В течение следующих полутора недель Мэг выяснила для себя, что настроение Люсинды может скакать и менять направление с импульсивностью игрушечной машинки, переворачивающейся и вновь встающей на колеса, — от раздражительного и необщительного утром, когда Мэг отправлялась на работу, до добродушного и доверительного вечером, когда они обе приезжали домой. С помощью Бордмана она нашла в верхнем Ист-Сайде психиатра, которого суд утвердил для консультаций. Ей также удалось пристроить Люсинду в качестве временного учащегося в публичную среднюю школу неподалеку от своего дома. Но если о том, что происходит на ее терапевтических сеансах, Люсинда молчала, как рыба, то о своей новой ситуацией с учебой она высказывалась очень резко.

— Ненавижу все это, — заявила она уже в конце первой недели.

— Мне очень жаль, я знаю, что условия в средних школах города могут быть довольно жесткими, — посочувствовала ей Мэг. Она попыталась устроить ее в одну из частных школ в их районе, но там просто не оказалось мест.

— Не в этом дело, — поговорила Люсинда с недовольной гримасой. — Я сама еще жестче их.

— Тогда в чем же? — спросила Мэг. Эта поза «плохой девочки» из всех вечно меняющихся настроений Люсинды нравилась Мэг меньше всего.

— Все надо мной смеются.

— Что ты имеешь в виду? — Мэг очень не хотела, чтобы о том, что против Люсинды возбуждено уголовное дело, каким-то образом узнали ее одноклассники. Она посоветовала Люсинде не распространяться о своем деликатном в юридическом смысле слова положении, если она хочет завести друзей и постараться обеспечить себе более или менее нормальное существование здесь.

— Выходит так, что мне нечего одеть, — мрачно ответила Люсинда. — Каждый чертов день я прихожу в одних и тех же уродливых шмотках.

— Ради бога, Люсинда, и это все? — Мэг одновременно испытывала и раздражение, и облегчение. — Я посмотрю, что мы можем с этим сделать.

На следующее утро она позвонила Франсин из офиса и спросила, не может ли она как пастор организовать, чтобы из Ред-ривера прислали одежду и вещи Люсинды.

— Я уверена, вы знаете, что Ларк со мной не разговаривает, — пояснила Мэг. — И я помню, как добры вы были к Люсинде, когда она находилась в больнице. Кроме того, у меня есть подозрение, что Ларк сама не хочет, чтобы вещи Люсинды находились в ее доме.

— Мэг, я бы рада помочь, — ответила Франсин, хотя в тоне ее голоса Мэг уже услышала большое «но». — Ситуация сейчас очень напряженная. После слушаний окружной прокурор подлил масла в огонь полицейского расследования, когда нам казалось, что он уже начал угасать. Теперь все об этом только и говорят. Мэта вызывали на повторный допрос. Очевидно, его алиби считают ненадежным.

— Мэта?

Мэг никогда серьезно не рассматривала парня в качестве подозреваемого. Хотя с учетом того, что она знала о его чувствах к Люсинде, она уже сама удивлялась, почему эта мысль не приходила ей в голову раньше.

— Он утверждает, что в то утро бродил по Интернету, — ответила Франсин. В ее обычно спокойном и твердом голосе звучала озабоченность. — Но распечатка наших телефонных соединений не зафиксировала подключений модема в то время.

— Мне очень жаль, — сказала Мэг. — Мне также неудобно добавлять к вашим проблемам свои, но, как вы думаете, вы бы могли поговорить с Ларк насчет вещей Люсинды?

На другом конце провода на мгновение воцарилась тишина, и Мэг представила себе, как пастор взвешивает все за и против, все положительные и отрицательные моменты этой просьбы.

— Не могу, Мэг, — наконец ответила Франсин. — Но не из-за чувств Ларк. Я так беспокоюсь о Мэте! Он отказывается объяснить мне, что произошло в то утро. Я думаю, он был с Люсиндой. Я знаю, что он переживает за нее и, вполне возможно, любит. Это единственная причина, по которой я попыталась потянуть ей руку. Потому что, видите ли, я боюсь, что мои настоящие чувства к ней не… они просто далеки от христианских.

Мэг проанализировала новость про Мэта и решила не говорить об этом Люсинде, пока ее эмоциональное состояние не стабилизируется. Следующую субботу Люсинда и Мэг потратили на покупку одежды — изнурительный и чрезвычайно разочаровывающий опыт для Мэг. Она была щедра как на деньги, так и на советы по поводу того, что Люсинде идет, но девушка даже не делала вид, что слушает ее. Вещи от «Сакс», «Блумингдейл», «Лорд и Тейлор» были… «совершенно некрутыми». Наконец у «Маси», после короткой остановки для ленча в близлежащем «Макдональдсе», Люсинда обнаружила пару ботинок, которые ей понравились: страшные платформы с гротескными закругленными носками и волнообразной пластиной в качестве задника.

