Мама лежала в постели и выглядела так, будто неделю ничего не ела. Щеки у нее ввалились, глаза были мутные, волосы грязные и растрепанные. Когда она увидела меня, то глубоко, судорожно вздохнула и улыбнулась вымученной улыбкой.

— Малыш… — Она похлопала по одеялу рядом с собой, приглашая меня сесть. — Я боялась, что ты умираешь.

Я сел на постель рядом с ней и сказал:

— Глупости. Я не собирался умирать. Ни одной минуты не собирался.

Но она протянула руку и пощупала мне голову. На голове у меня была здоровенная шишка, волосы перепачканы засохшей кровью.

— А это что?

— Меня ударили.

— Кто ударил? Спайк?

— Нет. Один чувак, когда запихивал меня в свой фургон.

— А зачем он это сделал?

— Наверное, потому, что я ему не очень нравился.

— Не понимаю. Как ты можешь не нравиться кому-то, кто тебя совсем не знает? В этом нет никакого смысла. Ты хороший мальчик.

— Мама, это долгая история.

— Понимаю.

— Я бы не хотел рассказывать ее тебе сейчас.

Мама повернулась и пристально посмотрела мне в глаза:

— Тебе придется мне все рассказать. Я не могу жить в неведении. Я от этого болею. Вам с отцом кажется, что я сильна как бык, но на самом деле это не так. Я многое вижу, многое понимаю, но не больше… В остальном я как все…

— Обещаю, что все тебе расскажу, но не сейчас, хорошо? — Я спустился вниз, чтобы сделать ей чашку чая.

Я провел ночь в своей старой комнате, а утром встал пораньше и отправился на ферму. Женщина, которую мистер Эванс нанял в мое отсутствие, доила коров. Я спросил, как ей наши коровки.

— Наитишайшие, — сказала она с улыбкой и похлопала одну из буренок по крупу, потом открыла стойло, чтобы выпустить ее наружу. — Никаких проблем с ними нет.

— Да, мы стараемся их не огорчать, — сказал я и пошел к хозяйскому дому.

Я постучал, мистер Эванс вышел на крыльцо, и тогда я сказал:

— Я вернулся.

— Неужели? — спросил он.

— Хотите поручить мне какую-нибудь работу?

— А ты что, хочешь поработать?

— Очень.

— Сначала скажи, ты разобрался со своими делами? Послал своего Спайка в задницу?

— Вроде того.

Мистер Эванс сердито нахмурился и зашарил глазами по моему лицу. Наверное, искал в нем подтверждение моим словам.

— Ну ладно. Возьми серп и сходи на дальнее поле — пора избавиться от чертополоха, все поле им заросло.

Я так и сделал. Как приятно было снова заняться любимым делом! Конечно, работа эта не самая приятная — по жаре срезать под корень толстые колючие стебли, но вокруг стояла тишина, только наше стадо наблюдало за мной с соседнего поля, размеренно пережевывая жвачку, да иногда взлаивала соседская собака. Птицы щебетали в небесах, канюки нарезали круги, а от запаха сухой земли кружилась голова.

Головки чертополоха созрели, и, когда я резал стебли, пушистые семена отрывались от серединки цветка, плыли по воздуху и тихонько опускались на землю. Мама когда-то объясняла мне, что по тому, как плывут по ветру семена чертополоха, можно предсказать неурожай, засуху и что-то еще — я не мог вспомнить точно, что именно, но это меня не сильно беспокоило. Когда я добрался до конца поля, то весь взмок от пота. Рубашку можно было выжимать, так что я снял ее и обернул вокруг пояса. К счастью, я додумался захватить с собой бутылку с водой и, сев на землю, жадно присосался к ней. У воды был вкус освобождения и надежды, честности и невинности. Правильная вода. Я вылил немного на руки, сполоснул лицо и провел влажными руками по волосам. На руках остался пыльный след. Я вытер руки о штаны, потянулся и зевнул. Я находился недалеко от того места, где Диккенс повесил несчастного Фреда, и я решил снова сходить туда. Поставив полупустую бутылку в тень, я перемахнул через изгородь и через пять минут был там. Кроме маленького кусочка синебелой ленты, что когда-то огораживала место убийства, да вытоптанного кое-где кустарника, ничто больше не напоминало о том, что здесь недавно произошло нечто ужасное. Но когда я встал под ветку, на которой когда-то качался труп, я почувствовал ледяной холод — словно палец смерти провел по моему лицу и указал мне путь в царство мертвого сердца. Я отпрянул, но ледяной луч успел нарисовать круг и звезду на моей груди и высосать силу из мышц. Старый тис тоже испускал холодные лучи, но не такой силы. Его воспоминания были размыты годами и людьми, что приходили посидеть под его сенью. Воспоминания тиса были подобны воспоминаниям старика, тихим, почти радостным, а здесь они были совсем свежие и сильные. Я отступил на несколько шагов и вышел из холодного круга, и тут тихий голос прошептал мне на ухо несколько слов. Я не знал того языка, но отчетливо понял смысл: беги из этого места и никогда не приходи сюда больше, а не то оно заразит тебя, выпьет твою душу и отдаст птицам — они унесут ее себе в гнезда и скормят птенцам. Мне пробрала дрожь, я быстро пошел по тропинке прочь, и в этот момент с дерева с шумом поднялся грач и полетел за дальнее поле.

В старину люди умели читать знаки во всем. Например, если грач, взлетая, поворачивал налево, это значило, что прошлое вернется, чтобы не давать тебе покоя. Пусть даже не твое прошлое, а чужое, все равно тебе придется нести за него ответ. Если он поворачивал направо — берегись! В будущем тебя ожидают большие неприятности. Если грач полетел прямо — за углом караулит смерть. Ну а если он садился на дерево, это значило, что пока у тебя все в порядке, жизнь идет своим чередом и даже, возможно, немного улучшится. Но как бы то ни было, ни в коем случае нельзя следить за полетом грача дольше минуты, иначе невестой твоей станет беда и оставит тебе у алтаря букет мертвых цветов.

Я нашел свою бутылку, отпил еще глоток и вернулся к работе. Когда я закончил, солнце стояло очень высоко и настало время обеда. Я вернулся в трейлер, сделал себе сэндвич, сел за стол у окна и ел, глядя в небо. С запада в нашу сторону медленно плыло единственное во всем синем океане белое облачко, на бреющем полете пикировали ласточки, а седой хвост, оставленный пролетевшим самолетом, пушился по краям и расползался в стороны. На минуту день показался мне совершенно мирным, словно все кости земли улеглись на покой. Вдалеке залаяла собака. Примерно за милю отсюда. Она лаяла пять минут подряд, а когда замолчала, я закрыл глаза и полчасика подремал.