Далеко за крепостью грозно билось о скалы море. Подхваченные ветром белые брызги орошали пристань Ганлингорнской гавани. Погода за ночь ухудшилась, однако Генриха это не беспокоило. С Дженовой в объятиях ему было тепло под меховыми одеялами. Но рано утром в замок пришло сообщение, что на мель наскочило еще одно судно, торговое, искавшее укрытие от шторма.

– Я волнуюсь, – сказала Дженова, остановив на Генрихе взгляд своих зеленых глаз. – Не за моряков, слава Богу, они все целы и невредимы. Я боюсь, что мою гавань затянет илом и она перестанет существовать. Я строила такие планы, Генри!

Страх ее имел под собой основания. Во многих процветающих портах побережья образовались песчаные банки или косы, мешавшие проходу кораблей, а глубокие каналы местами затянуло илом. Там, где сотни лет назад стояли деревни, море обмелело и отступило.

– Хочешь, чтобы я взглянул, милая?

Дженова очень гордилась своей ролью хозяйки, и Генрих соблюдал особую осторожность, чтобы не взять на себя больше, чем она предлагала. Но на этот раз она буквально убита горем и нуждалась в помощи. Не удержавшись, он ласково провел ладонью по ее щеке и зарылся пальцами в длинные вьющиеся волосы.

Доверчиво прильнув к нему, Дженова уткнулась носом в его ладонь. Точь-в-точь как Раф. У Генри защемило сердце, и ему стало горько от сознания, что он недостоин такой прекрасной благородной женщины.

– Как это великодушно с твоей стороны, Генри! Я знаю… я знаю, что ты давно хотел бы оказаться дома, в Лондоне.

Ее темные ресницы опустились, спрятав глаза, и она прикусила губу. Генрих затаил дыхание. Ему захотелось заключить ее в объятия и не отпускать, вдыхать ее запах, ощущать податливость ее тела. Хотелось сказать, что останется в Ганлингорне навсегда, если она позволит.

Но ничего этого он не сказал, не осмелился.

Ведь он не знал, что именно известно Болдессару. Может, у Генриха не будет возможности остаться. Может, завтра ему придется бросить все и без оглядки мчаться на север. Бросить Дженову. И все же…

– Я готов для тебя на все! – Слова эти шли из самой глубины сердца.

На губах Дженовы заиграла улыбка.

– На все? – Голос ее дрогнул от волнения.

Генрих заставил себя непринужденно улыбнуться и насмешливо произнес:

– Почти на все. Я отказываюсь снова выносить горшок за Рафом.

Дженова зажала рот ладонью, в то время как ее глаза заискрились смехом.

– О, Генри, неужели он обращался к тебе с подобной просьбой?

Генрих вздохнул:

– Обращался. Он не хотел, чтобы Агета считала его малышом, которому требуется вставать ночью, чтобы облегчиться. Мне пришлось сделать вид, будто это я помочился.

Дженова прыснула.

– О, Генри! – Она прижалась лбом к его лбу. Он почувствовал, как она дрожит. – Ты сказал, что готов ради меня на все. Так, может, останешься в Ганлингорне?

Генриха бросило в холод, потом в жар.

– Дженова, – прошептал он. – Ты же знаешь, мое место в Лондоне. А вдруг я тебе надоем, и ты не будешь знать, как от меня избавиться. Тебе только кажется, что ты хорошо знаешь меня.

Он судорожно сглотнул. Дженова попросила его остаться. Он должен бы кричать от радости. Но Генри не знает, что известно Болдессару, что он может рассказать Дженове. Не возненавидит ли она после этого Генри? Уж лучше ему уехать, чтобы не увидеть в ее глазах презрения.

По ее щеке скатилась слеза. Потом еще одна.

– О, Генри!

На этот раз Генри все же позволил себе обнять ее. Но не спросил, почему она плачет.

И без этого было ясно.

* * *

Море накатывало волнами, такими же мрачными и серыми, как тучи на небе. Корабль, наскочивший на песчаную банку, благополучно сняли с мели, и теперь он стоял на пристани, разгружая товары. Демонстрируя свою незаменимость и стараясь ничего не упустить из виду, мастер Уилл изображал кипучую деятельность. Он кивнул Генриху в знак приветствия, хотя было ясно с первого взгляда, что предпочел бы, чтобы тот находился где-нибудь в другом месте.

– Что-то он с вами не очень ласков, милорд?

