Алфрик, сын лорда Болдессара, прибыл на заснеженной лошади во главе отряда людей с угрюмыми лицами. На нем была голубая туника из тонкой шерсти и темные, из мягкой кожи штаны. Шпоры на каблуках его сапог сверкали, как звезды. Он был хорош собой, с волосами более светлыми, чем у Генриха, и печальными темными глазами. Когда Дженова подошла к нему, чтобы поздороваться, он посмотрел на нее, как преданный пес на хозяина, но не как будущий жених на невесту.

Если Дженове нужен не мужчина, а раб, подумал Генрих, то она сделала правильный выбор. Терпеливо ожидая, когда его представят, Алфрик целовал ее пальцы и шептал несуразные комплименты, пожирая Дженову глазами. Стоявший за спиной Генриха Рейнард пробурчал в его адрес что-то нелестное.

– Полно, Рейнард, – усмехнулся Генрих. – Не всех природа наделила умом в равной степени. Леди, похоже, нравятся его знаки внимания. – Дженова и впрямь раскраснелась. – Это нам с тобой урок – не проявляй ум, если хочешь добиться успеха у дам. Они предпочитают мужчин недалеких.

– Мне не требуется помощь в делах, касающихся дам, милорд, – заносчиво ответил Рейнард.

Генрих повернулся к нему и окинул взглядом с головы до ног. Рейнард был настоящий богатырь, медведь, а не человек. Но при этом обладал приятной наружностью. Не зря женщины вешались ему на шею. Даже Кристина, когда думала, что Генрих не видит.

– Лорд Генрих!

Дженова наконец освободилась от своего чересчур ретивого жениха и устремила взгляд на Генриха. Настал его черед сыграть свою роль. Растянув губы в привычной самоуверенной улыбке, Генрих направился к Алфрику, сыну Болдессара, однако симпатии к нему почему-то не питал.

– Лорд Алфрик, – начала Дженова, – это мой старинный и добрый друг, лорд Генрих Монтевой.

Алфрик поднял на него взгляд. Глаза его на миг округлились, и в них блеснула ревность. Он плотно сжал губы. И вдруг из очаровательного молодого человека превратился в маленького мальчика, у которого отняли игрушку, и он готов то ли рассердиться, то ли заплакать.

Неужели Алфрик до такой степени не доверяет Дженове, что ревнует даже к «старинному другу»?

Или, может, все дело в репутации сердцееда, которая настигла лорда Генриха и здесь, в Ганлингорне?

Все же Генрих не позволил своей улыбке дрогнуть. Он делал это не ради Алфрика, но ради Дженовы. Улыбаясь, он быстро поклонился и сказал, что рад знакомству. После на всякий случай добавил:

– Как леди Дженова изволила упомянуть, мы с ней очень старинные друзья.

Лицо Алфрика слегка прояснилось, хотя присутствие Генриха его по-прежнему смущало.

– Л-лорд Генрих, – пробормотал он с запинкой, – я, конечно же, о вас слышал. Ваше имя весьма популярно.

Генрих вскинул бровь:

– В самом деле? Вы мне льстите, лорд Алфрик.

– Ничуть! Это чистая правда. Отец рассказывал о вас. Однажды при дворе, когда он заявил права на участок земли, вы… – Внезапно Алфрик осекся. И густо покраснел. Он отвел взгляд и судорожно сглотнул. – Я хотел сказать, что отец однажды встречался с вами в Лондоне, при дворе. Вот и все.

Рейнард грубо фыркнул и разразился притворным кашлем. Но Генрих и ухом не повел.

– Конечно, – ответил он спокойно. – Я тоже помню нашего отца.

«И дело, которое вы упомянули», – подумал он, но вслух не произнес. Алфрик и без того готов был провалиться сквозь землю от стыда.

