На столе теперь лежали две стопки по двадцать пятидесятитысячедолларовых фишек. Все бросили игру, кроме Электры и Бонда, но большая группа людей наблюдала за игрой этой пары. То ли их везение – понятие, которое Бонд отказывался принимать всерьез, – то ли какая-то возникшая между ними химическая связь привлекла внимание публики, трудно было сказать. От возбуждения игры они сдвинулись щека к щеке, и толпа чуяла в воздухе сексуальную тягу.

Валентин Жуковский стоял рядом с мрачным лицом. Некоторым утешением было то, что девушка отвлекла Бонда от заданных им вопросов. Бык устроился за соседним неработающим столом и смотрел с отстраненным и в то же время заинтересованным выражением. Но когда его глаза встречались с глазами Бонда, он каждый раз презрительно ухмылялся. Габор тоже заинтересовался и оставил свой пост у двери, чтобы смотреть, как разворачивается игра.

Банкомет сдал им короля и четверку. У него была открыта восьмерка. Электра попросила еще одну карту – это оказалась двойка. Она заколебалась, но Бонд слегка стиснул ее талию, отвергая собственное правило останавливаться, если набрал больше пятнадцати.

– Еще одну, пожалуйста, – сказала она. Банкомет перевернул тройку.

– Девятнадцать, – объявил он.

Электра остановилась на этом, и банкомет открыл собственную карту. Десятка. Они снова выиграли.

Электра бросила на поле еще одну фишку, и ей сдали туза и валета – блэкджек.

– Мисс Кинг выиграла, – объявил банкомет.

– Не стоит ли нам... – начал Бонд.

– Продолжим, – не дослушала она. – У нас ведь полоса, как вы думаете?

Бросив на стол еще одну фишку, она кивнула банкомету.

Он сдал им шестерку и девятку.

– У игрока пятнадцать, – объявил банкомет, открывая собственную десятку. Электра чуть не показала, что останавливается, но Бонд накрыл ее руку своей и показал, чтобы дали карту. Это оказалась пятерка.

– Двадцать, – объявил банкомет. Когда он открывал свою вторую карту, зрители затаили дыхание.

– Девятнадцать, – объявил банкомет. – Мисс Кинг снова выиграла.

Вокруг стола пошел говор. Жуковский сунул в рот две таблетки от изжоги.

Электра повернулась к Бонду с горящими желанием глазами и сказала:

– У вас необыкновенно счастливая рука...

– В картах, – не дал он ей договорить. – Но сейчас, по-моему, пора объявить рабочий день оконченным.

– Я предпочитаю ловить удачу за хвост. – Она посмотрела на Жуковского. – Сколько у меня теперь запаса?

– Мистер Бонд удвоил ваше исходное вложение, – ответил Жуковский несчастным голосом.

– Тогда сыграем еще раз. Как насчет вдвое или ничего? – предложила она. – Одна карта, старшая выигрывает?

Толпа ахнула. С тем же успехом можно было бросать монету.

– Электра, – мягко сказал Бонд, – почему бы не получить по счету и не сыграть только на выигранные?

– Я-то думала, что вы уже поняли, – сказала она, глядя на него в упор. – Нет смысла жить, если не чувствуешь, что живешь.

– Я принимаю ставку, – сказал Жуковский. Потом положил чек Электры на миллион долларов на стол и оттолкнул банкомета в сторону. – И я сдаю.

Она улыбнулась. Русский протянул ей колоду. Она хлопнула по ней на счастье и вытащила карту. Жуковский положил колоду и вытащил карту себе. Электра перевернула свою – король черв.

– Вполне уместно, – сказал Бонд. Жуковский перевернул свою карту. Туз треф. Он улыбнулся:

– Кажется, я вас побил тузом треф.

– Вполне естественно, – заметил Бонд.

Банкомет убрал все ее фишки, а Жуковский демонстративно сложил ее чек и положил в карман.

– Наверное, дорогая, в любви вам повезет больше, – сказал он.

Толпа шумно отреагировала.

– Надеюсь, – сказала Электра. – Поздравляю с выигрышем.

И она встала, сохраняя достоинство в поражении.

– Не пора ли? – спросила она Бонда.

– Не самая удачная для вас ночь, – сказал, он, предлагая ей руку и сопровождая к двери. Что-то было странное в том, что он только что видел, но он не мог точно ткнуть пальцем, что именно.

