Лобовая психическая атака

Перевод Т. Величко

Я вхожу в аудиторию. Признаться, я волнуюсь: что-то будет? Сегодня же первый день занятий. И предмет для меня незнакомый. Психологическая война. Сначала предполагалось ввести этот курс в военном училище. Но училище не изъявило особого восторга. Оно высказалось в том духе, что у них и так предметов более чем достаточно. Без конца новые виды оружия и все такое. И тогда этот курс передали в университет. О самом предмете мне мало что известно. Через полгода мы сдаем теоретический экзамен. Потом начнутся практические занятия. Из нас будут готовить своего рода воинский резерв. Приличная оплата нам, видимо, обеспечена. Каких-нибудь полгода учебы — и отличный приработок на всю жизнь. Пожалуй, это меня в основном и привлекло. Кроме того, интересно же быть в числе первых специалистов в новой области. Оказаться в рядах, так сказать, пионеров.

Аудитория уже полна. Нас пятьдесят человек. Я сажусь на единственное свободное место в самом заднем ряду. Кажется, не я один волнуюсь. Со всех сторон слышится торопливый, возбужденный говор. Больше слышны женские голоса. Хотя нас здесь поровну обоего пола. Но женские голоса громче и резче. Я хочу повернуться к девушке, сидящей рядом. Хочу тоже поболтать просто так, для нервной разрядки. Но вспоминаю, что после лекции у меня свидание с невестой. Нет, тогда не стоит сейчас заводить знакомство с другой женщиной. Не знаю почему, моя особа слишком уж легко оказывает на женщин притягательное действие в плане сексуальном. Должно быть, во мне чувствуется переизбыток мужского начала. Часто это даже в тягость. Не всегда же бываешь в настроении. Хотя вообще-то, должен признаться, это здорово. Но только не сегодня. Сегодня очередь моей невесты.

Голоса стихают. Вскоре воцаряется полная тишина. Лектор, профессор Бёрре, входит в аудиторию. Он приземистый, плотный, с коротко остриженными седыми волосами. Лицо твердое и решительное, но глаза бегают. Он несколько раз обводит взглядом собравшихся. Затем начинает говорить.

— Вам, конечно, не терпится узнать, что это за курс: психологическая война. Курс и в самом деле новый. Всего четыре-пять лет, как его в экспериментальном порядке ввели в программу военных училищ некоторых европейских стран, причем результаты получены хорошие, вот пока и все. Для начала расскажу немного о самом предмете. Цель психологической войны — обезвредить вероятного противника, будь то на нашей территории или, если нас к этому вынудят, на территории врага. Как вы знаете, традиционный способ обезвреживания противника состоит попросту в том, что его убивают. Такая политика, на мой взгляд, в настоящее время уже невыгодна. Убийство большого количества врагов обходится невероятно дорого: тут и оружие, и военное снаряжение, и армия, и разрушенные города и страны. Кроме того, в наши дни человечество нуждается в максимальном использовании всех своих интеллектуальных ресурсов. Война же с помощью оружия неизбежно приводит к убийству ряда людей с высоко развитым интеллектом, что для человечества неблагоприятно. Встает вопрос: а нет ли других способов убивать врага? Отвечаю: безусловно, есть. На основании предпринятых мною многочисленных исследований в масштабе всей планеты я пришел к выводу, что наиболее эффективным методом является лобовая психическая атака. Вот этому-то методу я и обучу вас за то полугодие, которое нам отведено. Попытаюсь в общих чертах обрисовать сущность названного метода.

У меня как-то странно сосет в животе. В аудитории тихо, ни звука. Пальцы сдавили карандаши, карандаши вдавились в блокноты. Теперь главное — ничего не упустить в объяснении профессора. Я сижу с отчаянной надеждой в душе, сижу и молю сам не знаю кого: ну пожалуйста, пусть это окажется не очень трудным. Мне не забыть ту задачку в гимназии. Ту, которая у меня так и не получилась. Но настолько-то трудно не может это быть?! Все остальное, с чем я сталкивался в жизни, у меня получалось. Случай тогда, с Эллен, не в счет, просто я был вдребезги пьян.