Дженова тоже выглядела смущенной, если вообще способна была смущаться, и с укором взглянула на Генриха, словно это он был виноват в том, что Алфрик оказался в дурацком положении. С ослепительной улыбкой Дженова взяла Алфрика под руку и, ласково заговорив с ним, повела в башню.

Генрих последовал за ними. На его губах тоже играла улыбка, вполне искренняя, но отнюдь не вежливая. Он вспомнил инцидент, имевший место при дворе, о котором уже успел забыть. Отец Алфрика претендовал на участок земли, который ему не принадлежал, и король спросил мнение Генриха. Генрих сказал, что видел участок, и пошутил, что и сам не прочь им завладеть. Тогда, скорее из желания отказать Болдессару, чем вознаградить Генриха, король отдал землю последнему. Болдессар пришел в ярость и, уезжая, поклялся отомстить.

Но потом, должно быть, передумал, ибо угроза не была приведена в исполнение. Хотя ни он, ни сын об этом, по-видимому, не забыли. Зная свирепый и жестокий нрав лорда Болдессара, Генрих не сомневался в том, что желание отомстить может появиться у них в любую минуту.

Угощение было вкусным, аппетитным. Для пущей важности Дженова даже пригласила фокусника. Она изо всех сил старалась ублажить своего будущего жениха, и Алфрика это привело в восторг. Время от времени он бросал нервные взгляды в сторону Генриха и заикался, стоило ему заговорить с ним. Но в целом все протекало гладко. Генрих сумел пообщаться с челядью леди Дженовы: ее фрейлинами, управляющим и сэром Джоном, рыцарем, стоявшим во главе ее гарнизона.

На этот раз Ганлингорн произвел на Генриха сильное впечатление своей элегантностью и величием, которых он раньше не замечал. В детстве он мечтал жить в таком месте. Брошенный, никому не нужный ребенок, вспоминал он с грустью. Сын мелкопоместного дворянина, в возрасте пяти лет он стал практически сиротой, когда его набожная мать решила провести остаток жизни в монастыре. Она с детства мечтала стать монашкой, но родители насильно выдали ее замуж. Оставшись после кончины мужа с сыном, в котором видела скорее плод греха, чем собственную плоть и кровь, она последовала зову сердца и постриглась в монахини.

Оставшегося без призора Генриха передавали от одного родственника к другому. Он жил в самых разных замках и крепостях Нормандии, и его благополучие или отсутствие оного целиком и полностью зависело от других. Он воспринимал это как приключение, подготовку к нелегкой жизни рыцаря, которым собирался стать в будущем. Потом его отправили в замок, где он чувствовал себя, словно в плену. В возрасте тринадцати лет Генриха освободили из этого ада, и он сполна воспользовался представившимся ему шансом. Подобно фениксу, восстал из пепла и четырьмя годами позже получил рыцарское достоинство за храбрость, проявленную в небольшой схватке. На прошлое не оглядывался. Хотел о нем забыть. Прогнать прочь мрачные воспоминания.

Он гордился тем, кем стал, жизнью, какую себе выстроил, мужчиной, которого из себя вылепил.

Гораздо приятнее было вспоминать о том времени, когда Вильгельм Бастард отправился на завоевание Англии, хотя тогда он утверждал, что имеет на нее полное право. Не задумываясь над законностью происходящего, Генрих понял, что должен извлечь выгоду из ситуации. Он видел, что может использовать тщеславные амбиции Вильгельма, чтобы самому возвыситься. Так и случилось. Он был рядом с Вильгельмом при Гастингсе и помог ему одержать победу. С того дня король всегда был рад его компании и находил весьма полезным его острый язык. Старания Генриха не пропали даром, он получил достойное вознаграждение.

Но Генрих не остановился на достигнутом, понимал, что благоприятные обстоятельства могут измениться быстрее, чем настроение короля Вильгельма, и что осторожность никогда не помешает. Вот почему, несмотря на полное доверие Леону, своему помощнику, Генрих предпочитал надолго не отлучаться от двора. Объекты преданности непостоянны, фавориты меняются, колеса крутятся, и Генриху не хотелось пасть жертвой обстоятельств.

