато теперь начинает дрожать Солнце. — О нет, Дерия, какой ужас! Откуда ты знаешь, что это был он?

— Восклицательные знаки, — отвечает Дерия, пока они вместе идут вниз. Объяснение, конечно, слабое. Роберт не единственный, который употребляет множество восклицательных знаков. Даже Солнце делает это время от времени в виде знака восторга. — Кроме того, он ненавидел эту губную помаду. Он говорил, что этот цвет делает меня похожей на проститутку.

— И ты считаешь…

Дерия не дает ей договорить до конца:

— Это же, наверное, не случайно. Все началось, как только я пустила другого мужчину в свою квартиру. Он, наверное, пронюхал это. — Она открывает дверь и жестом приглашает Солнце осмотреться.

Солнце несколько раз восклицает «Да быть этого не может!» и «Как же он мог!».

Затем она подходит к Дерии, которая стоит в спальне и с отвращением смотрит на свою постель.

— А что здесь? — спрашивает Солнце. На ее лице четко видно, чего она боится. — Он что, что-то сделал в твоей постели?

— Я не знаю, — шепчет Дерия. — Я не могу себя заставить проверить постель. — На первый взгляд там просто перевернуты одеяла. Это плохо уже само по себе. Но тот, который хотел действительно унизить ее — и все на это похоже, — не остановился бы на этом. Он бы… Ей становится плохо.

— Давай посмотрим! — Солнце решительно хватает постельное белье и тщательно все вытряхивает. Она ощупывает ткань и даже нюхает ее.

— Ничего, — заявляет она потом.

Дерия испытывает такое облегчение, что у нее даже кружится голова.

— Собственно говоря, жаль, — заявляет воинственным тоном Солнце. — Если бы он оставил след в твоей постели, то это, с точки зрения уголовного права, была бы уже совсем другая история, чем просто взлом. — Она подчеркивает слово «просто» жестом, похожим на восклицательный знак. — Кроме того, это было бы доказательством против того, кто замешан в этом деле.

— Наверное, нужно вызвать полицию? — Все в душе Дерии противится этому. Полицейские переворошат все ее вещи точно так же, как и взломщик. Другие мужчины будут топтаться ногами по ее личной жизни. Она между тем почти уверена, что преступник — это Роберт. То, что он исчез, прекрасно вписывается в эту картину. Он исчез и прячется от своей семьи, чтобы спокойно тиранить ее?

— Ты думаешь, что они это сделают? — спрашивает Солнце. — Они, конечно, все заснимут, запротоколируют, опросят соседей, и, конечно, кто-то будет допрашивать Роберта, потому что он твой бывший муж. Но разве ты думаешь…

Она еще что-то говорит, но Дерия уже не может прислушиваться к ее словам, потому что внезапно у нее в голове проносятся другие мысли: если полиция, как и полагается, будет допрашивать Роберта, то тогда это означает, что они должны будут допросить также и Якоба? Да, наверное. Потому что все это — ее жуткий преследователь, ее страхи и взлом квартиры — началось тогда, когда в ее жизнь вернулся Якоб. Естественно, полицейские заподозрят его. То же самое, наверное, сделала бы она сама, если бы она не знала Якоба целую вечность и не понимала, что ему такое никогда бы не пришло в голову. И конечно, он сам бы испытывал отвращение к ней после вот такого допроса. И кто бы мог поставить ему такое в вину?

— Никакой полиции, — заявляет она в конце концов.

Солнце поднимает бровь вверх:

— Нет? Но ты ведь только что сказала…

— Я погорячилась. Ты права, полиция тут не сможет ничего сделать. Кажется, ничего не исчезло, ни с кем ничего не случилось. Они просто осмотрят тут все, пожмут плечами и уйдут, или ты думаешь, что они из-за взлома квартиры и повреждения вещей будут снимать отпечатки пальцев?

— Нет, я так не думаю.

— Кроме того, я не думаю, что существует такая опасность, — продолжает Дерия. — Он просто хочет оказать на меня давление и запугать меня.

— Я вынуждена согласиться — вот таким я всегда представляла его, настоящим психопатом. — Солнце вздыхает, снова берется за одеяло с постели Дерии и начинает расстегивать пододеяльник. — Я сейчас поменяю твое постельное белье на свежее.

— Тысячу раз спасибо — и этого еще мало.

— За это — не стоит. Я же вижу, как тебе противно.

— Точно. — Ее подруга видит ее насквозь, как стеклянную. — И ты права, все это здесь типично для Роберта. Словно он где-то оставил свою короткую подпись. Мне кажется, что он появится снова. Он уже вчера был здесь. — Страх Дерии медленно, но неудержимо уступает место злости, от которой ей становится тяжело говорить. Больше всего ей хочется разбить оставшуюся посуду, расшвырять всю мебель и, в конце концов, все сжечь. Это так или иначе уже не ее дом, поскольку ей таким образом продемонстрировали, что вся безопасность, которую она здесь ощущала, была плодом ее воображения.

— Но, кажется, здесь ничего не исчезло или как? — спрашивает Солнце.

Дерия качает головой. Затем все же задумывается:

— Я не знаю, — вслух размышляет она. — Здесь лежал текст, который написал Якоб. Я не могу его найти. Сначала я думала, что куда-то сунула его. Но теперь я думаю, что его украли.

Представление о том, что взбешенный от ревности Роберт будет читать рукопись Якоба, настолько неприятно, что у нее все начинает чесаться.

— Я должна предупредить его. Не дай бог, чтобы Роберт что-нибудь с ним сделал.

— Ты думаешь, он способен на это?

— Неужели после всего, что здесь произошло, я могу сказать «нет»?

Пусть даже у Дерии есть более веская причина, чтобы позвонить Якобу: отвечает только автоответчик. Дерия вынуждена оставить сообщение и посылает еще смс, на тот случай, если он не знает, как прослушать сообщения на автоответчике. Едва она успела отослать смс, как зазвонил телефон у нее в квартире. Она упорно говорит в трубку «да?», но думает о том, что ничего не будет слышно, но в этот раз кто-то отвечает.

— Ой-ой. Ты что, опять злишься? — Это Надин. Голос у нее раздраженный не меньше, чем у Дерии.

— Извини, — бормочет Дерия. — Просто у меня неприятности.

Не успев сказать двух последних слов, она понимает, что совершила ошибку. И буквально видит, как Надин закатывает глаза.

«Да-да, Дерия. А теперь серьезно. Ты всего лишь официантка в кафе и кассирша. Какие там могут быть неприятности? Это всего лишь подработка для школьников и ничего больше. Она точно не может быть причиной стресса. Тебе нужно найти настоящую работу».

Надин работает секретаршей в бюро и зарабатывает не больше Дерии. А для фирмы своего мужа она к тому же принципиально работает без зарплаты, потому что Свен экономный человек. Зачем платить кому-то, если можно спихнуть работу на свою женушку? Кроме того, Надин не упускает возможности упомянуть, что она не рассматривает работу Дерии всерьез. Дерии уже пора решить, чего она хочет.

«А, собственно говоря, зачем? — упрямо думает Дерия. — Почему я не могу решить это в следующем году или через десять лет? Почему я в данный момент не могу принять решение, что довольна своими работами? С каких пор это аморально?»

Она ни у кого не берет денег и может сама оплачивать все свои счета — в большинстве случаев вовремя. Какое дело Надин до того, какой жизнью она живет?

— Я, собственно, звоню тебе не для того, чтобы продолжить наш бабский вздор, — говорит Надин.

— Это был спор, — отваживается Дерия поправить ее. Без сомнения, это рискованно, потому что Надин не любит, когда ее критикуют. Но отвращение Дерии к таким сексистским замечаниям, как «бабы» или «вздор», перевешивает.

Надин замолкает ненадолго. Затем она говорит:

— Все равно. Я звоню тебе не затем, чтобы ссориться с тобой. На фирме сейчас дела тоже не очень. Свену приходится работать с клиентами Роберта, а я, помимо своей работы, еще должна помогать ему.

Значит, Роберта, как и раньше, найти не удалось.

— А тут еще свекор со свекровью приехали и поселились у нас. Они хотят нам помочь с поисками Роберта. Но ты ведь знаешь их. Вольфганг ворчит на всех и на все, что движется, а Аннабель… Аннабель, она и есть Аннабель.

Наверное, мать Роберта уже проплакала Надин все уши. Дерия была от души рада, когда после развода Аннабель объявила себя ее бывшей свекровью и по всей форме попросила ее после всей той боли, которую она причинила семье, никогда больше не поддерживать с ней контакты. Так что Дерия знала свое место, ей не нужно было ломать себе мозги, будет ли прилично послать Аннабель цветы ко дню рождения и открытку на Рождество. В глазах ее бывшей свекрови это выглядело бы просто издевательством.

Обычно Аннабель и Вольфганг не сильно интересовались делами своих сыновей — их собственные дела были гораздо важнее, — за исключением возможности что-нибудь изобразить для окружающих, какие они сердечные, добрые и достойные любви родители. Исчезновение Роберта, скорее всего, очень удачный повод для этого. Дерия может представить в красках, как Аннабель пишет в «Фейсбуке» заявление об исчезновении Роберта и получает удовольствие от своих же исполненных страха фраз в комментариях.

— Я могла бы на один раз после обеда взять их на себя, — говорит Дерия почти всерьез. — Но ни один из них больше не хочет меня видеть.

— Я знаю, от этого они не отступятся, очень сожалею, но там ничего не сделаешь.

— Ничего страшного. — И вообще ничего плохого.

— Но мне хотя бы раз после обеда надо вырваться отсюда, Дерия. Я спрашиваю тебя лишь потому, что знаю, что ты меня понимаешь. Ты можешь взять к себе Феликса? Всего на пару часов?

— Сегодня? Ты же знаешь, что я… — Она обрывает себя на полуслове и начинает с другого конца. — По средам я работаю.

