Лоу перевернул книгу Эдгара Аллана По и внимательно осмотрел кожаную обложку.
– Точно не знаю. Насколько тебе дóроги книги матери?
– Дóроги? Если в эмоциональном плане, то совсем нет. Как я уже сказала…
Не успела Хэдли закончить, как Лоу вытащил из куртки какой-то предмет. Сверкнул металл. Хэдли что-то прошептала, удивляясь, откуда у него под пиджаком оказался кинжал. Одним взмахом Лоу разрезал обложку книги, засунул палец в отверстие, где обнаружил пожелтевшую бумагу.
– Что это? – Хэдли схватилась за один край листка, а Лоу удерживал другой.
На тисненой художественной бумаге размером в ладонь была нарисована изящная акварель, которую они с Хэдли сразу узнали и одновременно прошептали:
– Канопа .
То был один из глиняных кувшинов с крышками в виде голов богов, в которых древние египтяне хранили свои внутренние органы в загробной жизни. В каждую могилу опускали четыре канопы с четырьмя разными органами. Крышка на картине изображала Дуамутефа, бога с головой шакала, сына Гора и хранителя желудка.
– Четыре цитаты из стихотворений. Четыре канопы. Тут в углу стоит дата: пятое февраля 1906 года. А это что такое?
Посередине канопы на акварели коричневыми чернилами были аккуратно написаны две колонки странных графических символов. Хэдли украдкой посмотрела на них.
– Обычно в этом месте находится надпись из иероглифов или имя бога-защитника органов. Но это не иероглифы.
– Не египетские иероглифы, – поправил Лоу. – Похоже на алфавит из пиктограмм. Смотри – вот тут цветок и нож.
– Нет, кажется, это травинка.
Он искоса посмотрел Хэдли в лицо, очарованный ее серьезным ученым подходом.
– Твой отец упоминал, что твоей матери нравились головоломки. Думаешь, она сотворила собственный алфавит, наподобие иероглифов?
– Возможно, – согласилась Хэдли. – Но не вижу ничего похожего на карту. Что все это такое?
– Не знаю, но готов поспорить на десять баксов, что изображения остальных трех каноп находятся в других книгах. – Он передал ей бумагу и взялся за Кольриджа, разрывая и эту книгу, как предыдущую. – Клянусь золотой жилой! Это Хапи.
Голова павиана была аккуратно установлена на урну.
– Легкие. Двадцать первое января 1906 года. И снова те же самые пиктограммы.
– Но ни одной с первой картинки.
– Дай глянуть. – Хэдли посмотрела на обе находки. – Ты прав, они все разные. Но алфавит очень красивый.
– Я останусь при своем мнении, пока мы его не расшифруем. Что будем делать теперь? «Глядевшие поля» напоминают о Небраске. Есть ли там поэты, обожающие до безумия пшеницу?
– Кажется, Небраска больше известна своей кукурузой. Глядевшие поля, глядевшие поля… – Она провела пальцем по корешкам на ближайшей полке. – И По, и Кольридж, писали стихи о смерти. Скорее всего, и «глядевшие поля» из той же области. Ой!
– Что?
– «Раз к Смерти я не шла…»
– «Она ко мне явилась в дом», – закончил Лоу. – Да, я знаю эти стихи, Эмили Дикинсон. Хоть в школе не мог запомнить больше первой строфы. Бэкол, у тебя прекрасная память.
Хэдли усмехнулась и порозовела. Лоу также почувствовал воодушевление от успеха. С ней можно разделить такое неожиданное удовольствие. Вместе они нашли нужную книгу и, разумеется, третья картинка была спрятана в кожаном переплете. Третья канопа с третьим набором пиктограмм с датой «двадцать пятое марта 1906 года».
– А что же последние стихи? – спросила Хэдли.
– Ну, Сена находится во Франции, так что, могу поспорить, последний поэт – француз. Возможно, такой же повернутый на смерти, как и мисс Дикинсон.
– Рембо, Гюго, Бодлер…
Лоу схватил сразу три книги указанных авторов, провел пальцами по обложкам и остановился, почувствовав выпуклость на сборнике Бодлера. И вот она: картина с изображением четвертой канопы, четвертого набора пиктограмм и кое-что еще. Точнее несколько новых подробностей.
– Размеры урны: тридцать восемь сантиметров в высоту, пятнадцать в ширину у основания.
Это не все. На акварели рядом с канопой кто-то изобразил ее же поперечный срез – двойные стенки и полость на дне, которую в описании определили как «дополнительное отделение».