— Разумеется, мы исходим из того, что противник не пользуется оружием. Так оно и будет, если утвердится выдвинутая нами идея. Прежде всего необходимо уяснить, что является больным местом для нашего противника. Поставим вопрос иначе: что с психологической точки зрения является больным местом для каждого человека? Ну конечно, чувство собственного достоинства, самолюбие. Вы, вероятно, помните это из курса психологии. Следовательно, необходимо психологическими средствами ударить по самолюбию противника. А это делается совсем просто. Гораздо проще, чем вы думаете. Поясню конкретно. Вам за вашу недолгую жизнь наверняка случалось «оскорбить» человека. Иногда, может быть, просто по неосторожности. Но вы, вероятно, обращали внимание на реакцию. Оскорбленный краснеет, у него потеют руки, срывается голос и так далее. Так вот, я вам заявляю: такой человек уже не может быть опасным врагом. Человек в таком состоянии не способен сделать вам абсолютно ничего. И наоборот, вы можете сделать с таким человеком практически все, что захотите. Как вы знаете, каждый человек испытывает острую потребность в признании со стороны других людей. Вот это-то и составляет первооснову лобовой психической атаки. Когда противник почувствовал, что он — нуль, что все его презирают, у него остается лишь одна потребность. Потребность в признании. Смею утверждать, что даже такая могучая потребность, как потребность в сексуальном удовлетворении, фактически отступает на задний план по сравнению с потребностью в признании. Итак, оскорбленный противник будет делать все возможное для того, чтобы добиться признания. Теперь он у вас в руках. Требуйте чего угодно, он все с радостью исполнит. И вот тут необходимо точно определить, как правильнее всего реагировать на его услужливость. Чересчур захваливать его нельзя: у него может восстановиться чувство собственного достоинства. С другой стороны, нельзя и реагировать все время только отрицательно: есть опасность, что он утратит потребность в общественном признании — подобно тому как сексуальное воздержание может привести к импотенции — и сохранит лишь чувство ненависти, бешеной ненависти ко всему и вся, или же вообще совсем рехнется.

Я оглядываюсь по сторонам. Все лихорадочно строчат. У многих красные пятна на щеках. Похоже, лекция их воспламенила. Смотрят профессору в рот как загипнотизированные. Никто друг с другом не болтает. Что до меня, я отнюдь не в восторге. В теории-то все хорошо и гладко. Да только как осуществить это на практике? Допустим, я начну разговаривать с неким противником в оскорбительном тоне. Что он сделает? По всей вероятности, тоже начнет меня оскорблять. Выходит, я этим ничего не достигну. Или он же еще и одолеет меня. Так что я сам утрачу чувство собственного достоинства и не у него, а у меня возникнет эта самая потребность в признании. Но профессор, по-видимому, еще не кончил.

— Как же нам надо действовать, чтобы привести противника в такое психологическое состояние? Я уже сказал, что прежде всего мы должны оскорбить его самолюбие. Этого можно добиться множеством разных способов. Можно методично «долбать» его. Говорить о его безобразной внешности, вообще выискивать в его наружности наиболее уязвимые места и бить по ним. Или можно насмехаться над его речью, над его походкой, над его манерами, вообще любыми средствами давать ему почувствовать, что он абсолютный кретин. Главное тут — найти его самое слабое и уязвимое место. Если у противника есть физический недостаток, мы сосредоточиваем свой огонь на нем. Если есть какой-то интеллектуальный изъян, мы его раздуваем до чудовищных размеров. Или, если он, скажем, художник, мы поднимаем на смех все его творения.

Тьфу, до чего примитивно. Ладно, сейчас я прижму его к стенке. Я поднимаю руку:

— Господин профессор, но как же нам удастся ударить по самолюбию противника, избежав ответного удара с его стороны по нашему собственному самолюбию?

Профессор морщит лоб, но затем легкая улыбка вновь разглаживает его лицо.

— Вопрос правильный. Важный вопрос. Сейчас я как раз и перейду к его рассмотрению. Во-первых. Мы атакуем — если только можно в данном случае употребить это слово, — мы атакуем противника кучно. Это означает, что, когда нам нужно обработать или, скажем так, отделать противника, мы всегда должны действовать группой, чтобы сообща дать ему почувствовать, какое он ничтожество. То есть, нас должно быть много против одного. И второе важное обстоятельство. Атакуемый должен по возможности находиться в окружении равнодушных или пассивных людей. Вы сами знаете, гораздо неприятнее, когда тебя, что называется, сажают в лужу при свидетелях, на потеху публике, чем если ты при этом один. Ну как, я ответил на ваш вопрос?