— А ты можешь взять отгул?

Да, ей придется сделать это, если она не хочет заставлять Солнце в одиночку приводить ее квартиру в порядок. Ее подруга уже косится на нее, потому что она разговаривает по телефону, а Солнце в одиночку устраняет хаос.

— Я даже приведу его к тебе домой.

Дерия борется с собой. Было бы мило с ее стороны помочь Надин, и она с удовольствием бы это сделала. К тому же, и это тоже весомый аргумент, она знает, что Феликсу нужно время от времени отдыхать от своих утомительных бабушки и дедушки. Правда, они его балуют, покупают ему все, что он хочет, но, с другой стороны, их надежды, которые они возлагают на него и его поведение, тоже преувеличены, как и их подарки. Но все равно, она не может пустить Феликса в эту разоренную квартиру. Это его испугает. И, в конце концов, она не может исключить, что кто-то другой, а не Роберт несет ответственность за эти случаи. Сию секунду Дерия не испытывает страха, скорее ей просто неприятно все происходящее, но это касается только ее. Сама мысль о том, что кто-то может нанести вред Феликсу, просто невыносима. Даже от такого предположения ее бросает в пот. Она не может сейчас взять его к себе, пока не поймает этого своего преследователя.

— Я очень-очень сожалею, Надин, — говорит она, не зная толком, как это сформулировать. Она не хочет рассказывать своей бывшей родственнице обо всех этих случаях, пока не узнает, что за этим скрывается. — Но сегодня действительно никак не могу.

— Большое спасибо, — холодно отвечает Надин.

— Пожалуйста, не сердись.

— Я тебя понимаю. Феликс туда, Феликс сюда. Но именно тогда, когда у тебя самой есть желание видеть его. Но так быть не должно.

— Что ты имеешь в виду? — И лишь когда Солнце останавливается рядом и вопросительно смотрит на нее, Дерия замечает, насколько, должно быть, у нее встревоженный вид.

— Я имею в виду то, что я, может быть, в следующий раз приведу его к тебе только тогда, когда это будет удобно мне. И если очень не скоро, значит, тебе не повезло.

— Ну не реагируй ты на это так.

— Я тебя один раз прошу помочь мне, потому что здесь такое творится и у нас у всех уже сдают нервы! — Надин почти кричит в трубку. — В конце концов, у нас исчез член семьи и мы почти умираем от беспокойства!

Не имеет смысла говорить ей, что на самом деле делает Роберт, в то время как семья беспокоится о нем. Она все равно ей не поверит. Дерия прикусывает себе язык. Ей срочно нужны доказательства.

— А ты не можешь выкроить несчастных три часа, чтобы понянчиться со своим племянником, потому что твоя важная карьера в качестве кассирши будет под вопросом. — В голосе Надин звучит ирония.

— Да не в этом дело, — бормочет Дерия, хотя знает, что это не имеет смысла.

Ей все равно не придет в голову объяснение, которое могло бы сейчас удовлетворить Надин. Она кажется такой злой и разочарованной, что даже не согласится принять предложение, если Дерия все же передумает.

— Извини, Надин, сегодня это невозможно. Я могу взять к себе Феликса завтра после обеда, в пятницу или в субботу, — когда ты хочешь, но сегодня у меня просто не получится.

Надин долго не отвечает, неужели она положила трубку? Затем она тихим и злым голосом говорит:

— Ты встречаешься со своим новым мужчиной, правильно?

— Что? Откуда ты знаешь… Нет!

— Не ври!

— Это мое дело, с кем я встречаюсь, — отвечает Дерия и хочет добавить, что она никому не обязана давать отчет, но Надин не дает ей даже слова сказать.

— Даже в том случае, если ты этим причиняешь боль другим людям?

— Да, и тогда тоже. Но в данном случае речь идет абсолютно не об этом, и я отказываю тебе не потому, что у меня назначено свидание. Я собираюсь на работу. Сейчас мне нужно идти, у меня действительно нет времени.

Надин, не попрощавшись, кладет трубку. Дерия обескураженно смотрит на телефон в своей руке. Вот глупая корова!

— Дерия, я не хочу вгонять тебя в истерику, — робко вмешивается Солнце и указывает ей на наручные часы, — но, боюсь, ты опоздаешь.

— Я на работу не пойду. Мой шеф с пониманием отнесется к тому, что я не могу прийти на работу, ведь кто-то вломился ко мне в дом. Я сейчас позвоню ему.

Дерия звонит не своему шефу, а одной из коллег, после чего переключает мобильный на беззвучный режим, если шефу придет идея перезвонить ей. Когда она снова поворачивается к Солнцу, та как раз задумчиво потирает себе кожу между носом и верхней губой.

— Как он, собственно, зашел в квартиру? — спрашивает она.

Это и Дерию очень интересует.

— Понятия не имею. Замок в порядке, дверь не взломана. Ни у кого, кроме тебя, нет запасного ключа от моей квартиры. А у тебя он висит возле двери, верно?

— Да, у меня дома нет ни малейших следов того, что там кто-то побывал. Твой ключ совершенно спокойно висит у меня на стенке. Может, у тебя есть еще какие-то запасные ключи?

Хорошая мысль. У Дерии есть три ключа — один на ее обычной связке ключей, другой ключ у Солнца, а третий ключ лежит на одной из книжных полок, сверху на толстом историческом романе, который она со скуки через тридцать страниц отставила в сторону и никогда больше к нему не притронется.

— В гостиной он, кажется, был недолго, — говорит она, подходя к книжной полке. — Он включил мой ноутбук, но больше ничего не сделал.

— Разве у тебя на компьютере нет пароля?

— Чисто теоретический, — сознается Дерия.

— Давай я угадаю — слово «пароль»?

— Почти. «Яблоко».

Она пытается нащупать ключ, однако ее пальцы ощущают только страницы книги. Такого быть не может. Наверное, ключ упал на полку за книгами.

— Ну, до такого я бы сразу не додумалась.

— Но ведь у тебя нет ноутбука «МакБук». Да, это было глупо, сама знаю. Но кто ожидает, что к тебе влезут в квартиру и сядут за твой лэптоп? Черт возьми, Солнце, помоги мне. Нам придется снять книги с полки.

— Только не говори мне, что ключ исчез!

Дерия не говорит вообще ничего, и они вдвоем убирают все с полки и работают до тех пор, пока им не удалось сложить целый лабиринт из шатких штабелей книг.

— Ключа больше нет. Он забрал его с собой! Проклятый онанист забрал ключи от моей квартиры!

— Вот дерьмо, Дерия! — Солнце бледнеет. — Он совершенно ненормальный. Тебе нужно поменять замок, и немедленно!

Дерия машинально кивает. Солнце права. Собственно говоря, у нее уже нет денег на новый замок, но иначе как же ей теперь можно будет спать, идти в душ или в туалет, если какой-то сумасшедший в любой момент может войти в квартиру? Ее охватывает дрожь от мысли, что он, наверное, стоял перед дверью, когда она была в душе. То, что он, может быть, был совсем рядом, когда она спала. Что он, наверное, заходил в ее спальню.

У Дерии на глазах выступают слезы, ей кажется, что слезы эти вызваны ее собственной сильной злостью.

— Подумай, — берет ее за руку Солнце. — Когда ты видела запасной ключ в последний раз? Может быть, это натолкнет тебя на след.

Дерия отмахивается:

— Он мог исчезнуть несколько недель назад, я никогда не проверяла, на месте он или нет.

— А Роберт здесь когда-нибудь бывал?

— Черта с два я бы его сюда пустила. Насколько я знаю, он здесь никогда не бывал. До той поры, когда пришли письма, я была даже не уверена, что он вообще знает, где я живу.

Солнце трет верхнюю губу и отворачивается.

— Я знаю, что ты не захочешь сейчас этого слушать, но подумай-ка о других вариантах. Я имею в виду, если это был не Роберт.

— Кто же тогда?

— Дерия! Дверь не была взломана, твоего запасного ключа нет. Понятно, что кто-то взял его с собой и с тех пор приходит и уходит, когда захочет.

— Якоб? — Кого еще могла иметь в виду ее подруга. Кроме Якоба, Солнца и двух переносчиков мебели, которые восемь месяцев назад заносили сюда ее ящики с книгами, никто в ее квартире не появлялся. — Исключено. Я не могу обвинять в происходящем ни Якоба, ни тебя.

Солнце качает головой. Дерии не нравится выражение ее лица — сочувствие.

— Не обижайся на меня, но я ведь его совсем не знаю.

— Правильно, ты его не знаешь.

— Но ты — тоже, дорогая. Ты знала его когда-то. Но было это пятнадцать лет назад.

И Солнце не говорит этого вслух, но тем не менее это доходит до Дерии: «Этот тип тогда куда-то исчез, не объяснив тебе причины. Он мог измениться. Ты могла ожидать нечто подобное от Роберта, когда выходила за него замуж?»

Настоящий правдивый ответ Дерия не может дать — ей становится слишком стыдно.

— Ты кое-что забываешь, — говорит она. Ее голос звучит глухо. — У Якоба вообще нет мотива для таких действий.

— Он может оказаться психопатом. Разве психопатам нужны мотивы?

— Нет, — говорит Дерия, — но тогда вообще ничего не имеет смысла. Предположим, Якоб был бы психопатом, который хотел бы меня изнасиловать или вообще прикончить. Почему же он тогда этого не сделал? Зачем ему здесь перерывать все, чтобы я заметила, что кто-то преследует меня?

Солнце нетерпеливо пожимает плечами:

— Я не психопатка, я не знаю, как они думают и вообще, делают ли они такое? И ты тоже. Ты — автор детективных романов, эксперт по придуманным, а не настоящим людям. Просто обдумай это… Взвесь мысленно такую возможность.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — примирительно отвечает Дерия. — Ты не знаешь Якоба, значит, ты ему не доверяешь. Я понимаю тебя, и обещаю быть осторожной. Но мне кажется, что тут ты беспокоишься напрасно. Я не человек в розовых очках.

