Девять утра. Я пошел в столовую при больнице и взял себе чашку кофе и сэндвич с беконом. Стоя около кассы, я вдруг увидел в зеркале свое отражение. Боже, неужели это я? Глаза красные как у кролика, в волосах ветки и солома, рубашка в травяных пятнах, да и щека тоже. Кассирша посмотрела на меня с подозрением, но когда я сказал: «Еще та ночка выдалась!» — она согласно кивнула и пробормотала: «Да уж…»

Я нашел укромное местечко около окна, подальше от сестер, врачей и других посетителей. Кофе был крепкий и сладкий, бекон — соленый, хрустящий, но свет все еще резал глаза. Я ел медленно, а после завтрака нашел туалет и хорошенько вымыл лицо и руки. Пригладил волосы, оправил рубашку и отправился в реанимацию к Сэм.

Она была в том же состоянии, что и раньше, — подключена к гудящим, подмигивающим, пикающим аппаратам, — я взял ее за руку и с полчасика посидел рядом. Я разговаривал с ней, но ее лицо не отвечало мне. С таким лицом она могла бы спокойно плыть под водой среди плавно колышущихся водорослей, бледно-зеленая, окруженная молчаливыми рыбами. Я смотрел, как тихо поднималась и опускалась ее грудь, а пару раз мне показалось, что я видел, как глаза ее под закрытыми веками задвигались. На кровати около подушки сидел плюшевый медвежонок, глядя в пространство единственным глазом.

На прощание я сжал ей руку и сказал так:

— Сегодня утром все должно решиться. Я закончу дела, а потом вернусь к тебе и после этого займусь только твоим лечением. Ты поняла?

На выходе я сказал сестре, что приду опять после обеда.

— Чего-то ты неважно выглядишь, — сказала сестра. — Не высыпаешься, что ли?

— Нет.

— Так пойди еще вздремни!

— Хорошо, постараюсь.

Путь до придорожного кафе занял у меня двадцать минут. Я ехал, распахнув все окна, высунув голову из окна, и почти не нанюхался дури. 10.15. На парковке стояло несколько грузовиков и еще один фургон, но больше никого не было. Я не стал вылезать — положил руки на руль и уставился на изгородь напротив. На нее выпорхнул крапивник и погнался за мухами — толстенький стремительный комок страха и страсти. Высоко в небе кружили два канюка, широкими кругами набирая высоту, растопырив железные когти, напрягая острые глаза в поисках пищи. Я услышал песенку крапивника, далекий клекот канюков. Минуты тянулись, сладкий запах снова полез в голову, сердце начало ритмично сжиматься. Ладони вспотели. Мир застонал и заскрипел зубами. Ветер откуда-то принес пригоршню пыли и швырнул о бок фургона. Я посмотрел на небо — от вчерашних облаков не осталось и следа. Температура вдруг резко скакнула вверх — стало совсем нечем дышать.

В половине одиннадцатого на парковку заехал белый «форд-транзит», затормозил и остановился недалеко от меня. На пассажирском сиденье я увидел небритого Поллока, заросшего рыжей щетиной, в темных очках. На глаза у него была надвинута мягкая фетровая шляпа, а по лицу стекал пот. Водителя я не узнал. Поллок посмотрел на меня и приложил палец к губам. Я отвернулся, продолжая терпеливо ждать. Я держал руки на руле, слушал ветер, птичьи разговоры, следил за тем, как пыль собирается в небольшие клубочки и катится по дороге, вдыхал запах анаши, бензина и дизеля.

Через несколько минут на парковку въехал еще один фургон. В нем за рулем сидел инспектор Смит в шапке и темных очках. Он припарковал свой фургон рядом с моим, опустил стекло и сказал:

— Доброе утро, Эллиот.

— Привет.

Он спустил очки на кончик носа, подмигнул мне, а затем снова вернул их на место.

— Ты в порядке?

— Скоро буду.

— Точно. — На его лице промелькнула улыбка, резкая и мгновенная, как удар бича. — Ну, что же ты мне привез?

— Можете посмотреть.

— Ну что, пошли, покажешь мне.

— Оʼкей.

Я вылез из своего фургона, а он — из своего, и мы обошли мой сзади. Я открыл заднюю дверь, и Смит прошептал:

— Веди себя как ни в чем не бывало.

— Постараюсь.

— Все идет по плану.

— Хорошо.

Он заглянул в кузов фургона, втянул ноздрями сладкий запах, тихо присвистнул и сквозь зубы пробормотал:

— Неслабая куча травы.

— А то! — сказал я, и он снова присвистнул и подмигнул мне. Смит выглядел таким уверенным в себе, что мой страх начал понемногу проходить. Мне показалось, что все не так уж страшно. — Травка что надо, — сказал я, входя во вкус.

Он передернул плечом, отвернулся от меня и пошел к своему фургону. Я заметил, как к его голове летит какой-то предмет, но ничего не успел сделать — послышался хруст и короткий вскрик. Я инстинктивно присел и выглянул из-за угла фургона. Инспектор Смит лежал на асфальте лицом вниз, а вокруг его головы разливалась темная лужица. Над ним стоял кто-то в сверкающих ботинках. Один ботинок пошевелился, ткнул Смита в бок, затем повернулся в мою сторону. Я посмотрел вверх и похолодел: на меня смотрели голубые глаза Диккенса.