Генрих невесело улыбнулся Рейнарду.

– Он считает, что по моей вине ему не удалось облапошить леди Дженову. Не понимает, что она достаточно умна и никому не позволит обвести себя вокруг пальца.

Рейнард перевел взгляд на море.

– Итак, что вы собираетесь предпринять? Ил будет прибывать, если его не остановить.

– Ты прав, Рейнард. – Генрих оглядел гавань. – Нам нужен волнорез, узкая стена, выдающаяся в море, барьер, мешающий потокам заносить ил в устье гавани.

– В свое время такое сооружение здесь существовало.

Генрих посмотрел на него с интересом:

– Откуда ты знаешь?

– От Матильды, моей тетки из «Черного пса». Когда первый корабль сел на мель, муж рассказал ей, что когда-то здесь стояла, уходя в море, преграда из бревен и камня. Очень старая, насквозь прогнившая, еще когда отец ее мужа был ребенком. Возможно, ее возвели еще римляне.

– Римляне не теряли времени даром в Ганлингорне. Ты не знаешь, где именно она стояла?

– Могу узнать, милорд. Должны были остаться какие-то следы. Да и память здесь живет долго.

– Мы можем построить волнорез в этом же месте.

Рейнард кивнул:

– Потребуется много народу, чтобы добыть и доставить сюда камень. Работа нелегкая. А также понадобится лес для бревен и балок. Хватит ли нам людской силы?

– Мы можем привести рабочих из моих поместий. Затраты в конечном счете окупятся. Ганлингорн получит шанс разбогатеть на прибыли, получаемой от гавани. Мы не можем позволить себе упустить его.

Тут Генрих спохватился, что употребил слово «мы», имея в виду себя и Дженову. Словно они вдвоем владели Ганлингорном. Она попросила его остаться, а он не осмелился объяснить, почему должен уехать. Струсил. Дженова сказала, что готова простить ему что угодно, но он не поверил. Жестокая правда состояла в том, что в глубине души Генрих считал, что недостоин такой женщины, как Дженова.

– В таком случае цель оправдывает средства, – согласился Рейнард. – А если не удастся, мы, по крайней мере, будем знать, что не сидели сложа руки.

Генрих промолчал.

– Да, порой нужно пробовать и искать.

Он должен рассказать ей, но сама мысль приоткрыть дверь в свое прошлое повергала Генриха в дрожь. Слишком высок риск. Пусть от него отвернется король, пусть перестанут уважать друзья. Но если его станет презирать Дженова, жизнь для Генриха потеряет всякий смысл.

Некоторое время мужчины молча смотрели на море, каждый думал о своем. Холодный, соленый ветер бил Генриху в лицо, проясняя разум. Он построит волнорез. Пусть даже он не доведет начатое до конца, и не будет присутствовать при завершении строительства. Он сделает это ради Дженовы. Пусть что-то останется здесь в память о нем, когда он уедет. Может, при взгляде на сооружение Дженова помянет его добрым словом.

– Лорд Генрих?

Внимание Рейнарда привлекла узкая тропа, пролегавшая от песчаных дюн к скальным вершинам.

Генрих проследил за его взглядом и увидел, что к ним мчится всадник. Ветер трепал за его спиной полы плаща, делая их похожими на огромные черные крылья. Под плащом темнела сутана, одежда священнослужителя, но его лицо…

Лица на нем не было.

– Господи Иисусе, – прошептал Рейнард и перекрестился.

Несколько моряков, трудившихся поблизости, тоже осенили себя крестным знамением, словно увидели дьявола.

Всадник и лошадь достигли пристани. По бревенчатому покрытию звонко застучали копыта. В нескольких ярдах от Генри и Рейнарда незнакомец резко натянул поводья. Только теперь Генрих понял, что лицо у человека все же имелось. Просто на голову был натянут капюшон с прорезями для глаз и рта. Нечто подобное носили больные проказой. Значило ли это, что священник болен, или же он работал среди больных и сам заразился ужасным недугом?

Было что-то угрожающее в его облике, заставившее Генриха усомниться в дружеском характере этого визита.

– Кто вы и что вам нужно? – громко спросил он, положи и руку на эфес меча.

Желая успокоить свою норовистую лошадь, священник погладил ее по холке затянутой в перчатку ладонью. Это был красивый жеребец черной масти. Он больше подошел бы могущественному, богатому барону, чем простому служителю церкви. Всадник повернул к Генриху лицо, и хотя Генрих не мог видеть его черты, но ощутил на себе его пристальный взгляд. От неподвижной; безмолвной фигуры исходила угроза.