Лоу постучал по уголку листка.
– Чеки за глину и лакировку… цены. Похоже, что все эти изображения были заказаны в фирме под названием «Кипарисовая керамика». «Одобрено клиентом, ВМ. 7 января 1906 года». Это самая ранняя из четырех дат.
– ВМ – Вера Мюррей, – прошептала Хэдли. – Девичья фамилия моей матери. Наверняка, это она их заказала. Посмотри на дополнительное отделение. Оно достаточно большое, чтобы вместить одну из перекладин амулета, если они примерно того же размера, что и найденное тобой основание.
Лоу осмотрел схему дополнительного отделения.
– Боже, ты права, это тайник. Канопы запечатали после того, как поместили туда части амулета. Четыре сосуда для четырех перекладин. – Он провел пальцем по смазанному слову возле поперечного среза. – Купол? Пепел? – Он посмотрел ей в глаза. – Хэдли, они создавались как погребальные урны.
– Ну да, примерно того же размера.
– Посмотри на числа. – Он забрал у нее картинки и разложил на столе доктора Бэкола. – Январь, февраль, март – все даты четыре соответствуют месяцам до Великого пожара.
– На сеансе мама говорила, что раздала перекладины. Она спрятала их в урны, а потом сами урны спрятала в городе. Канопы сделаны для настоящего праха реально существовавших людей.
– Черт побери!
Они долго смотрели друг на друга и улыбались.
Хэдли вздохнула и осмотрела картинки.
– Значит, эти четыре листика на самом деле карта. Потому что, готова поспорить на десять долларов, мистер Магнуссон, пиктограммы – имена покойных, чей прах находится в этих урнах. Если мы хотим найти части амулета, придется отыскать семьи, в которых они хранятся.
Она, конечно, права. Но найти их будет непросто.
– Мы можем подойти к поискам с разных сторон. Например, найти эту «Кипарисовую керамику», но где шанс, что она все еще открыта двадцать с лишним лет спустя, ведь с тех пор было землетрясение и полгорода сгорело дотла… А лучше проверить записи о покойниках. Сколько людей могло почить в городе за те три месяца? Пара сотен?
– В Великом пожаре пропало столько записей. Мы можем попробовать поискать в Колумбарии к северу от парка «Золотые ворота».
– Где?
– В здании под куполом у мест упокоения. Там находятся погребальные урны. Семьи приходят туда навестить прах своих близких. Так называемое внутреннее кладбище.
– Тамошний крематорий не использовался с тех пор, как кремацию в городских пределах запретили, но колумбарий все еще открыт для посетителей. Он выстоял во время землетрясения, так что, возможно, там сохранилась по меньшей мере одна канопа.
Конечно, у Хэдли полно вот таких мрачных сведений. Как мило.
Она начала собирать акварели.
– Завтра суббота, у меня выходной. Давай встретиться там поутру и осмотримся. А пока я заберу их домой и…
Лоу остановил напарницу, прижав ее руки своей.
– Эй, а кто сказал, что их заберешь ты?
– Они принадлежали моей маме.
– А это моя работа. Ты помогаешь, а не руководишь.
В глазах Хэдли промелькнул гнев.
– Мама сказала, что я смогу решить ее головоломку. Именно это она и имела в виду. Я их осмотрю, а потом передам тебе.
Дьявольски хитрая плутовка. Стоило восхититься ее попыткой, но Лоу не собирался уходить без картинок. И тепло ее костяшек под его ладонью вызывало желание большего.
– Я узнал, что есть два способа закончить спор с упрямой женщиной.
Она фыркнула.
– Прошу, просвети меня.
– Первый – дать ей выиграть.
Лоу выпустил ее руку.
– Очень умно. А второй?
В висках Лоу стучал пульс.
– Второй… заключается вот в чем.
Подняв подбородок упрямицы одной рукой, Лоу решительно прижался губами к ее губам. Хэдли застыла, не дыша. Возможно, просто от изумления. Или Лоу слишком увлекся порывом. Он немного расслабился, вздохнул и принялся целовать ее осторожно и легко. Против таких ласк даже самая невинная девственница не стала бы протестовать.
В ответ ноль эмоций.
Она застыла как мрамор и стала в два раза холодней. Неужели он просчитался? Она его не отталкивала, но и не испытывала страсти. У мертвеца и то было бы больше энтузиазма.