Солнце только вздыхает:

— Ты не будешь… Я имею в виду, ты не будешь осторожной: ты безнадежно влюблена в него и оставалась такой всю свою жизнь. Ты не воспринимаешь свои розовые очки. И не можешь понять, что ты в них. Дело в том, что они уже приросли к твоим глазам.

Два часа подряд Дерия наводит порядок. И, к своему удивлению, находит и текст Якоба, и мисочки Одина в одном из подвесных шкафов. С ума сойти! Зачем же человек, проникший в ее квартиру, положил эти вещи в шкаф? Или, может быть, она это сделала сама? Просто абсолютно бездумно поставила их к кофейным чашкам? Она не может ни вспомнить, что и когда делала, ни исключить, что все смогла сделать сама.

Она выметает рис из щели в полу кухни, вытирает зеркало и прогоняет постельное белье через стиральную машину при девяноста градусах и с применением огромного количества стирального порошка. Закончив стирку, она проверяет свой «МакБук». Кажется, там все на месте, ничего не исчезло, и ни один из документов за последние дни не был открыт или отредактирован. Кто бы тут ни побывал, он хотел только одного — запугать ее. Это настолько типично для Роберта, что мысль, что его здесь не было, кажется абсолютно нереальной.

Ей нужно срочно раздобыть себе новый замок, но это будет дорого. Пятница — уже первое декабря, а Тони переводит деньги всегда пунктуально. До тех пор ей нужно продержаться всего две ночи. Если она будет очень бдительной и закроет на ключ спальню, прежде чем улечься спать, то ничего страшного произойти не может… Но в чем она себя убеждает? Ей не надо ничего взвешивать «за» и «против» и внушать себе что-то хорошее. У нее вообще нет выбора.

Она, как тигрица, беспрерывно ходит по квартире. Все уже приведено в порядок, ей уже просто нечего делать, разве что прислушиваться к скрипу на лестнице и звуку телевизора из соседней квартиры. Бездействие сводит ее с ума. Один дремлет, лежа на верхушке своего дерева-когтеточки, и лишь время от времени снисходительно посматривает на нее, наполовину приоткрывая глаза.

Успокойся наконец.

Это не так легко, если ты не кот, который может проскочить между ног любого человека и скрыться.

Она садится за ноутбук, открывает пустой документ и, даже не глядя на него, пишет несколько фраз о преследователе, который врывается в квартиру своей жертвы. Подожди, разве это не было одним из предложений ее редакторши? «А как насчет преследователя, Дерия? Ты могла бы продать его в виде симпатичного парня, которому все желают, чтобы он наконец поборол в себе эту страсть».

«Мартин в зеленом», — так она назвала его и лишь покачала головой над идеей Анны. Нет. В ней все сопротивляется тому, чтобы так тщательно выписанный характер Мартина поменять на какого-то картонного персонажа. А без этой характеристики ей никогда не удастся описать преступника как главную фигуру, которой сопереживает читатель.

Шум работающей стиральной машины мешает ей сосредоточиться. Она удаляет две страницы текста, закрывает ноутбук и еще раз обходит всю квартиру. У нее уже кружится голова, она опять слишком мало ела. Но на кухне почти не осталось припасов. Взломщик рассыпал все макароны по полу, упаковка с тостами пуста, и оба авокадо, которые еще лежали в корзине для фруктов, стали коричневыми и превратились в расползающееся месиво.

Осталась только четверть кулька молочного риса. Дерия достает тетрапак молока из холодильника. Упаковка почему-то очень легкая. Она пуста. Ее сердце снова начинает колотиться. Она проверяет все молочные упаковки — и все они пусты.

— Ах ты, проклятый онанист, — шепчет она, чтобы не выйти из себя и не закричать. Он даже вылил все ее молоко и оставил только пустые упаковки, чтобы это не бросалось в глаза. — Ты меня не прикончишь. Ты — нет. Ты — ничто. И я не допущу, чтобы ты стал больше, чем то, что ты есть. Простое ничто.

Она поспешно достает обувь и куртку. Ей нужно отсюда вырваться. Немедленно. Ее нервы уже порваны в клочья, и каждая деталь в ее квартире продолжает раздражать. В глазах темнеет. На долю секунды она видит свою квартиру снова опустошенной и перерытой, это еще хуже, чем раньше. Она как бы совершенно засыпана мусором. Ей нужно выйти отсюда.

Один мяукает. И это — робкий вопрос. Она посылает смс Солнцу, просит ее присмотреть за квартирой, потому что ей нужно выйти на свежий воздух.

«Служба по замене замков?» — спрашивает Солнце.

«Будут завтра, сегодня у них уже не было времени», — врет Дерия. Солнце, конечно, попыталась убедить ее переночевать у нее. Однако даже если Солнце и называет себя ее подругой и уже много раз ночевала у Дерии, то сама Дерия не может себя преодолеть. В другой квартире в ее напряженном состоянии она не сможет сомкнуть глаз, невозможно себе представить, что она будет мешать Солнцу своей бессонницей. Солнцу завтра очень рано идти на работу. Ей нужно выспаться.

«Я присмотрю. Отдохни немного».

Когда Дерия закрывает за собой дверь на ключ, у нее возникает короткий вопрос — хорошая ли это идея — в ее ситуации гулять в одиночку по ночам. Но сейчас только восемь, вечер теплый и сухой, на улицах полно людей, и она рассчитывает, что будет прогуливаться только на оживленных улицах.

Не задумываясь о возможной цели, она садится в трамвай, проезжает две остановки до центра и там выуживает из кармана немного мелочи, чтобы купить бутерброд.

Затем она неторопливо фланирует по улицам торгового центра, отражаясь в их витринах. Некоторые из них уже украшены по-рождественски, что придает им странный вид при температуре плюс десять градусов и легком ветерке, который кажется еще теплее. Она замедляет шаг, потому что проходит мимо кафе. Там еще сидят гости, которые, вероятно, только для усиления ощущения уюта завернуты в специально приготовленные пледы. Электрические обогреватели выключены. Дерия начинает свою обычную игру и пытается с первого взгляда найти в людях детали, которые могут вдохновить ее на какую-нибудь историю.

Женщина с печальными глазами и в забрызганных грязью брюках: она хозяйка собаки, только что выгуливала свою любимицу и почувствовала, что слишком стара для того, чтобы совершить обычную большую прогулку по лесу.

Две молодые женщины, которые очень похожи друг на друга, и время от времени смотрят на третье место за столом, которое осталось свободным: две сестры, третья уже умерла. Одна из сестер тоскует по ней, а другая — убийца.

Парочка в возрасте Дерии, которая бросается в глаза, потому что женщина смеется неестественно и пьет свой «айриш кофе» слишком большими глотками: пара родителей, которая сейчас пытается преодолеть несостоявшееся рождение ребенка.

Дерия замечает, что во всех ее историях речь идет о какой-то потере. Это говорит о ней больше, чем о прохожих. Больше, чем она хочет знать. Она злится и прекращает эту игру.

Затем она видит маленькую женщину в слишком большой куртке и поспешно отходит назад в тень подставки для плаката, чтобы не быть сразу замеченной. Киви робко подходит к молодому человеку, который медленно и, очевидно, погруженный в мысли, идет мимо витрин. Что она хочет? Она старается быть незаметной, но это получается как раз наоборот, и Дерия начинает беспокоиться. На какой-то момент Дерии кажется, что Киви хочет обокрасть этого человека, но затем Киви заговаривает с ним. Дерия не понимает слов, но она подозревает, о чем идет речь. Киви попрошайничает.

«Нет, не у того, — думает Дерия. — Этот тебе ничего не даст».

Но Киви не слышит ее. Она получает ответ, но он ей, кажется, не понравился. Она поспешно оборачивается, бросает через плечо «Трахни сам себя!» и уходит. Она идет в направлении Дерии, и Дерия выходит из своего укрытия.

— Мне надо было тебе сказать, что тот мужчина тебе ничего не даст, — говорит она.

— Милое приветствие. — Киви ухмыляется и моментально приобретает раскованный вид. — Тебе тоже прекрасного вечера. Ты хочешь сказать, что понимаешь в попрошайничестве больше, чем я?

— Я больше разбираюсь в людях.

Киви заталкивает кулаки в карманы куртки, словно вдруг замечает, что она мерзнет:

— Правда? Я думала, что ты, скорее, стараешься держаться подальше от других. И что ты вовсе не знаток людей.

— И то и другое правда. — Наверное, одно является условием другого.

— Ну, вот видишь. — Киви осматривается вокруг и замечает разных людей. — У кого ты бы попробовала попросить денег?

Дерия поворачивается и указывает на двух женщин в уличном кафе:

— Сестры. Вот у них.

— Забудь. Нельзя заходить в кафе. Официанты моментально звереют.

— Попытайся. Они ничего не заметят, когда будут внутри.

Киви нервно вздыхает:

— Ну ладно. Как скажешь. Но я ставлю «против». Эти чопорные старухи дадут мне пинка под зад.

Тем не менее Киви направляется к ним и что-то тихо говорит женщинам. Она даже на какой-то момент присаживается на свободный стул. Одна из сестер глотает, другая качает головой и обращается к сестре. Та вытаскивает кошелек из сумочки, и купюра меняет владельца.

«Убийца, — довольно думает Дерия, — значит, это у нее совесть нечиста». А убитая сестра была, наверное, самой младшей и в возрасте не старше, чем Киви.

Возвращается Киви. Они идут дальше, не говоря ни слова. Затем у Киви вдруг вырывается:

— Ты их подкупила, что ли? Это все было заранее подстроено, они знали, что я подойду к ним, а деньги — твои.

