Вы можете долго обманывать множество людей, но вы не можете вечно обманывать историка академии наук, как выясняется, не больше шести часов в субботу. Папа давным-давно закончил с исследованиями в библиотеке, и у него было много времени, чтобы найти белые пятна в нашей сказке про кино. Когда Ава не смогла сказать какие фильмы недавно показывали в нашем "огромном кинотеатре", он настоял, что заберет нас, где бы мы не находились, и когда он узнает где мы, я серьёзно беспокоюсь, выживет ли его телефон от его тяжелой реакции.

– ЧТО? В здании ПОЧТЫ?

– Не совсем... – говорит Ава.

– В СЕВЕРНОЙ части Лондона? Кто с вами?

У Авы нет громкой связи. Она и не нужна. Она рассказывает о Сэбе и Кассандре.

– Те МОШЕННИКИ? С вами всё в порядке? Они держат вас в заложниках? Оставайтесь там, где стоите. Я уже еду.

Это занимает очень много времени – добраться на метро из Южного Лондона до Хайбери и Ислингтон. Достаточно много, чтобы Джулия помогла мне снять большую часть макияжа гейши, и Сэб начал работать с фотографиями Мирей на ноутбуке, выбирая какие сохранить, и, используя хитрую программу для настройки освещения, выделить невероятный блеск её волос.

– Когда ваш папа придет сюда, я, э-э... уйду, – говорит он.

Отлично. Я буду вечно известна как "потенциальная модель, которая заставила фотографа торчать с ней, пока она ждала своего папу".

Ожидание – это плохо, но приезд папы хуже.

– О-о, слава богу, вы в безопасности – бормочет он, сердито глядя на нас. Затем он очень формально благодарит Сэба, за то, что он остался присмотреть за нами, – как будто нам по четыре года, и двадцать минут громко и неоднократно отчитывает нас, пока мы не находим кафе, где он может напичкать нас едой.

Теперь его паника превратилась в более холодный, более организованный гнев.

– Не знаю, кому должно быть больше стыдно, – говорит он, – той, которая должна была заботиться о себе, или той, которая должна была знать лучше.

– Но они сказали продолжать жить нормально, пап! – жалуется Ава.

– Ты называешь это нормальным?

– И они не мошенники. Я ошиблась. Они из модельного агентства, и им очень нравится Тед.

– Да, нравилась, – бормочу я, выплевывая крошки от большого черничного кекса, – до тех пор, пока я...

– А ты думала, что ты просто взяла её с собой в какое-то заброшенное здание, чтобы встретиться с абсолютно незнакомыми людьми, и никто не знал, где вы?

Ава дуется.

– Реконструированное, не заброшенное. И Луиза знала, – тихо говорит она.

– Луиза? – папа вскидывает руки вверх. Подруга Авы, Луиза, хотя и выдающаяся волейболистка, но её не зря ласково называют Ditz. Если что-то пошло не так, она могла бы даже не заметить, что мы пропустили несколько дней. И она, наверное, удалила смс о том, где мы были.

Он вздыхает.

– Тед, милая, я думал, ты более разумная.

Я правда более разумная. У меня вообще больше здравого смысла. Мне хотелось сказать, “но она заставила меня!” – но я говорила это с тех пор, как мне исполнилось три года, и я обещала себе что, когда мне исполнится пятнадцать, я больше не произнесу этого.

– В любом случае мне лучше отвезти вас обратно,– говорит папа. – Ава, ты принимала свои таблетки?

Она кусает губы и выглядит виноватой. Папа вздыхает ещё раз и, что ещё хуже, закрывает глаза и вытирает их платком. На этой неделе Ава должна принять смесь из лекарств: сочетание химиотерапии, стероидов и других страшных синих таблеток, которые ликвидируют побочные эффекты двух других. Я не виню её за то, что она забыла. Хотя, папа винит.

– Мы обещали, милая, – говорит он, не сердясь сейчас, но почти расстроенный. – Я знаю, это трудно, но если ты не будешь принимать их...

Он думает про те девяносто процентов, и, по-видимому, она не собирается быть в их числе, если не будет принимать лекарства.

– Хорошо, как скажешь, – ворчит Ава. Ей больше нравилось, когда она валялась на диване, пока я танцевала перед кирпичной стеной для волосатого парня с фотоаппаратом.

– Ваша мама не должна узнать, – ворчит папа. – Я оставил ей записку, чтобы сказать, что я взял вас на прогулку по реке. И если она спросит, это то, чем мы занимались.

Ава благодарно улыбается. Через секунду я осознаю, что сказал папа, и всё равно до конца не понимаю. Обычно мама и папа выступают единым фронтом перед лицом неповиновения. Мама гораздо страшнее, чем папа, хорошо, что он не хочет говорить ей про нас, но почему?

В метро по дороге домой мы сидим рядом, глядя на вырезки из газет, которые папа принес с собой, и не разговариваем. Я не могу перестать вспоминать, как падал свет на облупившиеся кирпичи, и как прекрасно Мирей смотрелась на каждой фотографии, и как моя последняя фотография ... была удивительно не такой ужасной, какой могла бы быть. И как Сэб каким-то образом смог заставить нас делать то, что он хотел, даже если я никогда не знала никого настолько немногословного. Я бы хотела рассказать об этом Дейзи, но ей будет неинтересно. По крайней мере, Ава и я сможем поговорить после отбоя, когда мы должны будем спать.

Когда мы добрались, мама только что вернулась с работы, все ещё была в зелёной рубашке и читала папину записку.

– Вы хорошо провели время? – спросила она усталым голосом. – Там было много лодок?

– Сотни,– уверенно врёт папа. Я вижу от кого Ава это унаследовала.

Мама улыбается грустной улыбкой, отражающейся лишь на половине её лица. Её глаза потухли, вокруг них морщинки, и они не сверкают так, как сверкали до диагноза Авы. Теперь я понимаю, почему папа не хотел говорить ей о том, во что мы ввязались. Она как спутник, вращающийся по своей орбите, и любой толчок может отправить её в открытый космос. Я думала, что папа вращается рядом с ней, но нет. Он наблюдает за всем так же беспомощно, как и я, и просто старается не сделать хуже.

Папино право – защитить её. Я обещаю себе, что больше никогда не пойду в заброшенное здание, чтобы встретиться с незнакомцем, лишь с больной сестрой за компанию. Это не самая гениальная наша идея. Оглядываясь назад, я понимаю, что что-то могло пойти не так, кроме моей полной неспособности сидеть на стуле, не выглядя, как полная идиотка.

Тогда я осознаю, что мама смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– О, Тед, – вздыхает она. – Посмотри на себя. Эти ботинки разваливаются. Мы должны купить новые. И почему ты в этих странных чёрных леггинсах?