Утром, пока кошка играла с клубком шерсти, а деревенские петухи гонялись за курами, мама шепнула мне, что кое-что придумала и что если у меня все же есть дар, как у нее, то колдовство должно сработать. Мама рассказала мне, что этим прежде пользовались и ее родная мать, и бабка, и еще двадцать пять поколений колдуний до них.

— Ну и что мне надо делать?

— Во-первых, — сказала мама, — надо иметь веру. Без веры все равно ничего не получится. А имея веру в себе, выбираешь в саду яблоко.

— Яблоко?

— Именно так. Откусываешь кусок, думая о своем самом сокровенном желании. Яблоко надо выбрать из нашего сада, понял? — сказала мама. — И, конечно, желание не должно быть связано с тобой. Только с кем-то другим.

— Ну а потом?

— Дальше берешь откусанный кусок и закапываешь около ее дома.

— Ее дома? Ты о чем?

— Ну хватит, Малыш, мне не до шуток!

— И что дальше?

— Ну а остальное кладешь в карман.

— А если у меня нет карманов?

— Знаешь, Эллиот, я рассказываю тебе о серьезных вещах. Если будешь шутить, заговор не сработает.

Ну был ли у меня тогда выбор? Конечно, я пошел к нашей самой старой яблоне, выбрал яблочко покраснее, вытер его рубашкой и откусил кусок. Я подумал о Сэм и ее поврежденном мозге, как он лежит внутри ее черепа со всеми своими кровеносными сосудами, нервными окончаниями и всякими там оболочками. Я представил себе, что яблоко — ее мозг, а откушенный кусок — его поврежденная часть, та, где мысли, воспоминания, чувства умерли, превратились в один мертвый клубок.

Выплюнув откушенный кусок в руку, я отправился к ее коттеджу и по дороге все просил те силы, что помогали маме, взглянуть с небесных высот на Сэм и вылечить ее, хотя бы постараться. Я нашел небольшое углубление прямо перед ее окнами, нагнулся как можно ниже, чтобы меня не было видно из окна, пробрался туда, присел и закопал кусок яблока. Потом закрыл глаза и сконцентрировал всю свою силу, собрав ее в один упругий шарик, сжал его еще сильнее и опустил в глубину своего сердца. Затем еще немного посидел, собирая растерянные мысли, потом открыл глаза, засунул остаток яблока в нагрудный карман рубашки, но в этот момент из-за угла вышел один из мальчишек-хиппи. По-моему, это был Дон, а может быть, и Дэнни. Если честно, я порядком струхнул, не знал, чего от него ждать, и даже отступил назад на пару шагов.

— Привет, — сказал Дон или Дэнни. — С тобой все в порядке?

— Типа того, — пробормотал я как идиот. — Вы знаете про Сэм?

— Конечно, нам звонили из больницы.

— Я… мне так жаль…

— Да ладно, вы же попали в аварию не по твоей вине, верно?

— Верно.

— Мы собираемся в больницу навестить Сэм. Похоже, ты-то сам дешево отделался…

Я пожал плечами:

— Ужас просто…

Дон протянул руку и коснулся моего плеча.

— Это судьба, Эллиот. — Он поднял глаза к небу. — Судьба — такая штука, от нее не уйдешь.

— Наверное, ты прав, — пробормотал я.

— Сэм — тетка сильная. Она выкарабкается.

— Будем надеяться.

Мы еще постояли друг против друга, но больше ни мне, ни ему ничего в голову не приходило.

— Слушай, — сказал Дон наконец, — заходи в любое время, понял? Если надо поговорить или вообще… Сэм всегда говорила о тебе только хорошее. У нее к тебе было по-настоящему, понимаешь?

— Спасибо тебе.

— Не за что. Это тебе спасибо. — Дон сжал мое плечо, а потом повернулся и пошел по дорожке в огород, туда, где еще недавно мы с Сэм дергали лук.

Я тоже пошел домой.

Мама ждала меня на кухне.

— Вот увидишь, все сработает! — заговорщически прошептала она, размахивая полотенцем. — Иди во двор, там отец заждался. Он решил сегодня заняться твоим мотоциклом.

У моего отца природный талант ко всяким железякам. Он может отремонтировать что хочешь, пользуясь лишь подручными средствами: однажды я сам видел, как он починил водяной насос при помощи спички и пары капель свечного воска, а в другой раз наладил нашу газонокосилку, вставив в нее цоколь от перегоревшей лампочки и закрепив конструкцию обрывком проволоки. Наш холодильник работает двадцать с лишним лет лишь потому, что отец знает о всяких там неонах и фреонах больше, чем самый крутой мастер по холодильникам, а мамин фен для волос, если его включить на полную мощность, может сдуть среднего размера собаку с нашего двора. И все потому, что отец когда-то выпил пива и по приколу вставил в фен турбонагнетатель усиленной мощности. Я вышел во двор. Отец сидел на корточках перед «хондой», задумчиво рассматривая переднее колесо.