— Можно я их прямо сейчас надену? — спросила она, пока Мэг подписывала чек.

— Если считаешь, что действительно сможешь ходить в них, не падая, — ответила Мэг, но увидела в выражении лица Люсинды нечто, чего не видела раньше, — неконтролируемый детский восторг.

Прорыв в их шопинге произошел, когда, по пути к сабвэю, они подошли к магазину дешевых распродаж.

— Круто, — сказала Люсинда, останавливаясь перед витриной, разглядывая облегающие брюки-клеш цвета лайма и блузку в тон из какой-то сверхсияющей и, как подозревала Мэг, легковоспламеняющейся ткани.

— Ты шутишь, — простонала Мэг.

— Как будто ты можешь понять, что по-настоящему классно! Могу я это, по крайней мере, примерить? Пожа-а-а-алуйста!

И только когда Люсинда гордо нацепила искристый, дешевый наряд в комплекте со своими новыми ботинками, Мэг осознала, насколько эта одежда близка по настроению к «дружественной потребителю линии», рекламную компанию для которой «СпортсТек» поручил разработать агентству «Хардвик и партнеры».

— Нравится? — спросила Люсинда с широкой ухмылкой, хотя было ясно, что, по ее мнению, она выглядит просто сногсшибательно. По правде говоря, мягкая ткань брюк только подчеркивала тяжелые бедра Люсинды, а блузка, хоть и не представляла собой ничего особенного, была узковата в груди — главном предмете ее гордости. Задумчивый взгляд Мэг, по-видимому, обеспокоил Люсинду, которая быстро продолжила: — Зато это в десять раз дешевле, чем эта чушь, которую ты хотела купить мне в «Сакс».

— Дело не в деньгах, Люси. Я просто удивляюсь, почему тебе понравились именно эти вещи, вот и все.

— Потому что, — Люсинда повернулась кругом, чтобы получить максимум удовольствия от собственного отражения в трехстворчатом зеркале, — так все одеваются.

А когда стало ясно, что Мэг собирается-таки купить для нее эти вещи, Люсинда великодушно объяснила, кто такие эти «все» — и солист группы, чей последний компакт-диск Мэг готова была сжечь, и молодежная звезда безвкусного телешоу, которое Мэг была вынуждена смотреть с Люсиндой вечером по средам. Другими словами, образцы для подражания, ничем не лучше идолов семидесятых, которые в аналогичном возрасте диктовали вкусы на моду для Мэг. Она помнила реакцию матери на лохматую прическу, которую ее дочь сделала под влиянием группы «Фарра Фосетт Майорз».

Они зашли еще в три похожих магазинчика распродаж и сделали, в общей сложности, шесть покупок. Мэг понимала, что это относительно недорогой способ приобретения благодарности Люсинды, но после эмоционального бичевания, испытанного ею в течение нескольких недель совместного проживания в одной квартире с подростком, она решила, что заслуживает передышки. Она много работала, чтобы поддерживать хотя бы поверхностное равновесие в ее новой жизни с Люсиндой, но это было нелегко. В эти дни ей ничего не давалось легко.

Ритмы жизни в сельской местности, к которым она успела привыкнуть, — ее беседы с Ларк, ее близость с Брук и Фиби, частые поездки в Ред-ривер на уик-энд, — все это внезапно исчезло. Но, как человек, который продолжает ощущать движение волн, уже выбравшись на сушу, Мэг чувствовала нарушающую спокойствие тягу к тому, от чего вынуждена была отказаться. Мелодичность голоса Ларк… Запах свежескошенного сена в полях за фермой…

Но что хуже всего, она чувствовала, что ее отношения с Эйбом, у которых даже не было шанса по-настоящему начаться, заканчиваются. Он заявлял, что очень занят. Он возвратился в Нью-Йорк на несколько дней, а потом должен был снова лететь в Лос-Анджелес. Несколько раз он говорил, что скучает по ней. Тем не менее, Мэг не даром была «ветераном романтических войн», чтобы определить, когда противник подает сигнал к отступлению. Эйб уходит, она это знала. И мысли об этом наполняли ее сердце такой грустью и таким сильным желанием, что она почти была благодарна за возможность отвлечься бесконечным ссорам, которые ей обеспечивала Люсинда.

