До конца недели Аида с Уинтером почти не виделись. Какая ирония и просто подвиг, ведь медиум жила под его крышей, спала в его постели, однако ни разу не оставалась с ним наедине. Каждый день он уходил на работу, иногда ужинал дома, но к тому времени, как Аида спешила на представление в «Гри-гри», а затем обратно, Уинтер уже снова куда-то уходил. Она ждала его почти до рассвета, но он ни разу не пришел к ней в постель. На третью ночь Аида отыскала Уинтера в старой спальне его матери. Он утверждал, что не хотел будить гостью, когда вернулся под утро.

Она проводила много времени с Астрид и Бо. Боже правый, да даже с миссис Лин и то больше виделась, когда та заходила ее навестить и приносила миндальное печенье.

Аида понимала, что Уинтер ее избегает. Он злился из-за ее отъезда, а может, еще из-за того, что сказал ей в ту ночь, когда они в последний раз были вместе. «Все, что у меня есть – твое». Она верила: в тот момент он действительно так думал. Теперь же переживала, что это всего лишь любовная болтовня в порыве страсти, о которой наутро благополучно забыли. Однако эти слова не раз всплывали в ее сознании и несколько дней спустя. Аида сознавала, что глупо позволять им влиять на нее, а еще глупее – в них верить. Но не могла не думать, что, сумей она ответить тем же, Уинтер вел бы себя иначе. Действительно ли ей по-прежнему так надо в Новый Орлеан?

Аида хотела поговорить с Уинтером, но не знала как.

В свой предпоследний вечер в Сан-Франциско она пошла на кухню, где и обнаружила хозяина дома беседующим с Бо за большим столом в центре комнаты.

Помещение было влажным и теплым после приготовления ужина, но стоило Аиде переступить порог, как атмосфера изменилась.

– Я уезжаю послезавтра, – сказала гостья стоящему к ней спиной Уинтеру. – Ты даже не взглянешь на меня, пока я не выйду за дверь?

Он застыл, но не повернулся. Однако повариха, поставив вымытую тарелку на полку над умывальником, пробормотала что-то по-шведски, вытерла руки о фартук и вышла.

Бо кашлянул в кулак и почесал затылок:

– Я… буду у себя. – И, бросив сочувственный взгляд на Аиду, удалился.

Она обошла стол, стуча каблучками кожаных лодочек по черно-белой шахматной плитке. От медленно кипящей на плите кастрюли поднимался пар. Там из костей, оставшихся от ужина, варился крепкий бульон для завтрашней трапезы.

– Если ты на меня злишься, то повернись и скажи прямо.

Уинтер, все также не глядя на нее, просто собрал бумаги, лежащие на столе.

– Я был занят.

– Лжец.

Он дернулся:

– Аида, что ты хочешь от меня услышать? Счастливого пути? Был рад с тобой познакомиться?

– Мне тоже непросто. Я вовсе не прыгаю от счастья. Мне страшно, и если начистоту, я не хочу уезжать.

Он искоса посмотрел на нее разными глазами:

– Значит, не уезжай.

– Я должна.

– Почему?

– Потому что это моя работа. Я обрела известность. Попытайся понять. Раньше я умоляла о работе, теперь клубы сами меня приглашают. Сейчас я вроде поймала удачу за хвост, но если упущу, то, вероятно, такой шанс больше не представится.

– Ты сама сказала, что не хочешь заниматься этим всю жизнь.

– Я и не хочу, но что мне делать? Я потеряла все, что скопила за последние несколько лет…

Уинтер бросил бумаги на стол:

– О, ради бога, ты же знаешь, что я все возмещу. Вполне вероятно, что эта сумма найдется у меня в кабинете. Я держу там средства на мелкие расходы.

– Ну конечно, – горько съязвила Аида. – Потому что эти деньги для тебя ничего не значат. Знаешь, сколько я вкалывала, чтобы их скопить? Годами экономила, выбирая что-то попроще или вообще отказываясь от желаемого, – и все ради того, чтобы теперь ты отмахивался и говорил, мол, столько у тебя уходит на мелкие расходы?

– Значит, ты меня наказываешь, потому что я богат?

Аида раздраженно махнула рукой:

– Дело не в деньгах, а в моей независимости и жизни. Я такая, какая есть, и не стану бросать все, подчиняясь порыву.

– Мне казалось, ты живешь настоящим.

– Живу, но не настолько легкомысленна, чтобы не строить планы на будущее.

– Так строй их здесь. – Уинтер склонился над столом, опершись на него ладонями, и напористо продолжал: – Ты же родилась возле залива. Это твой дом.

– У меня нет дома.

– Значит, устрой его здесь.

– Устрою. Чем и занимаюсь: пытаюсь скопить денег, но это непросто.