Я киваю и слегка краснею.

— И затем еще некоторые частности, — продолжает профессор. — Прежде всего, проблема языка. Часто противник говорит на языке, которого мы не знаем, тогда мы, разумеется, должны выучить язык, прежде чем приступать к операции. Но при нынешних достижениях лингвистики это вряд ли представит особую трудность. И скажу уж вам сразу: все вы прошли тщательную проверку и строгий конкурсный отбор. Желающих прослушать этот курс было пятнадцать тысяч. Из них, как видите, отобрали вас, пятьдесят человек. Вы, можно сказать, суперэлита. Среди вас нет ни одного человека с коэффициентом умственного развития ниже ста пятидесяти. Помимо всего прочего, мы подробно беседовали с вашими родителями, преподавателями, психологами и другими людьми, которые были с вами в тесном контакте. Так что вот, теперь вы это знаете.

В заключение мне хочется проверить, как вы усвоили пройденный материал. Вы слышали, я вам привел несколько примеров, каким образом надо действовать, чтобы уязвить самолюбие противника. У кого из вас есть на этот счет собственные предложения?

Аудитория не откликается. Мы переглядываемся. Мертвая тишина. Но вот миниатюрная рыжеволосая девица выкидывает руку вверх:

— Еще, наверное, можно издеваться над родиной противника.

Профессор секунду размышляет.

— Не думаю, чтобы это было особенно эффективно. Чувство патриотизма отошло уже, пожалуй, в область преданий. Во всяком случае, патриотизм не настолько глубокое и личное чувство, чтобы иметь сколько-нибудь заметное влияние на чувство собственного достоинства.

Другой студент поднимает руку:

— Еще можно послать противнику оскорбительное письмо, можно анонимное.

— Нет. Вы забываете об одном важном факторе. Самолюбие противника следует атаковать в присутствии других людей. Иначе это будет недостаточно эффективно. Ведь нам больнее всего тогда, когда другие становятся свидетелями нашего позора. Когда они над нами смеются или, например, ни с того ни с сего умолкают при нашем приближении.

Мне приходит в голову идея, и я поднимаю руку:

— А может быть, эффективно было бы подвергнуть нападкам систему ценностей противника, его отношение к семье, религии, нравственности и всяким таким вещам?

Профессор удовлетворенно кивает.

Я краснею.

— Вот это может дать существенные результаты. В случае если противник имеет четкие ценностные представления, это, несомненно, окажется весьма эффективным. Но тут необходимо заранее разведать, какова шкала ценностей противника, религиозные убеждения и все такое прочее. Правда, этот прием почти совсем не используется в упомянутых мною военных училищах европейских стран, но я считаю, что его обязательно следует испробовать, и я вам благодарен за поданную мысль. Если вы не против, я выдвину эту идею — назовем ее идеей ценностной атаки — на предстоящей международной конференции по этим вопросам.

Прежде чем закончить сегодняшнее занятие, давайте проверим на практике, как действует метод, краткое теоретическое введение в который вы только что прослушали. Пригласим кого-нибудь одного из вас выйти сюда, а остальные попытаются растоптать в нем чувство собственного достоинства. Само собой, на короткое время, потом мы в два счета его восстановим. Вот вы, последний из выступавших, вы, что предложили ценностную атаку, прошу вас сюда. Вы наверняка выдержите — думаю, я в вас не ошибусь.

Я встаю и выхожу вперед. Лица присутствующих обращены ко мне. Все уставились на меня испытующе. Боюсь, не так-то просто им будет найти, что раскритиковать. Я усмехаюсь. Профессор смотрит на меня. Внезапно лицо его делается жестким.

— Нет, вы поглядите! Ну и вид — как есть крыса. Зубы-то. Передние два здоровенные, а по бокам совсем чуточные, фу ты, господи, крысиная морда!

Я чувствую, что заливаюсь краской. Вот дьявол, вечно я краснею. Я пытаюсь прикрыться улыбкой.

— Ага, вон он как теперь улыбается — зубы-то не показывает! Значит, проняло! — слышится голос из зала.

За ним раздаются другие голоса. Холодные, жестокие, боже, да они меня все ненавидят. Какого черта, что я им сделал? Нам же вместе учиться, в одной группе… Нет уж, после такого… Я закрываю глаза, а их реплики так и щелкают меня по барабанным перепонкам.

