Прочтя лишь часть текста, Алехандро поднял взгляд на де Шальяка.

— Это вряд ли можно назвать письмом. Это стихотворение.

Он прочел его вслух с самого начала, по-английски:

— Господи! — воскликнул Алехандро.

Лист дрожал в его руке.

— Коллега? — обеспокоенно окликнул его де Шальяк. — Что там?

— Она призывает меня спасти ее наконец. Какое сегодня число?

— Шестое… нет, седьмое апреля.

Алехандро положил лист на постель и замер в кресле.

— Объясните же, что там такое!

Постепенно Алехандро снова начал обретать ясность мысли.

— Чосер ведь в Виндзоре, да?

— Я уже говорил вам, он там. Какое это имеет значение?

— По-моему, — взволнованно заговорил Алехандро, — это написал он. Мы много раз разговаривали по-английски, и он знает, что я умею читать на этом языке. Полагаю, вы правы, де Шальяк. Еще в мою бытность в Англии король плохо знал язык, и уж тем более он не в состоянии расшифровать это послание. Даже если бы оно было написано по-французски. Вы сами, человек образованный, не смогли бы этого сделать. Чосер зашифровал свое послание таким образом, что лишь я один могу понять его! Слушайте. Я перескажу вам смысл письма.

Перевод был не слишком точен, но де Шальяк уловил суть.

— Первого мая, — сказал он и выпрямился на постели. — День выбран умно. В эту ночь королевские солдаты никуда не суются, а простые женщины, напротив, высыпают из домов. Кэт может нарядиться жрицей или даже ведьмой, но в любом случае она не привлечет ничьего внимания. Умно, очень умно.

— Не понимаю.

— Тамошние крестьяне не всегда были христианами. Много лет назад они были язычниками и поклонялись порождениям земли, а не небесам. В основном эти традиции уже ушли в прошлое, но они глубоко укоренились в народе. В ночь тридцатого апреля девушки пляшут в свете костра вокруг столба с ленточками, и среди них выбирают Королеву мая. Король закрывает на это глаза, поскольку, по крайней мере, в эту ночь его подданные довольны и счастливы.

— Три недели, — прошептал Алехандро. — Я должен отправиться в путь немедленно.

— Да, — согласился де Шальяк.

* * *

Алехандро нашел Гильома в их комнате-башенке — тот сидел в кресле у окна, сквозь которое лился яркий дневной свет. Светлые волосы мальчика блестели в его лучах.

— Чем ты так увлечен, малыш?

— Я читаю Библию, которую месье де Шальяк подарил мне.

— Ах, да. Непременно еще раз поблагодарю его за этот щедрый дар.

Библия на латыни, которую де Шальяк прислал ему много лет назад, стала той книгой, по которой Алехандро учил Гильома читать. Первая часть книги была знакома Алехандро, поскольку отражала учение и историю его собственного народа, но вот вторая часть… Читая ее впервые, он вспоминал, как еще в Англии некий безумный священник посвящал его в таинства христианства и какой протест у него тогда вызвали настойчивые утверждения этого человека, что Иисуса родила девственница.

«Невозможно. Невероятно».

И тем не менее христиане верили в это, некоторые так страстно, что посвящали всю свою жизнь прославлению Матери Божьей.

Однако он не стал утаивать от мальчика эту историю, какой бы бессмысленной она ему ни казалась, поскольку мать Гильома — по крайней мере, по происхождению — была христианкой. И хотя в пору их совместных скитаний Кэт не слишком-то соблюдала религиозные ритуалы, она часто просила Деву Марию о помощи и защите и молилась ей. Именно в честь этого Алехандро позволил Гильому — и даже поощрял это — ознакомиться с историей Иисуса.

— Только посмотри, дедушка, какие картинки!

Библия де Шальяка была прекрасно иллюстрирована — с цветными картинками и удивительными заглавными буквами, написанными золотыми чернилами. Именно рисунки завораживали мальчика, не сам текст. Некоторое время они вместе восхищались изящной работой художника.