– А кто сказал, что она кончилась? – ответила Электра с вызовом.

Габор ждал у выхода. Он проследовал за ними и они все втроем ждали, пока служитель подгонит машину Бонда.

– Что случилось с Давыдовым? – спросил Бонд.

– Я ему дала отпуск на эту ночь.

– А где в Баку такой человек, как Саша Давыдов, найдет себе развлечение?

– Понятия не имею.

Бонд подумал, что неглупо было бы это выяснить. Он был твердо уверен, что предатель, кто бы он ни был, очень близок к внутреннему кругу "Кинг Индастриз", если вообще в него не входит. Может быть, пока есть возможность, стоит заглянуть в кабинет начальника службы безопасности.

Ни Бонд, ни Габор не видели двух человек на крыше дома напротив. Освещения там не было совсем, и они были в черном. Один из них держал дальнобойную снайперскую винтовку. Он навел ее на Бонда и ждал сигнала. Не получив его, он спросил второго:

– Так как насчет Бонда, сэр?

Ренар, глядевший в бинокль, был загипнотизирован видом руки Бонда на пояснице Электры. Вид их явной чувственности вызвал у него очень болезненные ощущения, но дал идею. Это означало перемену планов. Ренар положил руку на плечо стрелка, имея в виду, что стрелять не надо.

– Не сейчас, мой друг.

Хотя сирийский врач и сказал ему, что он не будет чувствовать рану в голове, Ренар часто ощущал движение пули. Он привык думать о ней как о живой и наделенной собственным разумом. Сейчас он ощущал, как она пульсирует, стараясь закопаться поглубже в его мозг, будто уховертка пробиралась сквозь мягкие ткани головы, откладывая по пути яйца. Ренар почесал рубец на виске. И ничего не почувствовал.

Стрелок снял прицел и ствол, когда увидел подъехавшую "BMW". Ренар внимательно смотрел, как Бонд держит дверцу для Электры.

И снова красота девушки подействовала на него неожиданным образом. Он ощутил наплыв смешанных чувств – ревность, желание...

И снова мелькнул тот же образ: юная красавица перед ним, связанная, беспомощная... и такая мягкая ее кожа...

– Простите, сэр? Ренар очнулся.

– Что?

– Вы что-то сказали. Он говорил сам с собой?

– Не важно, – ответил он. – Я хотел сказать, что мы предоставим мистеру Бонду и мисс Кинг шанс насладиться друг другом в этот вечер. Это в рамках перемены плана. Как обычно, внимание мистера Бонда будет направлено не туда, и он не сунет сегодня нос, куда не надо. Он получит свое – а я заполучу его – в свое время. Пойдем. Нам надо успеть на самолет.

По дороге домой в машине они не сказали друг другу ни слова. Габор ехал за ними на почтительном расстоянии. Наконец они въехали в ворота, остановились и пошли к дому. Предвкушение висело в воздухе. Бонд придержал дверь для Электры, пока она входила. Она подошла; к винтовой лестнице и пошла вверх. Бонд задержался в дверях. Его глаза не отрывались от нее, зачарованные великолепием ее тела.

Электра остановилась на полпути и посмотрела на него. Она колебалась, но он ждал, чтобы первый шаг сделала она. И знал, что она его сделает.

Она медленно протянула к нему руку. Губы ее раскрылись, молча призывая его. Бонд взлетел по лестнице к ней, и губы их встретились в страстном поцелуе. Она застонала и обмякла в его руках, отдаваясь на его волю. Он поднял ее на руки и отнес в спальню.

Напряжение последних дней настигло их. Они раздевали друг друга, слыша только собственное тяжелое дыхание. Она провела руками по его волосам, чуть поцарапав щеки, и поцеловала его. Он порвал молнию платья у нее на спине; Она ахнула, услышав рвущийся звук, но это лишь возбудило ее еще больше.

Она притянула его на кровать и укусила за губу в поцелуе, выгнула спину, пропуская его руки под свое грациозное тело. Стоны ее превратились из тихого всхлипывания в горловые крики страсти.

Они предавались любви медленно, томно. Это нельзя было торопить. Огонь в них горел глубоко, и они вместе выпускали его из своих тел, так что на коже выступали бисеринки пота.

После первого оргазма они лежали в объятиях друг друга, ровно дыша. Ее рука скользила по контурам его тела, пальцы ласкали покрытую синяками левую ключицу.

– Я знала это с той минуты, когда впервые тебя увидела. Знала, что будет так.