У Генриха волосы встали дыбом.

– Кто вы? – повторил Рейнард вопрос хозяина и вышел вперед, наполовину обнажив меч.

– Я Жан-Поль. Отец Жан-Поль, – прозвучал сиплый голос.

У Генриха затряслись поджилки, он стал задыхаться.

– Я домашний священник лорда Болдессара, – продолжал Жан-Поль.

Сквозь матерчатую маску не представлялось возможным разглядеть глаза, вместо них зияли темные дыры, наводя страх. Генрих с трудом сдержался, чтобы не сорвать с незнакомца маску и разглядеть его лицо.

– Что вы здесь делаете, отец Жан-Поль? – Рейнард вернул меч в ножны. – Вы приехали купить шерсть или вино? – Он кивнул в сторону купеческого судна.

– Я приехал поговорить с лордом Генрихом Монтевоем.

– Значит, вам нужен я, – сказал Генрих, выступив вперед.

Ему показалось, что пристань стала уходить у него из-под ног. Со смешанным чувством тоски и ужаса Генри всматривался в маску и уже не был уверен, хочет ли заглянуть в скрытое под ней лицо.

Тишина. Голова склонилась набок, словно невидимые глаза внимательно изучали облик Генриха, стараясь запомнить. В душе Генриха стремительно разрасталось гнетущее чувство опасности. Что-то не так. С этим священником связано что-то плохое.

– У меня есть для вас сообщение.

– От кого?

– От лорда Болдессара.

– Так передайте его. Зачем терять время?

Так-то лучше, Генрих обрел уверенность.

Плечи священника слегка затряслись, хотя он не произнес ни звука. Он смеялся! Генрих вскипел от злости. Господи, он сейчас сорвет с насмешника капюшон и посмотрит, кто он такой! Но стоило ему сделать шаг, как сиплый голос прозвучал снова, вкрадчиво и проникновенно, заставив Генриха остановиться.

– Болдессару все известно, лорд Генрих. Он знает о Шато-де-Нюи. Он расскажет о вашем прошлом вашим могущественным друзьям, и очень скоро эта история достигнет ушей короля. Что станет с вами тогда, лорд Генрих?

Господи, он знает! Болдессар знает! Оправдались худшие опасения Генриха. Кто-то выдал ему его тайну. И этот кто-то, оставшийся в живых, намеревался теперь нанести Генриху смертельный удар.

Генрих сделал глубокий вдох.

– Нет, – сказал он, не узнав собственного голоса.

Он закрыл глаза, собираясь с силами, и напомнил себе, что он феникс, восставший из пепла. Великий и могущественный лорд. И нет у него причины бояться Болдессара и его друга.

– Нет, – повторил он более твердо. – Болдессар ничего обо мне не знает. Вы лжете. Если он хочет поиграть со мной в игры, то я с ним разберусь. Так и скажите Болдессару, господин священник. Передайте ему, пусть лучше позаботиться о тылах, если намерен объявить войну лорду Генриху Монтевою.

Плечи священника снова затряслись от смеха.

– А что насчет леди Дженовы, милорд? Поверит ли она вам? Или же зерно сомнения, посеянное в ее душе, послужит началом вашего конца? Вы потеряете ее, а вместе с ней и Ганлингорн. Дорога сюда вам будет заказана. Что тогда, Красавчик Анри?

Красавчик Анри.

Генрих ощутил приступ тошноты, все поплыло перед глазами. Он целую вечность не слышал этого имени, если не считать ночных кошмаров.

– Кто ты? – прошептал он, подняв к своему мучителю бледное, искаженное болью лицо.

– Посланник, только и всего, – бесстрастно произнес священник.

Нет, не бесстрастно, со злорадством. Он упивался его мукой. Упивался страданиями Генри.

Однако жестокость священника успокоила Генриха. Придала ему силы. Перед ним был заклятый враг.

– Болдессар будет великодушен, – уговаривал священник. – Он даст вам выбор.

– Какой выбор? – спросил Генрих.