– Знаешь, что я думаю? – спросил Уинтер, сложив руки на груди, так что костюм натянулся на бицепсах. – Дело вовсе не в деньгах.

– В них и в гордости.

– А если ты выяснишь, что у тебя уже есть собственные средства?

– Сколько же раз повторять, что мне не нужны подачки?!

Он хотел было ответить, но передумал и покачал головой:

– Это неважно. Я хочу, чтобы ты осталась не из-за денег, а именно потому, что хочешь остаться. Я уже признался в своих чувствах, а ты, видимо, их не разделяешь.

– Что ты знаешь о моих чувствах?

– Только то, что вижу, когда смотрю в твои глаза. И то, что слышу в твоем голосе. – Он помолчал и продолжил тише: – То, что чувствую, касаясь тебя.

У Аиды сдавило горло.

– И что тебе говорит это все? – Она хотела произнести слова уверенно, но от них веяло отчаянием.

– Мне это говорит, что, независимо от чувств, ты слишком упряма и боишься рискнуть, когда дело касается твоего сердца. Хоть ты и твердишь, будто на меня давит прошлое, сама все еще живешь своим.

– Я?

– Может, иногда я впадаю в депрессию и злюсь, но я не перестал жить после аварии. Я собрал себя по кусочкам и продолжал работать. Не подвел семью, не оставил своих клиентов, работников, слуг.

– Я тоже пытаюсь жить и работать! – возразила Аида.

– Разница в том, что я работаю не во имя памяти об отце, а потому, что наслаждаюсь процессом сам. К тому же люди на меня рассчитывают.

Это что, оскорбление? Аида даже не знала, как реагировать.

– Я люблю свою работу.

– Да неужели? Тебе нравится причинять себе боль? А шрамы?

– Но ты же говорил, что тебе они не мешают, – прерывистым голосом выдавила Аида.

– Не мешают, и тебе, черт побери, это известно! Как я понял, ты используешь скальпель, потому что так быстрее. Он бы тебе не понадобился, если бы ты проводила с одним клиентом час, вызывая одного духа за те же деньги, за которые вызываешь дюжину на публике.

– Я не смогу себе этого позволить, пока не скоплю достаточно средств.

– И сколько же лет пройдет? Пять? Десять?

– Н-не знаю.

– Но ты не примешь деньги в долг? А если они будут из другого источника? Люди каждый день берут ссуду в банке. Тогда тебя гордость не замучит?

Боже мой, вот сейчас, пытаясь загнать в ловушку, Уинтер раздражал ее до крайности.

– Дело не в моей карьере. Ты хочешь, чтобы я осталась из-за нас!

– Да, черт возьми, хочу! Виноват.

– Если я останусь, моей карьере конец. И сколько продлятся наши отношения, Уинтер? Спроси себя. Ты уже побывал в браке, и сам говорил, что потерпел неудачу, даже если бы не случилось аварии. И утверждал, что из-за той женитьбы согласен лишь на интрижку.

– Чувства меняются.

– Да, и быстро. Мы с тобой знакомы несколько недель. А если через месяц-другой твои чувства снова изменятся? Сэм всегда твердил, что ничто не вечно, и что отношения разрушают человека. И ты сам убедился в этом с Полиной. Почему у нас двоих должно быть по-другому?

– А ты никогда не думала, что Святой Сэм знал далеко не все?

Раскрасневшись от гнева, Аида указала на Уинтера дрожащим пальцем:

– Не смей так о нем говорить.

– А почему нет? Это ты его приплела. Уверен, что Сэм был классным малым, но он умер, Аида! Больше десяти лет назад. Когда ты перестанешь жить, пытаясь угодить ему?

– Он тебя не касается!

– К несчастью, касается и очень, потому что встал между мной и моей любимой женщиной!

Любимой? Аида не собиралась кричать, если звук, вырвавшийся из ее рта, можно было так назвать. Вопль вышел громким, будто на последнем издыхании. Аида так себя и ощущала: на грудь что-то давило, расплющивая сердце. Она стояла на месте, словно приклеилась к плитке или находилась под действием чар.

– Молчишь. Так я и думал. Подозреваю, ты позволила своей святой миссии по сохранению идиотских идей Сэма заслонить все, что чувствуешь сама, и бог его знает, любишь ли ты меня в ответ.

«Люблю». Аида хотела произнести вслух, но горло не слушалось. Пальцы потеряли чувствительность. Кажется… она впадает в прострацию.

Как же передать, что ее переполняют чувства к нему! Но прежде Аида такого не испытывала, потому испугалась. Она хотела сказать, что больше всего на свете хочет остаться и быть с ним…

Но Уинтер не дал ей времени:

– Сэм был восемнадцатилетним парнишкой, пытающимся найти смысл жизни. Ты никогда не думала, что он мог бы изменить свое мнение через несколько лет?