– Ч-ш-ш, – сказал Бонд, целуя ее в шею. Ее рука нырнула в стоящее рядом с постелью ведерко со льдом. И она приложила серебро льда к себе между полными грудями, вокруг набухших сосков. Она вздрогнула от удовольствия, ощутив проникающий в разгоряченную кожу холод, стрелами разошедшийся по всему телу. Это был прием, которого Бонд раньше не видел. Потом она потерла льдом больное плечо Бонда.

– Ах ты, бедняжка, – прошептала она. – Это, наверное, больно...

Она поцеловала покрасневшее тело и слизнула талую воду.

– ...И требует постоянного внимания, – сказал Бонд, слизывая капли с ее правой груди.

Она провела языком по бороздке над сухожилием. Раньше она уже показала, что умеет языком исполнять такое, о чем большинство мужчин может только мечтать, и сейчас тоже сработала не хуже.

– Для одного дня льда достаточно, – сказал Бонд, ласковым движением вынимая лед у нее из руки и бросая в угол.

Потом, когда они достигли изнеможения, Бонд открыл шампанское, и постельный разговор начался снова. Он гладил ее по спине, проводя пальцами по линии позвоночника, а она спрашивала о его жизни. Он рассказал то, что рассказывал почти всем любовницам, в основном об обыденных делах, которые его интересовали. Они говорили о еде и о вине, о путешествиях и радости спорта. У них была общая любовь к горным лыжам и выбросам адреналина, с ними связанным. Они вспомнили, что они любят в Лондоне и что не любят. Говорили о музыке и живописи, и он выразил восхищение восточной философией. Говорили о сексе и о том, что для каждого из них желанно. Она признала, что никто из прежних любовников и близко не мог так ее удовлетворить, как Бонд.

Она говорила ему о своих мечтах и целях, и как она хочет сделать компанию своего отца мировым лидером.

– В детстве, – говорила она, – я очень любила играть в "принцессу". Отец меня баловал. Он так и называл меня – "маленькая принцесса". И часто говорил, что когда я вырасту" я буду настоящей принцессой. Это ужасно, но я, кажется, всегда в это верила. Но это же вдохновило меня на работу для этой цели. Хотя он меня и баловал, я не считала, что это свалится на меня само собой. И мне сейчас не хватает отца.

– У меня было впечатление, что вы с отцом не очень ладили, – сказал Бонд.

Она рассмеялась. – Кто тебе такое сказал? Наверное, Давыдов. И только потому, что он имел удовольствие видеть нас, когда мы в самом деле ссорились. Могу сказать, что мой отец ссориться умел; а я, кажется, унаследовала от него эту приятную черту. У нас были бешеные битвы по поводу деловых решений, но это не значит, что мы друг друга не любили. Я уважаю отца, а он уважал меня. И свое место в "Кинг Индастриз" я заработала. В университете я училась, как черт. И отец знал, что во мне есть все, что для этого нужно.

– Моя начальница в МИ-6 была о нем очень высокого мнения, – сказал Бонд.

– Милая М., – ответила Электра. – Настоящая леди. Она ко мне относилась, как мать.

– Расскажи мне о матери, – попросил Бонд.

– Я помню, что она была добрая, но тихая и застенчивая. Интраверт. Она говорила очень тихо, почти шептала. Происходила она из очень культурной семьи, которая, боюсь, не слишком разбиралась в бизнесе. Мой отец – да, он спас их семейное предприятие, но для этого ему пришлось его у них отнять. Мать умерла, когда мне было шесть. Какой-то вид рака, который поражает неожиданно и быстро распространяется. Я немного об этом помню – помню только, что это было для меня очень несчастное время. Если правду сказать, я не так уж много помню счастливых времен.

– Почему?

– Родители... они ссорились. Часто. И это почти все, что я помню об их отношениях. Если вспомнить, они ссорились в основном из-за меня. Иногда я вообще удивлялась, зачем они поженились. Нет, они, конечно, любили друг друга, но были очень разными людьми. Из двух разных культур. И все равно во время болезни отец всегда был рядом с ней, и она умерла в больнице, держа его за руку.

– Извини, что спросил.

– Ничего. Я гляжу назад и понимаю, что не так уж много у меня осталось воспоминаний о матери. В конце концов она умерла, когда я была маленькой. Помню колыбельную, которую она мне пела. Одно из немногих приятных о ней воспоминаний.

