Он чувствовал себя смертельно усталым. И дело было не только в утомительном перелете, хотя понятно, что смена семи часовых поясов за четыре дня в воздухе – это многовато. И не в бесконечных официальных заседаниях и еще более бесконечных неофициальных обедах и завтраках. Он просто устал от жизни. Он ездил туда-сюда, пока, наконец, не понял, что это абсолютно бесполезно. Уже целый месяц он пытался убежать от самого себя и забыть то, что случилось, но это было невозможно. Миранда умерла, но она не исчезла из его жизни.

Его усталые раздумья были прерваны громким голосом: «Внимание, внимание, объявляется посадка на рейс ноль-семь-семь компании «Эр-Франс» до аэропорта Кеннеди». Он вынужден был открыть глаза, встать и пройти на посадку. Это было в международном аэропорту Цюриха. «Пассажиров первого класса просят приготовить авиабилеты».

– Бонжур, месье. – Стюардесса узнала его и заулыбалась, когда он протянул ей билет. Лицо Джесона Дарина было хорошо известно всем проводницам «Эр-Франс». Он был одним из тех немногих красивых мужчин, которые всегда летали первым классом, никогда не требовали ничего, кроме покоя и «Интернэшнл геральд трибюн», и не обращали никакого внимания даже на самых симпатичных стюардесс. Хотя, размышляла стюардесса, возвращая Джесону билет, она бы наверняка не осталась равнодушной, если бы кто-нибудь столь же интересный и столь же – она не боялась этого слова – сексуальный, как этот уставший мужчина, проявил к ней интерес.

Позднее, разнося напитки по просторному и комфортабельному салону первого класса, она старалась сформулировать для себя, что же делало Джесона Дарина таким привлекательным. Будучи француженкой, а потому более чем сведущей в делах подобного рода, она привыкла считать, что предъявляет к мужчинам очень высокие требования.

Прежде всего, мужчина не должен производить впечатление слишком чувственного, никаких незастегнутых верхних пуговиц, выставляющих напоказ волосы на его груди или золотую цепочку на шее; никаких налаченных причесок; никакой чересчур броской одежды. Месье Дарин явно не относился к подобным красавчикам. Как и многие другие американские мужчины, он был одет весьма небрежно. И не то чтобы он выглядел бедным, нет, напротив, – просто по его виду было совершенно ясно, что у него слишком много других забот, чтобы особенно много думать о том, что на себя напялить. Сейчас Дарин был одет в симпатичную спортивную куртку из твида, которую, впрочем, следовало бы по-хорошему выбросить еще несколько лет назад: манжеты очень сильно обтрепались и не хватало одной пуговицы. Его оливкового цвета штаны были новыми, но порядочно измятыми. Светло-голубая хлопчатобумажная оксфордская рубашка на пуговицах казалась безупречной – особенно хорошо она гармонировала с его черными волосами, – но ее нужно было носить с галстуком. Очень подошел бы зелено-золотой от «Гермеса», решила стюардесса, еще раз внимательно посмотрев на Дарина.

А потом, разнося высокие стаканы с коктейлем, она мысленно его раздела. Она по его глазам видела – а они напоминали по цвету дорогой коньяк, – что он был бы прекрасным любовником. Его мускулистое тело было крупнее, чем у любого из европейцев, но в то же время в нем не чувствовалось той медвежьей неуклюжести, которая бывает у атлетов. Он двигался легко, так, словно не замечал своей мускулатуры. Но что делало этого мужчину просто безумно привлекательным, решила про себя стюардесса, так это неизъяснимая грусть в глазах. В нем была какая-то загадка, а может, даже… и опасность. Что-то затаилось в сердце этого мужчины, и это что-то делало его неприступным… и потому еще более привлекательным. Она попыталась обменяться с ним взглядом, когда подавала ему ленч, но он не обратил никакого внимания ни на нее, ни на то превосходное рыбное филе, которое она ему принесла. Он едва к нему притронулся.

Забирая у него поднос, она спросила как можно более игриво:

– Быть может, вам, месье, принести что-нибудь другое? Поверьте, я счастлива бы была вам услужить… теперь или позднее.

– Что? – Ее многообещающая улыбка не произвела на него никакого впечатления. – Нет, спасибо, ничего не нужно, вы очень любезны, – ответил он подчеркнуто вежливо. – Стюардесса разочарованно удалилась, а он сомкнул глаза в тщетной надежде уснуть, но тут же ощутил знакомую тупую давящую боль в груди. За всю поездку не было ни одной ночи, чтобы его не мучила бессонница, глупо было бы надеяться, что здесь, в самолете, он вдруг сможет хотя бы задремать.