— Боюсь, мне придется отвлечь тебя, поскольку нам с тобой нужно обсудить кое-какие важные вопросы.

— Да, дедушка.

Мальчик послушно закрыл книгу, не забыв, однако, заложить ее закладкой из тесьмы.

Алехандро подтянул стул поближе к нему и тоже сел. Гильом с выражением серьезности и в то же время любопытства во все глаза смотрел на него.

— Я должен снова отправиться в путешествие, но уже без тебя. Это далеко от Парижа, и меня не будет довольно долго.

Гильом, похоже, встревожился.

— Но зачем? — внезапно ослабевшим голосом спросил он.

— Моя поездка связана с твоей матерью. И я один могу сделать то, что требуется, посылать кого-либо другого бесполезно.

Мальчик выпрямился.

— Ты привезешь ее с собой, когда вернешься?

— Надеюсь. Если на то будет Божья воля.

Гильом задумался со взволнованным выражением лица. И вдруг заявил:

— Я поеду с тобой, дедушка. И помогу тебе.

Эти слова приятно удивили Алехандро; он опасался, что мальчик расплачется, или начнет возражать, или еще как-то выразит свое недовольство, а вместо этого, совершенно неожиданно, он предложил помощь.

— Гильом, — уважительно сказал Алехандро, — из тебя вырастет прекрасный мужчина. Такое великодушие — замечательное качество, и я благодарен тебе, но вынужден отказаться от твоей помощи.

На детском лице выражение надежды сменилось огорчением. Пытаясь успокоить мальчика, Алехандро обнял его.

— Теперь, перед отъездом, я должен рассказать тебе кое-что, а ты слушай меня внимательно.

Гильом кивнул с серьезным видом. С чего начать?

«Я убил в Испании человека, был вынужден бежать и в итоге оказался в Англии. Там твоя мать полностью находилась во власти своей вздорной старшей сестры, которая и сейчас держит ее в заточении и собирается выдать замуж за жалкого, низкого человека, дальнего родственника еще более подлого злодея…»

Нет, ни в коем случае не следует пугать мальчика.

— Я рассказывал тебе об Англии…

— Да, дедушка, много раз. Эта страна далеко на севере, и мы с ней воюем…

«Мы», — сказал Гильом; он ощущал себя французом. Естественно — его отец был французом, а мать он не знал. Тем не менее лишенному родины еврею слышать такое было удивительно.

— Ну да, хотя война в основном закончилась и сейчас наступил относительный мир. В Англии, как и у нас, правит король. Его зовут Эдуард. Много лет назад я служил у него лекарем.

— Дедушка!

— Да, я понимаю, это кажется невероятным, но все так и есть. Это был не мой выбор; меня отослал туда де Шальяк, чтобы я защитил английскую королевскую семью от чумы.

— Но ведь де Шальяк твой друг — зачем он отправил тебя к нашим врагам?

— Потому что это было очень важно для всех — чтобы английская королевская семья выжила во времена «черной смерти». И в то время наша дружба… — Алехандро помолчал, с трудом подбирая нужные слова. — Она еще не сформировалась в той степени, как сейчас.

— Вы не любили друг друга?

— Ну, не совсем так. Я восхищался де Шальяком с первой нашей встречи — его умом, его широкой образованностью. Точнее будет сказать, что мы не доверяли друг другу. Он мало знал обо мне, а я о нем, не то что сейчас. По правде говоря, довольно долго де Шальяк был обо мне невысокого мнения. Однако со временем мы стали уважать и даже полюбили друг друга, и сейчас нас связывает самая искренняя дружба.

Обдумав услышанное, Гильом спросил:

— Зачем ты снова должен туда ехать?

— Я как раз к этому и подхожу. У короля Эдуарда много детей, в основном рожденных его женой, королевой. Однако в королевских семьях принято иметь связи на стороне, и иногда в результате этих связей на свет появляются дети.

Гильом хихикнул, но не сказал ни слова.