Может, ему не стоило сюда приезжать, подумал он с беспокойством. При дворе, как и во всей Англии, наблюдались волнения; кое-кто из англо-нормандских баронов пытался стяжать земли больше, чем заслуживал. Работа Генриха в том и состояла, чтобы отслеживать слухи, раскрывать заговоры и пресекать их. Леон, разумеется, поставит его в известность, если ситуация станет опасной, и все же…

Если бы Дженова его не попросила, он бы не приехал. Она была его другом, и он хотел сделать ей приятное. Однако подумал он мрачно, если доставить ей удовольствие означает позволить ей выйти замуж за слабого дуралея вроде Алфрика, то ему лучше ее разочаровать. Неужели она хочет, чтобы будущий муж беспрекословно выполнял любое ее желание и заглядывал ей в рот? Тогда Алфрик идеально ей подходит.

И не Генриху ее осуждать.

Сам он, выбирая очередную любовницу, искал всего лишь податливый ум и тело. Вряд ли это изменится при выборе жены. И уж конечно, меньше всего, ему хотелось бы, чтобы в этом принимало участие его сердце. Кристина была прелестной и приятной, но любила его не больше, чем он ее. Идеальная ситуация. Почему у Дженовы должны быть другие требования?

– Ну? – обратилась к нему Дженова, когда Алфрик наконец уехал и они остались одни.

Ее щеки пылали, глаза горели, из-под вуали выбился локон. Дженова выглядела совсем юной. Генрих с трудом сдерживал желание убрать у нее со лба прядь.

Мысль дотронуться до Дженовы вдруг показалась Генри весьма заманчивой.

– Ну? – вновь произнесла она, теряя терпение. – Что ты думаешь об Алфрике?

– Что я думаю об Алфрике? – Генрих сделал вид, будто размышляет. – Разве это так важно?

Дженова ткнула его пальцем в руку.

– Нечего меня дразнить, Генри. Я хочу знать твое мнение о моем будущем муже.

– По-моему, Алфрик без ума от тебя, Дженова, и, пока не разлюбит, ты сможешь вертеть им, как заблагорассудится.

Генрих сказал то, что думал.

– Пока не разлюбит?

– Любовь не бывает вечной, рано или поздно она проходит. Он ревнует ко мне. Не знаю, хорошо это или плохо. Может, и хорошо.

– Ревнует? – Дженова сощурилась. – На что ты намекаешь, Генри? У Алфрика нет причины для ревности.

– Ты разве не видела, как он посмотрел на меня, когда мы встретились? Он явно ревновал, Дженова. Он подумал, что мы с тобой больше чем друзья.

Дженова расхохоталась:

– Ты шутишь! Придется объяснить Алфрику, что не к тому он приревновал, что любовники из нас с тобой ну никак не получатся.

Почему-то ее слова задели Генриха за живое.

А еще больше ее смех. Уж во всяком случае, Алфрик в подметки ему не годится. Напыщенный болван. Генрих подумал было доказать это Дженове, но вовремя спохватился.

Дженова ненамеренно уязвила его гордость. Они друзья. Это лучше, чем сделать ее своей любовницей на некоторое время, а потом потерять ее дружбу, которую Генрих очень ценил.

На какой-то миг перед его мысленным взором возникла обнаженная Дженова с распущенными темно-каштановыми полосами. Ее зеленые глаза, затуманенные желанием, протянутые к нему руки.

Видение тут же исчезло, и Генрих вздохнул с облегчением.

Дженова расчесывала гребнем волосы. Длинные тяжелые локоны сбегали по спине и плечам, завиваясь на концах. Кудряшки коротких прядей щекотали лицо и шею. Отсветы огня плясали в волосах разноцветными искорками – золотистыми, красноватыми, рыжими, придавая им волшебный блеск.