— Лучше бы вовсе не улыбался. Кривая, беззубая, холуйская улыбочка — ну и субъект, весь как на ладони!

— Коротышка! Интересно, какой у него рост? Сто шестьдесят? Или сто шестьдесят пять? Только уж не больше, это точно. Вот маломерок!

— Во мне сто семьдесят сантиметров.

— Как бы не так. Ишь ведь пыжится — мания величия в буквальном смысле слова! Да и то сказать, неудивительно. Этакий недоросток.

— А что, у маленьких есть свои преимущества! — девичий голос. — Он, когда этим занимается, лицо между грудей положить может.

Хохот. Безудержный хохот.

— А ноги у этого субчика! Какой размер-то, тридцать шестой? Ты бы лучше покупал себе один башмак сорокового размера, как раз обе ножки уместятся!

— У меня есть знакомые, у них дочурка из туфелек выросла. Я им скажу, пусть ему подарят.

— Заткнитесь, гады! — ору я и бросаюсь к двери.

Профессор Бёрре хватает меня за руку и держит. Он улыбается.

— Молодцы, вы действовали достаточно эффективно, — говорит он собравшимся. Потом поворачивается ко мне. — Ну, выдержали? — Он смеется. — Конечно, я же знаю, вы один из наших самых перспективных студентов. У вас и коэффициент умственного развития, и все прочие данные на очень высоком уровне.

Я провожу рукой по лицу и чувствую, что оно пылает. Нервы начинают понемногу успокаиваться. Но я уже не такой, как все, на мне проклятие. Я иду и сажусь. Я стараюсь не смотреть на ухмыляющиеся физиономии вокруг. Не очень-то задавайтесь, слыхали, что сказал профессор Бёрре. При этой мысли самочувствие мое несколько улучшается.

Профессор благодарит за внимание, и мы расходимся.

У меня свидание с невестой. Я вижу по часам, что уже опаздываю, и бегом устремляюсь к кафе.

Она стоит ждет.

— Почему ты так поздно?

Во мне нарастает раздражение. Целый день сплошные передряги. К тому же она сегодня вырядилась в самое некрасивое из всех своих платьев и намазалась сверх всякой меры. Как шлюха какая-нибудь.

— Ну что ваш новый предмет, интересный?

— Да. Не знаю. Ты лучше скажи, неужели нельзя было по случаю нашего свидания надеть платье поприличней? И лицо у тебя размалевано, как все равно у шлюхи! — Я слышу, как резко звучит мой голос, и понимаю, что хочу сейчас только одного: мучить ее.

— Ты же раньше говорил, что это платье…

— Раньше, раньше, — передразниваю я.

— Что с тобой сегодня? И лицо у меня тоже… косметики не больше, чем обычно.

— Ну хорошо, значит, у тебя просто морда, как у шлюхи. Пакостная морда и разбухшее тулово! — Я расплываюсь в улыбке, и на душе делается легко, а она бледнеет, дрожит и отворачивается в сторону. Потом достает носовой платок.

— Слезы вперемешку с соплями, прелесть что такое!

Она срывается с места и убегает.

Я смеюсь, но в то же время чувствую, что вокруг меня образовалась пустота. Я остался один. Как же так, а моя невеста, моя милая Турдис, почему она убежала? Я же только пошутил. Да, но все-таки что я ей сказал? И слова возвращаются ко мне из воздуха, лезут мне в уши, проникают в мозг, я сжимаюсь и никну. Зачем я наговорил Турдис таких гадостей? Ведь я вовсе этого не хотел.

Я захожу в кафе и беру кружку пива. У меня возникает дикое желание, когда я плачу за пиво. Меня так и подмывает облаять буфетчицу. Сказать ей, что она никудышная старая кляча: вместо волос — сивые жухлые лохмы, руки, иссохшие до омерзения, и уж можно себе представить, какие у нее под блузкой сморщенные вздутия заместо грудей. К счастью, мне удается взять себя в руки. Я ничего не говорю. Я отдаю ей деньги и сажусь.

Все понятно. Просто я тот самый тип. Тот самый, который, что бы он ни делал, всегда готов расшибиться в лепешку. И вот теперь лобовая психическая атака вошла мне в плоть и кровь. Стала частичкой моего я. Она меня увлекла и захватила, и можно не сомневаться: если я и дальше буду изучать этот предмет, я чертовски далеко пойду.