И она запела простенькую мелодию, медлен-но и тихо. Потом подняла глаза на Бонда и улыбнулась.

– Начальные слова – бессмыслица. А дальше так: "В огород пошли телята, надо их прогнать, чтоб капусту не поели, а детка будет спать. Спи, младенец, вырастай, прогони телят, спи, усни, моя дочурка..." Я так никогда до конца и не поняла своей матери. Не знаю, почему. Она боялась, всегда чего-то боялась. А чего – я не знаю. Жизни, быть может.

Она помолчала и стала говорить дальше:

– А я росла совсем другой. Мне всегда всего в жизни было мало. Я была папина принцесса. Он обещал мне весь мир, и, кажется, я получила его раньше, чем сама думала.

– Похоже, ты отлично справляешься с делами компании.

– Спасибо на добром слове. Но ты не знаешь, насколько для меня важно закончить нефтепровод. Это будет из тех событий, которые творят историю, – я это знаю; И я обязана закончить его ради памяти отца, но знаешь... И ради матери тоже. Не будь это ради нефтяной компании ее семьи, и той земли, что разрабатывал давно мой отец... нас бы сегодня здесь не было. Предки моей матери много лет держались за эту нефть. И это вопрос чести.

Она сама выразила словами то, что Бонда в ней привлекало. Это была страсть, которую она во все вкладывала – в работу, в спорт, в любовь к родителям или в неистовый секс, которым так наслаждалась.

Гладя ее плечи, Бонд обратил внимание на необычную серьгу у нее в ухе. На том ухе, которое на присланной похитителями фотографии было перевязано. Оправа бриллианта была сделана широкой, прикрывающей часть кожи.

Их глаза встретились, и она поняла, о чем он думает. Бонд медленно протянул руку и коснулся сережки. Она его не остановила.

– Он это сделал ножницами для резки проволоки, – сказала она. – Он говорил, что отрежет мне ухо целиком и пошлет моему отцу. Не знаю, почему он этого не сделал.

– Ты мне можешь о нем рассказать?

– Его звали Ренар. Я слышала, что его называют Лис Ренар. Это мне рассказали ваши люди, когда... когда все кончилось. Он ужасный человек. Много кричал; Заставлял меня делать... всякие вещи. Бил меня. Отрезал мне мочку ножницами. Три недели ада. Боюсь, что это уже не пройдет никогда.

Бонд снова вспомнил директиву М. не говорить ей, что это Ренар пытается ее убить. Он видел, что Электра почти все время находится в равновесии и владеет собой. Несколько нервничает, но ведь она руководит огромным бизнесом. И при этом он заметил, как иногда показывается перепуганная и ранимая девушка, которую наверняка преследуют кошмары о том, что с ней случилось. Ренар – демон ее снов, и лучше ей не знать, что он снова к ней подбирается.

– Как же ты выжила? – спросил он. – Она закрыла глаза и медленно заговорила, будто вызывая воспоминания откуда-то из самой глубины.

– Я соблазнила охранника. Использовала собственное тело. Это дало мне возможность взять верх. Был один охранник, который не мог совладать с собой. Он должен был на меня полезть. И я, улучив момент, ударила его в самое больное место. Так я добыла револьвер и сразу начала стрелять. Я убила. Троих. Ренара тогда не было, иначе я убила бы и его.

Она задрожала, но заставила себя перестать. Воспоминания вывели ее из равновесия, и она прижалась к Бонду, уткнувшись ему в грудь и тихо всхлипнув. Снова по ее телу пробежал холодок, и она опять вздрогнула.

Бонд был тронут историей ее переживаний, но ничего не сказал.

– При всей моей любви к жизни я хотела умереть, – сказала она. – Потом много месяцев я жила, как растение. Но потом... что-то будто щелкнуло. Я поняла, что должна сама себя вытащить из ямы. Страшно это говорить, но боюсь, что убийство отца встряхнуло меня и заставило вернуться в реальный мир. Кто-то должен был взять на себя руководство. – Она замолчала и отпила шампанского. – А ты? Что ты делаешь, чтобы выжить?

Правдивый ответ на вопрос был бы таков: он никогда не оглядывается на прошлое. Но Бонд не хотел так сильно раскрываться. И он вернул вопрос обратно к ней:

– Нахожу радость, – сказал он, – в великой красоте.

И в третий раз за эту ночь сплелись их тела. И на этот раз они затянули это на целую вечность.