Дерия смеется:

— Ну и зачем мне это? Нет, я только посмотрела на них и увидела, что среди них кого-то не хватает и что одна из них испытывает чувство вины. И мне повезло.

— А в первую очередь — мне. Она дала мне целую двадцатку.

— А что ты сказала?

— Я спросила ее, нет ли у них немного мелочи для меня, потому что я еще не знаю, где переночевать.

Дерия кивает. То, что это сработало, ее не удивляет. У Киви такой усталый вид, что люди, действительно готовые помочь, может быть, сразу бы взяли ее домой и предоставили бы ей свою собственную постель.

— Да, странно. Сегодня вечером я тоже об этом не имею ни малейшего представления.

— Ты не знаешь, где переночевать? — Киви вытаскивает одну руку из кармана, чтобы содрать сухую кожу с губы. — Это ты должна мне объяснить. Ты не похожа на людей, которые вынуждены думать о подобных вещах.

— Это долгая история, — отвечает Дерия.

— У меня много чего нет, но вот времени у меня всегда слишком много. Я люблю долгие истории.

— Тогда я предлагаю тебе следующее, — говорит Дерия. — Мы зайдем в пивную, и ты поставишь мне пиво. А потом я расскажу тебе все.

Они не идут в пивную. Киви покупает пиво в киоске, и они усаживаются на спинку скамейки в теплом пассаже. Прямо напротив магазина, где Дерия вчера покупала обувь, которую не могла себе позволить. Покупала, чтобы просто поставить ее в спальне и никогда снова не надевать. Она даже не вынула коробку из пластикового пакета, не говоря уже о том, чтобы открыть саму картонку. Киви откупоривает пиво об угол скамейки, протягивает его Дерии и чокается с ней своей бутылкой.

— Ну, тогда давай послушаем. Что у тебя случилось дома, если ты больше не можешь идти туда?

— Этого я не сказала, — поправляет ее Дерия, — я сказала, что не могу там спать.

И она начинает свой долгий рассказ. О проникновении в квартиру. О Солнце и ее подозрении, что это может быть Якоб. О ночи с Якобом. О чувстве, что ее преследуют. О встрече с Якобом. Она рассказывает о своем разводе. Об успехе, который имела ее книга «Зеркальные капли», о литературном критике, назвавшем ее бесталанной домохозяйкой, а сам роман — воплощением дурной морали. Перед видеокамерами он вышвырнул ее книгу из окна и тем самым буквально за одну ночь внес ее в список бестселлеров. Она рассказывает о браке с Робертом, о постоянной борьбе, которую ей приходилось вести, потому что он хотя и одобрял ее работу над романом, но сам роман считал ужасным и поэтому пытался вынудить ее считать точно так же… Она даже рассказывает о поспешной свадьбе и, в конце концов, когда ей уже, собственно говоря, рассказывать нечего, говорит о вечере, когда Якоб оставил ее одну.

— Я знаю таких типов, — говорит Киви после того, как воцарилось молчание. Бутылка пива Киви уже пуста, и Дерия протягивает ей свою, полную больше чем наполовину. — Они думают, что правы. Всегда. Особенно если они сами делают что-то неправильно. Тогда они еще злятся на других, потому что те якобы принудили их к этому.

Дерия не уверена, кого она имеет в виду. Роберта, предполагает она. И это ей совсем некстати.

— Мой отец тоже такой, — продолжает Киви. — Тот, кто не разделяет его мнения, автоматически превращается в противника и, таким образом, становится плохим. И тогда уже больше не поможет никакой аргумент. Тот, кто возражает ему, заслуживает беспощадного презрения.

— Ты поэтому убежала из дому?

— Мать трижды пыталась развестись с ним, — говорит Киви, словно не расслышав вопроса Дерии. — Один раз потому, что он изменил ей, второй раз — потому что он избил ее, в третий раз — потому что он избил меня. Однако каждый раз после этого ему удавалось так запугать ее, что она потом сама приползала к нему.

— Она ничему не научилась?

— Ну что ты, она отлично умеет делать вид, что ничего не замечает, и вовремя затыкаться. И это мы вдвоем очень хорошо умеем.

Дерия не знает, что ей ответить. Она слышит самокритику в голосе Киви и хочет сказать, что ребенок не должен ни делать вид, что ничего не замечает, ни критиковать такое поведение. Однако Киви расстроенно смотрит на землю, и Дерия понимает, что та и сама это знает.

— Ему все время удавалось внушать нам, что мы сами во всем виноваты. Что наши ошибки заставили его поступать именно так, как он поступал, и он не мог сделать ничего другого. Это мы должны были знать заранее и вести себя соответственно.

Дерия качает головой:

— Да, это кажется мне знакомым. Бедная жертва, которой все осложняют жизнь.

— Я долго была его любимицей, — продолжает Киви, — потому что участвовала в его шоу и делала вид, что я послушная девочка, что обожаю его, я сразу же отворачивалась от всех, которых папа объявлял врагами. Все называли меня настоящей «папиной дочкой», настолько хорошо я играла эту роль. Я видела, что нужно делать, и делала именно то, что требовалось: никаких слов возражения, хорошие оценки в школе, довольные учителя. Полная покорность.

— А потом?

— А затем я нашла себе друзей, — говорит Киви, словно этот ответ был понятен сам собой. Ее язык полностью изменился. Она больше не говорит так, как говорят панки-попрошайки на улице. Теперь это образованная молодая женщина со слишком большим жизненным опытом для ее возраста. — И они ему не понравились, я даже сейчас не понимаю почему. И он отговорил меня от них. Сначала я даже этого не заметила. Он сделал это очень умело, очень тактично.

Дерия кивает. Это она и сама знает слишком хорошо. Небольшие насмешливые замечания, унизительные комментарии — все вроде бы только в шутку. Именно так всегда делал Роберт.

— Когда я стала меньше поддаваться его влиянию, он начал говорить плохо обо мне моим друзьям или в последний момент запрещал мне выходить из дому, так что я каждый раз выглядела как дура, которая отказывается или просто не является на встречу.

— Тот, кто полностью зависим, потому что у него больше нет друзей, таким людям больше всего нравится. Только таких они могут контролировать. Твои друзья подвергали опасности его положение.

Роберт ненавидел Мартина, а вместе с ним — всю книгу. Он сказал: «Это дерьмо разрушит наш брак», и в определенном смысле был прав. Дерия первый раз в своей жизни боролась с ним и защищала свою работу. То, что ей пришлось развестись с Робертом, она долго рассматривала как еще одну потерю. До тех пор, пока ей не стало ясно, что это была не потеря, а, собственно говоря, выигрыш.

Киви ковыряет большим пальцем руки ногти других пальцев:

— И как-то раз я не выдержала. Я начала провоцировать его. Снова и снова. Он больше всего ненавидит этих ничтожеств, которые шляются у нас по базарной площади, пьют пиво и выпрашивают у людей мелочь.

— И именно это пробудило твой интерес.

— Да, наверное, так оно и было. Пару раз он сам отволок меня домой, пару раз меня забирало управление по делам молодежи, а раз или два — даже полиция. Но я после того чему-то научилась и по-настоящему серьезно сбежала из дому туда, где меня никто не знал. Где я могла скрыться.

— Он тебя все еще разыскивает? — спрашивает Дерия. Она и раньше подозревала, что у нее есть кое-что общее с Киви, но не думала, что так много.

Киви пожимает плечами:

— Я предполагаю, что да. Но теперь я совершеннолетняя, он больше не может ничего заставить меня делать. Он, конечно, подал заявление, что я пропала без вести, но если речь идет о взрослых, то обычно их никто не ищет. Если полиция вдруг захочет проверить меня, где-нибудь может выскочить какое-то указание и моя фамилия окажется занесенной в их базу данных. Но поскольку я ничего не сделала, то не обязана перед кем-либо отчитываться, где или как я живу. Мне все равно, есть ли я в какой-то там базе и ищет ли он меня сейчас.

Дерии кажется, что дело обстоит иначе, и она подозревает, что Киви это тоже знает. Она ничего не отвечает, и, как и ожидалось, Киви в конце концов добавляет:

— Если он меня выследит сам, тогда я буду в заднице. Очень крепко в заднице.

Она снимает кепку и чешет голову.

— Поэтому ты живешь на улице? Потому, что ты все свое имущество носишь с собой и можешь исчезнуть в любую секунду?

Киви улыбается. Но радостного в этой улыбке нет ничего:

— Мне нужна свобода, чтобы быть в безопасности. Никто не знает моего имени. Для большинства людей я — невидимка. А те несколько человек, которые дают мне имена, выдумывают каждый раз новые, которые я могу оставить с ними, когда ухожу. Если я завтра сяду в поезд, то через несколько часов буду на другом конце страны или даже дальше. И никому, за исключением одного или двух людей, не придет в голову, что я исчезла и вообще что я когда-либо была здесь.

— Это чертовски высокая цена, — решается сделать замечание Дерия. Киви согласно кивает и говорит:

— Да! Да, это так. Но так, как сейчас обстоят дела, это для меня ценно.

И это Дерия может не только признать, но с облегчением понять.

— Ты могла бы сегодня ночью переночевать у меня, — говорит Дерия, когда они выходят из пассажа. У них обеих была бы взаимная выгода — у Киви было бы уютное и теплое место для ночлега, где можно спать, а у нее — общество.

Она немножко боится своей собственной смелости, приглашая в квартиру кого-то, кого так мало знает. Но Киви ей кажется кем-то вроде подруги по страданиям: она тоже все время бежит и скрывается от мужчины-нарциссиста. Их объединяет общая судьба.

Уже заметно похолодало. Киви снова надела кепку на свою колючую прическу «киви» и подняла воротник куртки. Еще в одном она очень похожа на Дерию, поэтому решительно качает головой.