Один банкир, летавший вместе с ним в Таиланд, с которым они успели очень подружиться, твердил Джесону, что тот слишком жестоко себя наказывает.

Эрик Лониман, вице-президент германского инвестиционного банка, вложивший деньги в строительство Джесона в Бангкоке, говорил ему то же самое:

– Тебе, Джесон, нужно больше отдыхать. Вы, американцы, вечно пашете как лошади. А кому все это нужно? Зачем? Ради лишних двух миллионов?

– Просто я люблю свою работу, Эрик, – мрачно ответил Джесон. Еще месяц назад это действительно было правдой. Годами Джесон жил суматошной жизнью, целиком посвятив себя работе… Он гордился тем, что, как правило, умело преодолевал разногласия, возникавшие между банкирами, . юристами, архитекторами, инженерами и инвесторами, которые играли в строительстве самую главную роль. Но в этот раз, когда закончились переговоры по строительству индустриального центра неподалеку от Бангкока, он не испытывал никакого удовлетворения. Вирус вины – такой же лихорадящий и надоедливый, как любая простуда, – поселился в нем. Каждое утро он вставал с ощущением вины. Когда же ночью ложился в постель, то уже знал, что там его поджидает его совесть – неустанная, прожорливая, злобная… Он летел из Лондона в Токио, потом в Манилу, Бангкок, Прагу, Берлин, теперь вот возвращался в Нью-Йорк, но нигде и никогда он ни на минуту не забывал о Миранде. Она была его ночным кошмаром в редкие часы, когда он спал, она не оставляла его ни на секунду и днем. Он возвращался домой из довольно успешной деловой поездки, безумно уставший и окончательно разбитый. Но были в этом мире два человека, которые помогали ему жить, два образа, которые он всегда носил в своем сердце. Одним из них была Хивер, его хорошенькая, упрямая, избалованная дочурка, его гордость и боль, потому что, хотя Джесон и любил ее больше жизни, он понимал, как чудовищно мало ею занимается.

– Папочка, когда ты приедешь? – проскулила в трубку Хивер, когда он позвонил ей позавчера вечером. Ее голос был словно бальзам на его раны. – Я соскучилась… я хочу к тебе… приезжай.

– Не хнычь, обезьянка. Я скоро приеду, уже на твой день рождения я буду дома. Обещаю тебе, – успокоил он ее.

А второй человек, второй образ… он понимал, что и мечтать об этом не имеет права. Он не должен вспоминать о ней. Он никогда не сможет себе этого позволить, потому что это означает предать память Миранды. И он всячески избегал мыслей о ней. Но минуты, когда он о ней думал, были единственным моментом, когда притуплялась его боль. Он представлял себе ее лицо: ямочки на щеках, теплый взгляд глаз, припухлые губы… И он забывал о том мире, который был разрушен, мечтая о том… который никогда не будет существовать.

– Ты уверена, что не хочешь пригласить кого-нибудь из друзей? – спросила Касси у Хивер, забирая племянницу из школы в ее восьмой день рождения. У Касси был довольно напряженный график работы, но все равно она каждый день отвозила девочку в Дальтон по утрам и выкраивала сорок пять минут днем, чтобы забрать Хивер из школы в половине четвертого. Обычно она хватала такси возле «Магнус Медиа» и неслась за племянницей в это шикарное престижное учебное заведение на Восточной Восемьдесят девятой улице. Она всегда боялась опоздать, а потому приезжала чуть раньше и, стоя на улице, поджидала, когда, наконец, появится гурьба ребятишек – которые, несмотря на то, что их родители все, без исключения, были важными персонами, – галдели, смеялись и проказничали не меньше, чем все остальные дети на свете. Все, кроме Хивер. Она никогда не выскакивала из школы в числе последних, держалась от всех в стороне и выглядела этакой тихоней. Касси никогда не видела ее хохочущей в толпе подружек. И Касси далеко не сразу поняла, в чем дело: оказывается, никто не хотел дружить с девочкой, у которой был такой противный нрав, как у Хивер.

– Сколько я буду тебе повторять: нет, нет и нет! – разозлилась девочка. Чарлз, приехавший забирать девочку, открыл перед Хивер дверцу «БМВ». Обычно Чарлз вез Касси обратно на работу, когда та доставляла девочку домой и убеждалась, что у нее все в порядке. – Ненавижу всех в этой кретинской школе! И ты мне надоела уже, тетя Касси. Почему ты уходишь с работы, хотя должна быть сейчас там?