Дженова думала об Алфрике и улыбалась. С течением времени он повзрослеет. Умудренная жизненным опытом, Дженова поможет ему. Генрих прав. Хотя ей и неприятно было признавать это, но Алфрик ревновал ее к другим мужчинам. Однако Дженова списывала этот грех на его молодость и влияние чересчур властного отца. Постепенно его самооценка вырастет, и он перестанет чувствовать себя беспомощным.

Он не Мортред, напомнила себе Дженова. Он не обладает легкой самоуверенностью ее покойного мужа. Но второй Мортред ей и не нужен. Она любила своего мужа, оплакивала его, а он ее предал. Мужчины типа Мортреда, мужчины типа Генри без зазрения совести манипулируют сердцем женщины, ее податливым телом. Такие ей больше не нужны.

Дженова сделала глубокий вдох.

Не по этой ли причине выходила она замуж за Алфрика? Чтобы отомстить памяти Мортреда? Но это был ее секрет. Даже Генри не должен знать, какую боль ей причинил Мортред. Он не поймет ее. Эмоции для него – это одно, а дела – совсем другое. А что такое брак, если не деловое соглашение?

Продолжая водить гребнем по волосам, Дженова вспомнила выражение лица Генри в тот момент, когда ее рассмешила идея об их любовной связи. Ей не следовало смеяться. С ее стороны это было невежливо. Но мысль о них как о любовниках представилась ей столь нелепой, что она не могла сдержаться. Они совершенно не подходили друг другу. Он выглядел обиженным всего несколько мгновений, хорошее настроение вновь взяло верх. Генри был на редкость уравновешен и практически никогда не терял самообладания.

Дженова очень дорожила дружбой с Генрихом. Гораздо лучше иметь его как друга, чем любовника. Она всегда сочувствовала его женщинам, хотя они, похоже, ничуть не сожалели о полученном опыте. И ряды тех, кто хотел бы занять место ушедших, отнюдь не редели.

Неужели он и впрямь такой завидный любовник?

Едва в голове мелькнула эта мысль, как она представила себе его золотистую кожу и сверкающие фиалково-синие глаза. Его красота во всем великолепии лишь для нее одной. Дженова покачала головой. Нет, нет и нет. Генри – один из ее немногочисленных друзей, и она не намерена пожертвовать их дружбой. Однажды, когда они были еще детьми, они поцеловались на лугу. Дженове очень понравилось. Но с тех пор много воды утекло. Об этом лучше не вспоминать.

Если она и впрямь обидела его, то завтра постарается загладить вину. Пригласит его на верховую прогулку! Долина Ганлингорн и окружающие холмы были белым-белы от снега. Генри всегда нравилось кататься верхом по окрестностям Ганлингорна.

Дженова понимала, что он наверняка скучает по двору с его слухами и сплетнями, без которых он жить не мог. Верховая прогулка развеет скуку.

Решено, завтра они отправятся кататься.

Вдвоем.

Окрестности Ганлингорна были укрыты белым покровом. Свежий слой снега припорошил поля. Заливные луга и болота наполовину замерзли. Голые ветви деревьев в лесу заиндевели и покрылись льдом. Видневшееся за скалами на юге море было серым и ненастным. В таком же сером и мрачном небе носились отважные чайки.

Дженова встала рано, умылась, надела теплое платье и отороченные мехом сапожки, после чего торопливо спустилась в зал. Генрих, как она и предполагала, уже завтракал. Увидев ее, он улыбнулся. Приблизившись к нему, Дженова испытала некоторую неуверенность. Как странно. Она впервые заметила, какие белые и крепкие у него зубы! И то, что от его голубых глаз разбегаются лучики морщин, когда он улыбается.

В какой-то момент она даже забыла, что собиралась сказать, но быстро овладела собой. И все же в этот момент Генри показался ей незнакомцем. Красивым, желанным незнакомцем.