– Вы можете уехать отсюда. Покиньте Ганлингорн. Сделав это, вы сохраните свою репутацию и высокое положение при королевском дворе. Никто не узнает о вашем прошлом. Но вы не сможете сюда вернуться. Не сможете забрать с собой леди Дженову. Прежде чем уехать, вы должны убедить ее, что в ее интересах выйти замуж за лорда Болдессара. Милорд пришел к выводу, что из него получится муж получше, чем из его сына, Алфрика. Леди нуждается в сильной руке. Лорд Болдессар просит вас перед отъездом дать им свое благословение. Об остальном позаботится лорд Болдессар.

Новый приступ тошноты накатил на него с такой силой, что Генрих испугался, что его вывернет наизнанку прямо здесь, на глазах у любопытной толпы. Священник хочет, чтобы он оставил Дженову. Бросил на произвол судьбы. Убедил ее обвенчаться с этим монстром Болдессаром. Не с Алфриком, который хотя и был слабым, но имел все шансы стать вполне приличным мужем. Не с Алфриком, а с его отцом, не ведавшим ничего, кроме жестокости и деспотизма.

Дженова ни за что не согласится. Во всяком случае, добровольно. Она достаточно умна. Но если Генриха здесь не будет…

Ему предоставили выбор. Выбор между Дженовой и своим нынешним удобным местом при дворе.

На самом деле замысел был куда изощреннее. Болдессар просил Генриха не просто отказаться от положения друга и любовника Дженовы, он просил Генриха помочь сделать Дженову его пленницей. Став женой Болдессара, Дженова потеряет свободу, не сможет править Ганлингорном и своими людьми по собственному усмотрению. Воспитывать Рафа будет Болдессар. Имея перед глазами пример Алфрика, Генрих содрогнулся при мысли, какая судьба ждет Рафа. И в этом состоял его выбор.

– Это безумие, – прошептал он.

– У тебя есть неделя на раздумье, Анри, – сказал Жан-Поль с ноткой интимности в тоне.

– Неделя? – Голос Генриха дрожал от еле сдерживаемой ярости. – Скажи, кого я должен благодарить за это… это безумие? Кто сговорился с Болдессаром погубить Дженову и меня? Тысяча проклятий на твою голову, назови мне его имя!

Пока священник без лица разглядывал его, у Генриха возникло чувство, что тот торжествует победу. Когда он вновь заговорил, Генрих уловил в его тоне насмешку.

– Тебе нужно благодарить меня, Красавчик Анри. Я твой ночной кошмар, ставший явью. Я тебя ненавижу и сделаю все, что в моих силах, чтобы погубить твою жизнь. Терять мне нечего.

В голосе священника зазвучала злоба, которую он пытался держать в узде.

– Я наблюдал за тобой, Анри, и слушал. Я ждал подходящего момента. Я прибыл в Англию к лорду Болдессару не просто так. Я знал, что он ненавидит тебя почти так же сильно, как я. И еще я знал, что ему нужен Ганлингорн. Это я предложил ему женить сына на леди Дженове и выложил перед ней контракт, который – в чем не сомневался – она найдет недопустимым для себя. Я знал, что она не согласится, чтобы Болдессар стал покровителем ее сына в случае смерти Алфрика. Что она призовет на помощь своего друга и советчика. Тебя, Анри! Я знал, что она пошлет за тобой. Это я заставил тебя сюда явиться, чтобы покарать за содеянное. Разве это справедливо? Я знаю, что значат для тебя Ганлингорн и его госпожа. Ты чувствуешь себя здесь в безопасности. Тебя здесь любят. Без них ты станешь неприкаянным, потеряешь якорь. Ты будешь страдать. Как страдал я, когда ты отобрал у меня дом и тех, кого я любил. О да, мой Анри, я хочу, чтобы ты страдал. Как страдал я.

Генрих во все глаза смотрел на него. Кто он? Человек, который ненавидит его так сильно, что готов разрушить его жизнь. Опять.

Но вопрос возник слишком поздно, как и шанс стащить незнакомца с лошади и сорвать с него маску. Священник повернул жеребца и в следующий миг уже мчался в развевающемся плаще назад к скалам.

– В чем дело, милорд? Что имел в виду священник? – поинтересовался Рейнард.

Он приблизился к своему господину почти вплотную, следя краем глаза за мастером Уиллом, также проявившим нездоровое любопытство. Генрих не знал, сколько прошло времени. Ему показалось, будто перед его глазами промелькнула вся его жизнь. Священник сказал правду: Генрих словно очнулся от хорошо знакомого ему кошмара.