— Нет. Нет, оставь это, — говорит она, и теперь ее голос снова похож на голос сопливой девчонки с улицы. — Я не хочу оставаться в долгу перед тобой.

«Ты не хочешь ни к кому привыкать и ни за какие деньги в мире не хочешь ни с кем дружить, — мысленно поправляет ее Дерия. — Кто может отговорить тебя от этого? И кто может поставить тебе это в вину»?

— Там, позади вокзала, есть общежитие для бездомных женщин, — объясняет Киви. — Там, правда, воруют, но у меня ничего нет, так что я могу очень неплохо устроиться, когда станет холодно.

Дерия успокоилась. По крайней мере в том, что касается Киви. Однако мысль о том, что через полчаса она будет сидеть одна с котом в квартире и прислушиваться к потрескиванию ступенек на лестнице, ей очень и очень не нравится. Ну что ж, если она не собирается насильно похитить Киви, ей придется привыкнуть к этому.

«Да, ничего не поможет, — думает она. — Не могу же я на всю оставшуюся жизнь посадить няньку к себе в спальню».

Они добираются до остановки. Киви, кажется, вместе с Дерией хочет подождать, пока та сядет в трамвай, и Дерия не возражает. Киви не любит, когда ей что-то предписывают, это она уже поняла. Она уже видит свет прожекторов трамвая в конце улицы. И вдруг Киви говорит:

— Если твой бывший муж так похож на моего отца, значит, в квартире был не он.

— Что? — спрашивает Дерия. У нее вдруг начинает чесаться затылок.

— У моего отца не хватило бы терпения сначала прикончить тебя, а потом смыться. Такие люди, как он…

— Нарциссисты, — помогает ей Дерия.

— Да, нарциссисты. Им не нужна такая стратегия. Они считают себя непогрешимыми и именно поэтому непобедимыми. Мой отец тоже, может быть, переворошил бы твою квартиру, но после тут же появился бы, чтобы сыграть роль спасителя. И ему все равно, насколько это выглядело бы неестественно. Потому что если бы ты сделала хоть малейшее замечание, то это была бы твоя вина, потому что ты подлая и ты несправедливо его подозреваешь.

Трамвай останавливается, дверь открывается прямо перед Дерией, но она не заходит в нее. То, что говорит Киви, нагоняет на нее ужас.

— Ты думаешь то же самое, что и моя подруга Солнце? — тихо спрашивает ее Дерия. — Ты думаешь, что это был Якоб?

Двери трамвая закрываются, и он уезжает.

Киви чешет себе затылок, а затем пожимает плечами.

— Я не знаю, — говорит она. — То, что ты рассказала, а прежде всего — надписи губной помадой, — кажется мне больше похожим на поведение женщины. Может быть, это была сама твоя подруга.

 

Глава 15

Этой ночью Дерия не смыкает глаз, и постоянное недосыпание медленно, но уверенно берет свое. От усталости она движется медленно и все ей кажется каким-то онемевшим, как будто вокруг всех ее конечностей обернут слой защитной пленки, а вокруг головы — двойной слой. В кафе она движется медленно, она слишком устала, чтобы обращать внимание на то, довольны ли гости или же ее коллеги что-то заподозрили. Она подумывает о том, чтобы отпроситься, сказавшись больной, и пойти домой, но сама мысль о том, что ей придется сидеть без дела и ожидать, придет ли взломщик, и если да, то когда, бросает ее в дрожь. Нет, она должна работать. Новый дверной замок из «Строительного рынка», который она может поставить сама, обойдется ей намного дешевле, чем вызывать службу по замене замков. Кроме того, сейчас адвент, радостные предрождественские дни, чаевые сейчас щедрее, и, значит, если ей немного повезет, то она уже сегодня может позволить себе поставить новый замок.

Вечером в трамвае она, наверное, в сотый раз читает рукопись Якоба, чтобы не заснуть. Окончание каждый раз по-новому волнует ее — как он может так просто оборвать рукопись на этом месте? Она должна знать, что будет дальше. И с книгой, и, конечно, с ними. Он все еще не звонит. Это признак, который должен ее насторожить, — так сказала Солнце, но хотя Дерия всерьез пытается быть открытой, то просто не может заставить себя подозревать Якоба. Киви была права. Эти надписи и картинки губной помадой больше подходят женщине, преступнице. Мужчина не хватается за губную помаду, за исключением того, что к ней есть какое-то личное отношение. И снова она мысленно подбирается к Роберту, который ей тогда с удовольствием запретил бы выходить из дому с вызывающей красной губной помадой.

Роберт, Роберт и снова Роберт. Никого иного быть не может.

Не может быть такого, чтобы это был кто-то другой, и тем более — ее единственная подруга. Она проезжает на две остановки дальше, чтобы зайти на «Строительный рынок».

Ей невероятно везет, и она покупает новый цилиндр с ключами, который подходит к ее замку. Немножко денег остается, и она покупает у турка за углом баклажан, немного сыра, хлеб и чуть-чуть фарша. Добравшись домой, она чувствует, что ее облегчение улетучивается. А что, если тот, кто проник в квартиру, снова был здесь? Но в этот раз ничего в квартире не изменилось, ни в одном углу ничего не вызывает подозрения. Один приветствует ее скучным мяуканьем, ему в последние дни тоже досталось, бедному. Она собиралась наполнить фаршем баклажан, но сейчас отдает его Одину, который набивает себе полную пасть и затем ожидающе смотрит на нее. Замок подождет пару минут. Она садится в гостиной прямо на пол, облокачивается спиной о диван и играет с котом. Ничего больше он не любит так, как играть со своим пучком перьев, чтобы потом, как награда за победу, дать почесать себе живот.

— Я так рада, что у меня есть ты, — говорит она. Его утонченные кошачьи чувства ощущают опасность заранее. Пока он расслаблен, все должно быть в порядке. Она прижимается лицом к мягкой белой шерсти.

— Ты делаешь меня счастливой.

«Ну а как же еще?» — отвечает кот.

Видимо, она на какое-то мгновение уснула. Она просыпается от того, что что-то шипит и кричит. Сначала она не совсем соображает, где она находится. Ей кажется, что это сон. Ее связали, она даже не может двигаться, вдохнуть воздух, все болит…

Затем она приходит в себя. Ее голова откинулась назад, на диван, а шея просто затекла, вот и все. У нее все в порядке, за исключением совершенно сведенных судорогой плеч. После сна в сидячем положении она даже чувствует себя более свежей, а не такой полностью измотанной. Один куда-то исчез. Наверно, снова сидит над своей миской с кормом и думает, соблазниться ли ему очередным кусочком. Ей придется выбросить мясо, и сейчас у нее такое чувство, что бактерии там уже размножаются вовсю и мясо начинает вонять. Дерия встает и протягивает руку в сторону. Где-то здесь она положила замок. Сначала она заходит в ванную, идет в туалет, моет руки и умывается ледяной водой, чтобы проснуться по-настоящему. Она протягивает руку за полотенцем и нащупывает голый крючок в стене. Полотенце исчезло.

Моментально в ее теле напрягается каждый мускул. Полотенце только что висело на крючке. Совершенно точно оно было там, она его видела. Или?

«Подумай, Дерия!» Может быть, она сначала помыла руки, а потом куда-то взяла полотенце с собой? Она бежит в спальню, ей кажется, что она бросила его там на постель и…

Да, вот оно. Напряжение улетучивается, и Дерия чувствует себя, словно тело без костей, словно кожа без мышц.

Она постепенно теряет разум. Может быть, это и есть объяснение. Наверно, она просто сходит с ума. Это последнее, что у нее еще есть, единственное, на что она всегда могла положиться.

Она тянется к полотенцу, хочет поднять его, но оно весит больше, чем должно. Она инстинктивно тянет полотенце к себе. Что-то круглое, красное падает на ее постель. Она моргает. Это «нечто» размером с кулак. Красное. Темно-красное. И с него стекают капли, капли на ее простыню в цветочек. Она ждет, что сейчас она почувствует запах железа, но тот запах, что бьет ей в нос, такой кислый и отвратительный, что содержимое желудка подкатывает к горлу.

Она уже долго кричит, прежде чем ее разум говорит, что это такое. Уже давно, прежде чем она узнает типичную форму, оба желудочка и продольную бороздку, прежде чем она понимает, что отверстия и обе трубочки, находящиеся сбоку, должны быть венами и артериями.

В ее постели лежит наполовину разложившееся сердце.

 

Глава 16

Полицейские в квартире — это просто ужас. Их шестеро, все они из уголовной полиции, и их всё ощупывающие руки, грязные подошвы и сверлящие взгляды она воспринимает еще хуже, чем неизвестность, может ли кто-то зайти в ее квартиру и убить ее. Хуже, чем сердце в ее постели. Дерия жалеет, что вызвала полицию.

Их вопросы привели к тому, что она вся покрывается потом, ее охватывает неконтролируемая дрожь, такая сильная, что у нее даже стучат зубы.

— Опишите, пожалуйста, точно, как вы нашли сердце.

— Я хотела забрать полотенце с постели. Я заметила, что оно слишком тяжелое и что-то там было не так, но не успела вовремя отпустить его. И тут оно выпало.

— А потом?

— Затем я еще спросила себя, кому оно принадлежит. Я имею в виду сердце, а не полотенце.

— Что вы сделали после того, как обнаружили сердце? Вы кому-нибудь звонили, кроме нас?

— Нет. Сначала меня стошнило. А там… в туалете…

— Опишите мне, пожалуйста, что вы сделали.

— Я побежала в туалет. Я страшно боялась, что он, может быть, еще находится в квартире. В гостиной. Может быть. Но содержимое желудка уже поднялось настолько высоко, что я побежала прямо в туалет, подняла крышку и… — она не может говорить дальше.