– Я подумала, что сегодня с утра мы могли бы отправиться на верховую прогулку, Генри, – произнесла Дженова. – Я давно не выезжала за ворота. Погода холодная, но хорошая. По крайней мере, пока.

Улыбка Генри стала еще шире.

– Буду очень рад, Дженова. – Он замолчал в нерешительности, и, хотя по-прежнему улыбался, из его улыбки ушла легкость. – Алфрик тоже с нами поедет?

Дженова покачала головой:

– Нет, мы поедем вдвоем, Генри, ты и я.

Генрих кивнул и помолчал некоторое время, словно обдумывал что-то, после чего разразился речью, показавшейся ей заранее подготовленной:

– Я долго размышлял над твоим браком, Дженова. Король может не одобрить твой союз с Болдессаром. Не лучше ли тебе подождать, когда он вернется из Нормандии, и посмотреть, что…

Дженова подняла руку:

– Нет, Генри. Не сегодня. Мы поговорим о моем замужестве, но не сегодня. Я хочу забыть обо всем и просто отдохнуть. Пожалуйста, – добавила она.

Генрих сделал паузу. Он долго думал ночью над ее предстоящим замужеством, и чем больше размышлял, тем меньше оно ему нравилось. Но еще более важным представлялось ему то, что король Вильгельм с неодобрением отнесется к этому браку. Впрочем, Дженова права, эти дела могут подождать.

– Разумеется, – согласился он и поднялся на ноги. – Давай покатаемся вместе.

– Мама, мама, а можно мне поехать с вами?

Навстречу им бежал мальчик с копной кудрявых волос, такого же цвета, как у Дженовы. Дженова, смеясь, прижала его к себе. «Как же его зовут? – силился вспомнить Генри. – Как зовут сына Дженовы?»

– Раф, ты с каждым днем становишься все сильнее и сильнее, – проворчала Дженова, разрешив проблему Генри.

Раф широко улыбнулся ей и перевел взгляд на Генриха. В его глазах появилось выражение легкой настороженности, словно он догадывался, что Генриху не очень интересно его общество. Генрих догадался, что Дженова предупредила сына, чтобы тот не докучал гостю, за что проникся к ней благодарностью.

– Доброе утро, Раф, – сказал он нарочито веселым тоном.

Мальчик вежливо поклонился:

– Лорд Генрих, желаю доброго здравия вашему телу и духу.

Губы Генриха тронула улыбка. Дженова быстро наклонилась к мальчику и что-то прошептала ему на ухо. Он поначалу было заупрямился, но потом с покорным вздохом кивнул. В дальнем углу зала стояла в ожидании пухленькая молодая женщина, она, видимо, должна была увести ребенка. Мальчик повернулся и нехотя двинулся в обратном направлении, на прощание бросив на Генриха умоляющий взгляд. Генри уже готов был окликнуть ребенка, сказать, что он, конечно же, может составить им компанию. Но он подавил порыв. Мальчики, подобные Рафу, напоминали ему его самого, когда он сам был юным и невинным.

Он верил, что действительно был когда-то таким же невинным. Или почти таким. Жизнь порой оказывалась очень грудной, большую часть времени он проводил в одиночестве. Но он был смелым и сильным, исполненным решимости с наибольшей отдачей использовать свои возможности. Откуда он мог знать, что ему придется общаться со столь порочными созданиями и жить по их законам?

Прикосновение теплых пальцев Дженовы прервало его размышления.

– Идем, – позвала она мягко, словно прочла его мысли. – Поедем, пока погода не испортилась.