— Принеси-ка мне инструменты, сынок, — сказал он негромко, и я понял, что он уже знает, что надо делать.

После полутора часов работы отверткой и разводным ключом, использовав целый моток проволоки и другие предметы не очень понятного мне назначения, отец встал, вытер руки о промасленную тряпку, швырнул ее себе за плечо и удовлетворенно сказал:

— Будет бегать, как новенький.

— Ну, пап, ты просто гений.

— Ха! Не благодари, пока не попробуешь.

Я немного проехался по траве: байк временами издавал странные лающие звуки, которых раньше не было, но двигатель работал без перебоев, колеса держали дорогу, а фары мигали безотказно. Я крикнул отцу, что хочу опробовать мотоцикл на дороге, и, прежде чем он смог меня остановить, уже летел прочь от дома в сторону тонтонской больницы и моей Сэм. Я специально разогнался как можно быстрее, чтобы выгнать из головы все до единой мысли. Галопом по европам. Палец на курке. Глазами на солнце. Тащи моржа на берег! Лови муху на лету! Мысли как пули влетали мне в голову и вылетали с другой стороны. Взять бы все эти мысли, собрать их, запечатать в конверт и отправить по почте в ад. Даже и не особенно сложно.

Сэм лежала все там же, в палате реанимации, а вокруг, как и раньше, гудели приборы. Мне дали белый халат, и сестра сказала, что в этот раз мне надо поговорить с ней по-настоящему.

— Не молчи, говори о чем хочешь. Представь, что она тебе отвечает. А если не можешь представить, говори и за себя, и за нее.

— Не так-то это просто.

— Поверь, ей сейчас гораздо тяжелее.

Я сел рядом с кроватью, посмотрел на экраны мониторов, послушал их тихое гудение и взглянул Сэм в лицо. Из ее ноздрей тянулись тонкие прозрачные трубочки, они слегка булькали. Глаза Сэм были закрыты, губы пересохли и потрескались, повязка сияла белизной. Мне вдруг показалось, что кровь моя превратилась в воду и капает из меня по капле, как из крана. Я взял Сэм за холодную, безжизненную руку, сжал ее пальцы и сказал:

— Привет, крошка! Это Эллиот.

— Мне так жаль… Я даже сказать тебе не могу…

— Я не должен был… не должен был ввязывать тебя во все это…

— Но знаешь, я все сделаю, чтобы этот кошмар как можно скорее закончился.

— Жизнь наладится, вот увидишь.

— Ты поправишься!..

— А когда поправишься, предлагаю уехать куда-нибудь вдвоем.

— Только ты и я, договорились?

— Куда бы ты хотела поехать?

— Ты была когда-нибудь в Корнуолле?

— Я там никогда не был, но мне очень хотелось бы съездить на море. Мы снимем маленький домик на самом берегу и ранним утром будем смотреть, как причаливают рыбацкие лодки…

— Мы еще будем гулять по пляжу, купаться, плескаться, плавать!

— Есть мороженое.

— А еще строить замки из песка. Ты любишь строить замки из песка?

— А еще мы запустим воздушного змея.

— Ну и вообще, заживем, как в детстве.

— Питаться будем жареной рыбой с картошкой…

— Пойдем в поход вокруг всего залива.

— Сядем за столик прямо на улице, будем есть и болтать с местными.

— Все что хочешь, Сэм! Что ты скажешь, то мы и будем делать. Мы даже можем вернуться в Грецию.

— То есть это ты можешь вернуться в Грецию. Понятное дело, я не могу, я ведь там ни разу не был…

— Мы можем найти тот бар, где ты работала. Хочешь? Найдем его и пообедаем там.

Вошла сестра, пощупала пульс у Сэм и одобрительно сказала:

— Прекрасная работа, друг мой.

— Я себя чувствую как-то глупо.

— Не говори ерунды! Один звук твоего голоса помогает ей справиться.

— Ладно…

— Сэм, послушай-ка, что сегодня произошло. Я говорил с Доном! Конечно, я не уверен. А вдруг это был Дэнни? Я их не очень различаю. А может быть, Дейв…

— Короче, они собираются приехать проведать тебя. Клево, да?

