Утром я подоил коров, переделал дела в коровнике и во дворе, а после завтрака дошел до капустного поля и проверил замок. Соломина по-прежнему торчала из-под засова, а заглянув в щели между досками, я удостоверился, что рубероид на месте и фургона совсем не видно — мне, по крайней мере, — да и запаха дури тоже не чувствовалось. Я постучал по деревянной двери, призывая удачу. На ферме меня уже ждал мистер Эванс с канистрой креозота, чтобы заново покрасить забор.

Мистер Эванс был в хорошем настроении, и, когда я рассказал ему, что отвез Спайка в Уиви, он поведал мне, что в былые времена они с друзьями частенько ходили туда на танцы по субботам.

— Да, вот были денечки… — По дороге к нему присоединялись друзья, и к городу они обычно подходили ватагой в шесть или семь человек. Ну мы и давали жару, — мечтательно протянул он, — все девчонки были от нас без ума.

— Не сомневаюсь!

— О да… — Он замолчал — видимо, рассказ всколыхнул в его душе какое-то особенное воспоминание, не просто о танцульках. Глаза его затуманились, он шмыгнул носом и вытер его о рукав рубашки. Иногда мистер Эванс казался мне совсем маленьким, тщедушным и слабым. — О да… — повторил он и снова замолчал.

Я уже хотел спросить его, что же случилось на танцах, но он меня опередил.

— Я тогда встретил одну девушку в Уиви. Прелестную девушку. Ее звали Мэри. Она работала учительницей в школе. Не думаю, что ее родителям нравился такой неотесанный мужлан, как я, с грязными ногтями и без всяких манер, но все равно…

— Что все равно?

— Война распорядилась так, как ей было угодно.

— Война?

— Да, сынок, она самая.

— А почему?

— Да потому что меня призвали. В 1941-м. Я раньше дальше Тонтона никуда не уезжал, а тут вдруг оказался в поезде, и нас повезли черт-те куда. Весь следующий год мы занимались строевой подготовкой, учились разбирать и собирать автоматы да чистили нужники на гауптвахте. Нас все время перевозили из одного лагеря в другой, мы никогда не знали, где окажемся завтра и когда дело дойдет до настоящего сражения. Я-то писал ей, конечно, только не знаю, получала ли она мои письма. Может быть, их цензура не пропускала. Или ее родители. Не знаю.

— А вы воевали? Ну, по-настоящему?

— Воевал ли я?

— Да.

Кисть в пальцах мистера Эванса застыла в воздухе, и на землю упали жирные капли креозота.

— Конечно воевал. Дрался как черт!

— А где?

Креозот так и капал с кисточки, проливая в пыль черные слезы.

— В Сицилии, — сказал он. — Все началось в Сицилии. Потом нас перевели на большую землю — в Италию. Немцы-то хорошо держались, этот народ умеет драться. А итальянцы драпака давали, стоило им чуток всыпать.

— А вам… это… приходилось людей убивать? — спросил я, но сразу же понял, что не следовало об этом спрашивать.

Он взглянул на меня и покачал головой:

— А зачем тебе это знать?

— Просто так, любопытно…

Мистер Эванс сразу насупился:

— Ах, ему любопытно! Что же, Эллиот, любопытствуй и дальше, да только больше мне таких вопросов не задавай! — Он явно закипал, но так как я еще ни разу не видел его по-настоящему сердитым, то не очень представлял, как это выглядит. Может, это было простое раздражение. — Есть вещи, о которых спрашивать не следует.

Я хотел было извиниться, сказать, что не желал его обидеть, но он так зыркнул на меня, что я понял, что лучше мне вообще заткнуться и больше не болтать. Его лицо сразу окаменело, глаза стали будто чужие, он с размаху, не глядя, шлепал кистью с креозотом об изгородь. Что же, надо было работать, на ферме всегда полно дел, каждый божий день, поэтому, как бы кто ни обижался, деваться некуда. Работа важнее, чем грустные воспоминания, важнее, чем любые вопросы и ответы. Надо работать, и все тут. Я так и поступил.

Когда пришло время обеда, мистер Эванс бросил кисть в ведро, повернулся и отправился к себе домой, не сказав мне ни слова. А я доехал до телефонной будки в Эппли и набрал номер Поллока. Подошел кто-то другой, так что я не стал разговаривать и просто повесил трубку, как он мне и велел. Я дошел до «Глобуса» пешком, через поле, сел снаружи, заказал сэндвич и бутылку колы. Мне было как-то не по себе, каждый раз, когда мимо проезжала машина, я вздрагивал, но сэндвич был хороший, свежий и немного поднял мне настроение.