— Опишите мне, пожалуйста, что вы увидели. Постарайтесь, это важно.

— Там была кровь, весь унитаз был полон крови.

— И что вы сделали?

— Я закричала. А потом я нажала на кнопку смыва, может быть, десять или двадцать раз, хотя после второго раза вода почти не бежала.

— Это было неправильно, фрау Витт. Тем самым вы уничтожили доказательство.

— Извините, пожалуйста. При следующем приступе паники я буду действовать очень разумно.

После этого полицейский оставляет ее в покое, чтобы опросить соседей, которые уже стоят на лестничной площадке, вытянув шеи и шепчась между собой. Только Солнца там не было. Полицейские стучали ей в дверь, но она, вероятно, еще не пришла домой.

— Фрау Витт? — Руководительница команды, имя которой Дерия опять забыла, подходит к ней. Она смотрит на Дерию с таким сочувствием, что той становится даже страшно.

«Скажи, что вы наконец закончили, — про себя молится Дерия. — Скажи, что вы ничего не можете сделать и я должна привыкнуть к тому, что меня терроризируют. Но уходите же наконец, я больше этого не выдержу».

Полиция находится в квартире не больше часа, но ей кажется, что прошла уже целая вечность. Что может хотеть от нее теперь эта женщина? Дерия уже не менее трех раз рассказала все, что знала. То, что поиски Роберта должны теперь быть более интенсивными, немного утешает ее. Но вместе с тем Дерия не ожидает, что его найдут. Что вообще должно это означать — усилить интенсивность поисков? Они теперь еще раз будут опрашивать его соседей, его семью, ее саму, но в этот раз уже официально? Дерия не видит в этом смысла. До тех пор, пока Роберт сам не захочет, чтобы его нашли, он сумеет предотвратить это.

— Фрау Витт, мы сейчас заканчиваем. Я надеюсь, что вас немного успокоит, если вы узнаете, что сердце на самом деле настоящее…

Конечно, оно настоящее — истекающее каплями, воняющее разложением сердце, конечно, не продается в магазине для всяких шуточных изделий.

— Однако это не сердце человека. Один из наших коллег весьма уверен, что оно — овечье. Внутренности овец можно купить у каждого мясника, но такое определенно не продается каждый день. Может быть, мы с помощью этого сердца выйдем на след.

— Я бы купила такое из морозилки, — вслух размышляет Дерия.

— Что, повторите, пожалуйста?

— Такое глубоко замороженное мясо продается почти в каждом магазине для домашних животных. — Ее голос звучит глухо. Она так устала. — Для собак и котов. Кормление сырым мясом, костями и внутренностями довольно популярно.

Она сама когда-то попыталась так кормить Одина, но он все испортил. Единственное, что он признавал, был фарш из говядины, и даже его он только немножко облизывал.

— Значит, скорее всего будет недостаточно просто опросить сотрудников мясных лавок. Да, это было бы слишком просто, — полицейская вздыхает. — Тем не менее мы, конечно, дадим распоряжение исследовать, действительно ли это овечье сердце, чтобы вы знали это определенно. Но тем не менее, вы можете быть спокойны — все это является ужасно безвкусной и глупой шуткой. Кажется, здесь речь не идет об убийстве.

Этого еще только не хватало!

— Разрешите вас спросить о чем-то личном? — Голос служащей теперь становится тихим. Дерия чувствует никотин в ее дыхании, она, наверное, подошла ближе к ней. Женщина делает такой жест, словно охватывает всю квартиру, в которой полиция все пересмотрела и оставила Дерию в хаосе. — Вы сами справитесь?

Дерия слабо кивает. Она теперь ничего не хочет, кроме как спать. Она уже настолько устала, что даже если бы в квартире была дюжина полицейских, то все равно бы бросилась в постель и уснула.

— Я купила новый цилиндр для дверного замка, — говорит она, когда ей не удается так легко избавиться от полицейской. — Как только я его поставлю, он больше не сможет войти. Я бы поменяла замок и раньше, но…ну да, я уже только что все рассказывала вашему коллеге.

— Я не это имею в виду, — спокойно говорит полицейская. — Я не хочу залезать вам в душу, но мне кажется, что вам все-таки нужна некоторая помощь.

— Моя подруга, конечно, еще зайдет ко мне.

— Хорошо. Позвоните ей, фрау Витт, поговорите со своей подругой или с кем-нибудь другим, кто вам близок. Вы сегодня действительно не должны оставаться одна. Я дам номер телефона, где вы можете получить бесплатную консультацию.

— Как справиться с преследующими тебя бывшими мужьями? — спрашивает Дерия со слабым интересом. Она изо всех сил надеется, что полицейские найдут Роберта и докажут, что он совершил преступление. Поэтому не будет проблемой добиться от суда однозначного решения, запрещающего ему любое приближение к ней.

— Да, это тоже. Но я думала скорее о принципиальной проблеме, — говорит полицейская. Она дает Дерии свою визитную карточку.

Дерия слишком устала, чтобы прочитать ее. Буквы танцуют перед глазами.

Двое полицейских остаются дольше, чем остальные, и помогают ей вставить новый замок. Они трогательно заботятся о ее безопасности, но в качестве благодарности даже не хотят выпить кофе или чаю. Дерия очень старается скрыть это, но ей становится легче, когда и эти двое наконец уходят. Она закрывает дверь изнутри и опускается на пол в коридоре. Один тут же выходит из своего укрытия под кухонным уголком, куда он спрятался, пока вокруг было много чужих людей. Его шерсть от затылка до кончика хвоста все еще стоит дыбом, и он недоверчиво обнюхивает каждый сантиметр пола, прежде чем ступить на него.

— И что мы будем делать теперь? — спрашивает она его, но и он не знает ответа.

Дерия почти засыпает на полу. Нет, это не хорошая идея. Она должна проверить комнаты. Теперь здесь новый замок, и ее четыре стены снова безопасны… А если преступник в то время, когда полицейские входили и выходили и дверь постоянно была открытой, незаметно проник внутрь? Дерия обыскивает каждую комнату. Сначала окна — все они должны быть закрыты. Она заглядывает в душ, в шкаф для одежды, за диван, она открывает ящик кровати, каждый кухонный шкаф и в конце концов ложится прямо на пол, чтобы карманным фонариком посветить под кухонный уголок, где любит прятаться Один. Ничего. А что, если она что-то проглядела? Она начинает все сначала. Шкаф для одежды и ящики кровати.

Осмотрись основательно, Дерия, иначе ты не заснешь и на пять минут. Она ничего не находит. Только ее усталость усиливается. В глазах начинает рябить. Иногда ей кажется, что на долю секунды она видит полностью разворошенную квартиру, и теперь ей придется идти через отбросы. От этого у нее сердце начинает биться сильнее, одно представление о мусоре и грязи заставляет ее сжаться. Она ненавидит беспорядок.

«У тебя будет нервный срыв», — ставит она себе диагноз. Причиной этому служит экстремальный стресс и усталость. Разве это удивительно? В спальне воняет кровью и запах разложения висит в воздухе. Или ей это только кажется? Полицейские забрали сердце, полотенце, окровавленную простыню и одеяло, но вонь осталась в матраце. Проветрить его невозможно — а что, если преступник залезет через окно и нападет на нее? Дерия знает, как быстро можно открыть окно, поставленное на проветривание. Мартин так врывался в квартиру, и Дерия еще раньше в своем старом доме когда-то попробовала, как он мог это сделать.

В кровати она уже больше не сможет быстро заснуть, но нельзя ведь оставлять матрац, который просто воняет. Запах распространится везде. Ей надо убрать его, и немедленно, но куда? Дерия снимает матрац с постели и тащит эту огромную вещь к двери квартиры. Там она медлит. А что, если он ждет ее на лестничной площадке?

«Соберись! — думает она. — До сих пор он тебе ничего не сделал, значит, и не сделает. Он только хочет разрушить твои нервы. Но этого ты не допустишь. Такого удовольствия ты ему не доставишь. Ты теперь сильнее, чем психотеррорист. Именно так ты прикончишь его».

Она тихо открывает дверь и осторожно выглядывает на лестничную площадку. Ничего не видно. Даже когда она включает свет, все остается спокойным. Она берет свои ключи с полки, выталкивает матрац наружу и закрывает за собой дверь. Затем она закрывает ее на ключ, на всякий случай, и тащит матрац по лестнице вниз, к подвалу. Она заталкивает его в подвал, где стоит отопление: пусть пока он полежит там. Когда она закрывает дверь, ей кажется, что вонь прилипла к ней. Она нюхает пуловер и руки, но ничего не чувствует. Однако все же ей кажется, что эта отвратительная вонь окружает ее со всех сторон. Она прилипла к ее коже, как слой жира.

Она вздрагивает, когда слышит какой-то звук. Где-то в доме открывается и снова закрывается дверь. Ее дверь? Она слышит шаги.

«Только не сходи с ума — это дом с шестью квартирами, это, наверно, кто-то из соседей!» Она выходит из подвала, выключает там свет и идет наверх. Когда она поднимается на первый этаж, свет на лестнице выключается. Включатель света здесь внизу уже давно неисправен, нужно включать свет снаружи перед дверью дома или воспользоваться включателем на ее этаже. Дерия идет дальше. Все в порядке. Из квартиры напротив раздается рождественская рекламная мелодия шоколадной фирмы. Дерия чувствует тошноту, когда представление о шоколаде смешивается с вонью гниющего мяса. Она вытаскивает ключи, чтобы открыть дверь.

Рядом с дверью кто-то стоит.

 

Глава 17

— Дерия? Дерия, ты меня слышишь? Скажи что-нибудь, иначе мне придется вызывать «скорую помощь».

— Что-нибудь? — бормочет она.

Такой ответ, она всегда думала, разрулит ситуацию и будет веселым. Может быть, он ей пришел на ум потому, что сознание, медленно и спотыкаясь, возвращается к ней. Теперь она считает этот ответ не особенно смешным.

