So much for the hunter/gatherer theory

Представление о раннем человеке как о плотоядном охотнике не находит подтверждений

«Глядя на события, происходящие в мире, этого не скажешь, однако на самом деле эволюционно люди предрасположены быть мирными, общительными и открытыми к сотрудничеству животными, а не хищниками, как уверяет нас современная мифология», – утверждает антрополог из Университета Вашингтона в Сент-Луисе, штат Миссури.

Роберт У. Сассман, доктор философии и профессор антропологии, выступил на пресс-конференции «Чем питались первобытные люди» во время ежегодного собрания Американской ассоциации содействия развитию науки. В списке выступавших на брифинге также значились Карен Стриер, Висконсинский университет; Агустин Фуэнтес, Университет Нотр-Дам; Дуглас Фрай, Академия Або в Хельсинки и Аризонский университет; и Джеймс Риллинг, Университет Эмори.

В своей последней книге «Охота на человека: приматы, хищники и человеческая эволюция» (Man the Hunted: Primates, Predators and Human Evolution) Сассман опровергает господствующую точку зрения, утверждая, что приматы, в том числе ранние люди, развивались не как охотники, а как добыча многочисленных хищников, включая диких собак и кошек, гиен, орлов и крокодилов.

Сассман утверждает, что, несмотря на широко распространённые теории, освещаемые в научно-исследовательских работах и в научно-популярных книгах, первобытный человек не был злобным убийцей. Он создаёт новую теорию, опираясь на исследования окаменелостей и живущих ныне человекообразных обезьян, согласно которой приматы оставались добычей на протяжении миллионов лет, что в значительной степени повлияло на эволюцию раннего человека.

«Наш интеллект, сотрудничество и многие другие особенности, имеющиеся у современных людей, развились благодаря нашим стараниям перехитрить хищника», – говорит Сассман.

После 1924 года, когда были обнаружены останки первых ранних людей, австралопитеков, живших от семи до двух миллионов лет назад, многие учёные предполагали, что эти ранние человеческие предки были охотниками и обладали инстинктом убийцы.

Сассман говорит о том, что идея о человеке-охотнике является общепринятой парадигмой человеческой эволюции: «Она развилась из базовой иудео-христианской идеологии, согласно которой человек по своей природе является злым, агрессивным и прирождённым убийцей. На самом же деле стоит хорошо изучить факты – как останки гоминидов, так и поведение ныне живущих человекообразных обезьян, – и сразу приходишь к обратному мнению».

Исследование Сассмана основано на изучении материала останков возрастом почти в семь миллионов лет. «Большинство теорий о человеке-охотнике не включают это ключевое свидетельство останков, – говорит Сассман. – Нам были нужны доказательства, а не просто теория. Мы тщательно изучили всю имевшуюся у нас литературу о черепах, костях, следах ног, а также описание окружающей среды как наших предков-гоминидов, так и сосуществовавших с ними хищников».

Поскольку процесс эволюции человека очень долгий и многогранный, Сассман и его соавтор, Донна Л. Харт, решили сосредоточиться в своих исследованиях на одном конкретном виде – афарском австралопитеке (Australopithecus afarensis), жившем от пяти до двух с половиной миллионов лет назад и являющимся одним из наиболее известных ранних человеческих видов. Большинство палеонтологов сходятся во мнении о том, что афарский австралопитек – это связующее звено между останками из более ранних и более поздних эпох. У этого вида есть общие и с первыми, и со вторыми дентальные, черепные и скелетные особенности. К тому же в палеонтологической летописи хорошо представлены останки этого вида.

«Афарский австралопитек, вероятно, не уступал в силе небольшой обезьяне», – говорит Сассман. Рост взрослых особей варьировался примерно в пределах от одного до полутора метров, а весили они от 25 до 45 кг. В общем, они были приземистыми двуногими приматами. Зубы у них были относительно небольшими, очень похожими на зубы современных людей, а питались они фруктами и орехами.

Сассман и Харт установили, что зубы афарского австралопитека не были изначально приспособлены для пережёвывания мяса. «У него не было острых резцов, необходимых для того, чтобы захватывать и рассекать пищу такого рода, – говорит Сассман. – Эти первые люди просто не могли есть мясо. А если они не могли есть мясо, то с какой стати они должны были охотиться?»

Первобытные люди получили возможность потреблять большое количество мяса, только когда они научились обращаться с огнём и готовить на нём пищу. Сассман указывает, что первые инструменты появились лишь около двух миллионов лет назад. А самые древние следы обращения с огнём убедительно датируются отметкой в 800 000 лет назад. «На самом деле некоторые археологи и палеонтологи полагают, что рационально организованный способ ведения охоты наших дней появился у нас всего лишь около 60 000 лет назад», – говорит он.