Не так Лоу представлял их поцелуй в своих фантазиях.
Господи. Он никогда не целовал женщину, которая этого не желала, но ее напряженные и безответные губы наводили на определенные мысли. Настолько отличалось ее поведение от эротического желания, которое он ощутил у зеркального пруда на вечеринке. Он готов был поспорить, что между ними что-то есть. Неужели показалось?
Придется завершить поцелуй и позволить огню унижения согреть арктический воздух между ними. Как он совершил такую ошибку?
Он отпустил Хэдли и отстранился. На ее лице промелькнуло некое подобие ужаса. Она сжала руки в кулаки.
– Похоже, что дело не только в работе, – сострил он, пытаясь пролить бальзам на раненую гордость.
Послышался резкий стук, дверь открылась, и показался мужчина средних лет в униформе охранника.
– Доктор Бэкол?
– А, добрый вечер, мистер Хилл.
– Мисс Бэкол, извините за беспокойство. Я только что отметился и собирался домой. Увидел свет под дверью и решил, что ваш отец заработался допоздна.
– Нет, это всего лишь я. О, и Ло… хм, ну, это, то есть…
– Мистер Магнуссон, – представился Лоу.
– Да, – Хэдли нервозно рассмеялась. – Он только вернулся из Египта. Мы оба пришли с музейной вечеринки.
Охранник прищурился.
– Понятно…
Что она хотела? Позволить ей говорить? Хэдли же совершенно не умеет врать. Стоит ей сказать еще что-то, она признается в преступлении, которого не совершала. И еще хуже, поделится с охранником, что они разорвали книги, чтобы найти карту.
О боже.
На столе рядом с выпотрошенными книгами лежали картины. Лоу быстро встал перед ними, надеясь заслонить их от взгляда охранника, и перебил Хэдли:
– Мы планировали сюрприз по случаю отставки доктора Бэкола. Собираем старые фотографии его юности, чтобы художник нарисовал его для буклета с перечислением его достижений.
Охранник расслабился.
– Уверен, ему понравится.
Все вышло слишком просто.
– Надеюсь на ваше молчание, – напомнил Лоу. – Нам хотелось бы удивить всех сотрудников, вот поэтому мы явились сюда прямо после вечеринки. Не хотели огласки, пока не доставим буклет печатнику.
– Я буду молчать, – заверил его охранник. – А пока я пойду. Мисс Бэкол, вас подвезти домой или куда-то еще?
– Да, пожалуйста, очень любезно с вашей стороны, мистер Хилл. Не придется вызывать такси.
Лоу почувствовал волну раздражающего гнева. Разве не он выдумал причину, чтобы успокоить охранника? Неужели Хэдли так испугалась поцелуя, что старается как можно скорее уйти подальше?
Она улыбнулась мистеру Хиллу.
– Подождите меня у входа, я выйду через минутку.
– Да, мэм. – Охранник приподнял шляпу, прощаясь с Лоу. Как только он пошел дальше по коридору, Хэдли с беспокойством осмотрела кабинет.
– Я мог бы отвезти тебя домой, – предложил Лоу.
Хэдли его проигнорировала.
– Положи книги на места и проследи, чтобы твоя «резня» осталась незамеченной. И я просто…
О нет! Лоу бросился к столу и успел забрать две картинки. Остальные взяла Хэдли.
– Настоящий компромисс: я сохраню свои, а ты – свои. И встретимся завтра утром часиков в десять в колумбарии.
Значит, решила притвориться, что поцелуя не было? Ладно. Неизвестно, чего вообще он гонялся за ней.
По пути домой Лоу напомнил себе обо всех ее раздражающих чертах характера. Властная. Чудаковатая. То горячая, то холодная. Сдержанная. Обидчивая. Слишком образованная. Упрямая. Слишком старая. С ужасным стилем – Лоу решил, что вечернее платье для вечеринки выбрал кто-то другой.
И вот еще что: Хэдли пыталась его убить.
Позже, раздевшись и собираясь в постель, Лоу нашел увядшую лилию в кармане своего фрака. Хэдли говорила: «ничто не вечно». Как же верно подмечено. Он бросил цветок в мусорную корзину, выключил лампу на комоде и лег, продолжая сердиться в темноте.
Боги на небесах, он все еще чувствовал запах проклятого цветка.
Лоу включил лампу и вытащил лилию из мусорного ведра. Минутку подумав, он положил ее между страницами старого выпуска «Странных историй» и засунул журнал под перину.