— Дерьмо. Что случилось?

— Я не знаю. Собственно говоря, вообще ничего. Ты просто упала, Дерия. Ты потеряла сознание. С тобой такое часто бывает?

— Нет, собственно говоря, нет. Или?

И только сейчас она понимает, что это Якоб и что он говорит с ней. Как она сюда попала? Как она попала в свою гостиную? Она лежит на диване. Якоб сидит на тумбочке рядом и обеспокоенно смотрит на нее. В его волосах блестят мельчайшие капли воды:

— Свет погас, — объясняет он. — Я как раз хотел включить его, когда ты поднялась по лестнице вверх. Увидев меня, ты закричала, а затем просто потеряла сознание.

Ее голова болит, как будто ее по ней ударили.

— Я тебя не узнала. Я думала, что ты… А как ты вообще попал на лестничную площадку?

— Я позвонил тебе, но никто не открыл дверь. Но через окно был виден свет, поэтому я хотел подождать минуту-другую, ну, если ты стоишь под душем. А затем одна из твоих соседок пришла домой и, поскольку как раз начался дождь, я хотел подождать тебя на лестничной площадке. Она согласилась.

— Соседка? — Дерия невольно думает о Солнце.

— Да, она пошла наверх.

— Случайно, не высокая женщина со светлыми волосами?

— Да, со светлыми локонами, у нее настоящая львиная грива.

Он может иметь в виду только Солнце. Но как Солнцу пришла в голову идея просто впустить его внутрь, если она в то же время сама нервирует Дерию своим недоверием и подозрением? Дерии моментально приходит в голову возможное объяснение: Солнце точно знает, что Якоб не может быть преступником, потому что преступник — она сама. Она выбрасывает эту мысль из головы. Нет, это все глупости. Солнце никогда бы этого не сделала. Какая причина должна быть у нее для этого?

— Пожалуйста, не злись на меня. Мне очень жаль, что я тебя так испугал.

— Это не твоя вина, — слабым голосом отвечает Дерия.

— Правда? Ты смотришь на меня так пристально.

Она улыбается вымученной улыбкой:

— Я просто задумалась. Эта женщина — ты можешь что-нибудь сказать мне о ней? Может быть, что-нибудь бросилось тебе в глаза в ней или она вела себя как-то странно?

— Извини, сожалею, — отвечает Якоб и проводит рукой по своим волосам. — Я действительно не обратил на нее внимания. Только впечатление, которое она произвела на меня, — милая… Но она ненадолго задержалась возле меня. Кстати, мне также очень жаль, что я раньше не позвонил тебе. У меня было собеседование в Гамбурге. Просто спонтанное.

— По крайней мере собеседование прошло хорошо?

Он презрительно хмыкает:

— Можно было и не ездить. Собственно говоря, я собирался позвонить тебе с дороги. Но, видимо, забыл свой мобильный еще по дороге туда, в поезде. Я приехал всего лишь час назад и хотел сразу же объяснить тебе, почему не звонил. — Он качает головой, а затем нежно гладит ее пальцем по щеке. — О чем я говорю? Теперь ведь это уже не важно. Ты действительно в порядке? Может, тебе что-то нужно? Если нужно отвезти к врачу, то я…

— Только не это. Уже все в порядке. — Несмотря на свое положение, у Дерии на душе становится легче, ведь теперь есть объяснение его исчезновению.

— Я появился очень не вовремя или как? — Он кривит рот в саркастической ухмылке. — От всей души поздравляю, я в этом просто чемпион мира.

— Нет, ты не пришел не вовремя, — отвечает она. Такого быть не может. — Дело в том, что у меня с нервами сейчас дела обстоят не самым лучшим образом. А теперь у меня еще и голова разболелась. — Она проводит рукой по голове и обнаруживает над правым ухо шишку.

— Мне действительно очень жаль, — повторяет Якоб. — Я попытался поймать тебя, но все случилось слишком быстро. Ты упала и ударилась головой о ступеньку. Тебе хоть не очень больно?

Она не помнит, чтобы он когда-то был таким неуверенным. Через каждую пару фраз он извиняется. Кажется, этот случай произвел на него очень тяжелое впечатление. Бедный, ей неприятно, что он из-за нее так беспокоится.

— Да ничего страшного, я так думаю. Просто очень больно. Наверное, мне на завтра понадобится шляпа или шапка, чтобы не выслушивать дюжину глупых вопросов и не давать дюжину глупых ответов.

— Подожди, — отвечает Якоб, встает и выходит из гостиной.

Она слышит, как он возится в кухне и немного спустя возвращается.

— Надо это охладить, тогда не будет такого сильного отека. Я, к сожалению, не нашел ничего лучшего, чем замороженную петрушку, идеальным был бы горох, но лучше петрушка, чем вообще ничего. В любом случае, травы полезны для здоровья.

Она чувствует себя как-то странно, когда он прижимает пакетик к ее шишке:

— Я правильно понимаю, что была без сознания и ты занес меня в мою квартиру?

«Пожалуйста, скажи, что я, по крайней мере, сама заползла сюда».

Но Якоб кивает:

— Ты увидела меня, громко закричала, швырнула в меня свою связку ключей, а затем просто потеряла сознание. Я, наверное, испугался, прежде всего того, что не сразу смог привести тебя в чувство. Где-то на две минуты ты полностью отключилась. Я бы сразу позвонил в «скорую помощь», но, к сожалению, мой мобильный телефон исчез, а я не знал, где находится твой.

Дерия смотрит на свой домашний телефон, который стоит в двух метрах от него. К счастью, ему не пришла в голову идея использовать его. Приезд «скорой помощи» сегодня был бы вершиной драмы, стоил бы ей остатков нервов и, возможно, денег тоже.

— Я, — бормочет он, когда замечает ее взгляд, — был несколько переутомлен, вынужден это признать.

— Да все уже в лучшем виде. Я бы никогда не впустила тебя сюда, если бы даже целая орда санитаров штурмовала мою квартиру.

— Могу себе представить.

— Сегодня здесь было больше людей, чем когда-либо.

— В самом деле? — Он поправляет временный холодный компресс и отводит волосы Дерии в сторону. — Рассказывай. Ты устраивала здесь вечеринку и не пригласила меня?

— Да, было бы неплохо, — отвечает она. Голова болит, но далеко не так сильно, зато прикосновения Якоба доставляют ей удовольствие. — Но я не могла до тебя дозвониться.

А затем она рассказывает ему, что случилось. Когда она рассказывает о двух проникновениях в ее квартиру и об ужасной находке в своей постели, Якоб бледнеет, да так, что его кожа кажется почти прозрачной, а жилы на лбу, висках и подбородке резко выделяются. Если бы Дерии понадобилось доказательство для того, что он не может быть преступником, то оно вот, именно сейчас у нее в руках. Люди умеют манипулировать, играть, притворяться и применять свои слова, жесты и мимику, но никто не сможет специально побледнеть.

Даже Один, кажется, замечает, что Якобу плохо. Он, мурлыча, трется о его ноги, словно хочет его поддержать. Кота ничуть не смущает то, что Якоб не обращает на него внимания.

Дерия немного сердится, что вообще задумывалась об абсурдном утверждении Солнца. Какой мотив может быть у Якоба, чтобы вредить ей? Кроме Солнца, он — первый человек, который, кажется, действительно беспокоится о ней, который не использует ее ситуацию и не смеется над ней. Роберт, конечно, давно уже стал бы упрекать ее, что она сама виновата в этом коллапсе, говорить, что ей просто нужно больше спать и лучше питаться, тогда такого бы никогда не случилось. У Роберта всегда наготове были простые решения, и он никогда не занимался проблемой дольше, чем это было необходимо.

— Как я могу тебе помочь? — спрашивает Якоб после минуты молчаливого размышления. — Подскажи, что я могу сделать?

«Останься здесь!» — больше всего хочется крикнуть ей. Но этого сказать она не может. Не после этих двух событий — один раз секс и этот странный вечер здесь. Конечно, Якоб не какой-то случайный мужчина, с которым она видится впервые. Она ведь его уже знает, каждую родинку на его коже, каждую линию его тела. Тем не менее она не может его так воспринимать. Тем самым она бы сразу прогнала его снова.

— Думаю, что с новым замком я здесь в безопасности, — говорит она. Насколько хорош был этот план и как он рассыпался, она уже доказала. — До тех пор, пока я сама себя здесь не загоню в нокаут, потому что всего боюсь. Я должна выдержать.

Взгляд Якоба говорит, что именно в этом и заключается проблема — в ее нервах. Она сама это знает и в душе благодарит его за то, что он не сказал это вслух.

— Ты мог бы дать мне следующую часть твоей рукописи, — говорит она.

— Правда? Ты хочешь читать дальше?

— Я должна. Пожалуйста, не говори, что ты не писал ничего больше и я теперь должна целыми неделями ждать каждую новую главу.

— Нет, книга почти готова. — На его лице улыбка борется с выражением страха. — Я правильно понимаю тебя — он тебе нравится? Или этот роман как дорожно-транспортное происшествие — страшно, но ты просто не в силах оторвать взгляд?

Она смеется, и вся ситуация уже почти забыта.

— Твой роман великолепен, Якоб. Я бы никогда не подумала, что ты умеешь так писать.

— Так? — Он заинтересованно поднимает бровь. — Такой мыльный? Такой театральный?

Он очень хорошо умеет ловить комплименты, считает она, поэтому говорит только:

— Вот именно, — и наслаждается его смущенным лицом. — Нет, глупости, я имею в виду то, что он такой жизненный. Я хорошо помню твои статьи в школьной газете. Твоя подпись стояла там, где были нужные формулировки, не только очень чистые, а очень точные, тщательно расследованные факты, и ни одного лишнего слова. Поэтому я предполагала, что мне придется читать роман в этом трезвом холодном стиле.