Новая одежда вызвала у Люсинды подъем. Она была исполнена добрых намерений и по дороге домой объявила, что обед сегодня вечером приготовит сама и угостит Мэг своим фирменным блюдом — лазаньей с индейкой. Несмотря на то что готовка заняла у Люсинды три часа и наложила тяжелый отпечаток на маленькую кухню Мэг, лазанья получилась очень вкусной — сладкий томатный соус, посыпанный перемолотой индейкой и луком, мягкие слои итальянской пасты и рикотты, хрустящая корочка из подрумяненной моцареллы и пармезана… Мэг приготовила зеленый салат.

Они ели в небольшой обеденной нише, примыкавшей к кухне. В качестве фона звучала музыка, которую им обеим нравилось слушать — последний компакт-диск Сары Мак-Лэчлан. Мэг налила себе бокал вина.

— Дай и мне немножко, — сказала Люсинда.

— Ни в коем случае.

— Ты же знаешь, я, вроде, совсем выросла.

— Юридически ты — несовершеннолетняя, которую выпустили под залог.

— Ну и что, ты расскажешь судье, что я выпила глоточек вина?

— И непременно расскажу, что ты куришь косяки у меня на кухне. — Мэг в первый раз учуяла запах травки ночью, после того как Люсинда опять пошла в школу. Посреди ночи Мэг вышла на кухню за стаканом воды и столкнулась с ароматом, который мгновенно перенес ее в детские годы — сладковатый печальный запах, который поднимался с первого этажа их дома вместе со смехом взрослых.

На мгновение это закрыло Люсинде рот. Потом она сказала:

— Мне не спится.

— Ну и что? Почитай книжку. Сделай что-нибудь по дому. Ты говорила об этом доктору Марковиц? — Доктор Марковиц — психиатр, которого власти штата утвердили для лечения Люсинды. Единственной обязанностью девушки было ежедневно в четыре приходить на ее сеансы. Раньше на неделе Мэг непосредственно от врача узнала, что на половину этих сеансов Люсинда опаздывала.

— Да, она сказала, что после травмы это нормально. Хотя не дала мне никаких таблеток. От меня ожидается, что я использую время, чтобы думать. И буду пытаться вспомнить. Но я только это и делаю. Усаживаюсь и стараюсь вспомнить что-то, что я, скорее всего, полностью забыла. Я не хочу возвращаться к этой чертовой теме. На этих сеансах меня гипнотизируют, и когда я просыпаюсь, меня тошнит. Клянусь, мне просто хочется вывернуть все булочки, которые я ела, на персидский ковер доктора Марковиц, который стоит десять тысяч долларов.

— Ты ей это говорила?

— О, да! Я ей все говорила. Она ответила, что это часть процесса. Мое подсознание борется с моим сознанием или что-то такое.

— Любопытно, на каком моменте начинается провал в твоей памяти? Ты помнишь, что была с Мэтом в то утро?

— Что ты хочешь этим сказать? — Мэг уже знала Люсинду достаточно хорошо, чтобы по ее выражению лица определить, что она старается что-то скрыть.

— Франсин сказала мне, что Мэта снова вызывали для допроса, — пояснила ей Мэг. — Похоже, он не может сказать, где был в то утро. А когда я несколько недель назад говорила с ним в Ред-ривере, он был очень скрытным в отношении тебя — и себя, — а также того, что он думает об убийстве. В то утро вы были вместе: такова моя догадка.

Люсинда внезапно перегнулась через стол, налила себе бокал вина и осушила его одним глотком.

— Хорошо, хорошо, — сказала она, вертя пустой бокал на поверхности стола. — Это вроде не государственная тайна, но полиции мы решили не говорить. Я имею в виду, что это не имеет отношения к убийству, хотя выглядит «обличительно». Теперь мне это ясно. Ну да, мы были вместе. Ладно.

— Это было после того, как Ларк забрала тебя из Олбани? Ты улизнула, чтобы увидеться с Мэтом?