«К тому же афарский австралопитек был пограничным видом», – добавляет Сассман. Эти существа могли жить как на деревьях, так и на земле, пользуясь преимуществами обоих вариантов. «Приматы, составляющие пограничные виды, даже сейчас чаще всего представляют собой объекты охоты, а не хищников», – утверждает Сассман.

Хищники, жившие в одно время с афарским австралопитеком, были огромных размеров и десятикратно превосходили живущих ныне количеством и многообразием. Тогда водились гиены размером с медведя, саблезубые кошки и многие другие массивные плотоядные, рептилии и ящеры. У афарского австралопитека не было инструментов, не было больших зубов, а его рост составлял метр с небольшим. Для того чтобы спасаться от этих хищников, он использовал собственный мозг, ловкость и социальные навыки. «Он не охотился на них, – говорит Сассман, – а изо всех сил старался избегать их».

По словам Сассмана, приблизительно от 6 до 10 % ранних людей становились чьей-то добычей, если учесть такие свидетельства, как следы зубов на костях, следы когтей на черепах и отверстия в сохранившихся черепах, диаметром как раз соответствующие клыку саблезубой кошки. Доля саванных антилоп и некоторых обитающих на земле обезьян, ставших добычей хищников, в наши дни также составляет примерно от 6 до 10 % популяции.

Сассман и Харт предоставляют доказательства того, что многие из наших современных человеческих свойств, в том числе активная социализация и кооперация, возникли благодаря тому, что ранние люди являлись объектом охоты и умели перехитрить хищника. Эти свойства, по утверждению Сассмана, появились не потому, что люди пытались добывать пропитание охотой, и не потому, что они убивали своих конкурентов.

«У животных, не способных постоять за себя, одним из основных средств защиты от хищников является жизнь в группе, – говорит Сассман. – На самом деле все приматы, проявляющие активность днём, живут в постоянных социальных группах. Большинство антропологов считают, что давление хищников стало одной из основных адаптивных причин для подобной жизни в группе. Благодаря этому больше глаз и ушей могут определять местонахождение хищников, а в случае нападения больше особей могут разом набрасываться на них или сбивать их с толку, бросаясь в разные стороны. Существует целый ряд причин, по которым жизнь в группе благоприятна для животных, которые в ином случае с высокой долей вероятности стали бы жертвой хищника».

Комментарий Дона Беннетта

А теперь мои размышления на эту тему. Вот ещё одна теория о том, откуда появилась эта практика: в незапамятные времена, ещё до изобретения колеса и овладения огнём, люди не были хозяевами джунглей. На самом деле мы были добычей других животных (о чём свидетельствует всё вышеописанное). И нам не нравился такой расклад. Но нам, в отличие от других животных, на которых охотились, хватало сообразительности для того, чтобы не стать чьим-то ужином. Как мы, например, могли оказать сопротивление саблезубому тигру? Было разумно предположить, что для того, чтобы походить на тигра, стоит, наверно, жить как тигр. Поэтому мы наблюдали за образом жизни тигра. Начнём с того, что тигр много спал. Это не составляло трудности – много спать умели и мы. И он поедал животных. Гм, это было бы для нас грандиозным изменением, поскольку до того момента мы ели то, что могли легко добыть и что было вкусным: такими были наши критерии. Но перейти на животную пищу – это было бы серьёзным вызовом.

Поначалу мы пытались есть остатки трапез хищников. Но поскольку они первым делом съедают внутренние органы жертв, то основную часть того, что оставалось, составляли мышцы; есть их трудно, на вкус они далеко не деликатес (соус для мяса тогда ещё не успели изобрести). Затем в один прекрасный день во время бури в дерево ударила молния, и объятый пламенем сук упал на валявшуюся внизу тушу. Запах горелого мяса привлёк наше внимание, и мы обнаружили, что есть мясо животных легче после того, как горящий сук какое-то время полежит рядом с ним.

Мы рассудили, что ждать, когда молния подожжёт какое-нибудь дерево, непрактично и что если бы мы могли разжигать огонь по своему желанию, то нам было бы намного проще лакомиться тигриной едой. Поэтому одни из нас поставили себе задачу овладеть огнём, другие наловчились самостоятельно добывать животных, чтобы нам не нужно было довольствоваться объедками, а третьи поработали над совершенствованием нашего тигриного рыка.

Какой бы ни была причина, по которой мы начали разводить костёр вокруг своей пищи, это был поворотный момент для человеческого вида, поскольку, если бы мы не свернули на этот путь, если бы продолжили есть то, к чему были изначально приспособлены, то сегодня наше общество, без сомнения, было бы намного более добрым и терпимым.