Перед тем как вернуться на ферму, я снова позвонил Поллоку. На этот раз он сам поднял трубку. Я рассказал ему про дурь, и что я спрятал ее там, где никто найти не сможет, и что Спайк тоже достаточно хорошо спрятался.

— Ну молодец, — сказал Поллок и прочистил горло. — Мы тут пораскинули мозгами…

— Мы?

— Да, Эллиот, «мы». Ты знаешь такое выражение «без вора вора не изловить»?

— Ну да, знаю…

— Ну так вот, в случае с копами выходит то же самое. Только здесь уже одного копа мало будет.

— Ясно.

— Так что, парень, нам с тобой стоит снова увидеться… Мне тут кое-что надо доделать, но к семи вечера я надеюсь освободиться.

— Хорошо, давайте в семь, — сказал я. — Там же?

— Никогда не встречайся дважды в одном и том же месте, Эллиот. Я приеду в Веллингтон. Ты знаешь бар «Дельфин»?

— Да.

— Тогда там, — сказал он и повесил трубку.

Остаток дня я работал как робот. Докрасил забор, внес мешки с комбикормом в сарай рядом с домом, накопал картошки в огороде, подоил коров. Пару раз мозг даже отключался от постоянных мыслей о траве, о Спайке, о повешенном чуваке, так что когда мысли снова устремлялись в голову, на секунду они казались мне странным, но интересным сном, который я вижу прямо сейчас.

В «Дельфин» я приехал раньше времени, сел в углу со своей кружкой и взял пакет соленых палочек. Народу было немного, и все они выглядели так, как будто прямо там и жили, а пить начали еще до завтрака.

Вошел Поллок, прямиком направился ко мне, нагнулся над моим плечом и негромко произнес:

— Допивай и выходи, жду тебя на парковке, — и исчез, прежде чем я слово вымолвить успел.

Что делать? Сначала я решил, что это нормальный ход, — наверное, все копы так работают, но тут же засомневался, не ловушка ли это. Может, этот Поллок с самого начала все продумал и сейчас я допиваю последнюю кружку в своей жизни? Но что я мог поделать? С кем посоветоваться? Я допил пиво, отнес кружку бармену, поблагодарил его и вышел на улицу.

Поллок стоял около входа на парковку.

— Порядок? — спросил он.

— Типа того.

— Хорошо. Иди за мной.

Мы подошли к его машине, он открыл дверь и велел мне залезть внутрь:

— Давай-давай.

Я уселся на заднем сиденье рядом с мужчиной с коротко стриженными волосами и маленькими ушами. Он был в костюме, при галстуке и сидел тихо, сложив руки на коленях, как священник у алтаря. Так же спокойно и благостно.

Поллок сказал:

— Это инспектор Смит.

Я сказал:

— Добрый вечер.

Инспектор Смит кивнул, но ничего мне не ответил, все так же смотрел вперед. Потом дотронулся до плеча Поллока:

— Поехали.

— Есть, сэр.

Мы выехали из Веллингтона, и я спросил:

— А куда мы едем?

Но мне никто не ответил, так что я откинулся на спинку сиденья и отвернулся к окну. Я смотрел на пролетающих мимо людей, на домики, а когда мы начали подниматься по дороге, ведущей к Блэкдаун-хиллз, я считал коров и овец.

Блекдаун-хиллз — место тайное, довольно странное, здесь улочки скрываются в старинных крепостных укреплениях, а женщины ездят на велосипедах, недобро усмехаются щербатыми ртами и пахнут куриным пометом. В полях ржавеют поломанные трактора, по вечерам тайные любовники раскачивают изнутри старые машины, а пустельга подстерегает прячущихся в кустах кроликов. Пронзительный ветер свистит над заболоченными лугами, и духи солдат и летчиков охраняют заброшенные аэродромы, оставшиеся со времен Второй мировой войны. Здесь и коровы какие-то тощие, и овцы еще более нервные и пугливые, чем в других местах. Не знаю почему. Вообще-то никогда не знаешь, что происходит у овцы в голове, почему они иногда ведут себя так, а не иначе. Например, с чего они вдруг прыгают вертикально вверх на четыре фута или сигают друг за другом вниз с обрыва. В Блэкдауне обрывов, правда, нет, только крохотные поля, темные леса да высокие изгороди.