– Потому что я должна быть здесь, с тобой. Это для меня важнее, – терпеливо повторила Касси те же слова, что и всегда. Хивер устраивала истерику каждый день, увидев, что Касси приехала ее встречать. Касси же, выросшая на тихой окраине, где все друг друга знали, даже и представить себе не могла, как можно оставить девочку одну – пусть даже и с шофером – в центре огромного шумного города.

– Мама никогда меня не забирала, – противным голосом повторяла Хивер. – Я уже не маленькая. А Чарлз и без тебя может довезти меня до дома. Он знает дорогу лучше, чем ты.

– Конечно, ты, Хивер, уже не маленькая, – говорила ей Касси, – но я хотела бы в этом убедиться. Расскажи-ка мне, как у тебя прошел день. А? – Но ответом на ее дружелюбный тон и ласку было молчание. – Так все же, Хивер, как прошел твой день?

– Ты же знаешь, что я тебя ненавижу. Мне действительно кажется, что я тебя ненавижу.

– Ну, это уже прогресс… На прошлой неделе ты говорила, что уверена в том, что меня ненавидишь. – Да, ладить с Хивер было нелегко. Касси не имела никакого опыта в общении с детьми, и ей, наверное, трудно было бы найти общий язык даже с очень хорошей и доброй восьмилетней девочкой, а уж с такой злюкой и эгоисткой, как Хивер, и подавно. Короткий период взаимопонимания, установившийся после смерти Миранды и удаления мисс Бьернсон, закончился сразу, как только уехал Джесон. Хивер вечно всем была недовольна. «Ненавижу» было ее любимым словом. Этим «ненавижу» она характеризовала буквально все: будь то торт с кусочками ананаса, специально для нее приготовленный их кухаркой, или хлопчатобумажный вязаный свитер, купленный Касси в «Гэп-Кидз», чтобы сделать племяннице сюрприз.

– Я ненавижу зеленый цвет! – закричала Хивер, швырнув свитер прямо на пол. – Меня тошнит от этого цвета.

– Ах ты, маленькая нахалка! – не выдержала Касси. – Сейчас же подними свитер, или я лишу тебя обеда!

– Не подниму!

– А ну-ка марш в свою комнату!

– Не пойду!

Тогда Касси схватила свою упрямую золотоволосую племянницу, кричавшую и упиравшуюся, и насильно потащила наверх. В тот вечер было уже больше чем достаточно истеричных рыданий, а Касси решила держать Хивер взаперти до тех пор, пока она не попросит прощения.

– Тетя Касси, ты еще не ушла? – зло спросила Хивер, когда часы уже пробили десять.

– Нет, не ушла, – ответила Касси, сидевшая на подоконнике напротив двери в комнату Хивер и читавшая газету. – И не уйду, пока ты не скажешь: «Извини меня, тетя Касси, я никогда больше так не буду».

– Ладно, о'кей, считай, что твоя взяла. Извини меня, тетя Касси. Но теперь я могу получить поесть?

В Касси боролись сейчас два человека: один хотел попробовать добиться от племянницы большего раскаяния, но второй, более мудрый, одержал верх: медленно, но верно она все же научит девочку хорошим манерам. Пока, правда, получается медленно, но отнюдь не верно. Ясно, что Хивер нужно было помочь. Она усвоила такой противный, самоуверенный тон, что никто не захочет с ней общаться. Но Касси чувствовала, что ее слова и поступки пока результатов не дают. Хивер нуждалась в друзьях своего возраста. Ей просто необходима была компания. Однако она всячески отвергала все попытки Касси помочь ей подружиться с девочками-сверстницами. Касси же переживала свое бессилие настолько, что даже позвонила, чтобы посоветоваться, учительнице Хивер и мамам двух ее одноклассниц. Примерно неделю назад в голове Касси зародился сначала смутный, но теперь уже полностью продуманный план устроить Хивер день рождения.