– Я никогда не узнаю, потому что он больше не прожил.

– Но собираешься так и строить жизнь на основе воспоминаний?

Аида заплакала навзрыд, чувствуя себя испуганным кроликом, загнанным волком. Она потеряла способность думать, делать хоть что-то, ей хотелось лишь бежать наутек.

– П-почему только я должна рисковать? Ты хочешь, чтобы я жила с тобой в качестве любовницы. Тебе даже в голову не пришло, что обо мне подумают, если я останусь здесь навсегда. Все знают тебя и со временем узнают обо мне. Пойдут разговоры.

– И кому какая разница?

– Мне есть разница! Это наложит отпечаток на мою репутацию и на все дела, которые я постараюсь устроить.

– Чушь собачья! Никому теперь нет до этого дела.

– Твоим родителям было не наплевать, иначе бы мать не подталкивала бы тебя к браку с нелюбимой. – Аида утерла слезы. – Если память о Сэме определяет мои решения, то жуткие отношения с Полиной влияют на твои.

Уинтер посмотрел на нее через стол холодным взглядом. У него дернулась щека, и, глубоко вздохнув, он уставился на руки.

– Наверное, Полина просто открыла мне глаза на природу брака.

– О, расскажи, пожалуйста, чему же тебя научила дражайшая Полина?

– Что это лишь бумажка, официальный документ, не имеющий ничего общего с чувствами, доверием, привязанностью и дружбой. Это чертова сделка, а я не собираюсь сводить наши отношения к записи в суде, которая только связывает людей вместе ради денег!

– А я не хочу повторять то, что ты и так знаешь: если думаешь, будто мне нужны твои деньги, то ради бога, верь в это и дальше, пока я уезжаю на поезде в Новый Орлеан!

Ярость добавила в лицо Уинтера что-то демоническое. Подвесные кухонные лампы отбрасывали резкие грубые тени на черты его лица. Уинтер стукнул кулаком по столу, чем удивил и себя, и Аиду. Бумаги разлетелись, некоторые даже упали на пол, а он бросился к ней. Аида отошла назад, но бутлегер продолжал надвигаться, пока не возвысился над ней, как чудище из преисподней. Пар из кипящей кастрюли кружился вокруг его черноволосой головы.

– Так давай. – Его дыхание обжигало лицо Аиды, а гнев обдавал жаром кожу. – Убирайся из моего дома и не вздумай возвращаться! Я больше не хочу тебя видеть!

Его слова опалили ее сердце прямо в груди. А слезы, катившиеся по щекам, не могли смягчить причиненный вред.

– Убирайся!

Она споткнулась, сделав шаг назад, повернулась и молча убежала.

• • •

Уинтер ударил ребром ладони по фарфоровому леднику. Неужели это все наяву? Он едва мог себе поверить. Из коридора донесся голос Бо, который о чем-то говорил с Аидой. Минуту спустя, раздался звук мотора. Наверное, Йонте увез Аиду на последнее представление в «Гри-гри».

Зазвонил телефон, но Уинтер не двинулся с места. Пусть кто-то другой ответит. Чуть позже на кухню вошел Бо. Бутлегер приготовился к нотациям, но, к чести помощника, тот перешел прямо к делу:

– Я знаю, что вам сейчас, наверное, не до того, но только что звонила Велма.

Уинтер лишь хмыкнул.

– Она просила передать, что по радио сообщили о двух неизвестных мужчинах в Чайнатауне, сгоревших заживо в черном грузовике у бакалеи. Вроде им пытались помочь, когда машина вспыхнула, но обе двери оказались заперты, и люди побоялись, что грузовик взорвется. Что в конце концов и произошло.

Боже правый, заклятье сработало.

– Ни при телах, ни по номеру машины документов не обнаружили, – добавил Бо. – Полицейские полагают, что грузовик угнали. Я переговорю с нашим информатором в участке, посмотрим, есть ли другие сведения.

Уинтер поблагодарил Бо, и помощник оставил его на кухне в обществе лишь бессвязных мыслей. Мир распадался на части. Уинтер ничего не чувствовал внутри, а снаружи просто сильно устал. Он не мог ни двигаться, ни думать, как надо. И едва взглянул на Грету, когда та появилась на пороге.

– Ты в порядке, гюллеплюттен ? – спросила она.

Уинтер встал, поправил костюм, пытаясь обуздать чувства, и услышал шелест бумаги во внутреннем кармане. Чек Эммета Лейна для Аиды. Можно было вручить его владелице и дать ей возможность принять взвешенное решение, но ему хотелось, чтобы она осталась ради него, а не из-за денег.