— Эллиот! Наконец-то мы с тобой встретились. Я так давно этого ждал. — Глаза Диккенса были широко раскрыты и затуманены, а рот дергался в каком-то жутком ритме. В руке он держал испачканную кровью бейсбольную биту и слегка постукивал ей о руку.

Я оглянулся на белый «форд». Опять взглянул на Диккенса. Диккенс тоже посмотрел на белый «форд», улыбнулся ему, а потом мне.

— Прости, малыш, — сказал он. — Ты что, действительно думал, что я вот так просто дам тебе уйти?

— Ну я…

— Неужели ты думаешь, что сейчас тебя прибегут спасать?

Я в панике завертел головой, и в этот момент из дверей кафе выбежали двое мужчин. Они несли в руках черные бумажные пакеты. Мужчины на ходу вытащили из пакетов револьверы, остановились около «транзита» и наставили револьверы на дверцы машины. Дверцы распахнулись, и из «форда» тоже выскочили двое мужчин. Как только они увидели револьверы, то сразу же замерли и подняли руки кверху. Тут откуда-то появился Поллок, и мы все застыли посреди парковки: одни — с револьверами, другие — с поднятыми вверх руками. Диккенс помирал со смеху, а я вдруг ясно понял, что прямо сейчас обделаюсь от страха.

Поллок первым пришел в себя.

— Диккенс, по-моему, ты совсем рехнулся, — сказал он. — Ты хоть понимаешь, что с тобой сделают, когда поймают?

Диккенс сделал шаг в сторону Поллока и сказал:

— Поймают? Меня? Не ты ли это сделаешь, герой? Да мне вообще насрать на вас, понял? — Глаза его моргали как заведенные, рот дергался совершенно бесконтрольно, вообще казалось, что у него в мозгу яростно режут друг друга клешнями два огромных лобстера.

Я мог сомневаться во всем: в том, что происходящее со мной — не сон, что при мне один инспектор полиции проломил другому башку бейсбольной битой, что двое полицейских держат на мушке других полицейских. Но в одном я был уверен на все сто: Диккенс спятил совершенно.

— Это дело чести, — шипел он, брызгая слюной и наступая на Поллока, — товар тут ни при чем. Понял? Дело не в дури…

— Ну а в чем тогда? — спрашивал его Поллок. — Не забудь, мы знаем про тебя все! И про партию герыча, что ты взял на прошлой неделе в Бриджуотере, и про спиды, которые ты должен забрать в Эйвонмауте…

— Ах так… — протянул Диккенс, видимо совершенно не испугавшись. — Ладно, щас я тебе кое-что объясню, приятель. Никто не смеет мне пакостить, ясно? Хочешь, я засуну ствол тебе в зад — тогда ты быстро поймешь, как я наказываю тех, кто пытается сделать из меня болвана. Хочешь? — Он вытащил револьвер и не глядя выстрелил в одного из полицейских из «транзита». Мужчина заверещал как заяц и рухнул на асфальт, держась за простреленную ногу. — Вот так наказываю, — продолжал Диккенс как ни в чем не бывало…

— Диккенс! — Поллок сделал шаг в его сторону.

Диккенс поднял руку и прицелился Поллоку в голову.

— Показать тебе, как еще я наказываю плохих мальчиков? Ну скажи, что хочешь, чтобы я тебе показал…

— Да ты совсем спятил.

— Я спятил? Вот оно что! Раз я проучил кое-кого, так, значит, спятил? Я-то надеялся вас образумить. Ну нет так нет. Стало быть, я ничего в жизни не понимаю. Мне что-то даже и неловко.

Он повернулся ко мне, и теперь уже я был у него на мушке. Странно, но страха я в тот момент не испытал. Диккенс безумно улыбался мне во весь рот, а я лишь смотрел в аккуратную круглую дырочку, представляя себе ее гладкие полированные стенки и крошечные насечки наверху, там, где отводится назад предохранитель. Я смотрел, как палец Диккенса ложится на спусковой крючок, как огромная капля пота катится по его щеке и исчезает под подбородком. Время растягивалось и растягивалось, секунда превратилась в минуту.

— Ты… — у Диккенса заплетался язык, я с трудом понимал его, — ты поедешь с нами. Я дам вам всем хороший урок… вы не скоро его забудете… — Он опустил револьвер и стер слюну со щек, потом махнул рукой в сторону красного фургона, стоявшего на другой стороне парковки. — Давай, мальчик, шевели ногами. — Он схватил меня за рукав и резко дернул, так что я чуть не повалился, а затем еще наподдал сзади коленом.

В это время один из его качков ножом пропорол шины «форда», а другой залез в кабину фургона Спайка, завел двигатель и быстро выехал с парковки. Мне заломили руки за спину, связали по рукам и ногам и бросили на заднее сиденье красного фургона. Последнее, что я помню, были растерянные, испуганные лица Поллока и двух его людей, стоящих посреди парковки, огромное синее небо и резкие крики канюков, забирающихся все выше.