— Так появилась на свет и твоя мать.

Мальчик выскочил из кресла и забрался на колени Алехандро.

— Моя мать — дочь короля Англии?

— Тссс! Тише. Не нужно, чтобы наш секрет стал известен слугам. Но да, это так. Сейчас она уже взрослая женщина, прекрасная женщина, но когда я взял на себя заботу о ней, она была маленькой девочкой. Я всегда называл ее «дочерью», но, по существу, она дочь короля Эдуарда. В некотором роде я похитил ее.

— Значит, он мой дедушка, а не ты.

У Алехандро перехватило дыхание.

— Это правда.

— Ты и меня похитил у моей матери, — с расстроенным видом сказал мальчик.

— Конечно, она хотела, чтобы я ее похитил, — быстро заговорил Алехандро. — Просто умоляла увезти ее. И тебя увезти тоже — чтобы и ты не оказался в лапах английской королевской семьи.

На лице Гильома промелькнуло выражение облегчения, но он явно еще не полностью успокоился. Алехандро ожидал, что сейчас на него обрушится град непростых вопросов, но, к его удивлению, мальчик сказал лишь:

— Наверно, король Эдуард был сильно раздосадован.

У Алехандро мелькнула мысль описать подробно, как все происходило, — их побег, скитания, свою собственную схватку с чумой.

Нет, даст бог, мать сама расскажет все сыну.

— Раздосадован — это мягко сказано, малыш. Его ярость переходила границы всех приличий. Он разослал повсюду своих лучших воинов, чтобы схватить нас, но нам очень повезло, и мы от них ускользнули.

— Но… почему мама хотела покинуть Англию, свою родину?

— Потому что ее сестра Изабелла держала твою мать взаперти в замке и непременно причинила бы ей вред, чтобы заставить меня страдать, поскольку она меня ненавидела.

— Как можно ненавидеть тебя?

«Святая наивность», — подумал Алехандро.

— Когда-нибудь я объясню тебе природу этой ненависти, но сейчас просто поверь, что так оно и было. Изабелла считала, что я обманом добился любви одной из ее придворных дам. Эта леди — ее звали Адель — стала бы моей женой, если бы не умерла.

— А как же тогда Рахиль? — очень серьезно спросил Гильом. — Прадедушка говорит, ты должен жениться на ней.

Алехандро заставил себя улыбнуться, зная, как Гильом обожает Рахиль и какую огромную радость доставил бы ему брак между ними.

— Очень старые люди часто по разным поводам выражают свои мнения, которые считают бесспорными. Эти мнения иногда касаются дел других людей. Намерения у твоего прадедушки самые лучшие, конечно, но вопрос брака между Рахилью и мной должны решать Рахиль и я, верно? Надеюсь, когда я состарюсь, ты будешь напоминать мне, чтобы я держал при себе свои мнения и не раздражал других людей, высказывая их. Ну, на чем я остановился?

— Ты говорил о маминой сестре.

— Да. Изабелла.

Он по возможности точно пересказал мальчику события в Кентербери и объяснил, что Изабелла снова удерживает при себе его мать.

— Какая жестокая сестра! — воскликнул Гильом.

— Да, и это еще мягко сказано. Знаю, тебе это трудно понять, Гильом, но члены королевских семей часто причиняют вред или даже убивают друг друга — чтобы присвоить власть и имущество или подчинить себе. Это происходит повсюду — в Испании, во Франции, в Англии, — и поэтому у нас с твоей матерью оставался единственный выход — сбежать. Мы перебрались во Францию на грузовом судне. Я хорошо заплатил капитану, чтобы он не выдал наш секрет, и, насколько мне известно, он сдержал слово, поскольку долгое время нам удавалось скрываться. Мы скитались по всей Европе, пока не нашли место, казавшееся нам безопасным, севернее Парижа, недалеко от него. Именно там в нашу жизнь вошел твой отец.

Мальчик сидел очень тихо. О его отце говорили крайне мало, и он не расспрашивал, как будто Гильом Каль вообще не играл никакой роли в его жизни.