— Знаешь, я сначала испугался, что Дон полезет драться, но он так хорошо говорил со мной. Очень по-доброму. Сказал, чтобы я заходил в любое время.

Конечно, без тебя я туда не пойду. Подожду, пока ты не вернешься…

— Без тебя мне там нечего делать.

Я опять сжал ее руку. На экране монитора аппарат вычерчивал волнистые голубые линии. Я посмотрел в сторону сестры. Она подняла голову и одобрительно подняла вверх большой палец.

— Знаешь, на чем я сегодня приехал к тебе?

— На своем мотоцикле! Папа починил его, представляешь?

— Он почти как новенький, только теперь издает странные звуки, как будто лает. Ав! Ав!

— Но я ехал очень осторожно, можешь мне поверить.

— Не хватало мне еще одной аварии…

— А мама придумала для тебя заговор. Она велела мне откусить кусок яблока и закопать около твоего коттеджа…

— И еще она сказала, что если у меня есть дар как у нее…

— То тогда колдовство, скорее всего, сработает.

Я похлопал себя по карману с яблоком.

— И еще кое-что я хотел тебе рассказать…

Биииииииииииииииииии… — аппарат внезапно пронзительно заверещал, а лицо Сэм исказила судорога. Может быть, это был простой спазм, не знаю. Ее рот приоткрылся, и она издала тонкий, еле слышный писк, как попавшая в пианино кошка. Через секунду дверь распахнулась и в палату вбежали сразу три сестры. Одна из них начала нажимать на какие-то кнопки, другая в это время стягивала покрывало с кровати Сэм, пока третья придвигала к ее кровати каталку.

— Извини, мальчик, — бросила она мне, — тебе надо идти. Давай, давай… — И куда-то умчалась.

Я постоял перед стеклянной перегородкой, посмотрел, что медсестры делают с Сэм. Надо отдать им должное, работали они профессионально, четко и быстро. На каталке стоял еще один аппарат, но я не успел его толком разглядеть: одна из сестер опустила жалюзи, и они закрыли мне весь обзор. С минуту я стоял, разглядывая жалюзи, а потом пошел поискать кофе-автомат. Я сел на подоконник с пластиковой чашкой, наблюдая, как сестры, врачи, уборщики, санитары торопливо проходят мимо меня, каждый по своим делам. У всех в больнице были дела, кроме меня. Я чувствовал себя обманутым и ненужным, как будто мне подарили краденую игрушку, в которую нельзя играть. Больше всего мне хотелось лечь в постель, завернуться с головой в одеяло и заснуть. Я хотел темноты, маминого тепла и безопасности. Верните меня в прошлое, думал я, дайте мне самому решать, что мне делать, а не выполнять чужие решения. Отпустите меня.

Через час я снова пошел в реанимацию. Аппараты вновь гудели ровно и пикали через равномерные интервалы, а сестры вернулись к себе на пост. Одна из них сказала, что они испугались, что у Сэм началось мозговое кровотечение, но оказалось, что это была просто небольшая судорога. Я хотел спросить их, что это означает, но едва открыл рот, как все мои слова посыпались внутрь меня, и я почувствовал на щеках то, что вполне отвечало моему горю.

— Мне остаться? — спросил я наконец.

— Мне кажется, тебе надо поехать домой и хорошенько выспаться, — сказала одна из сестер. — Ты выглядишь совершенно измученным.

— Да, поспать не мешало бы.

— Ну так и поезжай.

— Не волнуйся, мы позаботимся о твоей подружке, — сказала другая медсестра.

Солнце сияло в больничное окно, цветы в горшках поникли, в коридоре пациенты в халатах сидели рядком на пластмассовых стульях и чего-то ждали. Когда я подходил к выходу, навстречу мне попались родители Сэм; ее мать едва шла, отец поддерживал ее за локоть, у него под мышкой был зажат старый, потертый белый медвежонок. Одного глаза не хватало, лапа болталась на нитке, и я хотел было остановиться и поговорить с ними, но не смог. Такой уж я трус. Родители Сэм выглядели еще хуже, чем в первый раз: совсем постарели, даже прямо идти не могли. И я опустил голову и прошел мимо них, выскользнул на улицу, на солнечный свет, и сел на верный байк, что дожидался меня во дворе. В голове у меня крутился звук, который издала Сэм, — то ли шипение, то ли мяуканье, — а в общем-то это был вопль отчаяния, посланный ею из сумеречного мира. Меня вдруг переполнило такой яростной злобой, что я вытащил яблоко из кармана и зафигачил его как можно дальше в кусты. И сразу же уехал с парковки, не дав себе времени пожалеть о том, что натворил.