За то время, что Джесон отсутствовал, в его доме произошли многие необходимые, с точки зрения Касси, изменения. Она никогда не жила раньше в таком огромном роскошном доме, где ей самой приходилось бы вести все хозяйство, и первое, с чего Касси начала – она стала искать поддержку у прислуги. Чарлз, разговорчивый и добродушный шофер с Ямайки, оказался очень симпатичным парнем. Было видно, что он привязался к Джесону; единственное, на что он жаловался, это на то, что в отсутствие хозяина у него совершенно нет никакой работы. Гораздо сложнее было найти общий язык с Генриеттой, кухаркой с Филиппин. Она очень ревностно относилась ко всему, что происходит на кухне, в кладовых, в подвале, в винном погребе, и регулярно устраивала дикие скандалы Нэнси, горничной первого этажа.

– Свет не видывал такой лентяйки! – жаловалась Генриетта Касси после очередного бурного столкновения с Нэнси. – И Том ее не лучше, – добавляла она, стараясь не упустить возможности пройтись и по мужу Нэнси, Тому, служившему дворецким. – Оба они паразиты.

После недели-двух тщательных наблюдений за домашним хозяйством Касси обнаружила, что Том покупает на хозяйские деньги разные дорогие вещи, вроде электрической газонокосилки, а куда они потом деваются, никому неизвестно. Посоветовавшись с Чарлзом и торжествовавшей победу Генриеттой, Касси уволила и дворецкого, и его жену. Решено было, что Чарлз и Генриетта сами прекрасно справятся со всей работой по дому, а если вдруг возникнет острая необходимость, то Касси возьмет какого-нибудь временного помощника. После этого скандалы в доме прекратились, установилась весьма дружелюбная атмосфера, но главное – у Касси появились два союзника в борьбе с несносным характером Хивер.

И Касси не могла не признать, что если бы не они, она не смогла бы осуществить свой план по подготовке дня рождения девочки. Генриетта вот уже несколько дней не вылезала с кухни, где готовила разные потрясающие блюда. Чарлз освободил танцевальный зал от мебели, перетащив ее на время в просторную кладовую. Он также уговорил какого-то своего приятеля – шофера автобуса помочь ему привезти к ним на праздник двенадцать маленьких девочек, которых порекомендовала Касси пригласить учительница.

В ночь, накануне дня рождения Хивер, Генриетта, Чарлз и Касси легли спать далеко за полночь: они украшали зал огромными воздушными шарами, гирляндами из бумажных цветов и крошечными серебряно-розовыми лампочками, купленными по такому случаю, по совету матери, одной из девочек – Марисы Ньютаун. На торжество приглашены были также клоун, фокусник и шарманщик с живой обезьянкой. Впервые Касси отважилась потратить часть денег, оставленных ей Мирандой. И хотя она прекрасно понимала, что друзей нельзя купить за деньги, но все же очень надеялась, что та сказочная атмосфера, которая встретит девочек в зале, поможет им подружиться.

Когда все гости были уже в сборе, Касси отправилась к племяннице: Генриетта и две-три мамы, тоже приглашенные на праздник, делали все, чтобы девочки не шумели, и Хивер ни о чем не догадалась заранее.

– Пойди-ка сходи в танцевальный зал, Хивер, – ласково обратилась к ней Касси.

– Зачем это мне туда идти? – заговорила Хивер своим обычным противным визгливым голоском. – Мама не разрешала мне туда ходить. Что я там забыла?

– Там тебя ждет подарок, – терпеливо объяснила Касси.

– Очень странное место для подарков…

– Этот подарок слишком большой и никуда бы больше не уместился.

– Что-о?..

Когда они подошли к белым, плотно закрыты дверям, Касси предупредила девочку:

– Только сначала нужно громко постучать. Это очень важно!

– Глупость какая-то, – сказала Хивер, однако постучалась. Послышался шепот и шорохи.

– О'кей, а теперь давай откроем, – сказала Касси, распахивая двери, – ну-ка посмотрим, что там…

– Ой, да тут темно, – занудно протянула Хивер, – нет здесь ничего. Я не хочу…

Но в это время зажегся яркий свет – вспыхнули свечи и серебристо-розовые лампочки – и появилось сказочное царство цветов и воздушных шаров. В центре зала стоял большой круглый стол, накрытый на тринадцать человек, а на нем красовался огромный торт в форме лебедя, изготовленный кондитером, тоже приглашенным по совету Марисы.

«С днем рождения!» – раздались крики со всех сторон. «С днем рождения!» – девочки подбежали поздравить Хивер, которую они раньше всегда считали задавалой и врединой. Но теперь, когда они видели эту сказочную комнату, здоровенные воздушные шары, волшебной красоты торт, они подумали, что, может быть, эта самая Хивер Дарин не такая уж и плохая.