Медленно и осторожно он сделал глубокий вдох, потом еще. Достаточно. Он должен сохранять ясность мысли. Быстрый ум всегда был его главным достоянием. Чтобы победить это чудовище, кем бы он ни был, спасти себя и Дженову, нужно пошевелить мозгами.

– Болдессар прислал мне привет, Рейнард. Ты слышал, что сказал этот монстр. Если я не хочу, чтобы моя тайна стала известна всей Англии, то должен в течение недели уехать в Лондон, бросив леди Дженову на произвол судьбы.

Рейнард заслонил своего господина от ветра, трепавшего его темные волосы, падавшие на смуглый лоб.

– Что за ужасная тайна, милорд, если приходится думать о том, чтобы отдать леди Дженову такому зверю, как Болдессар?

– Болдессар хочет погубить все, чего я стремился достичь. Это достаточно плохо, Рейнард. И это вполне может произойти. Вне всяких сомнений.

– Лорд Генри…

– Мне не стоило сюда приезжать. Тогда судьба Дженовы не находилась бы в моих руках.

– Но, милорд, вы приехали, потому что леди Дженова собиралась выйти замуж за лорда Алфрика. Если бы вы не прибыли, свадьба, вероятно, уже состоялась бы, и она так или иначе оказалась бы связанной с Болдессаром. Сейчас, по крайней мере, вы знаете, что намерен предпринять этот негодяй. Вы можете его остановить. Можете рассказать обо всем леди Дженове. Можете вооружиться против врага.

В этом была доля здравого смысла. Но как и с каким оружием выходить против врага, у которого нет лица?

И что за выбор ему предоставлен? Генрих знал, что не может вернуться в Лондон ради спасения собственной жизни, зная, какая участь уготована Дженове. Причинить Дженове страдания было для Генриха смерти подобно.

Священник это знал. Выбор, предоставленный Генри священником, по сути, не являлся выбором…

– Милорд? – Теплая рука Рейнарда легла ему на плечо. – Расскажите мне, какую власть над вами имеют Болдессар и этот священник? Ответ кроется в Шато-де-Нюи?

– А что тебе об этом известно? – резко спросил Генрих. Он повернулся к слуге и с подозрением уставился на него. Так ли предан ему Рейнард, как он полагал, или же является соучастником вражеского заговора?

– Клянусь, милорд, я расскажу вам все, что мне известно. Но сначала хотелось бы услышать ваш ответ.

Генрих влился в него взглядом, чувствуя, как им овладевает растерянность. Его обычно проворный ум увяз в болоте страха. Только сейчас он осознал, как много значат для него Дженова и Ганлингорн. Но он потеряет их навеки. Он всегда опасался, что рано или поздно это случится. И теперь опасения его сбываются.

– У меня есть темная тайна, Рейнард, – с болью в голосе произнес Генрих. – Я не думал, что остался кто-то, способный ее выдать. Но Болдессар, похоже, нашел такого человека. Священник, кем бы он ни был, говорит, что знает. Это имя, которым он называл меня, Красавчик Анри. Это имя из моего детства. Я надеялся, что оно кануло в прошлое. Теперь священник хочет накинуть мне на шею петлю моей тайны и заставить делать то, что ему нужно. Если же я не повинуюсь, затянуть петлю потуже.

– Скажите, милорд, вы совершили какой-то дурной поступок? Почему вы боитесь, что они расскажут, если ничего дурного не совершали?

Он действительно поступал дурно, в этом все и дело, но Генрих не собирался вдаваться в подробности. Он не станет рассказывать Рейнарду о своем преступлении, хотя кое о чем мог бы поведать…

– Шато-де-Нюи принадлежал дяде короля Вильгельма. Его звали граф Тару, и у короля остались о нем самые светлые воспоминания. Вильгельм рассказал мне о Тару достаточно давно, вскоре после того, как мы сражались с ним при Гастингсе, он вознаградил меня и стал моим другом. Тогда же он поведал мне историю смерти Тару, фальшивую от начала до конца, но я промолчал об этом. Он сказал, что рано или поздно найдет убийцу любимого дяди и покарает. А его дядю убил я.