— Мой отец, — еле слышно произнес он наконец и снова надолго замолчал. — Значит, мама не была девственницей.

Алехандро слегка откинулся назад и прикрыл рот рукой, чтобы сдержать смех.

— Нет, не была. Такие вещи случаются только в христианских преданиях. У тебя есть отец и мать, оба вполне земные создания. И хотя внешне твоя мать похожа на ангела, она в полной мере человеческое существо, пусть и одно из лучших. И теперь настало время тебе познакомиться с ней.

Мальчик со счастливым видом обнял Алехандро. Когда они наконец отпустили друг друга, лица обоих были влажны от слез.

* * *

Алехандро не удивился, найдя Филомену в кабинете де Шальяка, поскольку он и сам находился бы здесь, если бы де Шальяк не вызвал его к себе.

— Доброе утро, — весело сказала она, но потом заметила мрачное выражение его лица, и жизнерадостность ушла из ее голоса. — Вы чем-то обеспокоены?

На мгновение он замер в дверном проеме, глядя на нее.

— Мы знакомы совсем недавно, а вы уже так хорошо знаете меня.

— Выражение вашего лица даже постороннему человеку сказало бы о многом. — Она помолчала. — Я так понимаю, есть новости из Англии.

— Да. Я встревожен и одновременно рад. Возможно, скоро я смогу вернуть свою дочь — счастье, глубину которого измерить невозможно, — но чтобы спасти ее, мне нужно уехать, оставив все это. — Он сделал жест в сторону лежащих на столе страниц и посмотрел Филомене в глаза. — И, к моему величайшему сожалению, оставить вас.

— И долго вас не будет, как по-вашему?

Не было никакой уверенности, что он вообще вернется, но этого он говорить не стал.

— Может, недель пять-шесть, но мне кажется, значительно дольше.

Она положила на стол инструменты и взяла руку Алехандро в свою.

— Работа пострадает из-за вашего отсутствия.

— Может быть, но я так не думаю. Я оставляю ее в руках талантливого лекаря, не говоря уж о нашем общем друге там, наверху.

Она улыбнулась и покраснела.

— Это комплимент мне.

— Вы его заслужили. Уверен, вы далеко продвинетесь, пока меня не будет. А там, глядишь, де Шальяк поднимется с постели и тоже включится в работу. И только тогда, — Алехандро улыбнулся, — когда он будет стоять над вами со своим невидимым хлыстом, вы поймете, как сильно вам недостает меня.

Она рассмеялась и сделала шаг к нему.

— Я буду очень сильно скучать по вам.

Сердце у него заколотилось. Он обнял ее и притянул к себе.

— Признаюсь, и я тоже.

Тепло тела Филомены овеяло его, и в сознании возникла молитва, почти обвинение.

«Зачем, Господи, Ты снова воздвиг гору на моем пути? Ты сам свел меня с этой доброй женщиной, а теперь вынуждаешь покинуть ее. Да будет воля Твоя. Но может, хоть раз Ты сжалишься над одиноким евреем, и воля Твоя не будет сурова к нему».

Так Алехандро взывал к своему Богу, мысленно потрясая кулаком.

* * *

Сапоги были так прекрасно отполированы, что Алехандро видел в них собственное отражение. Одежда, которую он собирался взять с собой, была вычищена и уложена в сумку. Гильом спал на своем тюфяке, как будто завтрашнее утро не обещало ничего необычного. Алехандро подготовился к путешествию, как мог; оставалось лишь хорошенько выспаться в эту последнюю ночь в Париже, чтобы набраться сил для предстоящего путешествия. Увы, на это рассчитывать не приходилось — его сердце разрывалось на части.

В кабинет его привела незаконченная работа, которую приходилось бросать на середине, и женщина, вместе с которой он делал ее. Открывая дверь, он надеялся найти там Филомену, но комната оказалась пуста. На столе лежали последние выверенные страницы, и, глядя на них, он почувствовал гордость.