Но я этого не хочу. Я хочу быть приветлив с людьми. Мне кажется, я имею право сказать, что я по натуре добрый человек, и я не хочу изучать психологическую войну. Иначе я стану злым человеком. А это будет насилие над собой. Это сделает меня несчастным.

Сейчас же пойду к профессору Бёрре и скажу, что отказываюсь продолжать занятия, вот и все. Я допиваю пиво, улыбаюсь буфетчице и выхожу из кафе. Люди на улице смотрят на меня как-то странно. Будто ждут от меня подвоха. Будто ждут, что я их ударю или еще что-нибудь сделаю в этом же роде. Но я вовсе не собираюсь их трогать. Хотя на многих противно смотреть. Боже ты мой, сколько на свете отвратительных людишек. Поневоле разбирает охота сказать им про их убожество, чтобы они хоть держались подальше от общественных мест. Чтобы не мозолили глаза нормальным людям.

Вот я и в университете. Я вхожу в аудиторию. Профессор Бёрре еще не ушел. Сидит за столом и пишет. Он поднимает глаза и улыбается мне. Он смотрит на меня вопросительно.

— Я бросаю занятия, — выпаливаю я решительным топом.

— Ну что вы, не надо так болезненно реагировать на этот наш сегодняшний эксперимент. Я рассчитывал, что вы, с вашим интеллектом и с вашей индивидуальностью, выдержите это. Вы наверняка скоро оправитесь. Надо только немного поостыть. Хотите сигарету?

Я беру сигарету.

— Я не потому решил бросить.

Он смотрит на меня с недоумением.

— Считаю, что я для этого не гожусь. Мне не хватает твердости. Я слишком чувствителен.

— Вы просто, как всякий новичок, сомневаетесь в себе. Поразмыслите еще несколько дней. У меня такое впечатление, что вы у нас очень далеко пойдете. Все мы чувствительны, не вы один. Не следует только из-за этой чувствительности терять над собою власть. Наконец, подумайте хотя бы о том, как это важно для обороны страны.

— Патриотизм — старомодное чувство, вы сами сказали. Бесполезно меня уговаривать. Я твердо решил бросить.

У профессора розовеют щеки.

— Бросать не разрешается, — отрезает он, глядя в свои бумаги.

— А я брошу, понял, старый хрыч, дерьмо собачье! Ага, краснеешь? — Я знаю, что одержал верх, раз заставил его покраснеть.

— Это невозможно. Вон! Вон!!! — вопит профессор, и капли пота стекают у него по лицу.

Я хохочу.

— Очень мне надо подчиняться приказам какого-то дряхлого импотента! Локотки-то острые, как у бабы, так он уж великим себя возомнил!

Профессор не отвечает.

— Пигмей, да вы мне в подметки не годитесь! — восклицаю я.

Он разражается слезами. Я чувствую некоторую неловкость. И тут он поднимает на меня взгляд и улыбается счастливой улыбкой.

— Вы же гений! Вы кого угодно в грязь втопчете. Моментально, раз и готово! Назначаю вас покамест своим ассистентом. Жалованье хорошее.

Я обдумываю его предложение.

Он смотрит на меня умоляюще.

А как же с Турдис? Ладно. В сущности, она порядочная уродина.

— Хорошо. Благодарю.

Он горячо пожимает мне руку. Я тоже сжимаю его руку, крепко, что есть мочи. Он бледнеет, силится улыбнуться, но уголки губ ползут вниз.

— Более подробно об условиях и оплате узнаете завтра, — говорит он, не глядя на меня.

— До свидания, — говорю я и выхожу из аудитории.

Я иду в туалет. Улыбаюсь своему отражению в зеркале. У меня, пожалуй, и правда крысиные зубы. Надо поговорить с зубным врачом, нельзя ли что-нибудь сделать. Можно, наверное, на то он и врач. Я смотрю на свои ноги. Слишком миниатюрны. Почти как у ребенка. Надо будет купить себе туфли побольше. Можно набить ваты в носки. Потуже шнуровать — и вполне сойдет. И каблуки надо бы повыше обычных.

Я выхожу из туалета. Я чувствую себя как спортивное светило, у которого есть шансы на олимпийское золото. Теперь тренироваться и тренироваться. Я замечаю в коридоре студента. У него заячья губа. Сердце мое бьется легко и радостно. Я устремляюсь прямо к нему.