– Вы? – Рейнард нахмурился. – Но…

– Я находился там, где умер Тару. Он был чудовищем, Рейнард. Мерзкий человек. Совсем не такой милый и веселый дядюшка, каким считал его король. Там случился пожар… Я мало что помню о той ночи, но если кому-то придет в голову указать на меня, как смогу я доказать свою невиновность? В одном я уверен: король перестанет относиться ко мне как к своему другу, если узнает, что я находился там. Возможно, он не накажет меня публично, возможно, скажет, что принимает мою версию событий. В конце концов, он не захочет выглядеть глупцом, ведь все это время держал меня при себе как своего друга. Но факт остается фактом. Я не рассказал ему правду десять лет назад. Промолчал. Уже одно это сделает меня в его глазах бесчестным.

Хотя это и не совсем соответствовало действительности, но содержало достаточную долю правды, чтобы Рейнард мог понять всю сложность положения Генриха.

– Значит, вы потеряете свой статус приближенного?

– Да. И вместе с ним все остальное. Все, чего я достиг, рухнет.

– Если в течение недели вы не оставите леди Дженову и не возвратитесь в Лондон.

Генрих издал горький смешок.

– Я не оставлю ее. Священник говорит, что знает меня, но если это так, он должен догадаться, что при любых обстоятельствах я останусь с Дженовой и буду ее защищать. Нашему безликому Жан-Полю не придется пачкать руки: я сам затяну петлю на своей шее.

Генрих полагал, что Рейнард постарается вытянуть из него больше подробностей, начнет задавать вопросы, на которые ему не захочется отвечать. Заставит вновь пережить воспоминания, о которых ему хотелось бы забыть. Но Рейнард стоял с задумчивым видом, словно оценивая ситуацию с разных точек зрения. Генриху вдруг пришло в голову, что Рейнард именно тот человек, который нужен ему в это трудное для него время. Умный, сильный, смекалистый.

– Я должен кое в чем вам признаться. – Рейнард смотрел на него с чрезвычайной серьезностью. – Я планировал рассказать об этом, когда получу дополнительные сведения, но, похоже, время подоспело… Ко мне подходила леди Рона…

Он продолжал говорить. Его рассказ был удивительный, но Рейнард излагал случившееся просто, не без юмора, Генрих даже пару раз улыбнулся. Рейнард и вправду слишком многое на себя взял, но Генрих не мог винить его в этом и верил ему. Генриху приходилось иметь дело со многими людьми, и он безошибочно определял, кто честен, а кто нет. Рейнард был на стороне Генриха. Если они хотят победить Болдессара, то пара глаз и ушей в замке Хиллдаун им не помешает.

– Пожалуй, я правильно поступил, согласившись шпионить для леди Роны. По крайней мере, я буду знать, что происходит. Мы с ней вполне можем использовать друг друга.

Несмотря на внешнее спокойствие, Генрих видел, что Рейнард нервничает. Он приготовился к самому худшему. При желании Генрих мог бы объявить его предателем, наказать или прогнать. Но Генрих умел отличать добро от зла; он доверял Рейнарду и отчаянно искал способ переломить ситуацию в свою пользу.

– Использовать ее всячески – это хорошо, – согласился Генрих. Он поймал взгляд темных глаз Рейнарда. – Ты правильно поступил.

Рейнард облегченно вздохнул.

– Благодарю, лорд Генрих. Я вас не подведу. – Нахмурившись, он добавил: – Но позволит ли король лорду Болдессару насильно взять в жены леди Дженову? Ведь она пользуется благосклонностью короля. Лорд Болдессар должен предвидеть, что понесет наказание, когда король Вильгельм вновь ступит на английскую землю.

– Болдессар, вероятно, считает, что я все улажу в своих собственных интересах. Своими угрозами они могут держать меня в узде всю мою оставшуюся жизнь. Дергать, как марионетку, за веревочки. – Генрих покачал головой, гоня прочь эти кошмарные мысли. – Да, король будет недоволен, если узнает, что Болдессар взял Дженову в жены против ее воли. С другой стороны, он может не увидеть большого смысла в том, чтобы поднимать скандал, когда дело сделано, тем более если Болдессар убедит его, что Дженова довольна своим положением. Возможно, он не поверит, но если по его возвращении домой возникнут другие, более важные дела, требующие его внимания, способные привести к падению его царствования… – Генрих пожал плечами. – Не исключено, что королю придется подавлять мятеж, и у него не будет времени разбираться с Болдессаром.

– Что ж, это вполне возможно.

– Этого не случится, Рейнард, – спокойно произнес Генрих, и его голубые глаза стали еще голубее. – Я не допущу, что бы ни болтали Болдессар и его священник. Я не оставлю Ганлингорн беззащитным.

