Если бы нужно было найти символ их дружбы — Федерико и Сальвадора, — то образ «жестокого поцелуя» подошел бы лучше всего. Этот образ очень часто повторяется в рисунках обоих художников, и он связан обычно с видением смерти.

Сальвадор Дали, помешанный на сюрреализме и пронизавший насквозь свое сознание сногсшибательными образами, на которые было столь щедро и воображение Федерико, даже после смерти друга продолжал изображать его — его лицо, необычное, измученное, часто замаскированное под искусственностью художественного орнамента — как, например, мертвое лицо на пляже; лицо Лорки присутствует на всех полотнах Дали периода Кадакеса, вписывается во все их художественные элементы. Это целый набор образов, требующих от зрителя поисков и догадок; ясно только одно: Дали, с помощью кодового языка и криптографии, чем оба друга любили пользоваться в своем общении, старался одновременно и показать и спрятать то глубокое и невыразимое, что было в их дружбе.

Картина самого Лорки под названием «Поцелуй» изображает «перемешанные» лица Федерико и Сальвадора — она символична для всей их «иконографии» и подкрепляется поэтическим рядом одного и другого: ведь если поэт Федерико был еще и художником, то и художник Сальвадор тоже пишет и поэзию, и прозу — и в немалом количестве. «Поцелуй» был создан Лоркой в 1927 году: на этот год пришелся пик их дружбы. Смысл картины: один — это другой, и наоборот. Это единство двух существ, которые, будучи столь похожи, еще и дополняют друг друга. Можно ли было лучше передать в рисунке эту их «взаимообратимость», их общность? Это не один и другой, а один в другом. Позднее Федерико напишет в своей пьесе «Публика» (но сыграть ее на сцене было невозможно) диалог Императора и некоего Персонажа с виноградной ветвью, когда первый сжимает в объятиях другого: «Один и есть один», — а тот ему отвечает: «И всегда один. Если ты меня поцелуешь, я открою рот, чтобы твоя шпага пронзила мне горло».

В беседах с журналистом Аленом Боске, опубликованных в 1960 году, Сальвадор Дали признается, не без самодовольства, что вызывал самые нежные чувства у своего друга Федерико. Чувствуется, что фигляр и позер Дали испытывает большое удовольствие, указывая на этот оттенок в их отношениях. Он позволяет себе и большее: упоминает, что дважды чуть не стал «содомитом»…

Одно из писем Федерико Сальвадору, которое было написано по пути из Кадакеса летом 1927 года в одном из барселонских кафе, дает лишь слабые основания поверить излияниям Дали. В нем Федерико извиняется за свое грубое, неловкое, неуместное поведение: «Я теперь понимаю, что я теряю, удаляясь от тебя… Я повел себя с тобой, как тупой осел, — это с тобой, который есть лучшая часть меня самого. С каждой минутой я вижу это всё яснее и испытываю настоящее раскаяние. Но от этого моя нежность к тебе лишь возрастает…»

Гораздо интереснее то, что рассказал Дали о связи Федерико с женщиной. Поскольку «содомитом» он становиться не хотел (и «спасла» его от этого искушения Гала), он предложил другу познакомиться на курсах с девушкой-однокашницей. В Академии изящных искусств Сан-Фернандо в Мадриде занимались юноши и девушки, мечтавшие стать художниками и скульпторами. Из них двое станут близкими Лорке людьми: Маргарита Мансо и Эмилио Аладрен.

Юная художница Маргарита Мансо привлекала всех своих товарищей по учебе: они восхищались ее мальчишеской фигуркой и вызывающей элегантностью — это она ввела моду ходить без шляпы и без прически, только «в волосах», что в Мадриде того времени считалось скандальным; особенно привлекательной была ее улыбка, когда она изредка озаряла подчеркнуто суровое лицо эмансипированной девицы. Неудивительно, что именно ей предложил Сальвадор встретиться с Лоркой. Она, со своей стороны, тоже испытывала симпатию и интерес к поэту. И вот в один прекрасный вечер Федерико, Сальвадор и Маргарита оказались вместе в одной комнате на «любовном свидании». Дали рассказал об этом в тех же «Беседах» с Аленом Боске — книге, полной сплетен и саморекламы, а иногда и откровенно мерзкой, если только не списать многое в ней на то, что престарелый Дали в то время был уже просто сумасшедшим (что он и сам не отрицал). Журналисты давно уже называли Дали «спектаклем одного актера»: он действительно до конца жизни изображал из себя шута горохового, плохого клоуна — в ущерб своей живописи, действительно новаторской и во многих отношениях примечательной.

В первый и последний раз в жизни Федерико имел связь с женщиной. Был ли он очарован ее прекрасным телом — почти мальчишеским, с маленькими грудками и узкими бедрами — и ее свежей, юной душой? Ведь она была почти ребенком, или точнее — подростком: ей было всего 17 лет. Как это произошло между ними? Как с «лихой кобылкой» из его «Цыганского романсеро»? Не будем гадать — со свечой мы над ними не стояли. Гораздо важнее нам будет узнать еще об одной черте личности Федерико: к великому изумлению Сальвадора, его друг проявил огромную нежность к отдавшейся ему девушке; взяв ее на руки, он баюкал и ласкал ее, как ребенка, нашептывая ей на ухо стихи из своего романса «Фамарь и Амнон»:

Эта великолепная поэма, возможно, наиболее ярко выразила в творчестве Лорки его сексуальные влечения: то, чем было для него желание и обладание.

Затем Федерико и Маргарита некоторое время были неразлучны: эту пару можно было постоянно видеть в коридорах и садах студенческой «Резиденции». Примечательный факт: Маргарита была подругой — или любовницей? — Эмилио Аладрена, студента-скульптора, и именно она познакомила Федерико с этим симпатичным молодым человеком, который вскоре стал его близким другом. Нам, почитателям Лорки, поэта и человека, достаточно знать, что он сумел, с огромным нежным чувством, объединить этих двух людей и в своей жизни, и в своей поэзии, — он посвятил им две из своих поэм «Цыганского романсеро»: «Погибший из-за любви» — Маргарите Мансо, и «Романс обреченного» — Эмилио Аладрену. Эти поэмы следуют одна за другой. Как Маргарита и Эмилио — в его жизни.