Уинтер преподнес ей свое сердце на блюдечке, а Аида промолчала. Может, он себя обманывал, думая, что она чувствует то же самое.

Уинтер посмотрел на Грету:

– Пусть ее вещи упакуют и снесут в прихожую.

• • •

Последнее представление Аиды в «Гри-гри» было худшим за всю ее жизнь. Она не смогла вызвать духов ни для первого, ни для второго, ни для третьего зрителя и не желала притворяться. Публика с улюлюканьем прогнала ее со сцены.

Впервые за карьеру.

И, вероятно, в последний раз, если слухи дойдут до ее будущего работодателя на юге.

– Такое случается и с лучшими из нас, – великодушно успокоила ее Велма, похлопав по плечу и отдав последнюю зарплату. – Может, тебя тревожит что-то, о чем ты хотела бы поговорить?

Аида покачала головой. Если откроет рот, то снова расплачется.

Обнявшись на прощанье с Езекией и Дэниелсом, она с позором ушла через черный ход.

Остановившись на пороге, Аида вытащила из сумочки перчатки и посмотрела на туман, заполнивший узкий переулок. Ну и что теперь? Все ее новые вещи остались в доме Уинтера.

Как и он сам.

Аида закрыла глаза и тяжело вздохнула. Надев перчатку, прошептала себе под нос:

– Хорошо, Палмер, давай подумаем об этом логически.

Может, он не ошибся, уверяя, что всем будет плевать на их связь. Она же не первая девушка в городе. И как она сама могла утверждать, будто за месяц нельзя познать свои чувства, и тем не менее настаивала, чтобы Уинтер принял публичное решение на всю жизнь?

Верно или нет, это не значило, что ей нужно уехать, только ради возможности доказать свою точку зрения, убежав, словно обидчивый ребенок. Да, Аиде нравился этот город, и в глубине души она считала его домом. Получается, по двум пунктам Уинтер прав.

И честно говоря, если подумать, можно взять банковскую ссуду. Уинтер опять прав, черт бы его побрал! Небольшую сумму, чтобы заплатить за аренду дешевого офиса, возможно, вместе со смежной квартирой, чтобы жить и работать в одном месте.

«Он встал между мной и моей любимой женщиной».

Неужели Уинтер действительно так думал? Правда ее любил?

Вздохнув, Аида опустила руки. Сумочка соскользнула и упала на мостовую, а содержимое рассыпалось. Аида наклонилась, чтобы все собрать.

– Вы в порядке, мисс Палмер?

Она подняла голову и увидела, что о косяк черного хода опирается Мэнни, один из охранников.

– Все нормально, спасибо, – солгала она и сунула все обратно в сумку.

– Мисс Палмер! – раздался еще один голос в нескольких десятках метров у входа в переулок.

Мужчина стоял у машины с открытой дверью и махал ей. Двигатель гудел, а из выхлопной трубы вырывались облачка дыма. Через секунду медиум узнала новоприбывшего.

– Доктор Йип, – поприветствовала она китайца, выпрямившись. – Что привело вас в Норт-Бич?

– Это долгая история, – ответил он, когда Аида приблизилась. – Может, поговорим об этом, например, за чаем?

Аида застыла в нерешительности, желая вернуться к Уинтеру и поговорить. Но выглядел травник дружелюбно, и, возможно, у него найдется нужная информация.

– Это связано с мистером Магнуссоном?

– Да, вообще-то связано. – Йип указал на заднее сиденье ожидающей машины. – Прошу.

– Вы в порядке, мисс Палмер? – повторил Мэнни позади нее.

Она помахала в ответ:

– У меня все хорошо.

– Прошу, – повторил доктор Йип, приглашая в свою машину. – Это не займет много времени. Думаю, вам будет интересно послушать мой рассказ. Можем поехать в «Автомат» напротив.

Глупо сомневаться, стоит ли садиться в машину к пожилому человеку. Доктор Йип им помог и отвлек головорезов Джу в своей лавке. Аида посмотрела вниз и увидела, что на нем все те же вышитые китайские тапочки. Почему бы не выслушать, что же он узнал. Травник приветливо улыбнулся.

Аида забралась на заднее сиденье и врезалась в кого-то, уже сидящего внутри.

– Простите, я не знала, что тут кто-то есть.

А когда присмотрелась… У мужчины в руках оказалась тряпка, сильно пахнущая травами. Темная корка обезобразила его щеку прямо под глазом.

И тут же заметила, что нос шофера перевязан, а шляпа почти скрывает изуродованное ухо.

Дверца закрылась, и рядом раздался голос доктора Йипа:

– Значит так, мой маленький медиум: либо будете послушной девочкой, либо вас усыпит одна из моих новых трудовых пчел.