Застоявшиеся в стойле лошади были рады возможности подышать свежим утренним воздухом не менее Генриха и Дженовы. Поначалу они просто скакали. Отряд солдат во главе с Рейнардом следовал за ними по пятам. Достигнув вершины Ганлингорнского холма, они остановились, запыхавшись, и оглядели раскинувшийся перед ними ландшафт. В такой ясный холодный день видно было на многие мили вокруг. Генрих не без чувства удовлетворения осмотрел богатую долину Ганлингорн с ее широкой рекой и заливными лугами, над которой возвышалась могучая твердыня оборонных укреплений замка. Это, конечно, не Лондон, но, по мнению Генри, лучшее после столицы место. Если бы ему пришлось жить в деревне, если бы обстоятельства вынудили его стать помещиком, привязанным к своему имению, он выбрал бы Ганлингорн.

Но тут он вспомнил, что очень скоро хозяином Ганлингорна станет Алфрик, и он, Генри, перестанет чувствовать себя здесь желанным гостем. Перспектива появления в Ганлингорне этого надутого мальчишки вдруг показалась Генриху такой отвратительной, что он решил больше не приезжать сюда, если свадьба все же состоится.

Генриху раньше даже в голову не приходило, как сильно он будет тосковать по Ганлингорну.

По Дженове.

Он искоса на нее взглянул. Не думает ли она о том же, о чем и он? Понимает ли, что вскоре их встречи прекратятся? Но Дженова улыбалась, окидывая взглядом свои владения.

Ее мысли явно были далеки от его собственных. Она перехватила его взгляд, и он увидел в ее глазах ту же неукротимость, что жила в ней, когда они были детьми.

– Давай поскачем к морю! – крикнула она смеясь, ударила лошадь в бока и помчалась галопом.

Она стремглав неслась вниз по склону холма, направляясь к лесу. Капюшон подбитого мехом плаща слетел с головы. Рассмеявшись, Генрих пустился в погоню.

Последующие несколько часов они провели, развлекаясь, как могли, чего уже много лет не делали. Выехали к морю и Ганлингорнской гавани, деревне, раскинувшейся в устье роки в том месте, где она впадает в море. Дженова получала доход с торговых судов, посещавших ее гавань. Относительно безопасная, хотя и маленькая якорная стоянка на небезопасной в целом береговой линии никогда не испытывала недостатка в судах. Вокруг бревенчатой пристани выросли дома и постоялые дворы, где останавливались моряки, купцы и торговцы с вьючными лошадьми, Они закупали здесь товары, чтобы развозить их потом по стране.

– Милорд, – Рейнард кивнул в сторону одной постройки, где на стене красовалась вывеска с изображением черного пса, – здесь живет сестра моего отца, Матильда. Не разрешите ли мне навестить ее? Если пожелаете, – он перевел взгляд на Дженову, – она подаст нам еду и эль. Я слышал, что эта таверна славится радушным приемом.

Генрих вскинул бровь:

– Я не знал, что у тебя здесь родня, Рейнард.

– Мой отец строил корабли, милорд, и жил здесь какое-то время при правлении английского короля Эдуарда Исповедника. Сестра моего отца вышла замуж и осталась здесь, когда он вернулся в Нормандию.

– Спасибо, Рейнард, – сказала Дженова. – Буду рада воспользоваться гостеприимством твоей тетушки. Я знаю Матильду. Ты прав, у таверны прекрасная репутация.

Тетушка Рейнарда оказалась маленькой пухлой женщиной с темными, похожими на проволоку волосами. Когда она обняла Рейнарда, ее голова доставала ему лишь до подмышки. Она хорошо накормила прибывших, и теперь Дженова грелась у огня, наслаждаясь непринужденностью обстановки. Не так часто позволяла она себе отдохнуть от бесконечных дел, одолевавших ее в Ганлингорне. К немалому своему удивлению, Дженова заметила, что Генрих, прикрыв глаза, пристально наблюдает за ней. Это не ускользнуло от него, и он расплылся в улыбке.

– Давненько мы с тобой так не сидели, – изрек он. – Насколько мне помнится, твоя матушка никогда не позволяла тебе сидеть подолгу без дела. Тебе следовало научиться стать важной дамой.

– А тебе – храбрым рыцарем, – ответила она.