«Дай бог, чтобы я имел честь и дальше работать над ними».

Позади раздались негромкие шаги.

— Работа пострадает из-за вашего отсутствия, говорю это еще раз.

Он повернулся и увидел в дверном проеме Филомену. При виде ее у Алехандро перехватило дыхание. Длинные волосы волнами ниспадали по плечам на белую ночную рубашку. В руке она держала свечу, отбрасывающую мягкий, теплый свет на лицо.

— Вижу, вам тоже не спится, — сказал Алехандро.

— Может, я вообще больше не смогу толком спать до вашего возвращения. Мысли мечутся… то верх берет разум, и я мысленно возвращаюсь к рукописи, то меня переполняют эмоции. Не хочу, чтобы вы уезжали. Я только-только нашла вас. — Она посмотрела ему в глаза. — Неужели нет способа решить эту задачу как-то иначе, не отправляясь туда самому?

— Если бы такой способ существовал, моя дочь уже была бы здесь. Но с другой стороны, подумайте вот о чем: если бы не эта поездка, мы могли бы вообще никогда не встретиться.

— Даже думать не хочу о таком. Это было бы ошибкой Бога.

— Он не совершает ошибок. — Алехандро подошел к столу, где лежала кипа страниц. — Это, — сказал он с быстрым взмахом руки, — задумано Господом. Он дал мне возможность оставить на этой земле мою частичку, которая будет находить отзвук в умах людей еще долгое время после того, как меня не станет. Этот труд — создание разума де Шальяка, но во многих отношениях и я его создание. Я гораздо лучший лекарь, чем был бы, если бы не встретил его на своем пути. — Он помолчал. — Это тщеславие, знаю, твердить, что я причастен к этому шедевру, но не буду отрицать, что хотел бы оставить добрый след на земле. Это облегчит путь тем, кто пойдет следом за мной.

Филомена подошла и остановилась перед ним.

— В этом нет никакого тщеславия. Если бы все люди руководствовались такими стремлениями, наш мир был бы гораздо лучше. — Она замолчала; Алехандро тоже не произносил ни слова. — Мне будет недоставать наших с вами разговоров.

— И мне тоже.

— Вы рассказывали о своем дневнике, и… это вдохновило меня. Я тоже буду вести дневник, и, вернувшись, вы сможете узнать, что я чувствовала в ваше отсутствие.

Он улыбнулся.

— Вы должны также записывать, насколько продвинулись за день, чтобы я мог позавидовать, когда вернусь.

После недолго колебания она спросила:

— Вы разговаривали с Гильомом?

— Да. Он воспринял новость о моем отъезде так хорошо, как только можно было надеяться; счастье, что теперь у него есть товарищ, так ему будет легче. Хотя… пройдет несколько дней, и он загрустит, только тогда по-настоящему ощутив тяжесть нашей разлуки.

— Я пригляжу за ним, ведь как-никак у нас общее горе. — Филомена подошла совсем близко, без всякой ложной стыдливости обняла Алехандро и прижалась головой к его груди. — Пожалуйста, поговорите со мной, как с Гильомом. Успокойте мои страхи.

Алехандро обхватил ее руками, положив подбородок ей на макушку.

— Все будет хорошо, — сказал он, хотя внутренне не был в этом уверен. — У нас впереди еще много времени. — Он мягко приподнял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. — Обещаю, что вернусь, что снова буду держать вас в своих объятиях и тысячу раз запечатлею на ваших прелестных губах свой поцелуй.

Она слегка отодвинулась.

— Тогда пусть первая сотня этих поцелуев придется на сегодняшнюю ночь. Они станут залогом остальных.

Она взяла его за руку и повела вверх по лестнице, к себе в комнату. Там, в свете одинокой свечи, она позволила ночной рубашке соскользнуть с плеч и мягкими движениями принялась расстегивать пуговицы на рубашке Алехандро. И когда их тела сплелись, он заплакал — от радости, что она с ним, и от страха, что это больше никогда не повторится.