Рейнард кивнул, и в черноте его глаз проблеснула искра радостного предвкушения, смешанного с восторгом. Генрих про себя улыбнулся, подумав, что Рейнард любит драться.

– Когда ты снова встречаешься с леди Роной? – спросил Генрих.

– Через два дня в «Черном псе».

– Постарайся узнать у нее, кто этот священник. Его настоящее имя, имя Жан-Поль мне ни о чем не говорит. И почему он объединился с Болдессаром, чтобы меня погубить. Он явно кто-то из Шато-де-Нюи. Я в этом уверен. Но кто?

– Замок Ночи, звучит угрожающе, – заметил Рейнард.

– Это всего лишь название, Рейнард. Имена не способны причинять вред.

Зато люди способны, с тоской подумал Генрих.

– А что мне сказать Роне, милорд? Она будет ждать от меня информации.

Генрих задумался.

– Скажи, что я собираюсь возвращаться в Лондон. Пусть радуется, что ее отец одержал победу. Тогда она станет еще откровеннее с тобой.

– Я выполню вашу просьбу. Вы объясните леди Дженове суть происходящего?

Генрих надеялся самостоятельно выпутаться из создавшегося положения и разрешить проблему до того, как Дженове станет что-либо известно.

– Предоставь леди Дженову мне, Рейнард.

– Как пожелаете, лорд Генрих.

Рейнард ушел, оставив Генриха наедине с холодным, мрачным океаном. Щурясь от колючего соленого ветра, он окинул взглядом горизонт. Да поможет им Бог разрешить все в ближайшее время и спасти Дженову. А также сохранить его тайну.

Он закрыл глаза и представил ее. Ее спокойную красоту в большом зале и неистовую красоту в его объятиях. Генрих недавно обнаружил, если не видит ее достаточно часто, то в его груди открывается зияющая пустота. Возникает чувство потери.

Дженова смотрела на него как-то по-особому, менялось даже выражение ее лица. Дженова считала его красивым, сильным, благородным, доверяла ему, считалась с его мнением. Это придавало ему силы. Только теперь он это понял. Ее отношение к нему составляло смысл его жизни.

Если ей станет известно его прошлое, она отвернется от него. Генрих в этом не сомневался. И прогонит. Генрих представлял себе, как изменится при этом выражение ее лица, сколько презрения будет в ее взгляде. С другой стороны, если он сейчас уедет, то подвергнет ее смертельной опасности. Кто его враг? Кто этот священник без лица? Генрих не знал, но перебирал в памяти имена людей, подходящих на эту роль. Однако все они, как он полагал, уже мертвы. Этот монстр, Тару. Мог ли это быть он? Или кто-либо другой. Их лица скрывала мгла прошлого, воспоминания о них были стерты из памяти, чтобы Генрих мог жить дальше. Слишком велик был груз, и, чтобы вернуться к нормальному существованию, ему пришлось предать прошлое забвению. Порой он верил, что и впрямь забыл, когда не вспоминал о прошлом сутками или неделями.

Он оказался более стойким, чем думал. Более стойким, чем его друг Сури.

Мышь.

Генрих тормошил память, но она не поддавалась, жесткая и проржавевшая, как кольчуга без смазки. Из скрипучих темных углов его памяти выскользнула фигура Сури с его бледным, узким лицом, острым носом, падающими на лоб прядями каштановых волос и глазами, искрящимися радостью. Сури, Мышь, его единственный друг в мире, где жизнь твоя зависела от исполнения немыслимых вещей. Но Сури умер вместе с Тару в ту ночь, когда пожар уничтожил Шато-де-Нюи. Сровнял все с землей и превратил в пепел, унеся с собой крики и печали всех, кто там обитал, и души тех, кого держали там в неволе.

Насколько Генрих знал, он был единственным, кто спасся.

Кто же тогда?

Генрих сжал кулаки. Он должен выяснить. Не только для Дженовы, но и для себя. Иначе он сойдет с ума.

Генрих не хотел с ней расставаться еще до того, как на него свалилась эта напасть. Он предпочел бы остаться с ней в Ганлингорне. Жизнь в Лондоне не шла ни в какое сравнение с жизнью в Ганлингорне. Он притворялся, что это не так. Но теперь маскарад близился к концу. Его дом здесь. Здесь его семья. Здесь он оставил свое сердце.

Его враг узнал об этом раньше, чем сам Генрих, и решил его погубить.