– Меня она не жаловала, – обронил Генрих. – Боялась, как бы ты не привязалась ко мне.

– Все девочки были влюблены в тебя, Генри. Еще бы! Такой красавчик!

Она дразнила его, и он рассмеялся, но посмотрел на нее как-то по-особенному.

– Все были в меня влюблены. Кроме тебя, – сказал Генрих. – Я был у тебя на побегушках, выполнял все твои поручения. Но мне это было в удовольствие.

– Ты мог сказать мне «нет», Генри.

Он снова улыбнулся, и от его улыбки ей стало жарко.

– Я не мог сказать тебе «нет», милая, ты это знаешь. Я твой душой и телом, делай со мной что хочешь.

От этих слов Дженову бросило в жар. Ей показалось, что она сидит чересчур близко к огню, и съела слишком много пирожных Матильды.

Она поймала себя на том, что таращится на него. В полном смысле этого слова. На его фиалково-синие глаза, широкий рот, могучую шею, широкую грудь и узкие бедра, сильные ноги, вытянутые вперед. Его покрытые шрамами руки с длинными пальцами элегантно лежали на коленях. Дженова невольно представила себе его руки на своем обнаженном теле, и ее охватило желание.

Но в этот момент перед ней предстал один из воинов охраны.

– Миледи? – В его голосе слышались нотки тревоги. – Корабль сел на мель на песчаной банке посреди устья реки. Надо помочь ему.

– Что за корабль? – осведомился Генри.

– Из Брюгге, милорд. Они говорят, что везут вино, масло и ткани. Мы можем бросить им с берега канаты и стянуть их на воду. Начинается прилив, так что задача упростится. Вы позволите оказать им помощь?

Генрих открыл было рот, но вовремя остановился и посмотрел на Дженову. Она все поняла. Это ее гавань, ее деревня, ее река. И решать надлежит ей. Его уважение пришлось ей по душе. Немногие мужчины вспомнили бы, что это не то место, где они вправе отдавать приказы. А из тех, кто вспомнил бы, мало кто придал бы этому значение.

– Конечно, вы должны помочь, – сказала она. – Возьмите всех людей из охраны и местных жителей, сколько сумеете собрать.

Солдат ушел. Генрих поднялся, потянулся и подал руку Дженове:

– Идем, нам стоит взглянуть на этот корабль из Брюгге.

Воздух на дворе был холодным. Ветер трепал полы их плащей, и у Дженовы невольно перехватило дыхание. Судно лежало на узкой песчаной банке, накренившись набок, омываемое волнами наступающего прилива. Корабль оказался довольно приземистым, с навесом на палубе из просмоленной парусины для защиты груза от солнца и влаги. По палубе сновали матросы, бросая канаты людям на берегу. Руководил операцией Рейнард, громко и уверенно отдавая приказы.

– Наше участие, похоже, не требуется, – заметил Генрих, окинув взглядом Дженову. Она зябко поежилась. – Замерзла?

Дженова кивнула:

– Да, но дело не в этом. У меня много работы. Мне пора возвращаться в замок, Генри. Сопровождать меня не нужно. Я неоднократно возвращалась одна. Это безопасно. Мортред много лет назад очистил окрестности от разбойников.

– Я поеду с тобой. Рейнард справится и без нас.

Его предложение обрадовало Дженову, но она виду не подала. Что это с ней? Она и раньше бывала с Генрихом наедине. Но никогда не чувствовала такого возбуждения.

Дженова взглянула на небо. На севере клубились темные тучи, но они были еще далеко.

– Вот и прекрасно! Мы можем скакать восточной дорогой вдоль скал. Ты получишь от этого удовольствие, Генри. Это дикая и опасная местность.

– В таком случае мы получим удовольствие вместе, – сказал Генрих с улыбкой, отчего его глаза стали еще синее. – Мы и сами станем дикими и опасными, Дженова. – Он помог ей сесть в седло.

Что это? Угроза или обещание?..