Мы ехали минут двадцать и на верхушке холма свернули на ухабистую дорогу, ведущую в буковый лес. Деревья стояли вокруг высокие, прямые, с густыми кронами, и, когда Поллок заглушил мотор, я открыл свое окно и стал слушать, как ветер шелестит усталыми листьями. Птицы свистели и трещали на разные лады, на несколько секунд вдруг замолкли, но потом запели с новой силой. Я чувствовал на себе их взгляды — внимательные взгляды черных бусинок-глаз, их склоненные набок головки были обращены в нашу сторону. Может быть, они думали, что я дам им зернышек или раскрошу для них горбушку хлеба? Нет, скорее всего они вообще ни о чем таком не думали. Я читал, что у средней птички мозг размером с горошину, так что чем она вообще может думать? Наверное, правы ученые: птицы действуют в основном так, как им подсказывает инстинкт. Я чуть было не спросил Поллока, знает ли он, как работает птичий мозг, но тут Смит повернулся ко мне и сказал:

— Итак, Эллиот.

— Что?

— Я работаю в Бристоле.

— Правда? — спросил я. Я был в Бристоле несколько раз. Я даже проехал по их подвесному мосту и посмотрел вниз на реку. А еще успел побродить по берегу реки и все удивлялся, зачем местные бросают мусор в кусты.

— Да, я работаю в отделении, которое занимается борьбой с коррупцией. Коррупцией в полиции. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Я же не идиот, — сказал я.

— Конечно нет.

— Вы проверяете Диккенса.

— Точно так.

— Он что, плохой полицейский?

Лицо Смита не изменилось, и я взглянул на него более внимательно. У него был нос, рот и глаза, как у всех людей, но само лицо казалось удивительно пустым. Лишенным черт, совершенно неприметным. Оно напоминало стену, за которой ничего нет. Ни садика, ни моря, ни дороги, ни людей. Представляете? Наверное, такое лицо идеально для работы секретного агента.

— Вот именно, — сказал Смит. — Он очень плохой полицейский. Он уже достаточно долго действует нам на нервы, поэтому пришло время с ним покончить.

— А почему вы раньше не могли с ним покончить?

— Ты задаешь слишком много вопросов, Эллиот.

— Правда?

— Да, а тебе стоило бы подумать о том, как говорить меньше, а делать больше.

— Может быть, я могу сказать то же самое о вас, — пробормотал я, и на мгновение выражение лица Смита все же изменилось. Углы рта раздраженно дернулись, он пару раз мигнул. Но пустота тут же вернулась обратно, шлепнулась ему прямо на лоб. Он поцокал языком.

— Ничего ты такого не скажешь. — сказал он.

— Оʼкей, — сказал я. Чего спорить? Их все равно не переспоришь. — Так чего вы от меня хотите?

— Правды. С самого начала.

— Но я же все уже рассказал Поллоку. Он все знает.

— А он говорит, что каждый раз твой рассказ немного меняется. Поэтому я прошу тебя не торопиться, все обдумать и подробно описать, что произошло.

— Ладно, — сказал я и в третий раз начал рассказывать все с самого начала. Про Спайка. Про нашу встречу в «Глобусе». Как я слушал рассказ Спайка про чувака в лесу. Как потом мы со Спайком поехали в лес и нашли парник. Как мы прятались в кустах, как увидели тех мужчин, Диккенса и второго. Как потом я зашел к Спайку и увидел у него в гараже сохнущую дурь. И так далее: как я нашел повешенного, и как сгорел дом Спайка, и как лысый чувак бросил спичку. Я сказал, что спрятал фургон и дурь в надежном месте.

— И где же ты их спрятал?

— В надежном месте, — повторил я.

— И насколько надежно твое «место»?

— Вполне надежно.

— Скажи нам, где ты их спрятал.

— Не скажу.

— Лучше скажи, Эллиот. Правда, лучше будет, если ты скажешь.

Я потряс головой.

— Эллиот!

— Чего?

— Когда я тебя прошу о чем-то, я ведь не шучу. Если мы собираемся тебе помочь, ты должен помочь нам.

— А мне казалось, что все наоборот — это я вам помогаю.

— В этом деле мы помогаем друг другу, Эллиот.

— Хорошо, — сказал я.

Мы замолчали, а потом Смит сказал:

— Мы с сержантом Поллоком немного прогуляемся. Далеко мы не уйдем, и машина будет у нас все время на виду, так что давай без глупостей.

— Без каких таких глупостей?

— Не вздумай бежать.

— А зачем мне бежать, скажите на милость?