Он качает головой:

— Тексты для газет должны быть трезвыми и понятными. Но не романы. Романы должны быть приятными, романы должны опьянять, как коктейль, — ты должна заметить, что внутри, когда уже слишком поздно.

Дерия вздыхает:

— Мы понимаем друг друга. Если это был твой план, то он раскрыт.

— Ты ведь даже не знаешь, что будет дальше.

— Нет, но я хочу это узнать. Так когда же я получу остальное?

— Скоро, — обещает он и прячет улыбку в уголках своих губ. — Я уйду и принесу тебе еще одну главу, но я не уверен, что могу оставить тебя здесь одну. Ты действительно выглядишь не очень хорошо.

— О, спасибо, я тронута.

Он смеется, чем изрядно ее удивляет. Он не выглядит ни на день старше, чем тогда. Может быть, более зрелым, в любом случае более взрослым, но не старше.

— Я просто ужасно устала, — объясняет она. — Просплю целую ночь и стану новым человеком, обещаю. Может быть, тогда мы сможем встретиться и что-нибудь предпринять?

Она надеется, что он поймет ее правильно и заметит, насколько ей не хочется просить его уходить сейчас.

Якоб кажется немного разочарованным, но кивает:

— О’кей, так и сделаем. Разреши мне воспользоваться твоим мобильным телефоном и послать твой номер на мой новый телефон.

— Конечно, мне ведь тоже нужен твой новый номер. — Она хочет подняться, чтобы взять свою сумку, но Якоб мягко прижимает ее к постели.

— Лежи, Дерия. Иначе ты снова упадешь и тогда на сегодня от меня уже не избавишься. Это угроза, а не обещание.

— Ну ладно. Телефон лежит в моей сумке в гардеробе.

Якоб уходит и быстро возвращается. Она раздумывает, нужно ли попросить его приготовить ей что-нибудь поесть или хотя бы остаться, пока она сама приготовит еду. Но какое-то трудно определимое чувство мешает ей. Он прощается, наклоняется над нею и целует ее в лоб. Затем Якоб берет свою куртку, и, пока она еще раздумывает, что бы сказать ему, чтобы он, может быть, что-нибудь сделал для нее, он уже уходит и Дерия снова остается одна.

У нее немного кружится голова, когда она с трудом поднимается с дивана. Да, она тут же начинает сердиться на себя за свою глупую гордость. Она могла бы попросить его приготовить ей чай. Вместе с тем она рада, что он вел себя ненавязчиво. Но от чая ей придется отказаться. Она не уверена, что ей удастся без приключений добраться до кухни: удар по голове все же был сильнее, чем она раньше думала. Дерия снова опускается на подушку. Если она какое-то время отдохнет и ей удастся хотя бы на полчаса закрыть глаза, после этого ей, конечно, будет лучше.

Когда в дверь кто-то стучит, она сначала думает, что не прошло и пяти минут. Однако взгляд на часы показывает ей, что уже десятый час. Она, должно быть, проспала больше двух часов. Кто это теперь может быть? Якоб? Нет, тот бы позвонил в домофон. Ее сердце начинает колотиться, она не может решиться, идти ли ей к двери или на всякий случай притвориться, что ее тут нет.

В конце концов она слышит, как кто-то снаружи приглушенно зовет ей по имени. Это Солнце. У Дерии камень падает с души. Она с трудом поднимается, ее коленки все еще дрожат, но ей уже лучше. Она убирает теплый и ставший мокрым пакетик с петрушкой с головы. Якоб был прав, отек значительно уменьшился.

— Дерия? — слышит она еще раз голос Солнца.

— Я иду, минуточку!

Она обнимает подругу прямо на пороге. Затем, кажется, Солнце замечает, что что-то не в порядке. Она засовывает что-то в свою сумку, которую раньше держала в руке, хватает Дерию за плечи, немного отодвигает от себя, чтобы лучше рассмотреть ее:

— Дорогая, что случилось? У тебя такой больной вид.

Дерия просит ее зайти, усаживает в кухне за стол. Солнце бросает на стол свою вышитую сумку и без приглашения начинает готовить чай. Дерия старается описать сегодняшний день как можно короче.

Солнце оставляет в покое чайник и пакетики с чаем, когда Дерия рассказывает об овечьем сердце в постели и крови в туалете.

— О боже, Дерия, я ведь не имела ни малейшего понятия. Так что все становится все хуже и хуже. Именно сегодня меня здесь не было, и мне так жаль.

— Да ничего, ты бы тоже ничего не смогла сделать. А где ты была?

— Посещала клинику, — говорит Солнце и закатывает глаза. — Со своим братом. Но ему там все недостаточно хорошо. Изысканный господин ожидает многозвездочный отель для своего лечения. У меня уже ноги болят, я ведь только сейчас вернулась домой.

— Значит, это не ты впустила в дом Якоба?

— Что? — Лицо Солнца омрачается. — Ты думаешь, что я могла спокойно впустить сюда чужого человека, хотя я отлично знаю, что какой-то сумасшедший охотится на тебя?

«Это может быть только Роберт», — думает Дерия, но ничего не говорит.

— Ах, я просто так подумала. Какая-то светловолосая женщина впустила Якоба, но, может быть, он имел в виду фрау Крамер с третьего этажа.

— Она ведь седая, — скептически замечает Солнце.

Но у нее броские локоны, а тогда было довольно темно.

— Да все равно. Я знаю, что это был не он. Он очень мило позаботился обо мне.

Солнце отворачивается и наливает чай.

— Но много времени он тут не провел. Как он мог оставить тебя одну в таком состоянии?

— Я его об этом попросила, — признается Дерия.

— Ты Якоба… О боже, Дерия, зачем все это? Неужели ты не можешь хотя бы раз принять помощь, если тебя кто-то терроризирует и угрожает тебе? — Солнце опять поворачивается к ней. — Ты все же боишься, что он…

— Ни в коем случае. Он не мог быть тем, кто побывал здесь, — ты была бы точно так же убеждена, как и я, если бы его только что увидела.

Солнце пожимает плечами, а Дерия сердито сжимает зубы. Ничего из того, что она говорит, не уберет подозрения Солнца.

— Зачем же ты тогда его прогнала?

— Я не испытываю страха перед ним, ни малейшего, — начинает говорить Дерия. — Вот только перед самой собой.

Солнце смеется:

— Точно. Ты — опасная, Дерия. В конце концов ты его еще и сожрешь.

На какой-то момент Дерия чувствует, что ее подруга нервирует ее, но это только на короткий момент.

— Я уже когда-то позволила отдать бразды правления собой в чужие руки. Я бы никогда не вышла замуж за Роберта, если бы думала, что справлюсь одна.

Солнце ставит ей чашку чая перед носом и садится напротив:

— Это была не твоя вина. Роберт — это настоящая задница.

— И я это знала. Всегда. И тем не менее я вышла за него замуж, потому что думала, что лучше такая задница, чем пропадать в одиночку.

— Задним числом человек всегда умен — а теперь не закатывай глаза, потому что это такая фраза. Да, это фраза, но она справедливая.

Дерия чувствует себя слишком слабой, чтобы возражать. Может быть, Солнце и права.

— Когда человек влюблен, он видит только положительные стороны, — продолжает Солнце, — и в порядке вещей, когда при этом совершаешь ошибки. Но на этом нужно учиться и не повторять одну и ту же ошибку.

— Ты имеешь в виду Якоба.

— Да. Я боюсь, что ты видишь его только в светлых красках. Как когда-то Роберта.

«Сейчас это по-другому», — хочется сказать Дерии. Ну как она может объяснить Солнцу, что чувствует в действительности? Тогда, с Робертом, она отчаянно пыталась оживить свое сердце. За это время она смирилась с тем, что ее сердце мертво и она борется только против обманчивого чувства, что оно все же будет биться снова. «Мое сердце — как зомби», — думает она и вздрагивает от страха. Но как объяснить Солнцу то, чего она сама не понимает, ведь все это так противоречиво. Все кажется фальшивым и при этом таким хорошим. Словно неправильный путь — самый лучший из тех, по которым она когда-нибудь шла в своей жизни. И при этом она знает, что он не приведет ни к какому хорошему концу.

Нет, ей нужно молчать. Иначе Солнце объявит ее сумасшедшей и, возможно, будет права.

— Я буду беречь себя, — в конце концов решительно заверяет она, — поэтому я его и отослала. Потому что я хочу избегать любой зависимости. Мы встречаемся без обязательств. Только для удовольствия.

Солнце улыбается, хотя и несколько принужденно:

— Я надеюсь, что он идет тебе на пользу.

— Да, правильно. Он вдохновляет меня. У меня действительно появилась охота снова сесть за ноутбук и посмотреть, что получится, если я просто возьму и напишу что-нибудь от себя. Якоб теперь тоже пишет, ты знаешь? Он разрешил прочесть начало его романа — оно великолепно.

— О! — Солнце спрыгивает со стула. — Я чуть не забыла. Я тут нашла кое-что на половичке перед твоей дверью.

Она бежит в коридор, забирает свою сумку и вынимает оттуда несколько листов бумаги, свернутых и перевязанных зеленой ленточкой:

— Вот, это, наверно, для тебя. Это от него?

Руки Дерии немного дрожат, когда она развязывает ленточку и разворачивает страницы. Она сразу же узнает робкое «р» и улыбается:

— Да, новая глава. Я ему только что сказала, что с большим удовольствием прочитала бы продолжение его романа. Он, наверно, сразу же принес сюда текст.

— Очевидно, он любит создавать интригу, — замечает Солнце. Она права. Обилия текста тут нет, всего лишь несколько страниц. Ну да ладно. Сегодня вечером она узнает, что будет дальше с безымянным героем Якоба.