— Да, мы уже сто раз так делали. Мы околачивались в лесу — за мастерской, может, с полмили на гору. Там есть заброшенная лачуга, которую Мэт укрепил досками, брошенными Клинтом. У нас там был матрац и одеяла, такой маленький карцер. Мы пили пиво и разговаривали. Мы и другими вещами занимались, ну, ты знаешь. Это было единственное место, где мне было по-настоящему хорошо. Хотя в ту ночь я так дергалась… Сердилась из-за Этана. Я достала в Нью-Йорке немного перкодана, а Мэт спер у Йодера кварту водки. Оторвались по полной. Я имею в виду на всю катушку. Большую часть времени я просто изливалась Мэту про Этана. На самом деле выложила все. Помню, что засыпала, когда солнце всходило — или, скорее всего, заходило, я думаю. Потом я помню, что проснулась с жуткой головной болью. Я взяла еще таблеток и запила их остатками водки. У меня всплывает какое-то неясное видение, как кто-то идет через лес. Звук трескающихся веток. Качающаяся мастерская, которая выглядит странно, как на фотографии. Думаю, это была я — как будто шатаясь иду к мастерской. Потом… в общем, темнота.

— А где был Мэт? — спросила Мэг.

— Позади меня, я думаю, — сказала Люсинда, хмурясь. — Должен был быть. Я помню звук его смеха долетел откуда-то сзади из леса.

Через два дня, за неделю до Рождества, Мэг обнаружила реальный «масштаб» отношений Люсинды и Мэта. Пришел ежемесячный счет за телефон, и он почти вдвое превосходил обычную сумму: увеличение шло за счет звонков поздно ночью на номер Франсин в Ред-ривере. Вечером она устроила Люсинде очную ставку.

— Какого черта ты говорила по телефону, — Мэг скользнула глазами по строчке счета, где стояло время разговоров, — шестьдесят пять минут ночью восьмого декабря? А потом еще пятьдесят семь минут на следующую ночь? Что происходит, Люси?

— Ну… — обычно бледное лицо Люсинды приобрело розовый оттенок. — Мы просто… О, Мэг, он такой… он единственный, кроме тебя, конечно, кто стоит за меня. Когда я была в больнице, он писал мне каждый день. Звонил мне, когда только мог… Когда рядом не было Богоматери, чтобы помешать ему.

— Богоматери? — переспросила Мэг.

— Мы так называем Франсин, — пояснила Люсинда. — Ты же знаешь, она меня ненавидит. И всегда ненавидела. Но мы с Мэтом — мы не осуждаем. Ни ее, ни кого-то еще. Все это делает нас по-настоящему близкими.

— Ты хочешь сказать, что влюблена в Мэта?

— Мы вместе! — ответила Люсинда с вызовом. — Мы… просто вместе. Знаешь, что? Он отказывается рассказывать полиции о нашей ночной попойке. Он это держит от них в секрете. Он старается меня защитить, Мэг. Разве это не круто?

— Послушай, Люсинда, — сказала Мэг. — В этой ситуации нет абсолютно ничего крутого, как ты этого не понимаешь? Убийство Этана раскололо мою жизнь — испортило мои отношения с Ларк, оторвало от племянниц, которых я нежно люблю, отрезало меня от Ред-ривера. Часть моего мира разрушена. А почему? Потому что я стараюсь тебе помочь — и безуспешно пытаюсь докопаться до правды о том, что случилось в то утро. Как ты можешь, черт побери, даже думать, что врать о происшедшем и препятствовать следствию, это круто?

— Это был последний чертов раз, когда я тебе вообще что-то рассказываю, — сказала Люсинда. — А я, дура, думала, что ты хочешь что-то узнать обо мне, о моих чувствах. И не понимала, что речь идет только о тебе!

— Как ты смеешь так говорить! После всего, что я для тебя сделала!

— Ну вот! Опять поехали! Ты говоришь, как раньше говорили Этан с Ларк, — обо всем, что все вы сделали для меня. Вроде я вам какая-то чертова коробка для милостыни. Какое благое дело! Я думала, ты меня любишь, Мэг. Не могу понять, как я могла быть такой дурой и поверить, что кто-то из взрослых сможет меня когда-нибудь действительно полюбить. Такова хренова история моей жизни.

Вскоре после этого она ушла из квартиры, громко хлопнув дверью. Мэг была в нише на кухне и не видела, как она уходила. Она подумала, что Люсинда вышла покурить, успокоиться. Они обе хорошенько спустили пар, и сама Мэг чувствовала себя усталой. Она начала беспокоиться только через полчаса, когда Люсинда не вернулась. Мэг накинула куртку и вышла поискать ее. Было очень холодно, со стороны реки дул пронзительный ветер. Тротуар был пуст. Мэг вновь поспешила наверх и вошла в кабинет, который Люсинда превратила в свою спальню. Шкаф был распахнут, ящики стола приоткрыты, новых вещей Люсинды не было. На столе была оставлена написанная корявым почерком записка:

«Мне жаль, что я тебе все испортила. Похоже, я всегда это делаю. Это уже вторая такая история в моей жизни. Извини. Правда.

Люси»