— Совершенно незачем. Но если такая мысль промелькнет у тебя, знай, что это ни к чему не приведет. Ты это знаешь, правда?

— Вы что, думаете, мне хочется идти обратно в Веллингтон пешком?

— Нет.

— Не волнуйтесь, я вас тут подожду.

— Вот и славно, — сказал Смит и выбрался из машины.

Далеко они не ушли. Я смотрел, как они ходили кругами по поляне, слышал, как хрустели сучки под их ногами, слушал их голоса — низкие, отрывистые звуки смешивались с шорохом листьев, с птичьей перекличкой. Я сидел очень тихо. Постепенно в ушах у меня начал нарастать неприятный шум. Я хотел развлечь себя таблицей умножения, но мне это скоро наскучило, так что я начал размышлять, чем займусь, когда все кончится. Наверное, надо будет поехать в отпуск. Да, свалить на пару недель куда-нибудь, где меня никто не знает. Туда, где я могу носить шорты, сандалии и пить вино, не напиваясь. В какое-нибудь тихое место, где я сяду у стены и научусь играть… на гитаре… или на флейте… Я перебирал в голове места, куда хотел бы поехать, — Италия, Испания, Греция, Турция, — но тут вернулись Поллок со Смитом.

— Эллиот, — сказал мне Поллок, — мы тут все обсудили и решили, что тебе можно доверять.

— Ах вот как? — саркастически фыркнул я.

— Да.

— А могу ли я доверять вам?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ну, если один из вас продался бандитам, может быть, и остальные тоже?

— Что же, хороший вопрос. Я не могу на него ответить.

— Ну а я могу, — заявил Смит. — Не все копы продажные. Многие верят в победу добра над злом. В порядочность. В то, что они служат обществу. Защищают мир от всяких гадов. И они знают, что, если забудут об этом, всем нам придет конец. Можно тогда на все забить, идти домой и ждать, когда над миром вырастет гриб.

— Какой еще гриб? — спросил я озадаченно.

— Тот самый, — сказал Смит. — С черепом и костями! — Он откинулся на спинку сиденья, сложил руки на коленях и скомандовал: — Поехали!

Поллок завел двигатель.

— Сейчас мы отвезем тебя назад в «Дельфин», — сообщил он мне, — но, когда придет пора, мы попросим тебя выполнить для нас одно задание. Оно может быть немного опасным, но, думаю, ты с ним справишься.

— Опасным? Очень?

— Скажем так… — Поллок помедлил, выводя машину на ухабистый проселок, который вел к асфальтовой дороге, — мы сделаем все, чтобы оно не стало слишком опасным.

— И на том спасибо, — сказал я.

— Да, возможно, мы даже заплатим тебе за помощь. Немного, конечно, то, что сможем списать из мелкой наличности…

— Заплатите мне?

— А почему нет?

— А что со Спайком?

— А что с ним?

— Он вам понадобится?

— Зачем?

— Ну как зачем? Помочь…

— Знаешь, если то, что ты о нем рассказывал, правда, он не кажется нам особо надежным парнем. Правильно я говорю?

— Наверное, да.

— Не тот человек, к которому можно обратиться в трудную минуту.

— Ну не знаю…

— Забудь о нем, — отрезал Смит. — Мы его в дело не берем. Пусть поварится немного в собственном соку.

Мне не понравилась мысль о том, что Спайк должен вариться в чьем бы то ни было соку — на матрасе в чужом доме, без работы, без денег, запуганный до коликов, ругающий себя на чем свет стоит за собственную глупость, — но я что я мог поделать? Ничего, да и ему по большому счету ничего не оставалось, как ждать и надеяться на чужую помощь, поэтому я сказал: «ладно», и когда мы наконец одолели ухабистый проселок, то Поллок свернул на подымающуюся на холм веллингтонскую дорогу.

Возле бара Смит сказал:

— Спасибо, Эллиот, ты нам очень помог. Мы много лет пытались прищучить Диккенса за задницу, но без тебя нам было не за что ухватиться. И не волнуйся, мы тебя в обиду не дадим.

— Вот за это отдельное спасибо, сэр, — сказал я.

— Не за что.

— Я не хотел вас обидеть.

— Да я знаю.

— Когда мне вам позвонить?

— Дай нам пару дней.

— Ладно.

— Будь осторожен, Эллиот.

— Постараюсь.

Он перегнулся через меня, открыл дверь и сказал:

— Можешь идти.

— Спасибо. — Я вылез из машины и пошел искать свой байк.